Увы, мне нечего отдать тебе взамен
Твоей любви, исполосованной, избитой…
Не называй меня мятежницей Кармен,
Не называй меня упрямой сеньоритой!
Твоих шипов я не коснулась, не рвалась
Обжечься ядом безупречного соцветья.
Ты никогда не обыграешь сердца масть
И не обгонишь мыслей шаловливый ветер.
Не называй меня огнём погасших звёзд,
Ведь это пламя лишь для тех, кто сущность видит.
Когда захочешь откровенности всерьёз,
Разрежь держащие тебя над бездной нити.
«Звук гитары, разбиваемой о землю, до сих пор звенит в моей голове, а ещё громче — звук её гнева. Уничтожь всё. Дай разрядку своим эмоциям. Уничтожь меня. Но не убегай больше никогда».
Я просыпаюсь, а он всё ещё здесь, спит на полу. Он сдержал обещание, остался со мной. Я не знаю, почему эта ситуация умиляет, и почему мне хочется улыбаться как последняя идиотка. Я смотрю на него. Черты лица грубые даже сейчас. Когда люди спят, у них умиротворённое состояние, а он… не такой.
Я перевожу взгляд на дверь, она открыта. Снова смотрю на него, потом опять на дверь. Чёрт. Мне надо это сделать? Мне надо это сделать. Но… я не знаю. На виски давит тяжесть. То, как он поступил ночью… Если я уйду, то это будет выглядеть как предательство. Закрываю глаза и вздыхаю. Что мне делать? Что? Он держит меня здесь, он маньяк, убийца, псих.
Я не могу здесь оставаться.
Это единственный шанс.
Я отбрасываю одеяло и встаю, смотрю на него. Он лежит неподвижно и именно в том месте, где находится дверь. Между мной и свободой — он.
Он — преграда всему.
Сердце выскакивает из груди. А если он проснётся… Нет. Нет-нет. Не думай об этом. Всё нормально, он спит. Глубоко вдыхаю и задерживаю дыхание, переставляю одну ногу через него. Он шевелится, а я застываю в немом крике. Только не это. Пожалуйста. Не надо. Прошу. Я зажмуриваюсь и съёживаюсь. Если он проснется — я умру. Он убьёт меня. Не смею открывать глаза, стою, не шевелюсь. Проходит пара секунд и ничего не происходит. Я приоткрываю один глаз и смотрю вниз. Он спит. Спит. Я содрогаюсь в ужасе. Нет, ты сделаешь это. Быстро перешагиваю его, подхожу к двери и выхожу в коридор. И я могу дышать. Нет времени. Я срываюсь с места и бегу как можно быстрее. Адреналин ударяет в голову, и я не здесь, не в этом мире. Я поднимаюсь по той же лестнице. И страх завладевает телом, но не останавливает. Адреналин сильнее. Я распахиваю дверь. Здесь никого. Я бегу по кухне и выбегаю в фойе. Дверь. Вижу дверь.
Свобода.
Она в метре от меня. Я хватаюсь за ручку и резко тяну на себя. Лучики солнца слепят глаза. О, Боже. Мне больно. Но впервые за всё время я счастлива. Ненадолго. Вижу очертания Исми, проходящего мимо. Я пячусь назад и закрываю рот рукой.
— Тина!
Голос Вэла. Я оборачиваюсь, он стоит в центре кухни. Нет-нет, пожалуйста, только не это. Я рывком бегу к лестнице, поднимаюсь, падаю, снова поднимаюсь. Коленки зудят от боли, но сейчас не до этого. Я вижу впереди дверь и бегу к ней. Мне страшно. Он бежит за мной, кричит. Я быстрее. Подбегаю к двери, открываю и запрыгиваю внутрь. Захлопываю дверь и закрываю на замок.
— Открой дверь!
Он в гневе. Я отхожу от двери. Мне трудно дышать. Я видела свет. Настоящий свет. Свобода была рядом.
— ОТКРОЙ!
Я закрываю глаза. Не хочу больше слышать это. Просто очнись, пожалуйста.
— Тина, открой дверь. Прошу.
Он не кричит.
— Это моя комната…
Что? Я оглядываюсь. И правда. Но она другая. Не та. Здесь нет сотен фотографий меня. Голубые стены, большая кровать, стол, шкаф, зеркало. Возле фортепиано стоят три гитары. На стенах, кроме чёрно-белой фотографии Лондона, ничего нет. Обычная комната. Не та, что была раньше.
Я подхожу к фортепиано и подушечками пальцев касаюсь клавиш. Красиво. Сам по себе дом выглядит дорогим. По крайней мере, те части, которые я видела.
