За спиной твоей мёртвая дорога, там туманы и дожди. Последняя часть

Оксана:



Я соглашаюсь на свидание с тобой, и я чертовски нервничаю. Уверена ли я, что хочу сделать это? Прошло семь лет с моего последнего свидания, и оно было с тобой.

Ты возникаешь на моём пороге с цветами в руках и улыбкой, полной надежды.

Ужин проходит хорошо… и странно. Свидание с тобой, разговоры с тобой — всё так, словно прошлого между нами и не было. Как будто два обычных человека обсуждают повседневные вещи, смеются над рассказанными историями.

Ты берёшь меня за руку, и я чувствую, как жар распространяется по моему телу, полностью расслабляясь от твоего прикосновения.

Смотря на нас, люди бы не поверили в наше прошлое. Может, просто может, потому что мы переступаем через это, двигаясь дальше… к тому, где нам всегда было суждено быть.

Мы – скала, мы холодные камни над морем камней,
Белым чайкам мосты, бедным людям – к полёту трамплины,
Вьются в нас резвых ласточек гнёзда из грязи и глины,
Спят под нами улыбки застывшие гладких костей.

Ты ответь нам, сюда приходящий художник, скажи,
Смог бы ты передать этим маслом, гуашью, пастелью
Ветер, воющий гулом трубы и тончайшей свирелью,
Пробуждающий в скалах подобие спящей души?

Мы намного прекраснее, тоньше, чем видят глаза
Человека простого, не знавшего холод прилива.
Руки пены морской, шторм и бурю любя терпеливо,
Вечно тянемся вверх,- к отраженью воды,- в небеса.

Ты ответь, наша жизнь истечёт, камни примет земля,
Что останется здесь, кроме ветра и птиц гомонящих?
И промолвил старик, прежде молча на скалы глядящий:
«Ничего, только море и небо, и, может быть, я»…



Вы с Ниной уговариваете меня восстановить отношения со всеми, поэтому в одни из выходных мы направляемся в дом моего отца.

Когда мы показываемся у дверей папы, он приставляет к тебе пистолет, заставляя тебя попятиться назад и упасть. Ты чертовски сильно пугаешься, страх виден на твоём лице.

— Ксана, — говорит мой отец, он удивлён не только моим, но и твоим появлением.

Я вижу намёк на влагу в его глазах, когда он осматривает меня, прежде чем прочистить горло. Он подходить ко мне, неуклюже обнимая. Это чувствуется… словно я снова дома.

— Ты хорошо выглядишь, — замечает он.

— Ты тоже, пап.

Мы заходим, болтаем, пытаемся наверстать время, но каждый его взгляд в твою сторону полон холода. Как и его дочь, мой отец снова потеплеет к тебе. Время лечит.

По днищу хароновой лодки рассыпали мы медяки,-
Глазницы-копилки-провалы теперь пустоты не удержат.
Так явственно знаем впервые, куда по изгибам реки
Волна принесёт оболочки, лишённые душ и одежды.
Приветствуя путников ночи, гремит над костями земля
И, недра свои разверзая, в объятия душные манит.
Впервые мы слышим, как громко под сводами в эхе гудят
Последние крики мольбы всех нас, перешедших за грани.

Закончилось время тревог за наши несчастные судьбы,
И встреча с ушедшими вдаль совсем не печалит. Пути
Любые сюда приведут, и праведных самых, и судей.
Вези нас к Аиду, Харон, в объятиях чёрной ладьи.



Ты связываешься с Аней, Петром, и другими, собирая нас всех вместе. Тебя снова не слишком тепло приветствуют, в то время как я получаю кучу объятий.

Всё не так странно, как я ожидала.

Вечер проходит замечательно — восстановить отношения с людьми, которые были твоими близкими друзьями и хранителями тайн — это просто отлично. Я понимаю, что делала всё неверно с тех самых пор, когда закрыла перед тобой двери.

Но я всё ещё осознаю, что никогда не смогу переступить через то, что ты сделал.

Они всё понимают, зная, что я не была в хорошей форме, и они не знали, как мне помочь. Они все чувствуют себя ужасно, как и я, из-за того, что мы перестали общаться. К концу вечера мы обмениваемся телефонами, и у меня на Facebook появляется пятеро новых друзей.

Над километрами твой образ не растает,
Замрёт в ветрах и будет высечен навек
На крыльях птицы. Покидая нашу стаю,
Возьми с собою каплю неба, человек...

Тебе позволена отныне нежность пены
У океанских берегов и жар земли,
Но пусть душа твоя останется нетленной
До смерти времени. Слезе моей внемли

И иногда пиши! Бумажный самолётик
Отправь в рассветное небесное окно.
Я буду ждать его на крыше, на излёте
Последней осени, под гнётом облаков.



