Открываю своё сердце для тебя

Я брёл домой, почти не обращая внимания на то, что происходило вокруг, и едва волоча ноги из-за усталости. Холодный дождь лил за воротник. Сегодняшнее ненастье застало меня врасплох, так что в результате я проспал и, кое-как одевшись, помчался на невероятно скучную смену в Муниципальный Петербургский госпиталь. Я привык по утрам подниматься рано, чтобы перед уходом на работу успеть выполнить некоторые поручения беспокойного соседа по квартире, четырёхдневное отсутствие которого весьма меня тяготило. Мне самому трудно было поверить в то, что после решения Валеры Русика вернуться из мёртвых, мы не разлучались дольше, чем на восьмичасовую смену.

Я обнаружил, что стою на соседней с Большим Проспектом улице под проливным дождём, тихо посмеиваясь. Уверен, что со стороны я выглядел полным психом. Возможно, им и был. Бывали дни, когда мне хотелось кричать, забравшись на крышу, а порой я задумывался, какие последствия меня ожидают, если я убью этого человека, пока он спит. Может, он это чувствовал и потому спал не больше нескольких часов кряду.

Нет, правда. Всё у нас было хорошо. Мой друг восстал из мёртвых, и я получил второй шанс, который казался мне величайшим даром из всех, когда-либо выпавших мне на долю, если не считать собственной жизни. Со мной жил тощий, ростом под два метра… кто? Когда дождь начал утихать, я зашагал дальше, раздумывая на ходу, с каким бы животным его можно было сравнить. На языке крутилось «домашний кот», но на самом деле сравнение не было удачным, ведь так подразумевалось бы, что он ручной. Валерку невозможно было приручить. Разумеется, со времени возвращения домой с ним произошли кое-какие перемены, пусть и едва уловимые. В общем и целом, экспериментов в квартире теперь проводилось намного меньше, чем прежде, да и разбросанных повсюду человеческих органов поубавилось. Книги, папки и стопки газет продолжали появляться сами собой тут и там, но даже они проявляли тенденцию исчезать или — чудо из чудес — перемещаться на книжные полки. Хотя разобраться в этом организованном хаосе всё ещё было практически невозможно.

Все эти мелочи наполняли меня необъяснимым счастьем.

Честно говоря, было здорово иметь возможность время от времени бросить взгляд через всю комнату и увидеть его мило развалившимся на диване с сомкнутыми у подбородка пальцами. Вынужден признать, эта поза привлекала внимание к его губам. Порой он часами не открывал глаза, но, Бог мой, снова увидеть в них искорку жизни… это не описать словами.

Я пытался написать об этом в своём блоге. Правда. Пять раз.

Пять раз я ловил себя на том, что снова редактирую запись, чтобы изменить «восхитительный» на «милый» или «вспыльчивый» на «обидчивый»… и, в конце концов, мне пришлось сдаться. Я не обманывался по поводу того, что испытываю к нему, но ужасно боялся, как бы и он обо всём не догадался. Я не хотел потерять его снова, особенно из-за глупой неспособности сдерживать порывы своего либидо каждый раз, когда мне приходилось наблюдать, как этот высокомерный засранец вдохновенно носится по кабинету, как по чёртовому подиуму, распутывая очередное дело.

Я не променял бы такие моменты на весь секс мира. Настанет день, когда я смогу наверстать упущенное. Прошло лишь несколько месяцев с его возвращения, мы пока заново привыкали друг к другу. Было бы нечестно ходить с кем-то на свидания, бросая Валеру дома одного.

Чаще всего я оправдывался именно так.

Добравшись до дома, я навалился на старую чёрную дверь, пока она со скрипом не отворилась. Я переступил через порог и поборол желание отряхнуться от воды, как собака: баба Клава выглянула из-за своей двери и уставилась мне под ноги на кафельный пол. В такие моменты она становилась похожа на мою очень строгую, очень набожную бабушку Машу. Я постарался изобразить виноватую улыбку, но баба Клава подошла и шлёпнула меня по руке.

— Вы, мальчики, такие неряхи! — её взгляд был полон нежности. — Подожди минутку.

Сбросив обувь, я заметил ещё одну дорожку следов, поднимающуюся вверх по лестнице в нашу квартиру, и у меня внезапно пересохло во рту. А затем у меня в руках внезапно оказалась тарелка с обжигающе горячими тостами из домашнего хлеба и баночка… мёда?

— Это мёд? — спросил я.

— Да, Дэн. Хоть ты и не в деревне вырос, полагаю, должен узнать мёд, если смотришь прямо на него, — баба Клава, упёршись руками в бока, одарила меня фирменным Валеркиным «ну ты и идиот» взглядом. Я поцеловал её в щёку, из-за чего она слегка смутилась и, улыбнувшись, шлёпнула меня ещё раз.

— Не буду задерживать, — и она многозначительно посмотрела на лестницу.