— Открой дверь сейчас же, Тина!
Подскакиваю. Он снова орёт.
— Что я здесь делаю?
Я хочу знать. Хочу получить ответы.
— Открой и узнаешь.
Он пытается говорить спокойно, но я знаю, что он злится. И мне плевать, потому что я тоже злюсь. Злюсь, потому что буквально сделай шаг, и я была бы на свободе; злюсь, потому что он держит меня здесь; злюсь, потому что я хочу домой; злюсь, потому что ненавижу его; злюсь, потому что в эту ночь я не ненавидела его; злюсь, потому что чувствовала себя в безопасности рядом с ним; злюсь, потому что он путает меня, и мне это нравится; злюсь, потому что не знаю, чего хочу.
Злюсь, потому что я ненавижу его.
— Что тебе надо?!
Я срываюсь.
— Открой грёбаную дверь!
Он не пытается даже немного сдерживать себя.
— НЕТ! ПРОВАЛИВАЙ!
Он молчит. Я срываюсь и рывком скидываю вещи со стола. Что-то стеклянное громко разбивается. Плевать. Это не успокаивает. Не понимаю, как оказываюсь возле кровати, но одеяло скинуто, а в руках подушка с разорванной наволочкой. Я хватаюсь за голову и ору. Ору так громко, что заглушаю саму себя. Мне чертовски больно. Чертовски обидно. Он кричит. Мне всё равно. Он долбит в дверь со всей силы. А я не успокаиваюсь. Оглядываю всю комнату и останавливаюсь на гитарах. Улыбка сама по себе расплывается на устах. Я подхожу к гитарам, беру одну в руки и, замахнувшись, со всей силы ударяю её об пол.
— Хватит!
Удары по двери усиливаются, а я продолжаю. Откидываю в сторону первую и берусь за вторую, а затем за третью.
Я хочу уничтожить всё, что принадлежит ему. Что ему дорого. Я хочу уничтожить это так сильно, как он уничтожает меня.
— Открой! Тина!
Я подхожу к его шкафу, распахиваю дверцы и выкидываю одежду. Слёзы не перестают капать с подбородка, а вокруг всё размыто. Я смотрю в зеркало. Это не я. Сумасшедший человек стоит передо мной. Я злюсь сильнее, замахиваюсь и кулаком врезаюсь в стекло. Оно разбивается, и кровь появляется на костяшках пальцев. Удары в дверь прекращаются.
— Тина?! ТИНА! ТИНА, ОТКРЫВАЙ!
В его голосе вперемешку слышатся паника и гнев. Ручка отчаянно поднимается и опускается, а затем удары становятся вдвойне сильнее.
— Зачем… Зачем ты это делаешь?
Я почти шепчу, но он слышит. Я знаю, что он слышит. Смотрю на кровь, сочащуюся из ссадин.
— Я… Открой, прошу.
Он больше не кричит. У меня кружится голова, а тело отказывается делать какие-либо движения. Я сползаю на пол возле фортепиано и слабо смотрю на дверь.
— Ответь мне.
— Впусти меня.
Я молчу, и он тоже.
— Тина?
Это не злость. Беспокойство. Он беспокоится. Может быть, потому что понимает, что мне нужно было выпустить пар. Я по-прежнему молчу.
— Тина, ответь, или я выломаю дверь.
— Оставь меня в покое.
Я снова шепчу, и он также слышит. Хоть и не отвечает сразу же, но он всё прекрасно слышит. Я вижу его тень и то, как он садится на пол, спиной к двери.
— Я не могу.
Тишина. Моё тело ослабло, и я кое-как остаюсь в сознании. Оглядываю комнату. Всё побито, разбито, разбросано. Но фортепиано не тронуто. Я не знаю, почему я к нему не прикоснулась. Осколки зеркала раскинуты по всему полу, я беру один и смотрю на него. Слабые лучики солнца проскальзывают сквозь полузакрытые шторы и отсвечивают через осколок. Свет меня так завораживает. Нет. Прикрываю глаза, сжимаю осколок сильнее и подношу к запястью. Менее острой стороной слабо надавливаю на кожу и делаю порез.
— Почему я?
Я не узнаю свой голос. Жалкий писк. Ему потребовалось минута, чтобы ответить.
— Я уже говорил. Ты другая.
Это не то. Не тот ответ, который я хочу услышать. Нет-нет. Я не понимаю. Слёзы вновь застилают глаза.
— Я не другая.
Я шепчу больше для себя, чем для него. Я ничем не отличаюсь от других. Он ошибается. Слышу, как раздаётся лёгкий удар головы об дверь. Он громко вздыхает и ещё раз ударяется.
— Другая.