Валера:

Прошло три года с тех пор, как я вошёл в комнату переговоров и нашёл там тебя. Ты была женщиной, которая, по праву, меня презирала.

И с тех пор я постоянно пытаюсь искупить свою вину за то, что сделал с тобой. Никогда не будет достаточно, и я понимаю это, так что единственное, что я могу делать, — пытаться. Надеюсь, ты позволишь мне делать это до конца наших дней.

Ты пустила меня обратно, мы живем вместе, у нас бывают взлёты и падения. Ты остаёшься такой же уверенной и упрямой, но в тебе появляется нежность, показывающая мне ту тебя, которую я когда-то знал.

Я любил тебя «старую», но сегодняшняя ты сводишь меня с ума, и я знаю, что оказался безумным счастливчиком, получая всё то, что ты мне даешь. Ты должна была сильнее оттолкнуть меня… хотя, думаю, я бы только сильнее старался, вернувшись обратно. Я люблю тебя ещё больше за то, что ты дала мне шанс искупить вину.

Я знаю, что ты никогда не забудешь и никогда полностью не простишь меня за мои поступки, не важно, как сильно ты будешь сама убеждать меня в обратном.

Поэтому я убираю кольцо с бриллиантом в три карата в свой карман, направляясь домой и молясь, что ты скажешь «да».


Гермафродит-Луна всё скалится беззубо,
Затёкших пальцев освещает синеву.
Я прижимаю в кровь искусанные губы
К земле, укутанной в осеннюю листву.

Пока держусь за край могильного обрыва,
Шепча последнее желанье тишине,
Душа, подхваченная волнами прилива
Седых ветров, летит к запретной вышине.

Прогорклый запах черноты и корни дуба,-
Последний миг. Последний взгляд на наготу
Луны – парящего над бездною суккуба
В непроницаемом предутреннем свету.


Я отвожу тебя в любимый ресторан, за частный уединённый столик. Мне не хочется, чтобы любопытные глаза стали свидетелем твоего решения. Только ты и я.

Ты растерянно смотришь на меня, когда я открываю задвинутые шторы.

— Валера? — спрашиваешь ты, и я поворачиваюсь, улыбаясь, не раскрывая пока ничего.

Прежде чем мы входим, я наклоняюсь и целую тебя, чувствуя, как привычное электричество распространяется по телу.

Мы садимся и заказываем еду вместе с бутылкой вина. Когда приносят десерты, я прочищаю горло, привлекая твоё внимание.

Я достаю кольцо и кладу его перед тобой, тяжело сглатывая. Твои глаза расширяются, впиваясь в голубую коробочку перед тобой.

— Ксана, я знаю, что сделал много серьёзных ошибок в прошлом, но я надеюсь, что ты простила меня достаточно, чтобы принять это, — произношу я, мои пальцы трясутся, когда я открываю коробку. Ты вздыхаешь, когда видишь кольцо внутри. — Я обещал, что я твой и только твой. Я люблю тебя так сильно. Слова просто не могут описать то, насколько сильно я нуждаюсь в тебе. Пожалуйста, пожалуйста… выходи за меня? Ты будешь моей женой?

Я вижу страх в твоих глазах и то, как в твоей голове крутятся слова о замужестве с мужчиной, который изменил тебе. Но потом ты прогоняешь эти мысли.

— Ладно, я согласна, — говоришь ты, — давай поженимся.


Это время уже никуда не исчезнет, сквозь пальцы
Не пробьются песчинки, под ногти забьются навек.
Это время давно вышивало шелками на пяльце
Неземную картину: танцующий в облаке снег.
На груди покрывается кожа цепочкой узоров, -
Синева тонких вен обозначила место для стрел.
Посмотри, как Зимы рукава опадают на город!..
Ты ладони свои им на встречу тревожно воздел.
Эти долгие дни затянулись узлами на сердце,
Развязать даже кошки когтями не в силах помочь.
Никогда и никто не сумеет метелью согреться,
Так беги что есть сил, рассекая безумие, прочь!
Раскрывает Зима лепестки веерами подолов.
Длинноногая белая тварь наступает на лёд,
И с улыбкой животного 5 мл промедола
Под сердечную мышцу вонзает. И город умрёт
После комы, тяжёлой, как небо, как мокрая вата;
Не запомнятся мимо летящие скользкие сны.
Будет плакать об этом тяжёлая песня набата.
Будут молча руины стареть в ожиданье весны.

