Пыль свиданий и разлук. Глава 1

1. Вчера и завтра
​
​Оксана:
​
​***

Ещё только вчера я была маленькой девочкой, а завтра Лиза уже выходит замуж. Порой я успеваю лишь моргнуть глазом и удивляюсь тому, сколько времени прошло.

Я сижу в самолёте, летящем в Хабаровск - в животе порхают бабочки и внутренности связываются в узлы - лечу на встречу с единственной семьёй, которая у меня осталась. Хотя я и отдалилась от них так сильно, как смогла, мысль о том, что я увижу их снова, заставляет меня внезапно ощутить тоску по ним. И я задаюсь вопросом, какой стала бы моя жизнь, если бы я никогда не узнала Русиков.

Пойманная в ловушку на высоте тысяч футов от земли, там, где некуда больше пойти, я пытаюсь понять, что к этому привело. Есть несколько моментов, которые я могу назвать с точностью, где моя жизнь свернула с курса. Они были как ослепление, как взрыв бомбы.

Потеря матери.

Потеря отца.

Потеря Валеры.

Остальные моменты спутаны и воспоминания о них сумбурны. Моменты, которые в то время казались незначительными, но на самом деле они были началом чего-то, а в каких-то случаях и концом.

Я закрываю глаза и позволяю воспоминаниям наводнить мою голову.

***

Восемнадцать.
​
Отец забрасывает в рот две таблетки «адвила» и проглатывает их, не запивая водой. Он не видит, что я наблюдаю за ним, стоя в дверях. Он что-то держит в руках. Небольшой лист бумаги. Он смотрит в кухонное окно, и я видела раньше этот взгляд.

Я прокашливаюсь. Он поворачивается и засовывает бумагу в ящик для столовых приборов.

- Ты напугала меня, Оксана. – Его лицо выглядит старым. Старым и усталым. Мне следовало увидеть эти знаки, но я не увидела. Я понятия не имела.

- Я иду в школу. – У нас не бывает настоящих разговоров.

- Хорошо. Я сегодня работаю допоздна. Увидимся завтра. Люблю тебя, Ксан.

- Я знаю. – Я никогда не говорила ему этих слов в ответ. Никогда не говорила.

Кивок. Он выходит из кухни, унося с собой что-то невидимое.

Я смотрю на этот ящик. Он умоляет меня открыть его. Я слишком любопытна, чтобы оставить всё как есть. Я подхожу и медленно открываю его. Мне почти страшно. Словно внутри сидит какой-нибудь живой зверь.

Они смотрят на меня в ответ. Но не живые.

Две девушки. Моя мама.

Я никогда не видела её фотографий. Не в этом доме.

Они смеются. Волосы спадают на их лица. Солнце светит.

Я несу это крохотное фото в гостиную и вижу, что отец стоит посреди комнаты, ещё более не в себе, чем обычно.

Я шепчу:
​
- Ты до сих пор хранишь её фото. – Это должно звучать как обвинение, но это просто заявление. Мы много лет не говорили о ней.

Он медленно оборачивается. Один глубокий вздох, руки, прижатые к лицу.

- Полагаю, не смог с ним расстаться. Я думал, это всё, что у меня от неё осталось.

- Ну, и кто же в этом виноват? – Он не заслуживает этого, но я всё равно это говорю.

- Оксана, если я и виноват в чём-либо в отношениях с твоей матерью, так это в том, что я её слишком сильно любил. Душил своей любовью. – И вот у нас настоящий разговор.

Я знаю всё о том, как любить людей слишком мало. Я гоню прочь это желание, эту необходимость быть безразличной ко всему и задаю вопрос, который хочу задать.

- Как это – любить кого-то слишком сильно?

Его плечи опускаются, и он снова отворачивается от меня. Он погружается в своё кресло, и я не жду ответа.

- Я не знаю. Просто любишь. Я полюбил её в ту же секунду, как увидел, тем, первым летом. Я должен был быть с ней.

Когда я, неловко переминаясь, встаю в центре комнаты, он трёт ладонями глаза.