— Спасибо, баб Клава.

Я начал подниматься, но она окликнула меня:

— Ах, да, Дэн…

Я остановился на пятой ступеньке.

— Да, баб Клава?

Хлеб источал такой аромат, что трудно было сосредоточиться. Обедал я давным-давно.

— Как только позволит погода, я отправлюсь с Наташей и девочками в новый книжный магазин на партию в бридж. До десяти меня точно не будет, — она помахала мне и подмигнула.

Какого дьявола? Я только что оказался в параллельном мире, где моя домовладелица делала… что?

Остановив полет фантазии, я попытался перехватить тарелку так, чтобы можно было открыть дверь, и порадовался, что оставил чемоданчик в прихожей.

В квартире было сумрачно, но всё же можно было разглядеть силуэт вытянувшегося на диване детектива. Я зашёл в кухню и вернулся в гостиную с куском чудесного хлеба. Валера пришёл довольно давно; возможно, он действительно уснул, так что я затопил камин в комнате, размышляя об оставленных им мокрых следах и прикидывая, сколько времени он уже дома. Ему бы, наверное, всё рассказали подсыхающие капли дождя, но я просто предположил, что прошло чуть меньше часа.

Пододвинув кресло поближе к камину, я с минуту наблюдал за разгоравшимся огнем. Когда Валера, наконец, заметил моё присутствие — или же снизошёл до того, чтобы его заметить, — он окликнул меня чуть охрипшим голосом, который звучал так сексуально, что я невольно обрадовался, что в комнате было довольно темно, а я сидел.

— Дэн, — позвал он, и я обернулся против воли, как марионетка, которую потянули за ниточки. Думаю, он прекрасно осознавал, как действует на меня его голос.

Когда глаза привыкли к темноте, и я присмотрелся, у меня едва не остановилось сердце.

Отблески пламени плясали по распростёртому на диване телу Валеры, но в замешательство меня привело другое. Мой друг был затянут от шеи до кончиков пальцев на ногах в нечто, напоминающее чёрную кожу, судя по всему, очень мягкую на ощупь. С губ рвалось: «Можно потрогать? Пожалуйста!» Но я удержал язык за зубами.

Валерка вытянул свою бесконечно длинную ногу, поставив на пол высокий чёрный байкерский ботинок. Левую ногу он согнул в колене, упёршись подошвой в подлокотник дивана. Я скользил взглядом по изгибам его фигуры, пока глаза не приковала, словно магнитом, единственная расстёгнутая пуговица на талии. Штаны сидели так низко на бёдрах, что ниже пупка выглядывали дразнящие чёрные завитки.

Я поймал себя на том, что непроизвольно облизнулся.

Валера впился в меня таким пристальным взглядом, будто я был подозреваемым, и я понял, что надо пользоваться моментом, потому что когда его магия рассеется, другого шанса не будет.

Между полами расстёгнутой жилетки, доходящей до штанов, проглядывала узкая полоска бледной кожи. При малейшем движении клёпки поблёскивали серебром. Уютная темнота гостиной нашёптывала, твердила, что я злоупотребляю доверием вымотанного человека, несомненно, работавшего весь день без отдыха… Умом я понимал, что нужно успокоиться и осадить себя, пойти принять холодный душ.… Да, но нечто во мне вопило о необходимости расстегнуть все до одной пуговицы на его ширинке. Не стоило ему показываться передо мной в этом кожаном костюме, явно сделанном на заказ.

Одно это могло прикончить меня на месте, но взгляд заскользил выше по груди к обнажённой шее, украшенной серебряной цепочкой. Краем сознания я подметил свои старые армейские жетоны. Это не имело значения. Не сейчас. Волна желания прокатилась по моему позвоночнику снизу вверх.

Покрывающая его подбородок лёгкая щетина была странного оттенка.

Не помню, как встал, но я вдруг увидел свою руку лежащей на острой как бритва скуле, и зелёные неземные глаза были прямо передо мной. Шерлок придвинулся, вжавшись лицом в мою ладонь, но не разорвал зрительного контакта.

Так вот каково это — секс глазами.

Восхитительно.

Он что-то сделал со своими волосами — их цвет изменился: не каштановые, но и не светлые или золотисто-русые; в неверном свете камина подстриженные кудри отливали тёмно-медовым с янтарными бликами. Валерка выдохнул, и я очнулся. Я почувствовал, какой горячей и потной стала шея, хотя одежда на мне ещё не высохла.

— Где ты был? — благоговейно прошептал я.

— На расследовании, — моего уха коснулось тёплое дыхание, отдающее ароматом мяты.

Когда его губы успели оказаться так близко к моему лицу?

Я сдался.

Глухо щёлкнул выключатель в темноте.
Ты молчал. Пыль клубилась под ногами.
Мы вернулись. Не домой. И мы не те,
Кем ушли отсюда ровными шагами.