Он слышал?
— Открой… Пожалуйста, Тина.
Даже если он больше не кричит, не ломится, — я не хочу его видеть. Я не хочу, чтобы он видел меня. Мне достаточно его голоса. Слышать его интонацию и понимать, что он чувствует. Он знает меня наизусть, а я его нет. Он знает каждую частичку меня, а я нет. Только понимаю интонацию его голоса. Сжимаю в пальцах осколок сильнее. Смотрю на пыль, которая так отчётливо выделяет солнце в комнате. Зачем я это делаю? Почему? Потому что физическая боль помогает забыться. Помогает отойти от проблем. От мира. Переворачиваю осколок самой острой стороной и подношу к коже. Надавливаю и режу. Заворожённо смотрю, как кровь скатывается по запястью, а затем капает на пол. Алая кровь. Я смотрю на неё так, словно никогда раньше этого не делала. Чувствую, как пальцы и тело немеют. Я потеряла слишком много крови. На некоторых осколках, разбросанных по полу, виднеются капельки крови. В голове шумит, а пространство медленно погружается во тьму. И именно сейчас только я контролирую свою жизнь. Всё зависит от меня. Я люблю эту часть, когда никто, кроме тебя, не может контролировать. Чувство наслаждения.
Я беру осколок в другую руку, но только я подношу его к коже, как Вэл резко выскакивает из-за двери. Странно, я даже не слышала стука. Он перепрыгивает через кровать и за секунду оказывается возле меня. Выхватывает осколок из моей руки и отбрасывает его. Паника. Гнев. В нём бушуют две стихии, и он не может их контролировать. Я пытаюсь отодвинуться от него, но он обхватывает меня руками и поднимает с такой лёгкостью, словно я лист бумаги. Я пытаюсь выкарабкаться, упасть с его рук, но силы покидают тело. Он несёт меня по коридору и заходит в ванную комнату. Встаёт в душ и включает воду. И ему плевать, что он мокнет вместе со мной. И ему плевать, что он одет. Я смотрю на пол и вижу кровавую воду. О Господи. Он ставит меня на ноги, берёт запястье в руку и промывает рану. Больно! Я ёрзаю возле него и пытаюсь отойти, но он впивается в меня чёрными глазами.
— Прекрати.
Теперь мне страшно. Он оборачивает полотенцем мою руку. Мне плохо. Я ничего не вижу. Прикасаюсь спиной к стене и скатываюсь, пока тёплая вода продолжает литься сверху. Он осторожно хватает меня своими огромными руками, и это последнее, что я помню.
***
Я с трудом открываю глаза, моргаю и понимаю, что снова в своей комнате. Руки перевязаны. Сильно. Из моего тела словно выбит дух, и мне очень тяжело шевелиться. Шуршание сбоку заставляет обернуться. Он. Сидит на стуле поодаль стены и смотрит на меня. Глаза чёрные как у дьявола. Он не моргает, и это сводит с ума. Мне некомфортно и хочется отвести взгляд. Но не смею. Я не чувствую вины перед ним, и мне нечего сказать. Он резко встаёт, и я напрягаюсь. Он ходит по комнате туда-сюда, хватается за голову, рвано дышит. Я наблюдаю за ним. Он вздыхает, останавливается, затем проводит руками по лицу и вздрагивает.
— Никогда не повторяй подобного, Тина. Никогда.
Его голос словно лёд, а глаза чёрные будто дыра. Меня парализует. Страх забирается под кожу, и я не могу двинуться. Он впивается в меня взглядом, прежде чем выйти из комнаты, громко захлопнув дверь. На этот раз он не забывает закрыть меня на замок.
Я одна. Снова могу дышать. Чёрт возьми. Картинки побега так и проскакивают в сознании, потому что буквально сделай я два шага — и могла бы убежать. Хватаюсь за голову. Я запуталась. Не могу контролировать свои чувства. Чего мне хочется больше? Убежать или остаться здесь? Любой человек, сидевший здесь пятнадцать дней, сошёл бы с ума и давно бы перерезал себе глотку к чертям. А сколько здесь сижу я? Больше? Меньше? Почему я не схожу с ума? Сейчас сижу напротив стены и думаю, почему я не делаю зарубки на ней. Прямо как в кино. А после бы меня нашли, но уже давно мёртвую, и гадали, что же повлияло на самоубийство. Или кто. Но у меня нет ничего острого, чтобы я могла царапать стену. Вздыхаю. Я опускаю взгляд и понимаю, что всё это время была в его рубашке. Нет. Я срываю её с себя и кидаю на пол. Не хочу носить эту поганую вещь. Я встаю на ноги и топчу. Топчу, топчу и топчу, пока чувство удовлетворения не расплывается по телу.