Оксана:



Год спустя мы сидим в комнате переговоров, обговаривая следующие кварталы рекламы, и я не могу сдержаться, закатывая глаза.

— Ты не можешь быть серьёзным, Валерка, — говорю я, фыркая, когда мы обговариваем новые периоды рекламы.

Твоя команда пялится на нас, пока мы перекидываем мяч туда-обратно. Я закатываю глаза, ты сжимаешь челюсть, и, когда после пяти минут не приходим к соглашению, мы передвигаемся к следующей рекламе.

Они привыкли к этому — к нашим ссорам. Я не отступаю, как и ты.

Ты собираешься уходить, твоя команда выходит через двери, и я жду тебя.

— Всегда такая сучка, — говоришь ты, ухмыляясь, дразня меня и наклоняясь вперёд для поцелуя. Я поднимаю бровь, смотря на тебя.

— Для вас миссис Сучка, мистер Русик.

— Да, миссис Русик… то есть миссис Сучка, — дразнишь ты, подмигивая и целуя.

Даже после всего произошедшего я всё ещё иногда включаю суку, напоминая тебе обо всём. Только теперь я улыбаюсь, дразню, смеюсь и люблю.

Твои руки спускаются ниже, едва касаясь моей груди, спрятанной под мешковатой одеждой. Мы ещё не сказали никому кроме Нины, моего отца и твоей семьи; но вскоре мы сделаем это. Моя одежда уже заканчивается, да и время тоже.

— Увидимся вечером, малышка, — говоришь ты, крепко целуя меня, прежде чем наклониться и поцеловать мой живот, уходя за коллегами.

Целую прибрежные волны от неба до самой земли.

( Огромная пьяная нежность в дыхании пойманной рыбы.
Мы обе увидеть не сможем, как вдаль уплывут корабли,
Глаза застилает туман и пенного моря изгибы… )

Я видела смерть и глаза тонувшего – пившего соль.

( Под жабрами белый песок сверкает чудесней жемчужин. )

Мне очень хотелось узнать, - дождётся ли где-то Ассоль
На век опоздавший фрегат, везущий забытые души.
Последний твой вздох сохраню в своей неспокойной груди
И буду им жить до поры, пока пустота не взорвётся.
На дне стынет ложе для грёз, и с нами его разделить,
Украсив букетом огней, придёт предзакатное солнце.
Я знаю, там, выше, кричат о тщетности слёз журавли,
Но море не верит словам о близости светлого рая.

( Целую прибрежные волны, что в небо тебя унесли,
Твой запах и след на песке ладонью от ветра скрывая. )

Валера:


Ты снова расхаживаешь. Туда-обратно перед окном, твои руки в защитном жесте прикрывают живот.

— Малышка, девяносто семь процентов женщин с мертворождёнными детьми никогда не испытывают подобного повторно, — говорю я, пытаясь успокоить тебя. Сейчас ты на том же сроке, что и с Елизаветой, когда она умерла, поэтому ты сходишь с ума.

— Да, а что на счёт оставшихся трёх процентов? — спрашиваешь ты.

Я вижу, как паника поднимается в тебе, и мне нужно успокоить тебя прежде, чем ты начнёшь часто дышать в истерике. Твои руки в сумасшедших движениях выводят круги на животе.

— Эй, эй, иди сюда, — говорю я, обнимая тебя и притягивая к себе, — давай, примем ванну; это всегда помогает тебе расслабиться. Я добавлю немного лаванды.

Я набираю ванну, помогаю тебе раздеться, с трепетом покрывая поцелуем твою кожу. Мои руки гладят вершину твоего живота, в котором растёт наш маленький мальчик.

Мы заходим в ванную, я придерживаю тебя, чтобы ты не упала. Сев, ты расслабляешься на моей груди, вздыхая.

Руками я провожу по твоим рукам, оборачивая свои вокруг твоего живота.

— Всё хорошо, малышка, всё будет хорошо. Я здесь, и у нас всё будет отлично. С тобой, со мной и с нашим маленьким мальчиком, — шепчу я на ухо, целуя в висок.

Я чувствую, как его движения замедляются вместе с тем, как твоя паника сходит на нет.

К сожалению, это не сводит на нет мою собственную, но я не могу позволить тебе увидеть это.


Мы высечены в горах холодной рукою Борея,
К нам птицы слетают с небес, сидеть на широких плечах,
Заглядывая в глаза, в которых надежда не тлеет,
Пытаясь услышать слова, которые губы молчат.

Прекрасны, спокойны черты у каменных изваяний,
Но, кажется, ночью встают, уходят во тьме танцевать.
Неведомо чувство любви и горечь подлунных страданий,
Но птицы слетаются вновь, чтоб наши уста целовать.