Посмотри – распахнут старый гардероб,
В нём обрывки блёклых тканей в паутине.
Мы вернулись в дом, легли в открытый гроб,
Рядом – тени в королевском паланкине.

Рядом – жёлтые ряды старинных книг,
Сотни тысяч безупречных вдохновений.
Мы пришли. И этот дом для нас гранит,
Точка в долгом и бессмысленном сомненье.

Не ищи надежды что-то воссоздать
Из обломков, из осколков прошлой жизни.
Я молчу. Вкушаю темень-благодать.
Никогда ещё я не был к смерти ближе…

Глухо щёлкнул выключатель в темноте.
Замерцала, но погасла тут же лампа.
Мы вернулись. Не домой. Мы на черте
Молча замерли, как в оттиске эстампа.

Валера приподнялся, обхватил одной рукой мой затылок и повлёк к себе; держал он меня крепко, но больно не было. Я оказался в довольно странном положении: инициатива исходила от того, кто лежал подо мной. Однако меня это не заботило, ведь я тёрся о туго обтянутое кожей бедро и чувствовал встречное движение.

Изогнувшись, я навис над Валеркой, опираясь на правую руку; левая делала, что ей вздумается. Я накрыл ладонью его промежность, продолжая целоваться до потери дыхания. Прямо сейчас я был готов умереть за него. Когда из его горла вырвался тихий всхлип, я с трудом смог сохранить самообладание.

— Господи, Валерка, — я с силой вцепился пальцами в бархатистую кожу, стараясь при этом не навредить, и он толкнулся бёдрами в мою руку. Мы больше не целовались. Его роскошный рот приоткрылся, вытягивая воздух из моих лёгких. Я нежно поглаживал его промежность, понимая, что между моей рукой и напряжённым членом Валеры нет ничего, кроме слоя обработанной кожи, настолько тонкой, что через неё можно было всё ощущать и видеть, и от этого заводился ещё сильнее. Я провёл большим пальцем там, где угадывалась головка члена, упирающаяся в застёгнутые пуговицы. Ощущения, должно быть, были не из приятных, так что я просунул палец между застёжками. Валерка ахнул, а затем похотливо застонал. Мне нужно было посмотреть в его лицо. Немедленно.

Я немного отстранился, заглядывая ему в глаза, и даже при слабом свете камина увидел раскрасневшиеся щёки и расширенные зрачки, почти затопившие оливиновую радужку.

В моей жизни было много секса, хоть я и не гонялся за дурацкими прозвищами — лишь искренне исследовал все способы выражения сексуальности у людей. Но такой стон — за всю жизнь я не слышал ничего подобного. Я хотел съесть его живьём.

Валерка наверняка понимал, что со мной творит его пристальный взгляд и невероятно развратные стоны, потому что тут же обхватил мою талию ногами, придавив тяжёлыми ботинками и удерживая на месте. Полагаю, движение бёдрами больше не контролировалось мозгом. Валера снова вцепился мне в затылок и буквально впечатался в меня ртом. Если я уже умер, надеюсь, не найдётся такого грубияна, чтобы сообщить мне об этом прежде, чем мы дойдём до конца.

Мы тёрлись друг о друга, как подростки, и так разошлись, что я и не заметил, как моя рубашка спереди совершенно высохла. Но едва я о ней вспомнил, как тут же захотел избавиться. А потом подумал и о кожаной жилетке. Ошеломляющее желание увидеть Валеру голым стало совершенно нестерпимым. Я дёрнулся вверх, но он сильнее сжал меня ногами и притянул к себе. Святые угодники, я знал, что он очень силён, но не до такой же степени - я словно попал под пресс.

— Валер, дай мне вздохнуть.

Его глаза сверкнули из-под слишком длинных для мужчины ресниц. Я разглядывал его словно зачарованный. Хитрый пройдоха распахнул глаза и чувственно изогнулся, толкнувшись возбуждённым, обтянутым кожей членом в мой пах. Между его губ показался порозовевший от поцелуев язык, а затем Валера закусил нижнюю губу и застонал. Я уже проталкивал последнюю пуговицу рубашки сквозь петлю в тот момент, когда он подо мной затих. У меня перехватило дыхание: у него на лбу собрались морщинки и выступили бисеринки пота. Валерка смотрел на меня таким взглядом, словно видел насквозь.

Внезапно меня осенило: если это какая-то игра, что-то вроде эксперимента, мне следует немедленно положить этому конец, пока всё не зашло слишком далеко. Я замер. Мне хотелось задать ему вопрос, и для этого нужно было полностью собраться.

Ох, сквозь свои брюки и бельё я ощущал обжигающий жар горячего твёрдого подрагивающего члена.

— Дэн, ты знаешь, что я хочу тебя, — произнёс он нетвёрдым голосом. Взгляд его уже давно поплыл. Я наклонился и поцеловал его сначала в один уголок губ, затем в другой. Мне хотелось, чтобы он смотрел мне в глаза, когда я буду задавать свой вопрос, потому что только так я смогу узнать, лжёт он или нет.