***
Он возвращается. Как всегда с тарелкой еды. Он смотрит на брошенную на пол рубашку, молчит, ставит тарелку передо мной и садится, скрещивая ноги. Я смотрю на бутерброд и бутылку воды, но не трогаю.
— Возьми.
Он протягивает мне книгу.
— Я знаю, что это твоя любимая книга. И… я подумал, что… может быть, она тебя обрадует.
Ромео и Джульетта. Конечно, ты знаешь. Ты всё обо мне знаешь. Я хочу съязвить, но сдерживаюсь. Не хочу с ним говорить. Он вздыхает и смотрит на меня. В воздухе витает тишина. Я перевожу взгляд на свои сцепленные пальцы, но чувствую, что он не отводит глаза.
— Я… — колеблется, — мне жаль. Прости, что всегда пугаю тебя.
Он останавливается. Я не знаю, чего он ждёт. Моего ответа? Я не отвечу, не скажу ничего. Он опускает голову и слабо выпускает поток воздуха.
— Когда я увидел твои запястья…
Он ищет подходящие слова, а я хочу посмотреть. Нет.
— Прошу, Тина, я умоляю тебя, никогда больше такого не делай. Пожалуйста. Не делай себе больно.
Мучительно сильно хочу взглянуть на него.
— Я не смогу жить, если с тобой что-нибудь случится.
Он заканчивает фразу шёпотом. Я поднимаю голову, смотрю в его глаза, а сердце пропускает удар. Глаза… искренние. Я по-прежнему молчу, но потому, что сейчас я не могу подобрать слов.
— Поешь, пожалуйста.
Я не двигаюсь. С одной стороны, мне хочется его позлить, а с другой — страшно до чёртиков от его реакции. Кто знает, что он может предпринять. Запихнёт в рот этот жалкий бутерброд, например. Но сейчас я хочу есть, поэтому, не произнеся ни слова, беру с тарелки содержимое и кусаю. На данный момент еда — это хорошо, потому что я потеряла слишком много крови, и тело категорически отказывается применять силу. Доедаю последние кусочки, пью, а затем поднимаю взгляд на него.
— Пойдём в ванную?
Киваю. Мы выходим из комнаты, и это первый раз, когда я не смотрю в пол. Первый раз, когда я хочу смотреть на него. У него широкая, мускулистая спина, а ноги длинные и стройные. Если бы он не был психопатом, который одержим держанием девушки в сырой комнате, то его можно было бы посчитать манекеном с витрины дорогого магазина.
Он открывает дверь, пропускает меня внутрь и закрывает её, оставаясь снаружи. Как обычно. И как обычно, чистое белоснежное платье висит на крючке. Бинты на запястьях жутко мешают мыть голову, они все мокрые и начинают развязываться. Но я не снимаю. Заканчиваю дела и стучу в дверь, он открывает, и моментально глаза устремляются на мои руки. Он хмурится. Мы идём обратно в комнату, и я сразу же сажусь на кровать.
— Я обработаю твои раны. Секунду.
Я съёживаюсь и замираю. Нет. Не надо. Он понимает. Вздыхает и опускает голову.
— Я сказал, что мне жаль, Тина.
Я молчу.
— Ты не поговоришь со мной?
Я не отвечаю. Да, я не поговорю с тобой. Потому что не хочу. Пускай это будет по-детски, но я правда не хочу. Не могу. Слишком много мыслей накопилось за короткое время, и я не хочу рассказывать их ему. Я даже не смотрю на него. Книга Ромео и Джульетта интереснее.
— Я понимаю.
Его голос ломается. Я не могу смотреть на него. Он сломлен. Ранен. Обижен. Я не могу это вынести. Он молча выходит из комнаты, а я чувствую себя отвратительно, потому что у меня болят руки, а ещё потому что теперь я не знаю, что он может сделать. Он сумасшедший человек. Никто не знает, что может взбрести ему в голову. Я расслабляюсь и смотрю на книгу. «Несчастная любовь». Иронично усмехаюсь. И не знаю почему. Он знает меня. Знает наизусть. Ромео и Джульетта — моя любимая книга. Он не мог взять и догадаться.
Я беру в руки книгу, открываю и читаю первую главу. Маленькая радость.
***
Сквозь слабый сон слышу скрип двери. Открываю глаза и вижу его.
— Всё ещё не хочешь поговорить?
Очевидно, нет, потому что я не отвечаю ему. Не потому что не хочу с ним говорить, а потому что сейчас у него такой отблеск в глазах, который я никогда не видела. Не злость. Не ярость. В них нет ничего страшного. Он стоит напротив и долго на меня смотрит. Такое ощущение, что он увидел копию себя и потерял дар речи. Но он быстро приходит в себя и протягивает мне руку.
