Наша война в Сирии закончена. Навсегда...

Мои глаза уже сто лет глядят за тёмный горизонт,
Храня слезу неиссякаемой Печали,
Глядят туда, где под землёю протекает Ахеронт.
Но нет, Тебя они ни разу не встречали.
Все птицы в вымершем саду птенцов отправили в закат, -
Так много дней цвели надежды, но – увяли.
И не могу я обернуть своё бессмертие назад,
Храня слезу неиссякаемой Печали…

Но будет день и будет час, и будет миг – ко взору взор,-
Как было прежде предначертано Судьбою,-
Средь лета выпадут снега и грянет буря из-за гор,
Из сердца вырвется всё, званное Любовью.
И будет день, и будет час, когда, отринув сто оков,
Душа окончит в жалком теле быть рабою,
Прильнёт она к душе Твоей. Не говоря ненужных слов.
Как было прежде
предначертано
Судьбою.

Я не говорил вам, как несправедлива война? А о том, как я ненавижу её? Столько бессмысленных смертей, бесчисленных сожалений... Как бы мне взять и разорвать этот порочный круг? Ну да, да, я просто солдат, живущий в мире, который погружён в хаос. Я не выбирал такую жизнь, но, скажите-ка, у кого в такой ситуации есть выбор?

Мы – так называемое элитное подразделение, нас делят на пары. То есть напарник прикрывает меня, я прикрываю его… Кстати, да, я – Валера Русик, ваш покорный слуга, вооружённый до зубов. Моего напарника зовут Денис Садов, он просто невероятен в ближнем бою. Я-то хорош в основном в том, чтобы взрывать всякие штуки, особенно, когда под рукой безоткатный гранатомёт или ручная граната. Ну, знаете, бросить колечко и оставить себе гранату… или всё-таки наоборот? Ну, ладно-дано, просто шутка. Не очень смешная. Ха-ха.

Так-то мы с Дэном знакомы с самого детства. Если уж совсем начистоту, то сперва мы люто ненавидели друг друга, но, знаете, война как никто другой учит ценить то, что имеем. Поэтому, когда всё вокруг начало рушиться – буквально – и я оказался зажат между металлическими прутьями, этот парень, Дэн, бог весть по какой причине бросился мне на помощь и вытащил оттуда.

Но хотя нам удалось спастись, цена оказалась высока. Моё колено раздроблено, а он потерял левый глаз. Всегда чувствую себя виноватым из-за этого, хотя он твердит, что это было его и только его решение.

- Мы же партнёры, разве нет? - строго говорит он.

Смотрели фильм про универсального солдата? Вот и у нас похожая история вышла. Мой коленный сустав был заменён металлическим, а Дэну подобрали новый глаз. О, а теперь, спорим, вам вспомнился Терминатор! Очень похоже, честно говоря.
Дэну достался не самый обычный глаз. Нет, чёрт возьми, лазером он стрелять не может, зато туда встроена функция ночного видения и всякие другие крутые примочки. Я хотел бы, чтобы моё колено излучало звуковую волну, но, похоже, до такого прогресс ещё не дошёл. Какая жалость.

Как теперь обстоят дела? Мы с Дэном сидим и прячемся за импровизированным укрытием, которое, скорее всего, обрушится прежде, чем мы будем готовы дать дёру.

- Твою ж мать, Дэн, ты весь в крови, - говорю я.

- Обрати внимание, это не моя, а твоя кровь, - сухо отзывается он.

- Моя? Вот дрянь, - бормочу я. Никакой паники, только лёгкое изумление.

- Ты конченный псих, - качает головой Дэн и помогает мне расстегнуть рубашку. Мимо между тем продолжают свистеть пули.

- Дэн, знаешь, сейчас не время с этим возиться, - протестую я.

- Заткнись. Сначала я обработаю твои раны, а потом умирай тут, сколько тебе влезет, - ворчит он.

- Ладно, я понял, как скажешь… твори свою магию и постарайся не слишком возбудиться, -
шучу я.

- Валерка, ты точно маленький ребёнок – поверить не могу, что тебя до сих пор не убили, - со вздохом говорит Дэн.

- А это всё благодаря тебе, - я одаряю его сияющей улыбкой.

- Да, именно, - отвечает он и продолжает осматривать меня.

Ни за что не признаюсь, но когда его пальцы заботливо скользят по моему телу – это очень приятно. Точно тысячи лёгких разрядов обжигают кожу, но я стараюсь не зацикливаться на этом.

- Да хватит дёргаться, - ворчит он.

В конце концов, он выносит вердикт:

- Всё в порядке, это просто царапины, важные органы не задеты.

Что ж, всё действительно в порядке.

- Нужно двигаться дальше, - говорит Дэн. - Здесь небезопасно, - добавляет он.

