Сумрак ночи разделяет нас. Четвёртая часть

Глава 18



Я знал, что должен пойти домой в поисках очередного уединения. В голове всё ещё царила неразбериха, и если не находил утешения в прикосновении Даши, казалось ненужной жестокостью находиться рядом с ней.

Но она настояла, чтобы я сопроводил её в дом, привела меня в гостиную и развела огонь, пока я окаменел на диване. Она осторожно опустилась, садясь рядом со мной и положив руки на колени.

– Думаешь, это неожиданно вернулось? – очень тихо спросила она.

Закрыв глаза, я опустил голову на руки:
– Должно быть.

Отчётливое произнесение этого известия в который раз оставило меня опустошённым. Я не осознавал, что раскачивался взад и вперёд, пока не почувствовал небольшое давление на спине от ладони Даши. На мгновение я замер, пока не понял, что почувствовать её кожу напрямую мешала рубашка.

Её ладонь снова и снова нежно двигалась вверх и вниз, а я оставался в том же сгорбленном положении. Её рука поползла вверх, к моей шее, я же не отмечал этого, пока не почувствовал тепло пальцев на загривке, и мгновенно замер, борясь с инстинктом рывком вскочить на ноги.

– Прости! – негромко воскликнула она, отдёргивая руку. – Это причинило тебе боль?

Единственное физическое ощущение, которое я чувствовал: тепло её кожи и нежную пульсацию крови по венам.

– Нет, – хрипло ответил я.

Она заключила меня в объятия, а затем прижала ладонь к моей щеке. Так она и держала меня очень долгое время, и постепенно я стал успокаиваться. Её сердцебиение было устойчивым и умиротворяющим, а нежные прикосновения приносили долгожданное облегчение.

Наконец, она заговорила.

– Скажи, о чём ты думаешь, – тихо попросила она.

– О том, что очень благодарен тебе за утешение, за присутствие.

– Я чувствую то же самое, – ответила она. – Почему это теперь отличается, со мной?

Я взял её за руку:
– Если человек не испытывает какого-либо особенного дискомфорта, я ничего конкретного не чувствую.

– Так ты чувствуешь только боль, да?

– И приятные ощущения тоже, но очень редко кто-то испытывает подобное, когда я прикасаюсь.

– Хм. Дискомфорт... – медленно и задумчиво повторила она. – Что ты имеешь в виду?

– Голод, усталость, тошнота, лихорадка или озноб, полный мочевой пузырь...

Её пальцы гладили меня по лбу:
– Прости, Валера. Не могу себе представить... это должно быть ужасно. Кажется, до сегодняшнего вечера я не понимала, насколько действительно мучительно это было.

– Мне жаль, что тебе пришлось увидеть подобное.

– Не извиняйся. Я чувствую вину, что подвергла тебя этому…

– Даша, нет. Ты не могла знать, что произойдёт, – меня снова охватило уныние, когда в голову пришла вся серьёзность ситуации.

Я чувствовал потерянность: наслаждался отношениями с Беном и Анной; ощущал общительность, прогуливаясь по городу. Теперь же мне снова придётся ограждать себя от общества, как и четыре месяца назад, сторонясь взаимодействия с другими. Конечно, я мог вернуться к Ивану с Ларой, но опустошала мысль о разлуке с Дашей. Тем не менее, как можно оставаться с ней, если придётся постоянную поддерживать бдительность и следить за каждым прикосновением? Она была человеком и неизбежно часто испытывала физический дискомфорт.

– Я должен идти, – сказал я. Пришла пора заново привыкать к одиночеству.

Когда я начал подниматься, Даша покачала головой и схватила меня за руку:
– Нет, Валерка, ты не должен быть сейчас один. Пожалуйста, останься.

Я взглянул на маленькие часы на каминной полке. Уже за полночь. Я видел, что под глазами Даши начинают появляться тёмные круги.

– Тебе нужно поспать, – ответил я.

– Это не значит, что ты должен уйти. Можешь подождать здесь, у огня.

Я заколебался, а затем она добавила: – Пожалуйста, Валера. Ты не оставлял меня, когда я нуждалась в тебе. И мне тоже не хочется, чтобы ты теперь был один.

– Хорошо, – согласился я.

Она встала, поцеловала меня в щёку и ушла. Я так погрузился в размышления, что обращал мало внимания на издаваемые ею тихие звуки, когда она миновала кухню, сходила наружу и, наконец, отправилась по коридору в свою спальню.

♥♥♥



Я оставался на диване до тех пор, пока солнечные лучи не заполнили комнату, а Даша подошла и встала передо мной. Она положила ладонь мне на щёку, сначала нерешительно, а затем более твёрдо, когда я не отстранился.

– С добрым утром, – сказала она.

