Сгорим в Аду, вместе

Знай, комната, в которой нет тебя, заполнена увядшими цветами,

Раскатистый, как летний гром, покой граничит здесь с мертвецкой тишиной.

Под пылью, под осевшей сединой невидимы узоры на татами

И рук моих не видно, что плывут по воздуху, влекомые волной

Удушливого сумрака. Июль в удел мне ожидание оставил,

Пока однажды стены не сожмут в объятиях, средь боли и любви!

По комнате, в которой нет тебя, душа моя катается, как гравий,

Осколками бессмысленных надежд под стопами приглушенно гремит.
​
​От Исмаэля:
​
​Я смотрю на тебя, ведь мне нравится смотреть на тебя. Будто в зеркало гляжу, а я люблю это. Но тебя я ненавижу, тебя, того, кто, как ребёнок, копирует меня во всём. Таракан, которого, как я верил, я раздавил, превратив в неузнаваемую кровавую кляксу.
​
​Сквозняк настойчиво разбудит поутру,
Забьётся в кости. Я проснусь и, как обычно,
Глаза потухшие ладонями протру,
Зажгу под чайником огонь, взгляну на спичку, -
Ведь также я, не догорев, остужен был…
Лишь засиявши, проглотил бездонный омут,
И побежали по холодным трубам жил
Воспоминания. Таблетки не помогут,
Я точно знаю. Не поможет алкоголь,
Друзья, готовые разверзнуться советом.
Сквозняк бежит из-под окна и студит боль,
Врываясь в голову. Спасибо и на этом.

Я чувствую твоё отвращение, слышу те проклятия, которые ты пытаешься скрыть за своей безумной улыбкой. Ты склоняешься ко мне и впиваешься в мои губы жёстким, кровавым поцелуем. Мы всё ещё продолжаем слепо искать что-то на ощупь, как неопытные подростки, впервые растворяющиеся друг в друге, но никто не достаточно хорош для тебя, кроме меня. Только носитель королевской крови может удовлетворить носителя королевской крови. И кто кроме меня – твоего близнеца, твоей второй половины, твоего отражения – кто ещё кроме меня знает, как ублажать тебя до тех пор, пока ты не сможешь пошевелить ни одной частью своего тела?
​
​Кто ещё кроме меня так хорошо знает твои выпирающие тазобедренные кости, алебастровую кожу твоих бёдер, все те точки, что заставляют тебя вскрикивать, когда я провожу по ним своим горячим языком? Я знаю тебя так же хорошо, как знаю своё собственное тело. Потому что это твоё тело. А твоё тело принадлежит мне. Мы сломаны. Мы пали. Лишь ты, я и Господь Бог знаем, как сильно ты этого хочешь. Мы всё равно попадём в ад, поэтому давай снова окунемся в грех с головой, хотя бы один раз.
​
Наши губы разъединились, послышался мягкий влажный «чмок». Валерка вздрогнул, когда моя рука легла на его член, а длинные пальцы, пробежав по его основанию крепко, до боли сжали головку.
​
​С тобой так сумрачно, так тихо, так подводно,
И тяжело дышать с тобою в унисон,-
Одетым в белое,- как призраком бесплотным,
Почти покинувшим меня и ставшим сном.

Меня тревожит наше долгое молчанье,
Но что сказать, когда всё видно по глазам,-
Мы одолели всё: и радость, и печали,
И всё расставили, казалось, по местам...

Казалось, можно воскресить колонны града,
В котором жили мы, но город из песка
Размыт течением. Быть может, в том награда.
Освобождение. И – дуло у виска.

С тобой так сумрачно, так тихо, так подводно...
В иные сферы ты уносишь нашу боль.
С тобою рядом всё видениям подобно,
Рекою тёмной льётся горестный покой

И заливается в глаза твои, и плачет.
Тобою плачет заточённая душа
И наша прожитая жизнь. А это значит –
Твои настенные часы опять спешат.

Ты очень скоро всё поймёшь, опережая
Меня на несколько мгновений тишины.
Мы оба поняли: история чужая,
Её прожить мы были вовсе не должны!..