- Я знаю, я прикрою тебя, так что лучше бы тебе мчаться со всех ног. Не очень-то хочется тащить твоё мёртвое тело, - бормочу я в ответ.

Он усмехается и ползёт вперёд. Я прикрываю его, паля из пулемёта.

Затем он подаёт условный знак, веля следовать за ним – на первый взгляд, вокруг чисто. Что ж, я неплохо проредил ряды этих партизан. Я бегу к нему как сумасшедший, но, похоже, кого-то я всё-таки пропустил. Я замечаю уцелевшего, только выбравшись из укрытия, и понимаю, что назад дороги уже нет.

Единственное, о чём я могу думать, где там Дэн, и молиться, чтобы его не убили.

На войне нельзя допускать мыслей вроде «всё, это конец». Дурная мысль притягивает дурную развязку. Я бегу так быстро, что всё вокруг расплывается, ну, частично это происходит из-за того, что пот заливает мне глаза. Один точный выстрел – и всё.

- Дэн, - кричу я, а в голову поступает осознание мучительной боли, и я падаю. Всё вокруг стремительно меркнет.

Очнувшись в больничной палатке, я открываю глаза и прямо передо мной слегка расплывчато проступает лицо Дэна.

- Я попал на небеса, и мы поженились, любовь моя? - спрашиваю его, и он так бесится, что готов ударить меня.

- Кому придёт в голову тащить на себе чей-то труп, - раздражённо бормочет он.

Так, похоже, я всё-таки жив.

Он обнимает меня, и это так успокаивает, что я опускаю голову ему на плечо.

- Как ты? - тихо спрашивает он.

- Что? - Я с недоумением смотрю на него.

- Твоя рука, тупой ты придурок. - Его голос звучит как-то надломлено.

- А что с моей рукой… - начинаю я и тут до меня доходит. Левой руки больше нет. На её месте пустота, но, что самое ужасно, я продолжаю её чувствовать, точно она есть, только вот стала невидимой.

- Чёрт, - ругаюсь я.

Дэн касается того, что осталось от руки, проводит пальцем по моей коже.

- Лучше следи за своими, а то я могу возбудиться, - смеюсь я.

- Да я не против, - почти беззвучно отвечает он.

Должно быть, я ослышался, так что лучше притвориться, что ничего не было.

Мою старую руку заменяют металлической, и это так похоже на какой-то футуристический сюжет, что я просто в восторге. Я снова могу шевелить пальцами и в то же время разглядывать сеть проводов, пытаясь разобраться, как всё это чудо функционирует. Это действительно что-то с чем-то, вот только не очень удобно, особенно, зимой.

- С этой штукой, пожалуй, не подрочишь, - замечает Дэн.

- Нет, скорее всего, нет. Если я не хочу простимулировать мини-Валерку током.

- Стоп, ты дал своему члену имя? - недоумённо переспрашивает он.

- Ну, да… Но разве не все парни так делают? - с усмешкой спрашиваю я.

- Я – нет, - отзывается он.

- Так это не Дэнни-младший? уточняю я.

- Боже, нет, - рычит он в ответ, и я смеюсь.

- Готов поспорить, имя всё-таки есть, просто ты не хочешь говорить, - подкалываю его я.

- Да, разумеется, он называется «мастер Русик», - говоря это, Дэн зловеще ухмыляется.

- Ого, что сделала с тобой армия. Хочешь, я отсосу тебе? - как бы в шутку предлагаю я.

- Попробуй, но не уверен, что у тебя получится что-то путное, - отвечает он, а в глазах его появляется странный блеск.

- Это вызов?

Я даже приподнимаюсь.

- Кто знает, - отзывается он и, поднявшись, выходит из палатки.

Дэн – ублюдок. Теперь, стоит закрыть глаза, только и вижу, как он извивается подо мной, полностью голый и стонущий, точно беспутная шлюха. Твою мать. От этих мыслей по телу словно огонь разливается, а я, если вы ещё не осознали глубину проблемы, левша. В общем, левой рукой мне больше не воспользоваться, остаётся только подыхать от желания. И почему я раньше не додумался надрочиться на всю жизнь?

Трепещет лучами вдали моё грозовое солнце

И катится сизая мгла в глуби пресноводных озёр.

Огромное сердце Весны вот-вот о дожди разобьётся,

Взметнётся к иным берегам трепещущий белый костёр

Из яблонь, черёмух и груш, рассыплется лепестками,

На тёплые руки твои приляжет, покой не сыскав.

Холодное солнце моё укроется за облаками

И за океанами туч, уйдёт, как на дно батискаф.

2.

- Дэн, это, конечно, очень неловко, но мне больше некого попросить, - говорю я, а лицо у меня красное, точно помидор.

Он только-только вернулся в палатку, чтобы дать мне пистолет – на случай непредвиденной ситуации. С помощью этого металлического монстра я ещё могу стрелять, впрочем…

- Мне нужна помощь.