— Пойдём со мной.
Его голос мягкий. Я смотрю на его руку, но не решаюсь взять.
— Пойдём. Пожалуйста.
Я задерживаю дыхание и протягиваю руку. Он мягко обхватывает своей огромной ладонью мою. Тёплая. Он осторожно сжимает руку и тянет меня на себя. Я встаю на ноги и смотрю на него.
— Обещай не делать ничего глупого, Тина.
Я теряюсь. Зачем он это просит? Это даже не похоже на просьбу — скорее на мольбу. Слабо киваю и продолжаю смотреть в его глаза. Я очарована ими. Они не зелёные, а серые. Не произнеся больше ни слова, он выходит из комнаты и тянет меня за собой. Не выпускает мою руку, и я не понимаю почему. На ступеньках лестницы, ведущей на кухню, я вижу два пальто и ботинки. Чёрные мартинсы. Мои чёрные мартинсы. Он… Он собирается меня отпустить?
— Нет, Тина. Я не выпущу тебя. Мы прогуляемся.
Я и не удивляюсь, что он ответил на немой вопрос. Читатель мыслей. Ему не нравится такой расклад, но он всё равно делает это. Ради меня. Я обуваюсь, накидываю пальто. Он подходит ко мне и протягивает шарф. Изгибаю брови от удивления. Зачем?
— Я не могу тебя отпустить… Не могу.
Если эти слова должны были меня подбодрить, то вышло не очень.
— Я не обижу тебя… Обещаю.
Удар прямо в сердце. Его голос искренен. Он ничего не сделает. Правда? Правда. Он смотрит на меня таким жалостливым взглядом, что я прикрываю глаза и киваю.
— Спасибо.
Он слабо шепчет, а затем встаёт за спиной, медленно заводит мои руки назад и связывает их шарфом. Я вздрагиваю и морщусь.
— Больно?
Да, мне больно. Мне ОЧЕНЬ больно, но я кручу головой влево-вправо.
— Так надо.
Я киваю.
— Я завяжу тебе глаза. Только не бойся, хорошо?
Как здесь не бояться?
— Если будешь кричать, то я и в рот тебе запихну что-нибудь. Обещаешь не кричать?
— Обещаю.
Он произносит слова с лёгкой смешинкой в голосе, и меня это немного успокаивает. Хочется поблагодарить его, что он подарит мне маленькую свободу. Но я не буду.
Теперь я в полной темноте. В который раз. Его рука обхватывает мою талию, а вторая уходит под колени. Мурашки пробегаются по телу. Он легко поднимает меня и прижимает к себе. Я моментально прижимаюсь носом к его шее и вдыхаю. Мне нравится, как он пахнет. Он поднимается по лестнице, а у меня чувство, что я вернулась в начало, где всегда была в темноте, где не могла ничего сделать и где никогда его не видела. Я дрожу как осиновый лист, и он точно чувствует это, потому что прижимает к себе сильнее. Я не знаю, где мы, но слышу скрип двери и чувствую, как лёгкий ветерок дует в лицо. Свобода. Я жадно вдыхаю свежий воздух и не могу им насладиться. Улыбка произвольно расплывается на губах. Я бы никогда не могла подумать, что буду радоваться такой мелочи.
А он тоже улыбается?
— Ночь?
— Да.
Его голос мягкий, и я знаю, что он улыбается. Я ненавижу этот чёртов шарф, который не позволяет увидеть его улыбку. Он стоит на месте и позволяет наслаждаться прекрасными минутами на свежем воздухе. Я чувствую себя ребёнком, которого первый раз вывели погулять. Непередаваемое чувство.
— Спасибо.
Я шепчу это так тихо, что он, наверное, и не расслышал. Но чувствую, как его сердце начинает биться быстрее.
— Ты улыбаешься?
— Да.
— Почему?
— Потому что ты улыбаешься.
Сердце начинает стучать в груди с бешеной скоростью. Чёрт. Он делает шаг.
— Мы идём к машине.
Он усаживает меня на заднее сиденье.
— Я укрою тебя одеялом.
Он озвучивает каждое своё движение. Я знаю, что он делает так, чтобы я не боялась. Никто и никогда раньше не уделял мне столько внимания. Никто и никогда раньше не возился со мной так, как это делает он.
Мы едем уже несколько минут, в машине играет песня Here Without You — 3 Doors Down. И мне впервые за столь огромное время хорошо и комфортно. Он ежесекундно спрашивает, всё ли со мной хорошо, не жарко ли мне, не холодно ли и не чувствую ли я себя плохо. И он не обращает внимание на моё «всё в порядке». Мы едем ещё немного, а затем останавливаемся. Вот и всё.