И кажется, смотрят они с тоской на далёкие звёзды,
Немая, глухая душа всё хочет постигнуть покой…
Но ветер тихонько напел: «Смиритесь, любимые, поздно»,-
И высек ещё один шрам на камне холодной рукой.


Тридцать семь недель, четыре дня, и у тебя начинаются преждевременные схватки. Ты сходишь с ума, и единственное, что успокаивает тебя, — мои поцелуи снова и снова.

Я спрашиваю тебя, двигается ли он ещё, и ты киваешь, говоря «да». И только тогда я чувствую, как ты расслабляешься, но всё ещё напряжена, не зная, что тебя ждёт.

Я также напряжён — лишь мысль о том, что я могу потерять кого-то из вас, разрывает моё сердце.

Мы приезжаем в больницу, где после осмотра медсёстры говорят, что у нас ещё много времени в запасе.

Спустя несколько долгих часов и тяжёлые роды, наш невероятный сын появляется на свет.

Иван Валерьевич Русик. Два килограмма семьсот двенадцать грамм, пятьдесят один сантиметр.

Десять пальчиков на ногах, десять пальчиков на руках… и живо бьющееся сердце.

Любовь и благодарность к тебе настолько невероятны, и я благодарю тебя и Бога за второй шанс, что ты подарила мне.

Смотря на тебя, святящуюся от радости с заплаканным лицом; смотря на нашего идеального сына, я вижу, как уничтожающее пламя, которое однажды затмило нашу любовь, теперь излучает лишь яркий и прекрасный цвет.

На чьей стороне я сражаюсь в бесшумной войне,
Горошины алые сыпля по снежной равнине?
Мой танец с катаной походит на пляску теней,
На трепет крыла мотылька, что упал в паутину.

В отчаянье хлещет поток серебра по щекам,
Метель забивает дыханье осколками снега.
Пришедшим на Поле Бессилия, нам, игрокам,
Не раз приходилось искать по сугробам ночлега,

Но я не уверен, смогу ли проснуться к утру.
От стужи укрывшись, разбитое сердце умолкло.
И если так выйдет,- в объятиях вьюги умру,-
Меня отыскать не сумеют, как в сене иголку.

Пришедшим сюда выпадает впервые решать,
Куда приведёт заплетённая в узел дорога.
И многие сбросили тяжкое бремя с плеча,
А я, даже шага не сделав, уснул у порога.


Оксана:



Три года спустя.

Прогулка по парку никогда не казалась таким раем. Но, гуляя рука об руку с тобой и Иваном, я понимаю, что это рай.

Я улыбаюсь тебе. Теперь я так счастлива. Я говорила тебе? Как сильно люблю тебя? Как я рада и напугана от беременности нашим третьим ребёнком?

Елизавета всегда будет первой, даже если и физически она не с нами. Она всегда в наших сердцах.

Ты так изменился со времён колледжа. Ты показал мне так много любви и заботы. Как я могу не любить тебя, даже если мы и прошли столько всего?

Иногда ты буквально душишь меня всем этим, но я принимаю это, потому что тебе это нужно. Так же, как и мне всегда нужно знать, где ты.

Теперь я верю тебе, неужели ты не видишь? Я ценю, как ты всё ещё усердно стараешься. Я знаю, что твоя верность, любовь и член принадлежат только мне.

Я провожу рукой по своему раздутому животу. Иван безумно рад, что у него будет сестрёнка. Он уже так сильно оберегает её. Он станет хорошим братом.

Он стал нашим светом, золотым пламенем, ярко осветившим нашу жизнь. И Эмма сделает то же самое.

Мир замолкает, а боль - режет струной по запястьям
Каждую лунную ночь. В остро заточенный час
Громко звонит телефон. Глушь разбивая на части,
Ты повторяешь мотив мною заученных фраз…

Выключи в городе свет, если решишься покинуть
Сердце моё навсегда. Лишь погаси фонари.
Здания наших домов станут похожи на льдины,
Не отражая стеклом отсветов новой зари.

Если ты сможешь сдержать это жестокое слово,
Не оглянуться назад, я обещаю извлечь
Из неспокойной груди мучавший долго осколок.
Если не будешь искать всевозрождающих встреч.

Не пожалей ни о чём. Я заболел от сомнений,
Слушая ритм гудков в трубке, упавшей из рук.
Новая лунная ночь скоро вздохнёт с облегченьем.

Слышишь, звучит вдалеке эхо тяжёлых разлук…

Конец

Для Оксаны в её Апрель-2018...