- Она была самой красивой женщиной, что я когда-либо видел. Она была полна надежд и мечтаний, и все они были написаны у неё на лице. Мы поженились месяц спустя. Мы были просто детьми. Глупыми детьми. Мы были слишком молоды для всего этого. Но я знал, что за всю свою жизнь никогда не захочу никого другого сильнее, чем я хотел твою мать. – Он качает головой. – Сейчас всё это кажется сном.

- Если бы ты мог вернуться назад, ты бы изменил это?

- Нет.

Я верю ему.

- Что произошло? – Я никогда не спрашивала об этом.

- Мы были женаты пару лет, и всё ещё безумно любили друг друга, когда я стал офицером полиции. Я знал, что она не хочет быть привязанной к этому городу. Мы говорили о том, чтобы уехать из Белоруссии, как только накопим достаточно денег. Она хотела купить старый «Виннебаго» и ездить по всей Европе. Я не знаю, когда это произошло, но однажды утром мы проснулись и захотели разного. Я думал, это она, что это она изменилась, изменилась без предупреждения прямо у меня на глазах. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что это был я.

Я почти могу себе представить, какой она была до того, как стала моей матерью.

- Было тридцатое июля, и у неё было запланировано для нас целое приключение. – Его улыбка объясняет всё. То, как он любил её.

- Жаль, что я не знал. Не знал, что это будет последний день, когда я вижу её. Мы поссорились. Ну, когда сказаны такие слова, которые нельзя взять обратно. На следующий день, когда я пришёл домой с работы, она уехала. Вскоре я получил бумаги по почте. Знаешь, как говорят: если любишь кого-то - отпусти его. Всё это чушь. – Он выглядит почти смущённым. Смущённым чем-то, чего я не знаю.

- Из-за чего вы поссорились?

Глубокий вдох.

- Мы всегда ссорились по одной и той же причине. – Его лицо начинает морщиться.

- Пап?

- Это не важно, Ксан.

- Важно. Я хочу знать.

Вздох.

- Мы ссорились по поводу того, иметь или не иметь детей. – Я чувствую, как эти слова сжимают мне лёгкие.

- Она не хотела…

- Она не знала, чего хочет, до тех пор, пока не получала это, Ксан. Она хотела подождать и точка. Она хотела тебя.

- Она никогда не хотела быть матерью. Всё нормально. Я в состоянии это выдержать.

- Ксан, я всегда хотел тебя. Всегда.

- Я знаю.

- И, Ксан?

- Что?

- Я ошибался, думая, что у меня ничего от неё не осталось.

Он мог бы и не говорить остального. Я знаю.

Я провожу большим пальцем по её лицу на фотографии. По её счастливому лицу.

- Могу я оставить её?

Он не отвечает сразу, и я боюсь на него взглянуть.

- Да, ты должна его оставить.

Я кладу маленькое фото в задний карман и дарю ему слабую улыбку.

Настоящий разговор окончен, и я никогда ещё так не стремилась выйти из этого дома и пойти в школу.

Это было, разумеется, до того, как я узнала хоть что-то о том, что в город переезжают Русики. Несвиж – это такой город, в котором ты рождаешься и умираешь. Люди не переезжают в Несвиж. Здание старшей школы Несвижа заполнено колючими взглядами и перешёптываниями.

Санкт-Петербург.

Доктор Русик.

Потомственный богач.

Лиза. Учтивая. Грациозная. Они ненавидят её. Они хотят быть ей лучшими друзьями. Они хотят быть ею.

Валера. Великолепный. Задумчивый. Они хотят встречаться с ним. Они хотят с ним трахаться. Они хотя за него замуж.

Лиза и Валера оба в выпускном классе, но они не близнецы, что означает, что один из них либо до нелепости умён, либо невероятно глуп. Всё, что я хочу знать – это почему они вообще сюда переехали. Или, если верить слухам, почему вернулись.

Я сижу за этим столиком каждый день.

Одна.

