Последний визит: 2023-03-05 16:55:12
Сейчас не в сети

За спиной твоей мёртвая дорога, там туманы и дожди. Четвёртая часть

Валера:

Я пытаюсь не позволить, чтобы это съедало меня заживо, но именно так и происходит. Наблюдать за тем, как Данис трахает тебя… это вывело меня из себя. Теперь у меня постоянно паршивое настроение.

На протяжении последних месяцев я не имел представления, что мне с тобой делать.

Я скучал по тебе «старой», но «новая» ты — злая… великолепная.

Тебе идёт быть сильной, но это всего лишь защита от боли и грусти.

С тех пор, как я узнал, что был близок к тому, чтобы стать отцом… мне хотелось быть ещё ближе к тебе, даже больше, чем ранее. Я всё ещё не мог поверить в это.

Я всё ещё в шоке. Ты была моей, а я облажался.

Я представлял наше будущее, всё уже было распланировано, пока не пришла Ланка, начав приставать ко мне. Потом была Ирина из моего класса по статистике.

Я был молод, глуп и озабочен. Мне нравилось, что женщины были падки на меня; то, как они поднимали мою самооценку. Но цена за это была высока. Я потерял больше, чем когда-либо мог представить.

Я изменился, когда ты пропала. С тех пор я встречался только с двумя женщинами и не трахался со всеми вокруг.

А сейчас ты делаешь именно это… и это сжигает меня изнутри.

Слёзы ветра, несущего с моря прохладные брызги мне прямо в лицо,
Окропили усталые веки. И воздух солёный дарует свободу...
Я вдали ото всех городов, и спадают оковы на землю свинцом,
И уходят года суеты и терзаний под пенную чистую воду...
Поднимаются руки, как будто бы легче пушинки моя нагота.
Из тумана вокруг нарастают прекрасные перья огромнейшей птицы.
Неужели заполнилась песней молчавшая век в глубине пустота,
Неужели мне дивный полёт над простором, бескрайним и синим, не снится?..
Перламутр отчаянных душ, воплощённый в русалок, скользит под волной,
И смеются внизу,- будто звон золотых колокольцев,- седые ундины.
Ни жива, ни мертва, я дышу, не могу надышаться зарей неземной,
Пролетаю насквозь облака, как в тоннелях, петляю в подсвеченных льдинах.
Но к исходу закатных костров я начну исчезать, размываясь дождём,
Упаду каждой каплей тяжелой в открытое жерло глубокого моря.
Пропоют мне русалки: "Сестра, Мы так рады! Тебя больше вечности ждём!
Дай обнять, дай забрать эту память о серых невзгодах и статике горя!"

Я вдали ото всех городов, только песни и ветер под сердцем притихшим,
Сотни звёзд и огней, сотни глаз в бесконечном провале прекрасных глубин.
Может быть, в небе белая птица тихонько заплачет, мой голос услышав,
И проводит печальную душу к последним вратам - в ненасытный Мальстрим...



Оксана:


— Держить, блядь, подальше от Даниса, — говоришь ты без предупреждения.

Я приподнимаю брови, смотря на тебя. Ты повышаешь на меня голос впервые с тех пор, как мы воссоединились.

— Я не понимаю, как то, чем мы занимаемся с Данисом вне рабочего графика, касается тебя, Валера.

— Ты думаешь, я не понимаю, что ты делаешь?

— И что же я делаю?

— Используешь его, чтобы насолить мне. Завести и разозлить меня. Ты этого добиваешься?

— Я больше не хочу твоего присутствия в моей жизни. И я бы всё равно получила удовольствие от встреч с Данисом, был бы ты в моей жизни до этого или нет.

Ты злобно пялишься на меня.

Почему-то это не приносит мне никакого ожидаемого удовольствия.

Мы продолжаем работать, пока ты не одобряешь вариант рекламной вывески на автобусы. Слава Богу, что не увижусь с тобой две недели.