- С чем? - спрашивает он, а затем замечает палатку у меня в штанах.- Ты, должно быть, шутишь, - говорит он.

- Ну, знаешь ли, я себе помочь никак не могу, и, кстати, всё это из-за того, что ты не переставая твердил тут про дроч и всякое такое, - сержусь я. - Нужна свободная рука, -продолжаю я почти шёпотом.

Он молчит.

- Больше некого попросить… - снова начинаю я, и такое чувство, будто сижу и умоляю его меня трахнуть – буквально.

- Что ж, давай. Если мы умрём, другого шанса уже не будет, - наконец, отвечает он.

Я ложусь на кровать, а он встаёт над моими коленями.

- Знаешь, может, ты гей? Со стороны похоже на то, - задумчиво произносит он.

- Кто знает, - бормочу я, а он начинает расстёгивать мои камуфляжные штаны. Всё это чертовски странно, но с каждой секундой я завожусь всё сильней.

- Знаешь, я рад, что хотя бы на члене у тебя нет металла, - как бы между прочим роняет он.

- Я тоже, знаешь ли, а то были бы проблемы с походами в туалет. Представляешь, если бы замкнуло?

Он начинает поглаживать мой член своими длинными тонкими пальцами, оттягивает крайнюю плоть, снова отпускает её, и я не могу сдержать стонов. Не знаю, как часто он дрочит, но талант у него к этому явно есть.

- В таких делах лучше не мелочиться, - заявляет он и, не прекращая своих манипуляций, опускает голову. Прежде, чем я успеваю выдать что-то невероятно умное или тупое, он вбирает мой член в рот. Какого чёрта?! По телу проходит холодная дрожь, разливается жар, а его язык ласкает мой ствол. Когда он вбирает член в рот, всё моё тело содрогается, я издаю приглушённые стоны. Я пытаюсь сдерживаться, чтобы никто не решил проведать, как мы тут.

Он ускоряет темп, и я наблюдаю за тем, как ритмично поднимается и опускается его голова. Кончив в эту жаркую пещеру блаженства, я хватаю его за воротник и втягиваю в мокрый и страстный поцелуй. Не знаю, что вдарило мне в голову, но я не хочу остаться единственным, кто получит удовольствие.

Сперва он как будто изумлён, но затем, когда проходит первое удивление, он начинает отвечать на мои поцелуи. Продолжая страстно целовать его, я проскальзываю ладонью ему под мокрую от пота футболку и вытягиваю её из штанов. Вместе мы возимся с его пряжкой, руки дрожат, зато губы не отрываются друг от друга. Как же это восхитительно.

Я сдираю с него штаны и боксёры так свирепо, что он морщится. Ну почти. Я кладу руку на его эрегированный орган и принимаюсь за дело. Я дрочу ему, а он наваливается на меня и стонет. Правой рукой выходит не так хорошо, как хотелось бы, но левой я боюсь как-нибудь навредить ему. Совершенно внезапно он останавливается и смотрит на меня полным похоти взглядом.
Что он задумал?

Немного подвинувшись, он приподнимается надо мной. Затем, помогая себе рукой, он сжимает мой член – снова твёрдый, как камень – и вводит его в себя. Блять! Горячее кольцо туго сжимается вокруг меня, я чувствую это каждой клеткой своего тела. Изо рта вырывается стон, а он нахально улыбается.

Затем он принимается двигаться вверх-вниз, мышцы на бёдрах напрягается, когда он начинает жёстче насаживаться на мой член.
Пот блестит на его гладкой коже, и я буквально заворожён этим зрелищем. Затем животный инстинкт внутри меня перехватывает контроль, и я сжимаю его бёдра. Я тяну его на себя, заставляя до основания принять мой член. Он этого явно не ожидает, но тут же издаёт такой стон, что слюни наполняют мой рот.

Кажется, моя затея пришлась ему по душе, потому что он велит не убирать рук - они якобы прекрасный катализатор для наших движений.

- Не думал, что ты так любишь химию, - выдыхаю я.

- Заткнись и трахай меня, - рычит он в ответ, и я даю ему то, что он хочет. Направляю его бёдра руками, чтобы мы могли двигаться быстрее и жёстче. И, знаете, это выражение на его лице…

Я направляю свой член туда, куда ему так неймётся, к простате, и от этого он начинает извиваться, точно змея. Требуется всего нескольких верных движений, чтобы подвести его к краю. Он кончает мне на грудь и живот. Боже, как же восхитительно он выглядит. С этой мыслью я тоже кончаю.

Он не прекращает двигаться до тех пор, пока я не наполняю его своим семенем. После мы пытаемся отдышаться, жар жжёт мои щёки. Он глубоко вдыхает, приподнимается и начинает приводить свою одежду в порядок. Знаете, его холодная невозмутимость порядком бесит, но я держу себя в руках.