— Ты играешь со мной, Валерка? — спросил я самым мягким тоном. Он поглаживал мой зад, так что я мог бы гордиться тем, что сумел сохранить спокойствие.

Сумасбродный консультирующий принц в коже с диким рычанием надавил мне на шею, заставив прижаться к нему лицом так, что дышать было трудно.

— Не с тобой, Дэн. Только не с тобой, — его губы касались моих при каждом произносимом слове. Мы были так близко, что я видел отблески огня в его глазах, а под ними — абсолютную искренность. Я поцеловал его ещё раз — теперь как следует — и показал всё, что пытался скрыть с момента его возвращения. Он замер, когда я скользнул языком между его губ, исследуя, пробуя на вкус, узнавая. Запах мяты, который я заметил и раньше, усилился. Хотя он и не отвечал на поцелуй, было понятно, что он учится.

Через несколько секунд его язык осторожно прикоснулся к моему. Он довольно быстро вычислил, что мне нравится, и вскоре поцелуй стал походить на схватку. Пальцами он вцепился в мои ягодицы и подтолкнул меня, укладывая на себя. Я обрушился на него, как волна, оторвался от его губ, чтобы потереться носом и вылизать шею, спускаясь ниже и ниже, пока не почувствовал прохладу цепочки с армейскими жетонами. Он сразу затих, замер подо мной. И напрягся.

— Валерка, я не против того, что ты их взял, — произнёс я и прижался губами к пульсирующей на шее жилке. — Но ты мог бы просто попросить.

— Ох, — выдохнул он, и его пальцы снова пришли в движение. Ему не понадобилось много времени, чтобы расстегнуть ширинку, забраться ко мне в плавки и обхватить болезненно напряжённый член. Через секунду его пальцы уже нежно гладили меня, а затем сжались крепче; я задрожал всем телом. Я бы так долго не продержался, а кончать в ещё не просохшие брюки мне совершенно не хотелось.

Валерка прервался, выпустив меня, и положил руки мне на плечи. После ещё одного глубокого поцелуя он приник ко мне. Знаю, что обычно до меня не очень быстро всё доходит, но здесь ошибиться было нельзя.

— В спальню? — произнёс я, стараясь не запинаться, и откинулся на спинку дивана, позволяя Валере выбраться из-под меня. Он кивнул, но никуда не пошёл — лишь встал, свесив руки вдоль туловища и глядя на меня сквозь полуопущенные ресницы. На минуту забыв об изнывающем от желания члене, я огладил взглядом его тело, от тяжёлых и невероятно блестящих ботинок по ногам и выше, пока не мой взгляд не замер на его пахе. Мне показалось, что между пуговицами туго натянутой ширинки кожаных штанов, казавшихся нарисованными прямо на подтянутых бёдрах, проглядывает тёмно-красная плоть эрегированного члена.

В неверном свете камина Валера протянул руки, повернув их ладонями ко мне, будто привлекая внимание к красноречивой выпуклости, которой я не спешил уделять внимание. Я тут же очутился на коленях, положив пальцы на серебристые пуговицы. Действовать следовало только одним способом — очень медленно. Словно раскрывая самый желанный подарок на Рождество, я проталкивал одну за другой четыре пуговицы через петли. И при каждом движении Валерка вздыхал. Я не смел взглянуть на него, но решился коснуться кончиком языка каждого фрагмента открывающейся плоти. Какие силы теперь удерживали его брюки на бёдрах, я понятия не имел. Валера отступил на шаг и приподнял одну ногу, балансируя на другой. Я удивился, что он способен на такое, ведь он спал не больше пяти часов в сутки и почти не ел. Кстати, надо будет заняться этими вопросами. Я крепко сжал его бедро и с наслаждением ощутил под мягкой кожей сильные мускулы.

Теперь у меня появилась возможность рассмотреть его ботинки. На внутренней их стороне обнаружились молнии – расстегнув их, я стащил один ботинок. Честно говоря, я уже начал было опасаться, что придётся возиться ещё и со шнуровкой, но в таком случае я, наверное, воспользовался бы старым армейским ножом и просто разрезал бы шнурки. Я едва не рассмеялся, обнаружив плотные тёмно-фиолетовые носки. Сняв оба ботинка, я стянул один за другим носки, проехавшись пальцами по ступням. Когда я отодвинулся и поднял взгляд, на лице Валеры было его фирменное «вижу-тебя-насквозь» выражение, которое хотелось прогнать прочь.

— В спальню? — снова спросил я, силясь подняться с пола. Кажется, в тот момент я не смог бы вымолвить больше ничего.