Я посмотрел на неё. Девушка по-прежнему казалась уставшей: она спала всего пять или шесть часов, и подозревал, что её сон был прерывистым. В приветствии я официально склонил голову.

– Как ты себя чувствуешь сегодня? – спросила она.

– Полагаю, так же.

Её ладонь осталась на щеке:
– Никакого дискомфорта?

– Нет. Ты что-нибудь испытываешь?

Она покачала головой и слабо улыбнулась.

– Я собираюсь затопить печь, а затем подоить Калли, – сказала она. – Скоро вернусь.

– Да.

В камине остались одни угли, но у меня не было сил, чтобы добавить больше дров. Я всё ещё сидел неподвижно, когда услышал, что на кухню вернулась Даша. Ощутил запах свежего молока, после чего раздался немного глухой звук, когда она поставила на стол ведро.

Медленно войдя в комнату и сев рядом со мной, она осторожно скользнула ладошкой в мою руку.

– Хорошо? – спросил она.

– Да, – ответил я.

– Уверен?

Я кивнул:
– Всё нормально, это ощущается очень хорошо, спасибо, Даша.

– Валера, – тихо и серьёзно сказала она, – взгляни.

Она поддёрнула рукав, обнажая предплечье. Несколько долгих секунд я непонимающе смотрел: на нежной коже внутренней поверхности руки чуть выше запястья был свежий ожог. Края покраснели, в центре набухал волдырь.

– Когда... – недоверчиво пробормотал я, – когда это произошло?

– Минут двадцать назад, когда я топила печь.

Моя рука задрожала, и я попытался вытащить её из ладоней девушки, но она усилила хватку. Я вздохнул и приготовился к боли, но, как и ранее, абсолютно ничего не почувствовал.

– Как это возможно? – спросил я. – Прошлым вечером я ощущал боль Бена и Анны...

– Может, это работает не на всех, – тихо сказала она. – Думаю, теперь ясно, что это не действует со мной.

Я вспомнил день, когда почувствовал головную боль Анны. Теперь-то знал, что мне не показалось. Внезапно мысли разлетелись от потрясения после сделанного открытия. Во мне разгорался огонёк гнева.

– Ты специально прикоснулась ко мне, – заявил я, – после того как обожглась. Зачем, Даша? Почему ты это сделала? – я не мог понять, зачем ей хотелось причинить мне боль.

Она покачала головой.

– Я была почти уверена, что ты этого не почувствуешь, – ответила она бесконечно нежным тоном. – Я никогда не навредила бы тебе, Валера. Никогда намеренно не причинила бы боль, но прошлой ночью, когда касалась тебя, я была не только очень голодна, но и испытывала кое-какие другие позывы... – она слегка покраснела. – То, что по твоим словам, обычно чувствуешь у людей. А со мной этого не ощутил. И я подумала... Всё то время, когда я хворала, у меня болела нога, и был жар... Может, ты просто не чувствовал потому, что твой дар не работает со мной.

Сейчас, став спокойнее от уверений, что она не собиралась причинить мне боль, я внимательно обдумал её заявление. Как практикующий врач я никогда не сталкивался с пациентом, имеющим иммунитет к моим способностям. Я ощущал боль Ивана во время наших экспериментальных сессий и кратко испытал мучения Лары, когда та проходила через трансформацию. Начав оправляться от кризиса, я до сих пор чувствовал страдания, боли и муки тех, кого касался. Все эмпирические данные свидетельствовали о том, что Даша была единственным человеком, на котором не срабатывало моё уникальное восприятие.

– Не понимаю, – наконец, сказал я. – Но считаю, что ты права.

Я всё ещё держал её за руку. Взгляд вернулся к волдырю на коже. Очевидно, это была болезненная рана, но в моём теле не проскакивало боли, даже мимолётного ощущения.

Улыбка Даши оказалась вымученной:
– Может, что-то не так со мной.

– С тобой? Нет, любимая, не могу себе этого представить... – Но это оказалось интригующим предположением. Неужели она испытывала боль необычным способом? Возможно, аномалия в нервной проводимости или в нейроанатомической структуре...

Она прервала мои размышления лёгким пожатием руки:
– Не думаю, что это действительно имеет значение. Важно, что я не вызываю у тебя никакого дискомфорта.

– Да, – согласился я, чувствуя облегчение по сравнению со вчерашним вечером, – не вызываешь. Спасибо, Даша, – я наклонился и поцеловал её в щёку.

Она слегка вздрогнула, когда движение сместило её руку. Я осторожно надавил пальцами на область ожога, проверяя кровоток в мелких капиллярах, окружающих место. И хотя травма, очевидно, болезненна, не была сильно опасна. Тем не менее мне очень хотелось вылечить её.