С долей неловкости он говорит «увидимся» и выходит из палатки. И что это, его мать, было?! Взяв со стола какую-то тряпку, я стираю с живота сперму. И не перестаю гадать, был ли это первый и последний раз или нет.

Конечно, война меняет людей, но не по мне просто брать и отмахиваться от подобных вещей, делать вид, что они - игра, пустяки. Упрекните меня в старомодности, но, по-моему, секс - это не просто какой-то там механический акт. Наверное, смешно слышать такое от человека, который сам частично состоит из металла, ха-ха. И всё-таки я считаю, что нам надо хотя бы обсудить случившееся.

Чуть позже я выбираюсь из палатки и отправляюсь на поиски. Я застаю Дэна за чисткой мачете, выглядит он при этом довольно рассеянным. Подойдя к нему, я присаживаюсь рядом, но прежде чем я успеваю хоть рот открыть, он резко отвечает, что просто отдал мне долг.

- Какой долг? - спрашиваю я.

- Рука, ты потерял её из-за меня… мы партнёры, я не должен был позволить этому произойти, - бесстрастно говорит он.

- Значит, таким образом ты хотел расплатиться? - спрашиваю я, но он не отвечает.

Не могу сказать почему, но тут же начинаю злиться.

- Значит, никаких чувств? - продолжаю я, а он продолжает хранить молчание. - Что ж, просто блестяще. Ты хоть знаешь, сколько месяцев назад я влюбился в тебя?

Я вздыхаю. И прежде чем он успевает обдумать ответ, я вдруг понимаю, что что-то идёт не так. Мы на прицеле.

К нам подкрались. Я ничего не замечал до тех пор, пока не обернулся и не увидел вспышку света, отразившуюся от прицела винтовки. Твою мать, я без оружия.

- Дэн, - кричу я, и вокруг нас точно ад разверзается. Пули рассекают воздух, а я только и думаю, что о моём напарнике, о Дэне.

Враг разбивается на группы, наши наверняка делают то же самое. А я и Дэн оказываемся на линии огня, и у нас нет оружия. Какой же я придурок. Я торопливо оцениваю местность, ища укрытие, и замечаю снайпера, целящегося в Дэна. "Нет, нет, нет. Сдохни, сука". Что же делать? Инстинкты берут своё, и я бросаюсь бежать так быстро, как только могу.

Под треск выстрела я толкаю Дэна на землю. Вместе мы медленно ползём к укрытию. Всё происходит так быстро, и только я виноват в том, что нас застали врасплох. Нельзя вступать в ближний бой, если у того, кто должен прикрывать тебя, нет оружия.

- Пистолет, ружьё, хоть что-нибудь. Срочно, - в панике твержу я.

Мы забираемся в окоп, примыкающий к туннелю, который в свою очередь связан с целой сетью ходов. Дэн говорит, что знает, где наши держат запасное оружие на случай непредвиденных ситуаций. Я ползу за ним, и скоро мы оказываемся в каменном помещении, надёжно скрытом от посторонних глаз.

Там он начинает копаться в оружии и что-то из него конструировать.

- Что ты делаешь? спрашиваю я.

- Пытаюсь соединить безоткатную винтовку и пулемёт, чтобы ты мог стрелять из того и из другого, - отвечает он.

Его руки дрожат, и мне остаётся только улыбнуться.

Алтея спит. К ней в сон приходит человек
И расцеловывает в кровь её запястья.
Вкус первокрови на губах, как талый снег;
Всего лишь миг, но миг, в себя вобравший счастье.

Алтея спит. Её душа в сей час ценней
Всех бриллиантов и лилового рассвета.
Я прорываюсь через мрак в кошмары к ней,
Свои капканы расставляю незаметно.

Не проберётся в эти дали ни во век
Чужая тень, не прикоснётся к нежной коже!
Алтея спит. К ней в сон приходит человек,
И для него нет ничего её дороже.

И я целую эти руки… Кто бы знал,
Каким отравлена ты ядом, о, Алтея!
Вкус первокрови: соль и сладость, и металл;
И ни о чём я, ни о чём не пожалею.

Я отравляюсь, умираю, и – опять;
Ты, как живительная сила эликсира,
Моя целительница, ведьма! Время вспять
Ты оборачиваешь. Кто из нас вампиром

Пьёт эту ночь? Алтея просто видит сон…
Она – дурман. Она – сладчайшие объятья.
Я прихожу к одру кровати на поклон
И расцеловываю в кровь её запястья.

3.

- Дэн, - говорю я, и мой голос прерывается.

- Что? - огрызается он. Прямо сейчас он явно на взводе. Обернувшись и увидев, что моя рубашка пропитана кровью, он распахивает глаза. Бросает оружие на землю и кидается ко мне.