Я касаюсь тебя здесь, ты касаешься меня там. Одежда сорвана и отброшена в сторону, короны валяются в грязи. Я раздвигаю ноги и вижу, как дёрнулись уголки твоих губ. Твоя улыбка как у Чеширского кота изменилась совсем немного, но я замечаю. О, я замечаю. И не могу подавить смешок, когда вижу, как ты оцениваешь меня взглядом. Сквозь золотистые локоны я вижу, как распахнуты твои глаза и расширены зрачки от возбуждения.
​
​Мы быстро взрослеем, любовь моя, старимся быстро,
Ты стал ко мне приходить лишь во снах по ночам,
Но даже и в них я не вижу ту, прежнюю, искру
Лазоревых глаз. Что поделать? Иль просто молчать?

Мы быстро идём, мы бежим, как слепые, к пучине,
Почти задыхаясь, боясь задержаться на миг,
Мы врём постоянно, что знаем на это причину.
Найди, прочитай хоть в одной из написанных книг

Ответы на наши вопросы. Пожалуй, мы сами
Должны разобрать в головах раскалённых бардак.
Увы, наши жизни совсем не полны чудесами
И трудностей не занимать у других. Если так,

То, что же, возьми мою руку, - мы быстро взрослеем,
Скудеют сердца, атакует ехидная жизнь,
Но что же поделать? Поверить. Мы вместе – сумеем.
Возьми мою руку. И крепче. И крепче держи!

Ах, моя кровь. Ты начал неуклюже трахать меня, даже не удосужившись меня подготовить. Но ты король моего сердца, и, полагаю, можешь делать всё, что захочешь. Мне больно, и я приподнял бёдра, чтобы тебе было легче двигаться. Я теряюсь в пространстве между сжигающей дотла болью и превозносящим на небеса наслаждением. Я поднял на тебя взгляд: твоё лицо раскраснелось, а сам ты тихо стонешь; я с ухмылкой осознаю, что я действительно единственный, с кем ты можешь чувствовать такое. Моя кровь упрощает толчки – вот идеальная смазка.
​
Аах... Я вижу звёзды.
​
​В душном сумраке чёрных теней неземные скользят ароматы,-
Это Ночь приоткрыла вуаль, отпустила из плена волос
Стайку звёзд и осеннюю хмарь. Обнимая меня не как брата,
Эта дивная томная Ночь шепчет то, что ещё не сбылось...

Я свою расстилаю постель: на податливых липовых ветках
Жёлто-рыжей берёзы листва и кровавый пылающий клён.
В отсыревшей и жухлой траве, не видавшей следа человека,
Вместе с Ночью приму я покой, на который мой дух обречён.

Застучат, затоскуют дожди, к нам в ладони сырые стекая,
Заставляя сверкать темноту миллиардами синих огней.
Ты в объятьях моих до утра. Бесконечная, злая, нагая.
Эта дивная томная Ночь спит в осенней постели моей.

Выкрикиваешь моё имя и кончаешь внутри меня, тяжело дыша и подрагивая. С блаженной улыбкой я изливаюсь в собственную руку, вздыхая и откидывая голову назад, позволяя тебе мимолётно глянуть в мои глаза. Облизываю руку, а затем целую тебя, целую грубо и глубоко, чтобы ты мог почувствовать мой вкус. Наши зубы сталкиваются, наши пальцы цепляются за неразличимые по цвету светлые волосы, наши тёплые тела прижимаются друг к другу как можно сильнее. После испытанного оргазма я чувствую себя даже практически отлично. Ты выходишь из меня, и я слышу как со стороны свой разочарованный стон. Ты весь липкий от крови и спермы. Я встаю на колени. Я слизываю с твоих бёдер и члена следы нашей страсти. Вздыхаешь. Я отстраняюсь с опасной улыбкой.

Но ты не отрицаешь этого, а я особо не противлюсь. Снова целую тебя. Так мы стоим какое-то время. Это и есть счастье. Может быть, на пару минут ты можешь и перестать быть тараканом. Мы всё равно уже прокляты. Мы можем испытать на себе рай раз или два перед тем, как сгорим в аду.
​
​Это письмо из «последних». Который по счёту
Ты разрываешь конверт, не прочтя до конца?
Шанса не будет, я знаю, что послан к чёрту.
Знаю о том, что к тебе подсылали гонца,
Чтобы тревожил тебя, повторял моё имя,
Чтобы уснуть не давал и шептал в тишине.
Сколько же грязи и зла обо мне тебе выдал
Странник лукавый, в моей убеждённый вине?