– Позволь позаботиться об этом, – сказал я, вставая и предлагая руку.

Девушка поднялась, и я отвёл её на кухню, где омыл ожог прохладной водой, а затем в качестве дезинфицирующего средства нанес разбавленную карболовую кислоту. Я аккуратно накрыл место марлей, а затем положил поверх ладонь, надеясь, что врождённый холод кожи облегчит жжение.

Даша поблагодарила и сказала, что чувствовала себя лучше.

– Думаю, и ты тоже, да? – осторожно спросила она.

Я кивнул, удерживая её руку своей: – Да.

– Знаю, ты разочарован, – тихо начала она.

Я покачал головой:
– Худшее разочарование – полагать, что пребывание с тобой может быть болезненным, я бы с радостью испытывал дискомфорт, но боялся, что это может привести... к новому кризису. Моё терпение, психическая стабильность по-прежнему чувствуются слабыми, и если бы я снова потерял способность к восприятию... Даша, я не в силах подвергнуть тебя этому.

Она сморгнула слёзы:
– Нет. Я помогу тебе всеми возможными способами.

Я сжал её в объятиях:
– И так уже. Ты помогаешь.

В твоих глазах блуждающий огонь,
В моих - потухшие протуберанцы;
В твоей груди поёт варган степной,
А у меня от струн замёрзли пальцы.

Пусть ангел однокрылый над тобой,
Его крыло не даст тебе промокнуть! -
Ведь ты умеешь управлять судьбой,
И говорить с посланниками мёртвых...

И линии ладони так ровны,
Что без труда подскажут нужный выбор,
А на моей чащобы, валуны,
Болота и смертельные изгибы.

На кончиках ресниц блестит роса,
Благоухает лилиями тело,
Прижавшееся мягко, как лиса
К нагревшейся за день норе постели.

Но чувствуя тепло родной руки,
Мы вновь о лампу обжигаем крылья,
Как на тепло стремятся мотыльки,
Забыв, что от рождения слепые.

Глава 19



Было удивительно легко вернуться к нашей обыденности. Я продолжал помогать Даше с фермой, хотя число насущных задач уменьшалось. Поля обработаны к весеннему посеву. Сарай приведён в хорошее состояние. Мы подготовили сад, и я приступил к починке крыши на доме. Некоторое время назад я воспринимал эти хлопоты в качестве прелюдии к подготовке усадьбы для продажи, ожидая, что Даша переедет в город вслед за мной. Теперь же моя работа казалась предвестником ещё года, возможно, нескольких лет обособленной сельской жизни.

Я не особо возражал. Крошечная часть меня всё ещё хотела заниматься медициной, исцелять других, облегчать их страдания. Но присутствие Даши в моей жизни смягчало небольшую боль, испытываемую из-за потери профессии.

Моя подготовка не пропадала напрасно. С Дашей случались несчастные случаи: глубокая заноза в ладони, вывих лодыжки, когда споткнулась на ступеньке крыльца, и ежемесячный дискомфорт, испытываемый большинством человеческих женщин. Это последнее проявление угнетало её, когда она быстро уяснила, что я об этом знал. Мне не хотелось смущать её, просто попытался предоставить ей некое облегчение, когда подготовил бутылку с горячей водой и предложил поместить на живот, чтобы облегчить спазмы.

После этого она попросила меня в течение трёх дней оставаться в собственном доме. Неохотно, но я подчинился... в том смысле, что не попадался ей на глаза семьдесят два часа. Конечно же, продолжая наблюдать за ней.

Также я всё ещё ломал голову над загадкой моего иммунитета к её ощущениям. Моя научная и медицинская подготовка предложила ряд возможностей, которые могли бы объяснить аномалию, а за недели после открытия любопытство лишь возрастало. Возможно, частично это было связано с будничным характером дел, которыми я занимался в те дни. Мне доставляла радость помощь Даше, и каждый взгляд на неё во время пребывания в поле или на крыше делали задачи приятными. Тем не менее, они не удовлетворяли мой интеллект.

Мы не особо говорили о вечере в доме Вееров. Я считал, что Даша пыталась избегать появления у меня неприятных воспоминаний. Да и сам тоже уклонялся от них. Тем не менее недели через две после инцидента я обнаружил, что для окончания ремонта крыши мне требовалось больше дёгтя. Быстро приближался сезон дождей, и я не позволил бы Даше жить в дырявом доме.

Даша сказала, что поедет в город и купит дёготь, а также несколько предметов бакалеи. Я знал, что она была вполне способна осуществить короткую поездку самостоятельно, но всё ещё сдержанно относился к её ходьбе. Однако мысль о встрече с другими людьми, которые могли отправить меня в панику простым прикосновением пальцев к руке, вызвала беспокойство.