- Что…как? - Его голос дрожит.

- Кажется, я не смог спасти нас обоих, - тихо отвечаю я. Тогда до него доходит.

- Когда ты повалил меня на землю, ты… - Он замолкает.

Его руки дрожат сильнее, чем прежде. Он расстёгивает мою рубашку, чтобы оценить раны. И, чёрт возьми, вся левая часть моего тела продырявлена, льётся кровь. Он торопливо достаёт аптечку, которую всегда носит с собой. Очищает мои рану, но это не сильно помогает – кровь течёт и течёт.

Он накладывает повязку, но кровь пробивается и сквозь неё.

- Твою мать, - ругается он и стягивает футболку. Порвав её, он использует полосы ткани, чтобы потуже перетянуть мою рану. На этот раз что-то получается, но кровь так до конца и не останавливается.

- Ты ещё можешь стрелять из пулемёта? - спрашивает он.

- Нет, сил не хватит, - отзываюсь я, пытаясь не потерять сознание – перед глазами уже всё размыто.

- Их надо отбросить или нас здесь так и похоронят, - твёрдо говорит он, хотя голос звучит немного хрипло. - Помоги мне, - просит он.

- Конечно, милый, - отвечаю я.

- Не смей умирать, пока я тебя тащу, - строго предупреждает он.

В одной из стен мы находим щель, которую можно использовать для стрельбы по врагам.

- Я сяду тебе на колени, а ты говори, что делать. Я буду твоими руками, а ты должен стать моими глазами, - говорит он.

Я киваю. Он пристраивает перед нами то чёрт-знает-что, которое он сконструировал из отдельных деталей, и мы начинаем.

Каким-то образом нам удаётся застичь врага врасплох, и наши выстрелы попадают в центр их построений. Руки мои переброшены на голую грудь Дэна, а губы шепчут ему на ухо указания. Я говорю – он делает, хотя это не так-то просто: на этом чуде собственной сборки нет глушителя.

Никогда не думал, что у Дэна так хорошо получится обращаться с техникой. Мы можем стрелять как на ближних, так и на дальних дистанциях. Вау, теперь я уже просто наблюдаю за ним, а он с животной яростью отстреливает наших врагов. Земля под ногами начинает подрагивать, и я знаю, что это значит – наши танки идут. Со стен сыпется пыль, и я с облегчением утыкаюсь Дэну в плечо.

- Я… люблю тебя… я знаю, что не должен, но...прости, - говорю я и падаю. Я потерял слишком много крови.

Дэн бросается ко мне.

- Не смей умирать, придурок, - требует он, пытаясь перекричать грохот выстрелов.

Я поднимаю руку и легонько касаюсь его щеки. Его глаза красные, и всё же он набирается сил – не знаю, как ему это удаётся – и снова роется в аптечке.

- Тебе нужна кровь, говорит он и разрывает брезент, чтобы сделать жгут.

По его губам я читаю «ты нужен мне», но не могу выдавить из себя ничего, кроме слабой улыбки. С помощью небольшого аппарата он начинает перекачивать собственную кровь в какой-то мешок. Зубами он потуже затягивает жгут, и красная жидкость ещё быстрее течёт по шнуру. Затем он затягивает им самим сделанный надрез и подходит ко мне.

- Держи глаза открытыми, - велит он и затягивает мою руку жгутом – чтобы проступили вены.

После он дезинфицирует мою ладонь и достаёт иглу, протыкает ею мою кожу, вставляет внутривенный катетер. Затем он подсоединяет шнуры к ёмкости с кровью, и они тут же наполняются.

Когда с этим закончено, он присоединяет шнуры к моему катетеру, и его кровь начинает течь в мою вену. Это один из принципов, по которым в нашем подразделении делят на пары – группа крови должна совпадать, чтобы в критических ситуациях напарник мог сыграть роль донора. В такой, как сейчас, например.

Я буквально чувствую, как его кровь передаётся мне, как она бежит по венам. Немного щекотно, и я не могу перестать спрашивать себя, о чём он думает. "Наши скоро будут здесь, нас найдут". Ещё щеки покрыты слезами и потом, и мы сидим, не говоря ни слова. Только снаружи грохочет война, но скоро и она должна затихнуть.

Нас находит пятое подразделение и предоставляет нам помощь. Я лежу на носилках, двое солдат подхватывают Дэна и помогают ему идти. Я доберусь, слышу я отдалённых голос – он говорит, что хочет пойти со мной. В этот момент я, наконец, теряю сознание. И прихожу в себя только в госпитале, рядом никого нет.

Где Дэн?

Я пытаюсь слезть с больничной койки, но у меня не хватает на это сил. "Он выжил?" Этот вопрос не даёт покоя, голову заполняют мысли о том, что случилось. О Боже… я признался ему в любви…

"Наверное, он теперь хочет меня убить", - грустно бормочу я.