Я читаю «Над пропастью во ржи». Холден объясняет своей сестре своё беспричинное честолюбие. Если бы он мог быть кем-нибудь, кем-нибудь в целом мире, он бы хотел ловить детей, когда они бегут по ржи. Он хочет ловить их до того, как они упадут с утёса в забвение. Он хочет спасать детей. Этот придурок не может спасти даже себя самого. Что даже хуже – эта его великая мечта даже не основана ни на чём реальном. Он всё неверно понял. Я продолжаю перечитывать одну и ту же страницу. Как могло его единственное в жизни стремление быть основанным на ошибочном воспоминании?

Я слышу неприметный, но безошибочно угадываемый звук, который издаёт поднос с ланчем, когда его ставят на мой столик. Мой столик.

- Не возражаешь, если мы сядем здесь? – Она – всё, я – ничто.

- Ты, должно быть, Лиза. – Даже я слегка поражена враждебностью своего голоса, но я не знаю, как это делать.

- Верно. А это мой брат, Валера.

И когда я поднимаю на него глаза, он улыбается.

Мне.

Они оба садятся и принимаются за свой ланч, как ни в чём не бывало. И теперь это я на них смотрю.

Он наблюдает за мной. Он не сводит с меня глаз. У него добрые глаза. Они видят меня. Они пугают меня. Они вызывают у меня тошноту.

Я первой прерываю зрительный контакт и осматриваю помещение. Большинство лиц в кафетерии повёрнуты к нам, но есть одно лицо, чей обладатель имеет больший авторитет, чем другие.

Глаза Риты прожигают дыры на моей коже.

Её лицо расплывается в едва заметной улыбке, когда она шагает через кафетерий с уверенностью такого рода, какой может обладать только Рита. Она роняет свой поднос рядом с моим. И она улыбается. Она, твою мать, улыбается.

Она садится так, словно мы с ней старые друзья. Словно она сидит за этим столиком за ланчем каждый день.

Её взгляд перебегает между мной и Валерой, и на её лице читается едва заметный намёк на раздражение.

- Вы знакомы друг с другом или как?

Я чуть не смеюсь.

- Нет.
​
Её улыбка возвращается, и она отворачивается от меня.

- Итак, Русики, рассказывайте свою историю. – Её наглость приводит в ярость, но если быть честной с самой собой, я тоже хочу это знать.

Валера не сводит глаз с моего лица.

- Что ты хочешь знать?

- Это правда, что ваш отец – какой-то крутой доктор, который в одночасье лишил вашу семью гламурной жизни в Санкт-Петербурге и переехал на Богом забытом месте, вместо страны, чтобы жить в этом дерьмовом городе?

Он улыбается, но не ей.

- Если ты хочешь смотреть на это с такой точки зрения, тогда, разумеется, это правда.

- А с какой ещё точки зрения на это смотреть? Переезд в Несвиж в середине последнего учебного года… это сильно.

- Наша мама здесь выросла. Она всегда хотела вернуться обратно.

Есть что-то. Что-то в его глазах. В том, как эти двое ведут себя, словно переезд сюда – не самое худшее из того, что когда-либо с ними случалось.

- Ну, думаю, мы знаем, кто заправляет в этих отношениях. – Рита пытается быть милой. Но она не мила.

Валера сводит с меня глаза в первый раз, но лишь для того, чтобы сказать Рите заткнуться.

- Она умерла. – Лиза. Она опасна. И веселья, бодрости, оживлённости больше нет. Мне остаётся гадать – а были ли они вообще. Рита сохраняет молчание.

И вот почему. Этот переезд – не самое худшее из того, что когда-либо с ними случалось.

Но я не собираюсь притворяться, словно мы теперь друзья. Я не наивна. Это их первый день. Они ничего не знают. И я уверена, что Рита прекратит притворяться, как только заберётся Валере в штаны. Я покидаю столик, не потрудившись даже попрощаться, и направляюсь на английский.
​
Я стараюсь не думать о нём. О том, как он смотрел на меня. Словно хотел узнать меня. Словно он зналменя.

Урок проходит как размытое пятно, и меня раздражает то, как его присутствие влияло на меня. Я не отличаюсь от остальных чокнутых в этом городе.

Я иду по коридору с обновленной решимостью не быть такой, как они.