Твои волосы пахнут дорогами после дождя,
Их спокойные волны туманом спадают на плечи.
Я хотела тебе рассказать, навсегда уходя,
Что вовек не хочу завершать этот пасмурный вечер,

Что скорей умерла бы от молнии в полной тиши,
Чем пустила на волю твои охладевшие пальцы…
Как мне жаль, что бегущие стрелки так любят спешить,
День за пару мгновений-секунд начинает смеркаться!

Я почти задыхаюсь от страха не встретиться вновь,
И вдыхаю дожди твоей кожи и свежие ветры.
Я хотела тебе рассказать, но лишилась всех слов,
Лишь представив, как нас разобьют на века километры.

Твои волосы пахнут дорогами после дождя,
В них затеряны слёзы мои по утраченным чувствам.
Я хотела тебе рассказать, навсегда уходя,
Что отныне на веки веков мне останется пусто…


Ты в ярости.

Благодаря тому, что ты прибавил работы, что автоматически означало повышение моего оклада, ты приблизил меня ещё ближе к моей цели.

Правда мне приходится работать больше, чтобы быть уверенной в том, что мои клиенты не останутся без внимания, исходя из твоих новых завышенных требований.

Я останавливаюсь возле маленького рынка по дороге домой, время уже перевалило за семь, и я голодна. Выбрав салат в овощном отделе, я также докупаю фрукты, направляясь к прилавку с листовым чаем.

Я пытаюсь выбрать между тропическим зелёным и лимонным зелёным, когда слышу твой голос. Ты где-то рядом. Не в моём отделе, но близко.

Мне хочется убежать, потому что ты последний человек, которого мне хочется видеть прямо сейчас. Я просто хочу пойти домой, съесть свой чёртов салат, выпить бокал вина и расслабиться в ванне.

Но ты продолжаешь преследовать меня.

Почему, чёрт возьми, ты просто не оставишь меня в покое?


Душа истончила покров,- как мыльный пузырь,- разлетелась,
И стало чуть легче дышать, и меньше под сердцем скоблит,
И странный холодный покой наполнил уставшее тело,
Тянуть перестал на закат незримый во мраке магнит...

Брожу по канатам, баланс легко восполняя руками,
Нет страха пред смертью немой, не манят в полёт небеса.
Душа истончила покров и наземь упала, как камень.
Я вновь открываю глаза, глаза не меня – мертвеца.

И руки знакомых людей мне кажутся стылыми льдами,
В зрачках отражается свет, но тусклый, как пламя свечи.
Душа укатилась на пол, застеленный алым татами,
Крадутся ко мне сикигами, под масками, в сотне личин.

Нет смыслов и целей благих, нет снов и напрасных иллюзий,
Растением в пыльном углу рощу эпитафий рассказ.
Я думал, что в теле душа - страдающий мученик-узник,
Но вот и сбежала она без лишних напутственных фраз.

Теперь я иной и пустой, не хвастаюсь прожитой болью,
Как тысячи жизнью больных, идущих по тропам в Аид.
На сцене средь Мира, один, довольствуюсь новою ролью.
Всё то, что осталось за дверью, запомнит надгробный гранит...


Я занимаю очередь в кассу, избегая тебя. Я должна была знать, что мне это не удастся.

Мы смотрим друг на ругу, не говоря ни слова, просто… смотрим.

Мне хочется закричать «что ты хочешь от меня?!», потому что мне действительно хочется знать, правда ли ты здесь, чтобы мучать меня.

Я так зла на тебя, разве ты не понимаешь?

— Ужинаешь одна сегодня? — спрашиваешь ты.

— Здесь только один салат, нет?

— Никакого десерта? — задаёшь ты вопрос, и я понимаю, на что ты намекаешь.

— Я немного устала, — выплёвываю я, прищуривая глаза.

— Берёшь выходной?

Я разворачиваюсь к тебе, охваченная пламенем.

— Или ты закроешь свой рот прямо сейчас, или я уложу тебя прямо среди переполненного магазина. Ты не знаешь меня — больше не знаешь.

— Нет, девушка, которую я знал, была милой и полной тепла. Я действительно не знаком с ледяной женщиной перед собой.