Всё это время я глупо бродил по кругу,
Мысли мои возвращались всё время к тому
Времени ясному, яркому. Ты был не другом,-
Ты заменял и людей, и все звуки вокруг,
Ты был Вселенной одной, вытесняя границы.
Да, испугался, сдался, надавил на «стоп»
И удержать на ладони любимой синицы
Я не смог... Осознание – дрожь и озноб.

Это письмо из «последних», которых не мало,
Это ещё один способ прощенья молить.
Шанса не будет, я знаю, не сможем «с начала»,
Знаю, мы оба должны разобраться и жить.
Если ты в силах понять, напиши мне ответный
Белый конверт. Я его не порву, не сожгу.
Если скажу, что не помню о наших рассветах,
О небывалых закатах, - конечно солгу.

Я виноват чудовищно... Тяжкое бремя
В этой груди! Не укроешь себя от вранья.
Знаю о том, что проросшее в тягостях семя
Больше тревожить нельзя,- лишь беречь от огня.
Ты сбереги всё хорошее, если осталось
В сердце твоём обо мне хоть частичка любви.
Если ты в силах понять эту слабую малость,
Дай распрощаться с печалью, а счастье храни!
​
​От Валеры:
​
​Я лежу с руками, связанными над головой, и ногами, разведёнными в стороны, и задаюсь вопросом: как я дошёл до жизни такой. Брат сказал, что хочет попробовать. Чёрт! Лично я стараюсь перепробовать всё хотя бы по разу. Я доверяю ему. И знаю, что он никогда не сделает мне больно. Даже заигравшись. Он знает меня. А я — его. Я лежу и жду. И мне известно, почему я согласился на это. Я никогда в этом не признаюсь, но я хочу сделать ему приятно.

Братик стоит в изножии кровати на коленях. На нём нет ничего, кроме скрывающей лицо чёрной кожаной маски. Видны лишь глаза и губы, тронутые едва заметной усмешкой. Он медленно, словно готовящаяся к прыжку пантера, принимается скользить по моему телу и устраивается сверху. И смотрит на меня. Смотрит целую вечность. Он просто пожирает меня глазами. Я тоже смотрю на него и не опускаю глаз. Я не хочу доставить ему такого удовлетворения, я не хочу, чтобы братец решил, что я сдался. Мне хочется, чтобы он, блять, сделал хоть что-нибудь и сделал это побыстрее. Не важно, что именно. Я хочу, чтобы он заговорил со мной, поцеловал, в конце концов трахнул, что ли, но только сделал это незамедлительно. Ожидание и предвкушение убивают меня!

Он шарит сбоку рукой и достаёт какой-то пузырёк. Я лежу так, что мне не разглядеть, что это за пузырёк, и что в нём. Брательник начинает с запястий, перехваченных ремнями, и опускается ниже. Острый и сладковатый запах. Интересно, где он взял массажное масло? Он, как бы, метит моё тело этим запахом. Это лучший массаж моей жизни. Прикосновения его талантливых пальцев одновременно и сильные, и лёгкие. Всё тело начинает гореть, как в огне. Я невольно вздрагиваю. Он доволен. Меня прошибает пот. Член стоит колом и истекает, обиженный на невнимание. Он склоняется и слизывает каплю пота с моей щеки.

Я не отвожу от него взгляда даже тогда, когда он, пошарив в изножии кровати, извлекает плётку-девятихвостку. Только сейчас до меня начинает доходить, что это не игра. Невероятно, но мой член наливается ещё сильнее. Я чувствую, как кожаные узлы плети скользят по моей груди. Брат раздвигает мне ноги ещё шире. Удар. И я чувствую, как по члену стекает первая капля. Он наносит удары, никуда не спеша. Сначала плеть проходится по внутренней стороне одной ноги, потом — по другой. Он продолжает равномерно опускать плеть. Я чувствую, как там, где она коснулась кожи, сначала становится жарко, потом — начинает жечь. Вот он проводит плетью по моим яйцам и истекающему члену. Мне нравятся эти прикосновения кожи. И вот он снова начинает терзать ударами мои бёдра.