И затем я застываю посреди коридора, наблюдая за тем, как его руки небрежно пробегаются по его нелепым волосам. Он стоит перед моим шкафчиком. Я не понимаю, чего он может от меня хотеть.

- Привет! – Чёрт.

И я иду. В другую сторону.

- Оксана! – Он упорный. Я отказываюсь позволить ему преследовать меня по коридору. Ситуация становится неловкой. Я медленно оборачиваюсь.

- Чего ты хочешь, Валера?

Он качает головой, улыбается и… краснеет?

- Я просто подумал, что мы могли бы быть друзьями. – Он лжёт. Я думаю, что лжёт.

- Почему?

Этот вопрос, кажется, застает его врасплох, словно я спросила нечто нелепое.

- Мне жаль, что ты потеряла свою маму. – Его глаза выражают то же самое, что и слова, и я настолько ошеломлена его словами, что не в силах контролировать свои собственные.

- Я не потеряла её. Потеря чего-то предполагает возможность найти это снова. Так что – нет, я не потеряла её. Она умерла. Она мертва. – Он закрывает глаза и его руки терзают волосы.

- Оксана, мне жаль.

- Не стоит.

***

Воспоминание о первой встрече с Валерой лежит у меня на сердце мёртвым грузом. Тогда я не знала, что наши жизни уже переплелись. Я не знала ничего.

Это всё было раньше. До того, как мы с Ритой заключили перемирие. До того, как Лиза стала моей лучшей подругой. До того, как Валера стал моим. До того, как я уничтожила это.

Мы с Ритой больше не разговариваем по-настоящему. Полагаю, мы никогда не были настоящими подругами, но не поэтому. Она помнит обиды лучше, чем всё, кого я когда-либо знала.

Я была удивлена, когда она позвонила и предложила подвезти меня из аэропорта. Когда она настояла, я согласилась, потому что поняла, что ей нужно вырваться. Будучи невестой, Лиза проявляла свои не самые лучшие качества, и подружке невесты, Рите, приходилось принимать на себя основной удар.

Я звоню ей, как только мой самолёт приземляется.

- Чёрт, Оксана. Хорошо, я уже еду.

- Рит, я могу взять такси. Это не…

- Нет! Я приеду забрать тебя. – С ней невозможно спорить.

Два кофе спустя, она останавливается у обочины. Я бросаю сумку на заднее сиденье. Она не выходит из машины.

Между нами происходит краткий разговор, в котором нет неловкости. Её единственные слова, обращённые ко мне, это «симпатичные туфли».

Эти два произнесённых слова обладают властью вызвать воспоминания, которые долгие годы были похоронены.

- Спасибо.

Я больше не та маленькая девочка.

Но кое-что не меняется.

Я бросаю взгляд на Риту, сидящую за рулём, и она успешно притворяется, что внимательно смотрит на дорогу. Я тянусь к приборной панели, чтобы включить радио. Мне необходимо отвлечься.

Рита открывает рот, чтобы что-то сказать, но сдерживается. Но это Рита. Она скажет то, что хочет сказать.

- Он кажется действительно счастливым, Оксана. Он наконец-то, кажется, счастлив.

Это предупреждение.

И я ошибалась насчёт её мотивов, чтобы забрать меня.

- Я здесь ради Лизы, Рит. Ты это знаешь. Я здесь не для того, чтобы сплясать на сердце Валеры. – Его имя жжёт мне лёгкие.

- Ну, раньше тебя это никогда не останавливало. – Это больно слышать, но она права.

- Я заслуживаю этого.

- Да, заслуживаешь.
​
​Рук не согреешь, дыши - не дыши на ладони...
Веки зажмурены, чувствуют холода спазм,
Медленно лезущий в комнату на подоконник,
Как в червоточину неумолимый миазм.
Кровь не разгонишь вином почерневшего сорта...
Морозь течёт по ковру мутно-синей волной,
Словно Зима острым лезвием вскрыла аорту
И перед смертью решила нарушить покой
Сонного дома, в котором не могут согреться...
Мысли опутаны инеем лживого сна,
В нём оживает замолкшее давеча сердце
И возвращается в город беглянка-весна.