Вместо ответа он стащил с себя жилетку и бросил на пол около ботинок. Её подкладка оказалась шёлковой и того же цвета, что и носки. Я был абсолютно уверен, что всю жизнь теперь у меня будет вставать на фиолетовое. Он протянул руку, и я поднялся, вероятно, с куда меньшей грацией, чем сделал бы это лет десять назад, но в данный момент меня это совершенно не заботило. Он пятился, не выпуская моих рук.

Оторвавшись от его лица, такого же уязвимого сейчас, как и в вечер его возвращения, я опустил взгляд на чёрные штаны, расстёгнутые спереди так, что был виден возбуждённый член. Заведя назад руку, он открыл дверь своей спальни, и мы добрались до кровати в три шага. Я сбросил с себя брюки и бельё, радуясь, что разулся ещё до того, как затопил камин.

Валера обнял меня и потянул вниз. Эту борьбу я проиграл удивительно быстро и вскоре сдался на милость победителя. Всё это уже не имело значения. Он вовлёк меня в ещё один поцелуй, и я, наконец, сжал в руках шикарную задницу, за которой наблюдал слишком долго. Я тискал ягодицы, наслаждаясь стонами Валеры. Ощущения от прикосновений к мягкой коже, от движения напряжённых мышц под ладонями были такими же противоречивыми, как и сам Валера. Он разорвал поцелуй и принялся покусывать мою шею. Я откинул голову и в этот момент понял, что он всегда приводил меня к цели, куда бы я за ним ни следовал.

Боль моя на многолюдной мостовой,
Перетоптанная тысячами судеб,
С иссечённой каблуками головой,
Разлеталась над толпою лживых судей.

Боль моя носилась, сбитая стрелой
Над заснеженными голыми полями
И, казавшись для живых совсем живой,
Облетала вниз рдяными кружевами.

Боль моя, как мак, цвела в высокой ржи,
Увядала от жестокой пытки ветра.
Боль, возникшая с рождения души,
Обернувшаяся лезвием рассвета.

Но однажды, воскресая новым днём,
Боль сняла свою привычную личину,
Я увидел сожжённую живьём, -
Неизбежную и страшную кончину…

Сожалений моя боль не приняла,
Не поверила в гранатовые слёзы.
Через раны вязким дымом, словно мгла,
Вытекала, застывала на морозе.

Тёмной боли заморожены следы,
Не растопят этот холод, эту стужу
Ласки чопорные призрачной весны.
Я давно мёртв внутри, а не снаружи.

В спальне Валеры было темно, намного темнее, чем в гостиной. Из единственного окна доносился невнятный шум большого города, жизнь которого продолжала бурлить за стенами нашей квартирки. Мне хватало слабого уличного света, просачивающегося снаружи, чтобы разглядеть лицо Валеры, когда он оторвался от моей шеи и отстранился. Жар страсти, который пылал в нём всего минуту назад, теперь, казалось, схлынул. Дыхание выровнялось, будто теперь, когда мы зашли так далеко, можно было не торопиться. Он словно заново изучал меня.

Меня это вполне устраивало. Настолько, что я прижался к его лицу, касаясь скул, пальцем провёл по гордой линии носа и очертил мягкие зацелованные губы.

Любопытный язык коснулся кончика моего пальца, и я протяжно застонал. В тихом смехе Валеры было столько тепла, и я понял, что всю оставшуюся жизнь буду замирать на месте, заслышав эти звуки. Он самодовольно улыбнулся, увидев мою реакцию, повернул голову и припал губами к ключице, покрывая её влажными жадными поцелуями. Его волосы щекотали моё лицо. Наверное, я всегда мечтал прикоснуться к его волосам, но сейчас они выглядели иначе. Новый цвет, который я смог теперь рассмотреть, не так ему шёл, как невероятные чёрные кудри, в художественном беспорядке обрамляющие лицо. Пробежавшись пальцами по волосам, я положил руку на основание его шеи. Валерка замурлыкал, не отрывая от меня губ.

Хоть я и доктор, но понятия не имею, как нервные окончания в области ключицы человека могут быть связаны с пахом. Но совершенно очевидно, что связаны.

— Твои волосы, — с трудом проговорил я.

— Ммм… — последовал ответ. Он прижался ко мне, а затем всмотрелся, очевидно, пытаясь вникнуть в смысл моих слов.

— Расследование, Дэн, — пробормотал он, закрывая глаза и опустив голову мне на грудь.

Расследование. Конечно. Последние пять минут заставили меня забыть обо всём. Я приготовился и резко перевернулся, подмяв его под себя раньше, чем он успел оказать сопротивление. Мы очутились в центре кровати; раньше я не замечал, какая она на самом деле огромная.

— Чего ты хочешь, Валера? — джентльмену следует сначала спросить, верно? В моей голове теснилось множество вопросов, но один из них приобрёл первостепенное значение.