Я наблюдаю, как он неспешно смазывает длинную рукоять. Он подкладывает мне под бёдра подушку. Разгадать выражение его глаз я не могу. В меня проникает один палец, и сразу за ним — второй. Рукоять утыкается мне между ягодиц. Когда братик начинает проталкивать её в меня, я хрипло втягиваю в себя воздух. Рукоять касается простаты, и мне кажется, что ещё секунда, и у меня глаза выскочат из орбит. Стоны вперемешку с мольбами срываются с моих губ. Блять… Это не должно нравиться ему так сильно! Он начинает трахать меня рукоятью. Когда мне остаётся всего чуть-чуть, он внезапно замедляет движения. Еба-а-ать… С него станется так терзать меня до рассвета! Ну ничего… Он мне потом за всё заплатит. Братишка снова убыстряет движения. Теперь одной рукой он ритмично трахает меня рукоятью, другой — дрочит свой член. Я, похоже, кончу сейчас от этих движений внутри меня. Я начинаю насаживаться на рукоять. Пот льёт с меня ручьём.

Издав стон, он кончает мне в грудь. Я умоляюще смотрю на него. Я хочу, чтобы он дал мне кончить. Братишка приближает губы к моему уху и наконец-то начинает говорить.

— Ты хочешь, чтобы я позволил тебе кончить?

Я смотрю ему в глаза и шепчу заветное слово:

— Да!

Одно точно рассчитанное движение рукоятью плети, и оргазм начинает зарождаться где-то в пальцах ног. Я выгибаю спину и выстреливаю потоками спермы. Большая её часть оказывается на новёхоньком пуховом одеяле. Бля-я-ять… Кончая, я не могу сдержаться и издаю стон:

— Исмаэль!
​
​Я растревожен новым рассветом, а ты – всё ещё разбито,-
Гонит осколки сквозняк по паркету, звенят черепки по углам,
Острые грани вонзаются в кожу, как самые острые бритвы.
Я просыпаюсь опять. Человек, перешибленный пополам.

Слёзы не сохнут и кровь не густеет, воздух подобен мёду,
Вязкий и липкий, и тяжко вдохнуть, это бремя носить при себе.
Каждое утро ничто неизменно и пусто. Всё ложь. Год от года
Я просыпаюсь и вижу осколки любви, словно кто-то в борьбе