— Что ж, та милая и полная тепла девушка… была жёстко и колоссально наёбана тобой, — резко отвечаю я. И мне хочется кое-что узнать. — Почему ты продолжаешь работать со мной? — спрашиваю я, когда любопытство всё же берёт верх.

— Потому что, несмотря на нашу историю, ты действительно лучшая.

В твоём голосе слышится уверенность, поэтому я знаю, что ты действительно так думаешь. И я снова заинтересована… но быть заинтересованной – опасно.

Пробег её сердца – четыре любви,
Сдаётся в прокат по умеренным ценам.
Она лишь однажды тревожила вены,
Но – лезвием алым вечерней зари…

Спокойствие пульса – только во сне,
Возможно, под старость, грозит аритмия,
И сердце устанет в глухой ностальгии.
Спешите, ведь скидки у нас по весне!

Спешите! У нас первоклассный товар,
Такого не встретить в палатках, на рынках.
Неправда ли, лучшая в мире начинка,-
Внутри её сердца – нетленный пожар!


(Она долго зябнет, в беззвёздные ночи,
Как в банку чернильную с тушью, перо
Макает и пишет, рисует Его:
Спокойные губы, глубокие очи…
Пробег её сердца - четыре любви,
И каждая шрамом саднила под кожей.
Она знает точно, что кто-нибудь сможет
Постичь бесконечность душевных глубин,
Что кто-нибудь сможет раскрыть эти тайны,
Во мраке найдёт затерявшийся свет.
И кто-то разбавит темнеющий цвет
В глазах её синих, до боли печальных.)


Валера:

Проходит время обеда, а ты всё ещё не перезваниваешь. Я начинаю беспокоиться, потому что каждый день, когда я звонил, ты либо отвечала, либо перезванивала спустя час.

Несмотря на твоё изредка грубое поведение, ты прекрасно работаешь с заказчиками. Даже со мной, мужчиной, к которому ты питаешь отвращение.

Мой желудок подсказывает мне, что здесь что-то не так. Я добиваюсь твоего номера от твоей секретарши, которая сказала, что сегодня ты не была в офисе, потому что мне нужно знать, что с тобой всё в порядке. Шесть лет в неведении, а теперь я не могу продержаться даже нескольких часов.

Я слышу слёзы и печаль, когда ты отвечаешь, прежде чем вновь воздвигнуть свои стены. Ты можешь сказать мне, что всё в порядке, но я слышу «не в порядке» в твоём трясущемся голосе.

— Почему ты беспокоишься? Как ты нашёл этот номер? Я беру отпуск в этот день уже на протяжении шести лет. Догадайся почему, засранец. — Ты кидаешь трубку, скидывая звонок.

Мои страхи подтверждаются. Раньше я чувствовал тебя, мы были на одной волне, и это возвращалось… и я не мог справиться с этим. Я не мог справиться с твоей грустью.

Поэтому я иду.

Иду к тебе.


Все окна настежь. Воздух волнами в ладонь,
Его ловлю и выпиваю всё до капли.
Иного нет. Ты эту боль, прошу, не тронь,
Пока улыбки лживых масок не ослабли.
Сквозняк у стоп, он будто ластится, щенок,
Шершаво лижет в кровь истоптанные ноги.
Я прикуплю ему атласный поводок,
Он будет спать в моих пятах иль на пороге.
Всего лишь ночь, всего лишь сумрак, но душа
Уходит спать гораздо раньше, чем рассудок.
На циферблате стрелки в танце не спешат.
Проснусь однажды, потерявши пару суток.
И только холод, расстелившийся волной
На половицах, столь приветливо позволит
Ступить в неведомый доселе мне покой,
Где сырость слёз хранит солёный запах моря.
Все окна настежь. Время медленно скользит,
Перетекая формалином в синей лампе.
Иного нет; и лишь стихами, как пиит,
Я выражаю жизнь на линиях эстампа.
Сквозняк уводит к подоконнику, в закат
Глаза слезятся, но дыханье ветра манит.
Под грозовой, гремящий ливнями, набат,
Я упаду на землю,- бренный серый камень.



Оксана:


Ты позвонил. В этот день. Зачем?

Сегодня я слабая, силы покинули меня. Я не могу бороться.