Я приподнялся на вытянутых руках, опираясь на ладони, так что его рот был в пределах досягаемости. Широкая ладонь легла мне на задницу, другая вернулась к шее. Руки были тёплыми — восхитительное ощущение. На этот раз я прервал поцелуй, просунул руку между нами и обхватил его возбуждённый член. Теперь уже ему пришлось запрокинуть голову, а я прихватил зубами кожу на шее и принялся покусывать. Валера опять похотливо застонал и толкнулся в мою руку. Я хотел увидеть, как он кончит, как он потеряет самоконтроль, и знать, что я тому причина. По очереди целуя его губы и шею, я медленно водил рукой, без предупреждения сжимая и ослабляя хватку и прислушиваясь к его реакции.

Перед тем, как кончить, Валерка закрыл глаза, мышцы на его шее напряглись. Он толкнулся в мою руку и замер, ноги его дрожали — таким сильным был оргазм. Валера впился зубами в моё плечо. Когда он, наконец, достиг высшей точки, заполнив мою ладонь спермой, я продолжил двигать рукой, пока он ещё мог двигаться. Он пластом упал на кровать, и мне ничего не оставалось, кроме как устроиться у него под боком и обнять.

Я гладил его волосы, лицо, грудь, говорил ему, что он самый удивительный человек из всех, кого я только знал за всю мою жизнь, что понятия не имею, что с нами теперь будет, и что я готов ради него на всё.

Но он и сам это знал. Минуту спустя он открыл глаза и обратил на меня взгляд, полный восхищения, приберегаемый им обычно для серийных убийц, и…

Ну, и для тех, кто сейчас был далеко отсюда и о ком мы больше никогда не услышим, потому что, откровенно говоря, если они когда-либо дадут о себе знать, им придётся иметь дело с моим пистолетом, и я убью их без малейшего колебания, не испытывая чувства вины.

— Дэн, — низкие раскаты, чистый секс. Никогда бы не подумал, что моё имя, произнесённое таким голосом, может звучать столь эротично.

— Валера, — отозвался я, перекатившись на бок, чтобы лучше видеть его лицо.

— Я всегда хотел этого. Тебя, — он указал рукой на нас обоих. — И раньше. Но...

С каких это пор Валера Русик теряет дар речи? Проклятье. Я положил руку ему на лицо.

— Хорошо, — проговорил я. — Почему сейчас?

Он улыбнулся мне сонной расслабленной улыбкой.

— Потому что всё кончено, Дэн. Ты теперь в безопасности, — с этими словами он перевернул меня и остановил расспросы, языком заткнув рот.

— Все, — поцелуй. — Они, — поцелуй. Он переключился на мою шею, легко целуя и прихватывая зубами кожу. Разумеется, сумасбродный исследователь должен любить кусаться. — Теперь, — укус. — Мертвы, — длинное движение языка от груди до основания члена. О, Боже! Было что-то чудовищно неправильное в том, как сильно меня завели эти слова. Мой мозг полностью отключился, когда его восхитительные губы обхватили мой изнывающий член и принялись сосать.

— Ох! — вырвалось у меня самое несексуальное слово из всех возможных; я не смог удержаться и начал вскидывать вверх бёдра. Он навис надо мной и вдавил меня руками в матрас. Такой взгляд я уже видел — когда нарушил чистоту эксперимента по оседанию пыли. Ну да, я повёл себя не слишком вежливо, но этот мерзавец просто подловил меня…

Святые угодники. Я не мог вздохнуть.

Боже мой.… Полагаю, он сглотнул, впустив в горло головку члена.

Оргазм накрыл меня внезапно. Талантливый рот Валеры продолжал выдаивать меня, пока я не запустил руку в его волосы, запросив пощады. Этот подлец зажал основание моего ослабевшего члена в кулаке и медленно отстранился, не переставая пристально смотреть на меня, и выглядел при этом весьма самодовольно. Никогда у меня так не дрожали ноги. Последние силы оставили меня. Я не мог даже…

...А ты не знаешь странной власти надо мною,
Когда ловлю твой каждый, самый быстрый, взгляд.
И я хотел бы стать мужчиной; и Луною
Назвать тебя в ночи, во мраке, был бы рад.

Я б научился для тебя играть на скрипке
И сочинил бы о слепой любви сонет!..
Ты говоришь: надежда, вера - слишком зыбки.
Я говорю: любовь,- ты отвечаешь: нет.

Увы, никчёмным оказался кавалером,
Тебе ни кровь моя, ни розы не нужны.
Стою у зеркала - за тенью - за барьером,
Внимаю голос твоей спальни - тишины,

А ты не знаешь этой власти надо мною,
Я прыгну в окна, если скажешь полететь,
Иль замолчу и в сердце чувство упокою,
Запру дрожащее, истерзанное - в клеть.
……………………………………………….
Был бы рад стать мужчиной я, тогда бы
Следил тщательней за тем, что говорю,
И никогда не показался духом слабым
До той поры, когда б ни вырвалось: "Люблю"...