Выхватил сердце и бросил с обрыва, крича, ненавидя, плача...
Пыль на коврах оседает, и жизнь обращается медленно в хлам.
Я растревожен снами и тем, что самому от себя не упрячешь
Правду и этих осколков, которые были так дороги нам.
​
​От Исмаэля:
​
​Ты пьёшь из бутылки, неразбавленный виски и начинаешь кашлять. Никто не запрещал, но в то же время, и не разрешал нам пить, столько высоко градусные напитки. Я сижу на ковре, прислонившись спиной к кровати, и по глотку отправляю в себя чёрный кофе без сахара, щедро разбавленный дорогим коньяком. У нашего молчания горький вкус. У нашей близости, закончился запас тепла. У нашего заводного веселья, сели батарейки.
​
Я допиваю кофе и тупо рассматриваю чёрные остатки на дне.
​
— Валер, ты умеешь гадать на кофейной гуще, а?
​
Брат смотрит на мою чашку, на свою, наполовину выпитую бутылку, немного пьяно улыбается и отрицательно качает головой.
​
— Только не говори, что ты в это веришь… Исми, — он пожимает плечами и сделав ещё один глоток, смешно морщит нос, но всё же, глотает виски. — Всё будет, хорошо… всё будет, хорошо…
​
Его голосу не хватает уверенности. Валера, осторожно ставит, недопитую бутылку на столик рядом с креслом, и обнимает меня.
​Его плечи дрожат, его руки вцепляются в мою футболку, и мой брат начинает плакать. Всё, о чём я думаю, в этот момент, как бы не разлить остатки воды на дне чашки и о том, что хорошо, что он всё-таки не смотрит на меня, а плачет, уткнувшись лицом в мою грудь. Отставив чашку подальше, одной рукой прижимаю его к себе, пальцы гладят ярко-русые волосы. Я не знаю, что ему сказать. Я не умею утешать, но между нами, этого и не нужно.
​
​Достаточно того, что я чувствую его дыхание на шее. Он подымает голову и смотрит на меня заплаканными глазами. Чёрные точки зрачков, нервно подёргиваются, плавают, не фиксируясь в абстрактной структуре зелёного окраса, сетчатки глаз. Лязг, железные зубцов капкана, я не могу отвести взгляда от его лица и не могу отодвинуться. Провожу руками по контору скул, беру лицо Валеры в ладони. Он начинает дышать чуть чаще, горячее дыхание обжигает мои руки. Чёрт меня побери, я должен… должен, отодвинутся. Он пьян, я пьян от его взгляда. Меня трясёт от исходящих от Валеры волн желания, восхищения, страсти и… любви.
​
— Поцелуй меня, Исми… — так тихо, что слов почти неслышно.
​
Вместо многоточия на выдохе, можно поставить «пожалуйста». Но у брата, нет необходимости просить меня, один его взгляд и я сделаю, всё что угодно. Всё ещё держа его лицо в ладонях, осторожно касаюсь губами его губ и поспешно отодвигаюсь, убирая руки. Валера закрывает глаза, разочарованно стонет, и резко обняв меня за шею, и держа одной рукой за затылок, так что даже если я захочу, не смогу увернуться. Брат впивается в мои губы. Несколько торопливых поцелуев и его язык скользит внутрь, пальцы расстёгивают мои джинсы.
​
​Отвечаю на поцелуй, ничего не могу поделать, его губы слишком сладкие, я слишком долго себя сдерживал. Изнывал от пытки, от желания прикоснуться к нему, но не мог. Много-много ночей подряд, в почти давящей тишине. Не спать. Всматриваться, то в потолок, то в окно на звёздное небо. Главное не поворачивать голову, не жрать взглядом его тело. А потом уступить своей слабости, чуть-чуть и глянуть на брата, что бы наткнуться на его внимательный взгляд, слегка блестящих, в темноте глаза.
​Перестать дышать на несколько секунд, и поймать в ответ его многозначительную улыбку.
​
Валерка откидывается назад и тянет меня за собой. Дрожащими руками расстёгиваю его рубашку и, наклонившись, провожу языком вдоль его тела. Кусаю за соски и прижимаю его руки к ковру. В этом есть что-то извращенно, неправильное и одновременно безумно притягательное. Глядя на него, я вижу себя, свою слабость перед ним, своё дьявольское русоволосое искушение. Иногда мне кажется, что когда я к нему прикоснусь, то натолкнусь, всего лишь на холод зеркальной поверхности.
​
​Иногда, мне сняться такие сны. Тогда я просыпаюсь от собственного крика, и брат держит меня за руку, пока я опять не проваливаюсь в своей беспокойный сон. Осторожно целую его губы, нежно, аккуратно. Отпускаю его руки, и спина почти сразу начинает гореть от царапин. Ловлю губами своё имя, глотаю его, постанываю и прижимаюсь к нему сильнее. Валерка, расстёгивает мои штаны и начинает их снимать.
​
— Исмаэль, мне неудобно… разденься.
​
Нехотя отодвигаюсь в сторону, и стягиваю джинсы вместе с нижним бельём, помогаю раздеться единственному брату. Провожу рукой по его бедру и задумчиво улыбаюсь. Наши руки переплетаются, и я неожиданно оказываюсь, прижатым к ковру его телом. Валера кусает меня за губы и, раздвинув мне ноги коленом, резко входит. Мои глаза расширяются и наполняются слезами, громкий вскрик. Я держу его за плечи и инстинктивно пытаюсь отодвинуться.
​
— Прости, Исми, — брат нежно целует мою шею. — Прости, прости, …прости, …, но я, так сильно хочу тебя.
​
Его голос чуть хриплый и постоянно срывается на стоны. Конечно, я его прощаю, а что мне ещё остаётся?
​
— Я тоже хочу тебя, — закусываю губу до крови, только что бы не кричать.
​
Обхватываю его бёдра ногами и пытаюсь сосредоточиться, на собственной боли, которой, всё же намного меньше, чем удовольствия. Я мазохист, я себя наказываю. Я не должен был к нему прикасаться, пусть даже я люблю его, а он любит меня. Я помешался на этой мысли, и иногда мне кажется, что она доведёт меня до безумия. Перестаю себя сдерживать и кричу, метаясь под ним, выгибаясь и целуя в губы, глажу его лицо.
​
Мы лежим в темноте. Валерка, положив голову мне на грудь, рассеянно водит пальцем по моей ладони. Я сжимаю пальцы и держу его за руку. Закрываю глаза, и благодарю эту тьму: можно не смотреть на него и не испытывать, выжигающий стыд после произошедшего. Я чуть пошевелился и любимый близнец поднял голову, и сонно на меня посмотрел.
​
— Давай ляжем на кровать?
​
Он так же сонно кивает, нехотя встает с меня и падает на кровать, закутываясь в одеяло.
​
— Ты идёшь?
​
— Да… чуть позже…
​
Тело немного болит, с трудом я дохожу до ванной, и включив ледяную воду ожесточённо умываюсь. Немного постояв, держась за раковину, и глядя, как капли с моего лица падают на белый кафель, вытираюсь и иду в комнату. Валера спит, положив руку под голову. Лунный свет падает на его лицо и кожа кажется призрачной, а он сам ненастоящим. Говорят, когда увидишь своего двойника, то ждёт неминуемая смерть. Может, я уже умер?.. Подхожу к окну и пару секунд посмотрев на звёздное небо, резко задёргиваю шторы. В темноте стою, судорожно сжимая ткань в руках, и вздохнув, нехотя её отпускаю. Ложусь на кровать, подальше от брата и заложив руки за голову, гипнотизирую взглядом пространство.
​
«Ну что… сегодня опять без сна. Нэ, Исмаэль?»…
​
На ощупь, беру фотографию с тумбочки и хотя, не могу видеть изображения, я знаю, что там, мы втроём. Я, Валерка и мать.
​
— Спокойной ночи, мама.
​
Спокойно ночи твоему пеплу, удушающему запаху цветов, скорбным лицам родственников, молитвам и словам. Спокойно ночи, брат. Я осторожно ставлю фотографию на место и закрываю глаза.
​
​Суета моих вокзалов... Сердце жалит
Разносящийся под сводом синим гул
Незнакомых голосов. Кругом чужая
Бесконечная толпа людей-акул,
Злобно скалящих клыки, плюющих на пол.
Как же долго я скитался между льда,
Отыскать твоё тепло хотел, однако
Всё равно я не вернулся никуда.