Никак не думал выбраться из той переделки живым, поэтому и признался. Потому что никогда не думал, что он может ответить взаимностью.

Он всегда делает всё, как надо, потому что он мой напарник, потому что мы работаем вместе, потому что от нашей взаимопомощи зависят наши жизни. Я навязал ему свои чувства и теперь… ну, и что мне теперь делать.

В палату заходит медсестра с инвалидным креслом, и я начинаю паниковать. Я парализован?

- Что? я больше не смогу ходить? - срывающимся голосом спрашиваю я.

- О нет, мистер Русик, это временно. - Она улыбается. - Я пришла переместить вас, - объясняет она.

- О, тогда отлично, я готов, - отвечаю я и улыбаюсь в ответ, пусть и немного грустно.

Она катит меня по коридору, а я чувствую себя как-то странно.

Какое-то время спустя две сиделки помогают мне одеться в тёмно-синий костюм и чёрные кожаные ботинки. За что я там, говорите, представлен к награде?

Дело оборачивается так, что мы с Дэном награждены за смелость и вклад в войну. Я решаю сам въехать на помост, сам кручу колёса, у меня ещё есть чувство самоуважения, я не хочу появиться перед всеми этими людьми, как беспомощный калека. Дэн уже стоит там, как и положено солдату. Вижу, что он замечает меня, в глазах у него мелькают какие-то эмоции – вот только не могу объяснить, добрый это знак или нет.

Я занимаю место рядом с ним, и начинаются все эти обычные в таких случаях разглагольствования. Уголком глаза я продолжаю следить за Дэном. На нём чёрный костюм и чёрные ботинки, волосы свободно висят вдоль лица, он выглядит таким красивым и далёким. Я не видел его с тех пор, как меня забрали в больницу. Он ни разу не пришёл навестить меня, и не могу винить его за это.

Подходит военный офицер и с лёгким поклоном вручает нам обоим медали. Мы маршируем – ну, я-то качусь – на фоне играет гимн. Приходим в зал, где в честь последней победы устроена вечеринка. Со вздохом я беру бокал с шампанским и выпиваю его одни глотком.

- Хочешь подышать свежим воздухом? - слышу я.

И даже не оборачиваясь, отвечаю:

- Хорошо.

Я знаю, кто спрашивает. Где бы я ни услышал этот голос, я узнаю его всегда.

Дэн помогает мне выкатиться в сад, но, по правде, мы не очень-то разговариваем. Он сидит на скамейке, я в своём кресле.

- Надолго ты в нём застрял? - наконец, спрашивает он. - То есть, он знает, что это не навсегда.

- На месяц или около того, не знаю, - отвечаю я, глядя на небо.

- Мне предложили перевестись на западный фронт, - говорит он.

- Что ж, главное, это следовать велению сердца, - пожимаю плечами я. Я отвечаю ему – но на душе кошки скребут.

- А ты? Я подумал, может быть… ты переведёшься со мной? Будешь, ну знаешь, моими глазами, - говорит он, и по его взгляду я вижу, что слова даются ему с трудом.

- Вряд ли, скорее всего уйду в отставку. - Взглядом я указываю на ноги. Они теперь совсем не годятся для войны, даже врачей спрашивать не надо. - Буду скучать по тебе, - продолжаю я, переводя взгляд на землю.

- Я знаю, - отвечает он и обхватывает моё лицо ладонями.

Затем он прижимает свои губы к моим.

Этот поцелуй полон тоски, полон тревоги – полон нас. Его губы на вкус как солнце, как свобода, как всё, о чём я только могу мечтать. Невысказанное обещание. Мы разрываем поцелуй, и тонкая ниточка слюны ещё связывает нас. Но скоро обрывается и она. Дэн слабо улыбается мне и салютует рукой. Затем он разворачивается и уходит, ветер шевелит его волосы. Я смотрю, как он исчезает из моей жизни.

Что может сравниться с прощальным взглядом на того, кого ты любишь? Солнце следом за ним исчезает за горизонтом. Я возвращаюсь сперва на праздник, затем в госпиталь. Следующие три месяца я заново шаг за шагом учусь ходить, а моё тело заново учится жить.

Как бы я ни старался, таким, как до войны, мне уже не стать. Я всё ещё хромаю. Каждый день я спрашиваю себя, жив ли ещё Дэн, с кем он сражается и тоскует ли он так, как тоскую я. Никто не говорит, что там происходит на Западе, никто не знает, и я тоже не всегда уверен, что хочу знать.

Я выбросил все твои письма, я сжёг поцелуи дотла
И пеплом любви растревожил холодный ноябрьский ветер.
Тропа через белый терновник меня в этот день привела,
И я благодарен за время, что тает в прекрасном рассвете.