Тёплый. Весь мир тёплый. И очень мягкий. Я почувствовал на шее что-то влажное.

Что-то влажное и похожее на дыхание. Голой спиной я чувствовал что-то приятное.

Какого чёрта…

О!

Я оглянулся и обнаружил худое тело, так тесно прижавшееся ко мне сзади, что наверняка на моей спине остались отпечатки сосков и волосков на груди. Длинные руки обхватили меня за талию, так что я лежал на левой руке Валеры. Шее стало щекотно, когда Валерка зашевелился и тихо фыркнул. Я поелозил, чтобы устроиться удобнее, но его руки сжались вокруг меня ещё крепче.

— Подушки не шевелятся, — сообщил мне Валерка, прижимаясь ещё крепче. Я не понимал, почему голос может звучать столь соблазнительно столь рано поутру, но затем в моей голове возникла картина того, что случилось прошлой ночью. Мозг сразу выдал ответ, и я застонал. В спину мне выдохнули с раздражением.

— Дэ-э-э-эн… ты ужасная подушка!

Валерка, наконец, отпустил меня, так что я смог повернуться и посмотреть на него. Он вытянулся на кровати, созерцая потолок. Я приподнялся на локте. Его подстриженные и осветлённые до каштанового цвета волосы были в полном беспорядке, на шее красовались два огромных засоса (я почувствовал, что покраснел), и он был обнажён выше пояса.

— Ты спал в них? — спросил я, когда смог вдохнуть, чтобы кислород попал в мозг и дал возможность говорить. Вы только посмотрите: разумеется, я носил кожаные вещи, но туго обтягивающие штаны Валеры — я был ими сражён.

Он посмотрел на меня сквозь ресницы и усмехнулся. Моя рука медленно двинулась к райскому местечку, но он засмеялся и отодвинулся, а потом встал с кровати и быстро направился в уборную. Разве может человек полностью проснуться в такую рань без изрядной дозы кофеина или чего-либо подобного? Засранец. Остановившись перед дверью, он сбросил штаны, разумеется, устроив из этого небольшое шоу. Я немного поспорил сам с собой: с одной стороны, мне очень хотелось присоединиться к нему в душе, но с другой — была настоятельная потребность остаться здесь, в тёплой постели, и отдохнуть. Кроме того, хотя прошлой ночью мы забыли о личном пространстве, всё же нам следовало поговорить и прояснить всё до конца. Не думаю, что выбрал верное решение, устроившись поудобнее на настоящей подушке Валеры, которую он ночью почти не использовал, и уснул под шум водяных струй.

Уйти из жизни, как последний день зимы, -
Покинуть город, высоко раскинув крылья, -
Никто не скажет, было сном, а может, былью
Воспоминание, смутившее умы...
Вдохнуть, до боли в жалких лёгких, эту ночь,
Обжечься звёздами, достигнув горизонта,
И - унестись на скорбных водах Ахеронта
Из мира лживого и суетного прочь.
И вот - последние мгновенья Февраля...
Над полнолунием проносится отважно
Корабль жизни чей-то, маленький бумажный,
Хранит он сердце неживого короля.

Исчез вдали, истёк последний день зимы,
Остановились все часы в затихшем доме,
Предвосхищая робкий пульс весенней комы,
Где сны раскрашивают тщательно - взаймы.
И будет день, где развернется шапито.
Никто не вспомнит короля под лживой маской,
Зайдутся люди в бесконечной дикой пляске
И птицы вспомнят про забытое гнездо.
А там, вдали, больной, истерзанной дали,-
И представлять такие земли слишком страшно,-
Плывёт по волнам хрупкий плот судьбы бумажной,
А рядом с ним - давно пустые корабли...

Он довезёт к рукам холодным тяжкий груз
И упокоится под водной гладью Стикса,
Ему однажды первый день весны приснится,
А после – Смерть, царица всех минорных Муз.

Проклятье!

— Дэн!

— Дэн, вставай!

Зашуршала ткань, на лицо упала одна из моих рубашек. Прежде чем открыть глаза, я пошарил вокруг себя одной рукой. Наткнулся на что-то, напоминающее мой же свитер. А это что? Я открыл один глаз. О, чистое бельё. Матрас прогнулся. Ко мне прикоснулись мягкие горячие губы, лишь намекая на поцелуй.

Это нельзя было так оставить: я обхватил лицо Валеры и притянул, чтобы поцеловать как следует. Теперь я понял, почему дышать скучно, но поскольку это было необходимо для сохранения жизни, я отпустил его, открыл, наконец, глаза — и увидел нечто потрясающее.

На Валерке была ярко-фиолетовая рубашка, заправленная в новую пару кожаных штанов. На этих была молния, и не было видно ни намёка на то, чем мы занимались всю прошлую ночь. Сколько вообще у него пар?

— Шаг назад, — приказал я. Он подчинился. На нём были точно такие же ботинки, как вчера вечером, и ещё одна похожая пара стояла рядом на полу.