Суета моих вокзалов – дрожью в пальцы,
Всё приелось,- приезжать и уезжать,-
Так, что хочется к перрону лбом прижаться,
Так, что хочется руками рельсы сжать,
Их обнять, заплакать горестную песню!..
Всё равно я не вернулся никуда,
Только лёгкие забились едкой смесью
Влажной пыли, что покрыла города.
​
​Валера:
​
​Говорят, когда человек умирает, то время проходит, как в замедленной съёмке. Говорят, когда человек умирает, вся жизнь пробегает перед глазами. Так ли это, я не могу сказать, потому что то, что происходило со мной в тот момент, было что-то совсем другое.

Твоё дыхание было такое же быстрое, как и моё.

Из моего горла не вырвалось ни звука, ни крика, совсем ничего. Хруст, когда он разорвал мою грудь, и из меня всё же вырвался глубокий, громкий вдох.
​
«Что происходит? Это мой конец?» - думал я, убиваемый Исмаэлем, ради которого пожертвовал свою душу, так нужную мне в этой жизни.

Его глаза были полны радости, возбуждения, улыбка жестоко искажена от громкого смеха.
​
Я перевожу взгляд от этого гротескного образа и смотрю прямо на тебя, твои глаза расширились от шока и страха. Человечнее, чем ты когда-либо был в моих глазах.

Твои бледно-синие глаза полны слез, полные губы побелели от ужаса, слёзы потекли по щекам, накапливаясь и стекая с подбородка.