Я терпеливо жду, когда он меня выпустит, но он делает другое: снимает повязку с моих глаз. Я часто моргаю и с удивлением смотрю на него. Это было неожиданно. Он немного отодвигается, и я вижу, что находится вокруг. Резко отталкиваю его и выскакиваю из машины. Не может быть. Нереально. Мы очень далеко и передо мной простирается весь Лондон. Весь. Я не верю. На глаза наворачиваются слёзы, и я просто смотрю вдаль на эти яркие огоньки и улицы. Наверное, это покажется до жути банальным, но то, что я вижу — самая прекрасная вещь в мире. Я никогда не была настолько счастлива. И никогда не была настолько потрясена. Я не могу оторвать взгляд от сказочных улиц. Но резкая боль в запястьях даёт о себе знать. Я морщусь и пальцами поглаживаю руку. Он это замечает, подходит и развязывает шарф. Я ничего не смогу сделать, и он это понимает.
— Спасибо.
— Смотри.
Он смотрит ввысь, и я следую его примеру. Звёзды. И тут приходит осознание, сколько всего я пропустила. Звёзды всегда здесь, и это настолько обыденная вещь, что мы забываем про них. И я никогда не уделяла им внимание. А сейчас… Сейчас я смотрю на них словно вижу первый раз. Словно до этого я слышала только их название. А он смотрит на меня. Я знаю. Вижу, как падает звезда, и резко вспоминаю про родителей. Что с ними сейчас? Они ищут меня? Беспокоятся? Слеза катится по щеке, а он вытирает её большим пальцем. Я переключаюсь на него. Не ошиблась, — он пристально наблюдает за мной.
— Я хочу тебе кое-что показать.
Я неуклюжая. Очень-очень. Потому что мы идём по лесу, а я спотыкаюсь чуть ли не об каждый корень. И он постоянно меня спасает. Но последний раз, когда я почти падаю, он хватает меня за руку и больше не отпускает. Мы выходим на поляну рядом с озером. Начинается дождь и проявляется туман, но мы не уходим. Я вижу сожжённый дом неподалёку, и сердце пропускает удар, когда я понимаю в чём дело. Я сжимаю руку Вэла сильнее, а он делает несколько шагов вперёд.
— Это был наш дом.
Его голос ломается на последнем слове. Я молчу. Он хочет сказать ещё, но ему нужно время.
— Мама любила сюда приходить. Свежий воздух, природа — нет той шумихи города. Но однажды… случился пожар. Мои родители не смогли выбраться.
Сердце сжимается. Я не знаю, что сказать. Даже если я ненавижу его, он тоже человек. И у него тоже может быть ужасное прошлое. Я хотела бы сказать, что мне жаль, но это не те слова, которые вылетают из уст.
— Почему ты рассказываешь это мне?
Он стоит спиной ко мне. А неприятное чувство расплывается по телу. Что не так? Мелкий дождь продолжает капать, и когда он поворачивается ко мне, я больше не вижу боли в его глазах. В них что-то иное. И я не могу понять.
— Это случилось год назад.
У меня подкашиваются ноги.
Брат...
Не может быть.
— Родителей похоронили первого января.
Я падаю на землю. Нет.
— В этот день я не контролировал себя. Мне было так плохо, что я медленно сходил с ума.
Я помню тот момент, как если бы он был сейчас.
— Вторые похороны были в то же самое время. Там… был твой брат. И я тебя видел. Ты была в белоснежном платье с накинутым чёрным пальто.
Дрожь пробирается под кожу. Все эти белые платья, которые он заставляет носить…
— Это… был ты…
Голос дрожит, я не могу мыслить здраво. К горлу подступает ком. Я не в силах говорить.
Я помню мальчика на кладбище, который тоже потерял близкого человека. Я помню его лицо. Его движения. Опухшие глаза. Я помню мальчика, который посмотрел в мою сторону, а я улыбнулась. Я помню мальчика, который улыбнулся мне в ответ. Я не знаю, почему я улыбалась. Может быть, потому что ему было так же чертовски больно, как и мне?
— Да. А когда ты посмотрела на меня, и среди всех этих заплаканных людей искренне улыбнулась, я понял, что только ты по-настоящему была сильной. В тот день я понял, что ты другая.
У меня кружится голова. Ещё немного, и я потеряю сознание.
Я видела его впервые на похоронах брата.
В день, когда я сказала «прощай», он прощался с родителями.