— Это твои. Должны подойти.

Я окончательно проснулся и собрал свою одежду: к счастью, Валера принёс для меня истертые джинсы. Не думаю, что я осмелился бы показаться на улице в кожаных штанах. Я быстро принял душ и, отодвинув занавеску, обнаружил своего безбашенного соседа. Что ж. Этот корабль, похоже, встал на якорь.

— Валера, как ты хочешь, чтобы я тебя называл? — спросил я, вытираясь полотенцем.

— Как угодно, только не психом, — серьёзно ответил он, сдвинув брови.

Я засмеялся. Надев бельё и джинсы, я сказал, прежде чем приступить к чистке зубов:

— Я не это имел в виду.

— А, — он не двинулся с крышки унитаза, на которой расселся, заложил ногу за ногу. Пробивающиеся сквозь затемнённое окно уборной лучики солнца заиграли на серебристой отделке ботинок. Каштановые волосы, к гладкости которых я никак не мог привыкнуть, были уложены аккуратными локонами, и только одна непокорная прядь падала ему на глаза. Пока я брился, Валерка о чём-то напряжённо думал.

— Терпеть не могу слово «бойфренд». Нам не по двенадцать лет, — нахмурился Валерка.

— Тогда партнёры, — сказал я.

На этот раз он кивнул, не возразив. Он встал и, проходя мимо, шлёпнул меня по заднице. Я застегнул рубашку на пуговицы, натянул через голову свитер и увидел, что около ног материализовалась пара ботинок. Я уставился на них.

— А носки? — крикнул я. В меня полетела пара плотных белых носков. Я поймал их и надел, после чего присел на край ванны, чтобы натянуть ботинки. Они прекрасно подошли. Правда, моя пара была на шнуровке, так что я провозился несколько секунд.

— Идём, Дэн? — позвал из гостиной Валерка, уже в пальто без шарфа, держа наготове мою кожаную куртку. Пока я надевал её, он поднял с пола два шлема, один из них вручил мне, а другой нахлобучил себе на голову, оставив ремешок под подбородком расстёгнутым. Не задавая никаких вопросов, я вышел за ним из дома, обратив внимание на то, что наша домовладелица отсутствует. Она знала обо всём, и я не был уверен, следует ли мне радоваться этому или испытывать страшную неловкость.

Прямо возле двери стоял великолепный мотоцикл — чёрный с хромированными деталями. Прошлым вечером его здесь точно не было. Я посмотрел на своего партнёра, с ухмылкой застёгивающего шлем.

— Откуда?

— Коллеги пригнали поздно ночью. Думаю, ты хочешь прокатиться до того, как я сдам его обратно, — сообщил Валерка, перекидывая ногу через сидение. Я приподнял шлем для поцелуя, затем снова опустил его и крепко обхватил Валеру руками, когда он с пинка завел мотоцикл. Двигатель взревел.

Он крикнул: «Держись!», и мы понеслись прочь; я засмеялся, предвкушая, что нас ждёт впереди. Я обязательно усажу его и заставлю рассказать буквально всё, но сейчас я собирался просто насладиться сумасшедшей ездой.

Хромает Март, облокотившийся на трость,
В пальто укутывая раненую душу.
Со всех сторон сомнений шёпот: "Лучше брось!
Ведь лишний груз в бегах от Фатума не нужен!"

Но цель близка, бальзам живительного сна
Почти в руках. Ещё немного, ну же! Ну же!
О, как мечтала ясноокая Весна
Освободиться от грызущей сердце стужи!

И Март спешил расплавить тысячи снегов,
Крушил дворцы, что возвели кругом метели.
А самого нигде не ждал ни утлый кров,
Ни холод тщательно заправленной постели...

И столько дней не спал, что многое слилось
В сырую слякоть под озябшими ногами.
Но как он мог перечить Ей? Стихала злость.
…Зло называется людскими именами.

К исходу срока Март вернулся к небесам,
Перед Весною он, коленопреклонённый,
Поставил радужно сверкающий бальзам,
Живой водой из слёз холодных, снегом полный.

Была наградой для него слепая ночь
В объятьях этой вечно юной пьяной девы.
Она была невинна, девственна, точь-в-точь,
Как сотни лет назад. Инферно-королева.

А он прощал, а он у раны прятал соль,
И каждый год его будили от забвенья…
Сжимая трость, превозмогая горечь-боль,
Работал день и ночь с безумным исступленьем.

Она травилась, ведь хотела видеть сны,
Где есть тепло, такое чуждое, родное.
Март хоронил останки царственной Весны,
Рукам Апреля отдавал своё пустое

Давно не бившееся сердце. Пусть оно
От вечных пыток успокоится, оттает.
И выпивал он сам волшебное вино,
Мечтая встретиться однажды с братом Маем.

Для нас с Дэном в наш март-2018...