Мои глаза запоминали этот момент, твоё лицо, твои руки, которые ты протянул в мою сторону.

Хруст становился громче, его холод позволял моей крови заледенеть.

Я уже не чувствовал жёсткую, сырую землю. Всё, что я слышал и чувствовал, это слёзы, проложившие путь по моей щеке. Твой спокойный, тихий голос, пробивающийся через громкий шум. Твоя дрожащая, тёплая рука, которая тщетно пыталась держать меня.
​
Вдруг ты исчез, я услышал, как сломались кости. Тупая боль – это признак того, что ваша жизнь кончилась.

«Пожалуйста, Господи, всего лишь раз почувствовать его руку, увидеть его глаза», - молился я с последним вздохом.

И действительно, через секунду я почувствовал твою руку, моя любовь. С последними остатками силы воли я открыл усталые глаза. Последняя улыбка, последний тёплый взгляд, прежде чем провалиться в темноту.

Молчание.
​
Ничего.
​
Смерть.
​
Конец?

Нет, позже я почувствовал бесконечность, как меня кто-то коснулся, как горячие пальцы, успокаивая, скользили по мне. Мягкий вздох вырвался из моего горла.

— Валера, посмотри на меня, - шепнул мне твой знакомый голос. Твои мягкие, нежные губы целовали мою шею, прокладывая дорожку из поцелуев от подбородка к моим губам, они сливаются, и твоё дыхание даёт мне силы, открыть глаза.

Ни царапины, ни раны, ни сломанной кости. Мы были целы, никакой боли, которую выражало твоё прекрасное лицо, не было, только твоя нежная улыбка.

— Исми? – спросил я тихо между твоими горячими поцелуями, которые словно прожигали моё тело, и во мне что-то проснулось.

— Шшш... ничего не говори! – шептало твоё тихое дыхание, твой язык очерчивал мои губы, они сами раскрывались под мягким давлением и бросали вызов моим.

Я послушно принял этот вызов, углубляя игру, в то время как я позволял своей руке гладить тебя по щеке и волосам. С дикой властью я тянул тебя ближе. Сладкий вкус и твоё тёплое дыхание, я двинулся бёдрами, чтобы быть к тебе ещё ближе. Тихо, но чётко и довольно вздохнув, ты показал мне, что хочешь того же, что и я.

Наши губы продолжали сливаться, пока твоя рука оставляла царапины на моей груди. Вздох затерялся где-то в твоих губах, которые давили на мои ещё сильнее, когда моя рука ласкала твою спину и то, что ниже, слегка пощипывая. Я чувствовал твоё растущее возбуждение недалеко от моего, прижимался ещё ближе к тебе и наслаждался дрожью, которая охватила нас.

Глубокий вздох, что оставили твои губы, когда ты почувствовал мой стояк так близко к своему, мои губы не смогли удержаться от нежной улыбки. Твоя рука прижималась к моей груди, пальцы оставляли горячую дорожку на ней, что толкало моё тело ещё ближе к твоему. Дыхание участилось, и я ахнул, когда твои ногти вцепились мне в кожу, медленными, мягкими движениями они что-то вырисовывали на мне, подрагивая и побуждая к наслаждению.

Моя рука массировала твою ягодицу твёрдой хваткой, цепляясь за неё, и на короткое мгновение твои губы освобождали мои, задыхаясь, ты пытаешься вдохнуть, а мой низ живота чувствует твоё сильное, пульсирующее возбуждение. Твои сапфирно-голубые нежные глаза, тихое и немое движение твоих губ, это желание в твоём теле почти сводили меня с ума. Я ещё никогда не испытывал такое необычное ощущение, оно было уникальным, сверхъестественным.

Когда твои пальцы, лёгкие, словно пёрышко, игрались с моими сосками, моя рука высвободилась из твоих волос и стала держаться за плечо. Из-за нежного, царапающего давления, которое производили твои ногти, из моей груди вырвался громкий стон, который ты жадно поглотил поцелуем.