— Мне жаль его, Тина…
Я не могу говорить. Слёзы катятся без остановки, и я ничего не могу сделать. Вспоминать смерть брата — самое худшее, что может быть. Он садится возле меня.
— Когда ты ушла с кладбища, я пошёл к могиле твоего брата. И тогда узнал, как тебя зовут. В тот же день я выискал твой адрес. Знал, что не должен был так поступать и поэтому пытался забыть. Выбросить из головы. И у меня получилось. Но однажды, когда я лежал на могиле родителей, я увидел тебя, стоящую на коленях. Ты плакала, а я наблюдал за тобой. И так было всегда. Ты приходила и плакала, а я смотрел на тебя. Прятался за деревьями, за могилами, в темноте. Я приходил туда не к родителям, а лишь бы увидеть тебя.
Он останавливается, и я хочу уйти. Те моменты принадлежали мне и брату, а он нарушал их. Он нарушал то, что было важнее жизни для меня. Я хочу взывать, ударить его. Но я по-прежнему сижу и не двигаюсь.
— Я больше не хотел видеть твоих слёз. Я хотел увидеть твою улыбку. Когда ты перестала приходить, я испугался и подумал, что с тобой могло что-то случиться. Но я терпеливо ждал. Ждал около трёх недель, но тебя не было. Каждый вечер я приходил и ложился на могилу, но ты не появлялась. И в итоге я разозлился, нашёл твой ранее известный адрес и пришёл к дому. Я увидел тебя утром. Ты улыбалась. И я успокоился, потому что с тобой было всё хорошо. Каждый день я приходил к твоему дому и следил. Где бы ты не была, я всегда был рядом. И всегда фотографировал. Твоя улыбка помогала мне, а после… После это стало наркотиком. Я нуждался в твоей улыбке.
Тело парализовало. Он больной.
— Зачем ты меня похитил?
Я никогда не слышала, чтобы мой голос мог так дрожать. Он пристально смотрит на меня. Не моргает. Он будто бы пытается вложить все слова во взгляд.
— Был день, когда я залез на дерево, с которого хорошо открывался обзор на твою комнату.
Это сильнее меня. Я не могу представить, что он видел всё, что я делала. Абсолютно всё.
— Мне жаль, Тина. Я не хотел этого делать, но… Мне это было нужно.
Мне плохо. Я не могу дышать. Слова застревают в голове.
— Продолжай.
— Вечером ты сидела в комнате и держала лезвие…
Он замолкает, поджимает губы, и я вижу, как венка на шее начинает пульсировать, и очертания челюсти становятся отчётливее. Словно он вспоминает самое больное.
— Когда я увидел это, то понял, что твоя улыбка всё это время была фальшивой. И в тот день я пообещал спасти тебя. Ты заслуживаешь лучшее, чем жить в мире, в котором люди умирают в подпалённом доме, в мире, в котором пьяный водитель попадает в аварию и убивает молодого парня, который спокойно возвращался домой. Ты заслуживаешь мир, в котором нет такого. Нет той жестокости.
У меня болит сердце. Его родители и… мой брат. Я не знаю, как реагировать. Мне хочется кричать, выплеснуть все эмоции. Но у меня не получается. Дождь усиливается, и мы насквозь промокли. Я по-прежнему сижу тихо и пытаюсь разобраться в мыслях. Всё слишком запутанно.
— Ты… Ты… Ты меня… ненавидишь?
Его внезапный вопрос притупляет меня. Начинается ливень, и гнев захватывает разум. Я резко встаю, он делает то же самое. Стоит передо мной и ничего не говорит. А я больше не могу сдерживаться.
— Ты ещё и спрашиваешь это?! Да! Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя сильнее всех самых ужасных людей! Ты поганый человек! Ты знаешь про моего брата! Ты СЛЕДИЛ за мной. Ты сидел на дереве и смотрел, что я делаю в своей комнате. В СВОЕЙ КОМНАТЕ. А потом похитил, — я захлёбываюсь, — испоганил мою жизнь, избивал и творил всё, что хотел! И после этого ты спрашиваешь НАСТОЛЬКО очевидный вопрос?!
У меня срывается голос. Я сжимаю руки в кулаки и ударяю по воздуху. Он неподвижен, смотрит на происходящее и молчит. Я выхожу из-под контроля.
— Ты превратил мою жизнь в АД. Запер в сырой, грязной, поганой комнате! И всё же, когда твой брат неизвестно что хотел вытворить, ты спас меня. ЗАЧЕМ? Зачем ты это сделал? А если бы он меня убил? Мне было бы легче! Но нет, чёрт возьми! Ты спохватился и спас меня. Прижал к себе, и я чувствовала безопасность. Почему так?! ПОЧЕМУ? Я не понимаю! Ты постоянно твердишь, что я другая, и я верю. Я верю твоим словам. Я чувствую себя особенной. Важной. Но это не так. Я тебя ненавижу? Да, я тебя ненавижу. Ненавижу! Но когда я с тобой… Первый раз за всю свою жизнь я чувствую, что кому-то важна.