Я мертва внутри, черна как ночь.

Я сворачиваюсь калачиком на диване, прижав её фотографию к себе. Всё не должно было так случиться. Мы говорили о будущем, о наших жизнях, о том, что будем всегда вместе, о семье.

В один короткий светлый миг я поверила, что всё будет именно так, что все мои мечты с тобой станут явью.

Теперь всё, что у меня есть, - это холодная, пустая квартира. Никаких друзей, никакой семьи. Лишь работа.

Но всё это лучше, чем боль. Боль, которую я позволяю себе чувствовать только в один день в году — сегодня.

Не так много времени спустя после твоего звонка моё уединение нарушено; ты стоишь на пороге.

— Почему ты просто не можешь оставить меня в покое? – кричу я на тебя, и ты делаешь шаг вперёд, когда я пытаюсь закрыть дверь. — Уходи! Уходи к чёртовой матери!

— Скажи мне, что случилось, — требуешь ты.

И я снова тебя ненавижу за то, что ты вскрываешь мои раны.


Синий город, я весь день ждала дождя
И носила длинной тростью зонт ненужный.
Успокой своё упрямое дитя,
Дай умыться и душе, и лжи снаружи...
Смой наигранную радость тёмных лиц,
Обнажи, хоть раз, изрезанные руки.
Отпусти наверх измученных синиц,
Умирающих средь хаоса от скуки.
Вечный город, всех прощай, себя прости!
Ведь никто не виноват, условно время,
Я пришла, чтоб в этом мире погостить.
Я пришла к тебе, ты выдал мне сомненья.
Дал ты мне вкусить запретные плоды,
Что разбросаны повсюду в исступленье.
Милый город, ты во мне, но я - не ты,
Дождь холодный не придёт ко мне на смену.
Я ждала весь день, чтоб ты согнал в дома
Всех людей, утихомирил крики улиц.
Я пришла, а оказалось, здесь тюрьма…
От печали тяжкой ноги подогнулись.
Синий город выпивает горизонт,
Милый город спит на ложе псевдо-терний.
Опираясь, как на трость, на старый зонт,
Я спешила прочь от света фар вечерних.


Валера:

Ты кричишь на меня, кипя от злости.

— Наша дочь родилась в этот день, шесть лет назад, — говоришь ты, будто снова ударяя меня.

— Ты сказала, что у тебя был выкидыш.

Я вижу слёзы в твоих глазах и трясущуюся нижнюю губу.

— Мертворождённая. Я была на сроке двадцать девять недель, когда она… когда она перестала двигаться, и начались режущие боли с кровотечением, — признаёшься ты, и я чувствую тошноту от того, что я не был там с тобой, помогая тебе. Если бы я только знал.

— Как она родилась? — спрашиваю я, запутавшись. Я умираю внутри, но мне нужно больше информации от тебя.

— Как, чёрт возьми, ты думаешь, они вытащили её из меня? Я уже превысила все сроки, и им пришлось спровоцировать схватки, — кричишь ты, слёзы стекают по твоим щекам. — Я должна была родить своего мёртвого ребёнка!

Теперь ты рыдаешь, падая на пол, и я отчётливо вижу страдания, которые принёс. Мне хотелось сделать всё правильно; мне нужно сделать всё правильно.

Фонит из щелей. Невозможно…
Сбежала бы. Взять бы мне сил!
В сирене ларца - "неотложки"
Меня слишком долго носил
Мой маленький брат медицинский.
Настала пора тихих слов.
Прощаюсь с тобой по-английски:
"Goodbye! Farewell weeping love!"
Сквозь чувство грозы, наизнанку
Себя оберну и – вперёд.
Проснусь в пять часов, спозаранку,
Расправлю крыла на излёт.
Слетаю по лестнице. Темень
Прилипла к подошвам сапог.
В неясном для всех исступленье
Родной покидаю порог.
Фонит из щелей. Прямо в кожу
Занозами впились дожди.
Свой сонный покой не тревожа,
До краешка сна – проводи.

Опубликовано: 2018-04-13 13:30:01
Количество просмотров: 193

Комментарии