«Безумие! Это безумие!», - думал я, когда почувствовал твой твёрдый стояк, мучительно напрягая свою мужественность в штанах. Позже твои влажные поцелуи стали путешествовать по моей шее, боль, которую оставляли твои зубы при небольших укусах, ласка твоего теплого языка, посасывающего мою кожу. Всё больше наши тела толкались и запутывались, твоя рука нашла дорогу к моим брюкам, открыла их и дала мне немного больше свободного места.

Вечность спустя, ты освободился сам и освободил меня от одежды. Было нереально не посмотреть на тебя. Я видел, как ты легко дрожал, в то время как твои руки подпирали верхнюю часть туловища. Увидел короткий, неопределённый взгляд, когда ты приводил себя в нужную позицию. Видел желание, когда ты целовал меня за ухом. Слышал тоску в твоём голосе, когда ты, задыхаясь, спрашивал: «Ты уверен?». Видел сомнение в маленькой паузе, когда чувствовал твоё сильное возбуждение, которое легонько прижималось к моему.

— Я никогда ещё не был в чём-либо так уверен, - ответил я с придыханием. Сияние, которое твои глаза проявляли ко мне, когда ты слышал мои слова, позволяли мне вдыхать слова.

Медленно опуская своё тело, я почувствовал тепло твоей руки, которая отвела мою ногу немного в сторону. Заметил лёгкое, соблазнительное давление внутри себя, когда головка твоего члена тёрлась, мягко двигалась и немного замедлялась во мне.
​
Я переспал со многими, но такое чувство, это сильнейшее ощущение эйфории испытывал впервые. Мои мышцы напрягались под твоими руками, моё тело всё крепче прижималось к твоему, из-за твоей твёрдости я просто содрогался, а моё желание неизмеримо росло.
​
Снова и снова твоя горячая плоть двигалась внутри меня, а моё тело, отвечая на твои толчки, тянулось к тебе навстречу. Твои голубые глаза были затуманены похотью, а твой член сильно толкался во мне. Наши голоса едины, наша любовь едина, наудачу мы воссоединились.

Мои руки мягко двигались под твоей кожей, чувствуя под ней мускулы.

— Неужели мы на небесах? - спросил я снова.

— Это зависит от тебя, ты должен решить, - сказал ты печальным голосом.

Вздохнув, я поцеловал тебя ещё раз, чувствуя желание и вкус твоих губ.

— Мне так жаль, мой Исми, - тихо прошептал я и приготовился к предстоящему.
​
​Мягко укладываюсь на твоё тело.
Тихо.
Прости.
Кожа с лёгкостью слезает с костей,
натирающих плоть,
рвёт на части до тех пор, пока не исказит;
кровавый скелет избавился от изувеченной плоти и
рваных мышц.
Ничего живого.
Только дрожащий призрак сущности.
Воздух, поглоти меня целиком.
Святой отец, искупи мои грехи.
Простынь на постели впитала каждый бездыханный стон
и суровую,
скрытую за семью замками тишину.
Шёпот слов
между биением наших сердец:
«Ты — Дьявол?»
И, в темноте, клянешься, что можешь ходить по воде,
если только она достаточно холодна.

Ты, я, а третьим будет Дьявол.

Раздвоенный язык нащупывает пульс, пробуя на вкус пот, горячий, как кровь.
Трепет наших напряжённых лёгких
как низкий, приглушённый звук поезда.
Властвуй надо мной.
Бормочешь, прижимаясь к моей ладони:
«трахаешься ты столь же хорошо, как и сражаешься.»
Прикрываю глаза и закусываю губу,
Не командуй.
напряжение
дрожь
переплетённые конечности
толчки
твои молитвы отдаляются эхом
прямо в моё сердце
и ломают кости
как конфетку острыми зубами.
Смеюсь, когда свора гончих впивается клыками в наши лодыжки,
тенью отражаясь в твоих глазах.
И, при свете дня, клянёшься, что мог бы обеспечить хоть 5000 человек, по возможности.
Искушаешь.

Смерть ухмыляется, держа песочные часы
и костлявая ладонь указывает
на остатки нашего нечестивого диалога и
на пример стойкой мужественности,
покоящейся бездыханной и неподвижной среди острых шипов чертополоха.
Молись за нас, грешников.
То место, где покоится моё тело,
оставило несуразный, неизгладимый след
в нашей памяти.
Сейчас и в час нашей гибели.