Голос срывается, я замолкаю. Учащённо дышу и пытаюсь понять, что случилось. Адреналин бушует в теле, мне жарко. Я наклоняюсь и закрываю глаза.
— Ты всё для меня, Тина.
— Заткнись!
Хватаюсь за голову. Я не могу такое слышать.
— Тина…
— ЗАМОЛЧИ! Я не хочу тебя слышать!
— Пожалуйста…
— ХВАТИТ.
Я кричу, кричу и кричу. Мне не остановиться. Разум покидает мысли. Я срываюсь с места и со всей силы толкаю его. Он падает на сырую землю, и я начинаю бежать. Дождь усиливается, и земля скользкая. Нога проваливается, и я падаю. Нет, это мой шанс. Прошу. Встаю и бегу быстрее. Он орёт как дикий зверь и бежит за мной. Я не вижу, куда следую. Плевать. Всё равно куда, главное подальше от него. Я снова падаю, встаю и бегу. Это нереально.
Выбегаю на траву, но он в паре метрах.
Пытаюсь сделать шаг — он рядом.
— Остановись!
Он рявкает и рывком приближается ко мне, валит на землю и крепко удерживает.
— Перестань!
— Отпусти меня!
Я пытаюсь оттолкнуть его, дёргаю ногами и стараюсь ударить между ног. Он блокирует удары. Я не сдамся. Кусаю его, выгибаюсь.
— Успокойся!
Он срывается, ловит мои руки и поднимает вверх.
— Ты меня слышала? Успокойся.
Он всем весом прижимает меня к сырой земле, и даже если я попытаюсь что-то сделать, он заранее знает что.
— Я запрещал.
Мы промокли насквозь. Ему плевать.
— Я запрещал тебе убегать.
Дьявол.
— У тебя нет права бросать меня! Слышишь? Ты НЕ ИМЕЕШЬ права!
Силы покидают меня. Я смотрю на его гнев.
— Слышишь меня, Тина?
Крик страдания. Безысходности. Его голос ломается.
— Не уходи от меня…
Я вижу боль его в глазах, сердце сжимается. Господи. Он не выдерживает и крепко обнимает меня.
— Не повторяй такого никогда.
Он обнимает меня сильнее, словно его жизнь висит на волоске, а я — последнее спасенье.
— Не оставляй меня, Тина… Я прошу тебя…
Его голос ломается на последней фразе, и я чувствую, как он дрожит. Безумная боль пронзает сердце. Что мне делать? Он прижимает меня крепче, я не могу вздохнуть. Он дрожит и пытается исчезнуть. Я никогда не видела его таким. Он страдает, а я ничего не могу сделать. Ему плохо, а я снова не могу ничего сделать.
Он успокаивается, отпускает меня и садится. Я поднимаюсь вместе с ним и смотрю в серые глаза, заполненные слезами. Он не плачет. Нет. Не позволяет сломаться. Он молчит. Я встаю на ноги и иду к машине. Меня знобит, и я кое-как добираюсь до машины. Шок охватывает тело. Что это? Я не верю. Это не он. В него вселился иной человек. Он не может быть таким.
Я сижу на заднем сидении машины, двери закрыты. Смотрю в окно. На него. На его безумие. Он со всей силы бьёт в дерево. Кулаки в кровь, наверное. Бьёт очень долго, а затем падает на колени и кричит.
И только в этот момент я вижу всю степень его безумства.
«Я сказал, что не закончил с тобой».
Будь со мной рядом всю ночь, уложи на кровать,
Чтоб я перестал в лютом страхе движения слышать
И то, как царапают ногти озёрную гладь,
И то, как снежинки ложатся на тёмную крышу.
Мне чудится, будто зима обезумела вновь,
И мечет, и рвёт, натравляя метели на город.
При мысли об этом кипит у висков моих кровь,
Удушье цепляется крепко за горло, за ворот.
Держи меня нежно, чтоб я не сбежал из окна,
Моля тишину объявиться и править достойно.
Я слышу, как светит сквозь тучи большая Луна,
Лучи серебристые трогают землю спокойно…
Будь со мной рядом, быть может, смогу перестать
Я слышать, как бродит Январь по заснеженным далям,
Царапает холодом-пальцами водную гладь,
Кошмарный оскал обнажая под белой эмалью…