На этом последнем рассвете я пью фиолетовый сок
Бездонного звёздного моря, стараясь забыться дурманом.
Я руки свои опускаю в пылящие волны дорог,
Сливаясь с тягучим рыданьем души, что во власти тумана.

Я выбросил все твои письма, я в омуте чёрном утоп,
Как будто всё это поможет стереть поцелуи на коже…
Мой мир заключён, как в объятья, в сырой отвратительный гроб,
Я в нём отыскал для покоя на листьях истоптанных ложе.

И, знаешь, на этом рассвете прощения горького горсть
Тебе отдаю без возврата. Живи, обо мне вспоминая.
Да, я благодарен за время. За всё, что сбылось, не сбылось,
За имя, которое в сердце моём никогда не растает.

4.

Я начинаю любить неторопливые прогулки по парку, хотя и вынужден всюду таскать с собой костыль. Какая ирония. Мне едва исполнилось двадцать пять. У меня собственная квартира недалеко от центра, я снова читаю книги. Солдатская жизнь осталась далеко позади. Единственное, что, кроме ног, напоминает мне о тех временах, фотография. На ней мы с Дэном, нас сфотографировали сразу после выпуска из Академии. Интересно, он до сих пор остался таким? Эта энергия, которая исходила от него тогда…

В утренней газете говорится, что война закончена, и мы победили. Она отняла столько жизней и продолжалась почти два года. Победившая сторона празднует, забывая про то, что мы отдали столько жизней, что хватило бы ещё на один народ, ещё один народ под нашей властью.

Печальнее всего – письма, которые они присылают семьям, письма, в которых говорится, что сыновья или отцы погибли, защищая Родину. Я ненавижу, как они расхваливают мёртвых, говоря, что те умерли с гордостью, чтобы другие могли продолжить жить. Почему же никто не спас их? Почему наша страна жертвовала своими сыновьями и дочерьми, зная, что никогда не сможет вернуть утраченное?

Потеряв способность нормально двигаться, я понял, что никакая победа не оправдает те потери, которые человек понёс из-за войны. Я даже не знаю, где находится тот, кого я люблю. Я не знаю, жив он или умер, чтобы «спасти кого-то». Сам бы я отдал ради него всё. А теперь меня убивает неведение и мысль о том, что он лежит где-то там и истекает кровью.

Я сижу и пью чай, перелистывая газету правой рукой – ей до сих пор проще управляться. Кто-то стучит в дверь, и я вздыхаю. Каждое утро я живу в страхе, боюсь получить письмо, в котором мне скажут, что Дэн погиб. Ни у одного из нас нет семьи, поэтому мы так крепко связаны. Прихрамывая, я направляюсь к двери. Опираюсь на костыль и дрожащими руками отпираю дверь.

За дверью стоит тот, кого я меньше всего ожидал увидеть. Дэн весь в синяках, на нём всё та же потёртая форма. Лицо и руки покрывают шрамы, они уже не кровоточат, но всё равно кажется, что его исцарапал гигантский кот.

Его веки отекли, но в моих глазах он всё равно выглядит гордо и элегантно. Костыль со стуком падает на пол, и Дэн обнимает меня. Я обвиваю его руками и никак не могу сдержать слёз. Он тоже плачет, его тело дрожит, как осенний лист.

- О Боже, - всхлипывает он, и мы оба опускаемся на колени, продолжая сжимать друг друга в объятиях. Как будто завтра уже не будет.

Я целую его в лоб и благодарю Бога за то, что мои молитвы были услышаны. Беру за руку и веду в ванную. Наполняю ванну тёплой водой, так, как делаю себе, и помогаю ему забраться в неё. Промываю его шрамы и раны. Дэн закрывает глаза и точно задрёмывает под моими прикосновениями.

Когда мыть уже больше нечего, я помогаю ему выбраться и говорю, что пойду заваривать чай.

Он впивается в меня рукой и притягивает к себе.

- Самые тяжёлые битвы были у меня в голове, - шепчет он. - Никакая боль не могла заставить меня забыть о том, что тебя нет рядом, - продолжает он и сжимает моё плечо. Без тебя нет и меня, нет жизни.

Он грустно улыбается, а я молчу. Теперь мой черёд прижиматься к его губам и смешивать наши солёные слёзы.

Мы страстно целуемся, его рука скользит по моей коже. Он расстёгивает мою рубашку, скидывает её на пол.

- Позволь мне быть твоими глазами, а ты – будь моими руками, - шепчу я, и он улыбается.

Он раздевает меня, потому что мне трудно наклоняться. После я беру его за руку и веду в спальню. Кожа на его руке грубая и шершавая, и я нежно целую её.

Мы ложимся на кровать и прижимаемся так тесно друг к другу, что ещё немного, и невозможно будет дышать. Я провожу пальцами по его шрамам, он обводит пальцами мои. Он прижимается влажными губами к моей шее и покрывает её поцелуями. Я чувствую, как по телу пробегает тепло, позволяю любви наполнить себя. Как же это отличается от прошлого раза…

Мы прикасаемся друг к другу везде, изучаем каждый выступ, каждое углубление на теле друг друга.

- Тебе не придётся вставать, - обещает он и приподнимается надо мной. Его глаза сверкают, как два бриллианта, и я боюсь только того, что всё это окажется сном. Он раздвигает ноги и покрепче опирается на правую лодыжку. Замерев, я наблюдаю за тем, как он берёт мою левую руку и тянет её к своей заднице.

Я начинаю поглаживать его кожу, и он стонет. Пропихиваю палец между его ягодиц, и он прикрывает глаза, всё больше наслаждаясь этими прикосновениями. Мой палец то проскальзывает в него, то почти выходит наружу. Вскоре он снова перехватывает меня за запястье и отводит руку в сторону. Он немного опускается и помогает моему члену оказаться внутри него.
В голове вспыхивают воспоминания о том, как всё было в последний раз, и я начинаю ласкать его бёдра.

Я погружаюсь в тесную теплоту, и тело моё точно парит в мягком тумане. Не заботясь о своих ранах, он поднимает и опускает бёдра, что наполняет нас страстью и мучительным желанием. Я втягиваю его в страстный поцелуй, всем телом отвечаю на его движения. По левой руке бегут мурашки (тут довольно прохладно), и я извиняюсь перед ним. Он только смеётся и целует меня.

Ночь напролёт мы занимаемся любовью, не то чтобы кто-то из нас хотел беспрерывно кончать, мы просто плаваем в том океане страсти и любви, который сейчас есть мы сами. Я просто люблю и ласкаю его, он сидит верхом на мне, а когда он всё-таки кончает, он издаёт такие стоны, что я сам не могу сдержаться. Он не слезает с меня, только тяжело дышит, и я притягиваю его к себе, чтобы утонуть в его запахе.

- Я люблю тебя, бормочу я, и его слёзы стекают у меня по плечу.

- Я тоже тебя люблю, - зажмурившись, шепчет он в ответ.

Я прижимаю голову к его груди, и слышу, как бьётся его сердце – точно собирается взорваться.

- Останься со мной, - прошу я.

- Останусь, - обещает он и в свою очередь прижимается ко мне.

Мы засыпаем, когда жар страсти уходит, а его место занимает приятная тишина и нега.

В ту ночь мне снится сон, в котором я сижу в инвалидном кресле в том самом парке, где когда-то расстался с Дэном, где следом за ним ушло и солнце. На этот раз я сижу и жду, жду его, а затем, когда проходит, наверное, вечность, он идёт мне навстречу, одетый в тот же самый чёрный костюм. Он улыбается, и моё сердце пропускает один-два удара. Проснувшись, я вижу, что Дэн лежит рядом со мной, наблюдаю за тем, как он спит; как поднимается и опускается его грудь, когда он дышит.

Спустя какое-то время я зарываюсь руками ему в волосы и шепчу на ухо, что убивая одних, война спасает других.

- Я потерял многое, но нашёл ещё больше, - говорю я, и он что-то бормочет во сне. Я улыбаюсь и целую его в лоб. - Завтра я сделаю самый лучший завтрак на свете, обещаю я и с этой мыслью снова засыпаю.

Утром я делаю то, что шёпотом обещал накануне. Он подходит и обнимает меня со спины.

- С добрым утром, говорит он, и я улыбаюсь.

Мы садимся и начинаем завтракать, вместе.

- Думаю, я тоже завязываю с этим, задумчиво говорит он, работа в армии не для меня.

Мы идём в корпус к его начальникам, где он говорит о своём решении. Заодно берёт меня за руку и добавляет, что его – наша – война закончена. После этого, так и держась за руки, мы уходим. Мы уходим со сцены военных действий, и солнце как будто тоже заходит за облака. И никто не скажет, что мы не боролись за это.

Герда, сердце моё разбито
На сто тысяч холодных осколков,

Всё забудь, что быть может забыто,
Не сошьёшь этой раны иголкой.

Герда, я в эти стены врастаю,
Покрываюсь одеждою снежной.

Не ищи, ты меня не узнаешь.

Здесь нельзя сохранить душу прежней:
Дует ветер - ножами под рёбра,
Вырывает тоскливую нежность,
Весь простор - бесконечная кобра,
Смерть от яда её неизбежна.

Герда, сердце моё разбито,
По земле разлетелось на части...

Всё забудь, что быть может забыто,
И живи, сколько сможешь жить, в счастье.

КОНЕЦ

Для нас с Дэном 22 Августа-2018... Для всех началась Осень - для нас же Лето Вечности...