Даша поняла это и сказала, что съездит так быстро, как это возможно.

– Я уеду с утра пораньше и вернусь к обеду, – пообещала она. – Ты едва заметишь, что меня не будет.

Это колоссальная неправда, но выбора у меня не было. Следующим утром я ожидал на крыльце её пробуждения. Ночью написал письмо Ивану и попросил её отправить.

Она уехала ещё до восьми. Я стоял и махал ей вслед, пока она не скрылась из виду, а потом побрёл к сараю, чтобы посидеть перед стойлом Калли. Её компания была лучше, чем одиночество.

♥♥♥



Солнце стояло в самой высокой точке ноябрьского неба, а Даша ещё не вернулась. Моё беспокойство росло. Что делать, если Стэнли испугался змеи или грызуна и перевернул экипаж? А что, если бандиты заметили красивую молодую женщину, когда она выезжала из Мадраса в одиночку и беззащитная, и последовали за ней? Возможностей было множество.

Не в силах выносить ожидание, я побежал к городу, следуя по следам, оставленным повозкой. Примерно в полутора километрах от усадьбы увидел маленький синий экипаж, влекомый чёрной лошадью. На поводьях сидела Даша, правя в неторопливом темпе.

Бросившись вперёд, я за несколько секунд добрался до неё.

– Валера! – воскликнула она, когда я замедлился, не желая пугать лошадь. – Что ты здесь делаешь?

– Уже поздно, – принялся объяснять я. – Я волновался...

Девушка нахмурилась, а затем выражение её лица смягчилось, и она покачала головой:
– Со мной всё в порядке. Я провела с Анной на несколько минут дольше, чем планировала.

Испытав значительное облегчение, я спросил: – Как у неё дела?

– Думаю, нормально. Она сказала, что чувствует себя хорошо и более энергичной, чем пару недель назад.

Я кивнул.

– Она приближается к третьему триместру беременности. По большей части должна чувствовать себя довольно сносно, – на мгновение я остановился, а затем спросил: – Как Бен?

– У него всё хорошо. Рука зажила, – она говорила с лёгкой опаской, но добавила: – Он просил поблагодарить тебя за помощь.

Я забрался в коляску, сел рядом, и Даша продолжила поездку.

– Не думают ли они, что я был ужасно груб?

– Что ты имеешь в виду?

– Что так внезапно ушёл тем вечером...

– Ох, нет, ничуть. Прежде, чем уехать, я сказала, что мы не считаем правильным оставаться, раз Бен поранился.

– Я не осознавал этого... Полагаю, мне следовало спросить тебя раньше.

– Это не имеет значения. Они оба передали наилучшие пожелания.

Несколько минут Даша молчала, но я бы сказал, что на уме у неё было что-то ещё.

– Что такое? – мягко надавил я. – Что-то ещё случилось?

Она вздохнула:
– Нет, не совсем. Бен проявил любопытство...

Я приподнял бровь:
– О чём?

– Ты говорил ему, что изучал медицину?

Я кивнул.

– Он задавал об этом вопросы.

– И что ты ему сказала?

– Только то, что это правда: учился на врача, но заболел и не смог этим заниматься.

– Спасибо, Даша. Я ценю твою рассудительность.

– Конечно. Я бы никогда никому не сказала ничего личного о тебе.

Мы оба понимали, что она имела в виду большее, чем мои профессиональные данные.

– Тебе пришли письма, – сообщила она более лёгким тоном.

Я потянулся назад за свёртками. Разворачивая первый, вспомнил, что отправил запросы на каталог и свой любимый медицинский журнал.

– Что это? – поинтересовалась она, опуская взгляд на мои колени.

– Каталог...

– Ох, – Даша положила свою ладонь на мою в знак утешения и поддержки. – Они хорошо подойдут для растопки, – с маленьким смешком сказала она.

Я усмехнулся её попытке поднять настроение:
– Полагаю, что так. Тем не менее не мешало бы взглянуть и выяснить, что нового.

Она подтверждающе кивнула и побудила Стэнли двигаться немного быстрее. Небо потемнело, и мы оба чувствовали в воздухе запах дождя. Я понял, что и температура тоже понизилась.

К моменту прибытия к дому шёл сильный дождь, и мы оба насквозь промокли. Я велел Даше идти внутрь и переодеться в сухую одежду, пока сам заботился о лошади. Девушка поспешила в помещение.

Через несколько минут я с пакетами вошёл в дом. Разложив всё по местам, сбросил мокрую одежду и быстро скользнул в сухие рубашку и брюки. В доме лежало несколько вещей, чтобы после работы в поле можно было переодеться в чистое.

Даша ещё находилась в своей комнате, и я слышал шелест ткани, а также щёлканье зубами.

– Даша, – позвал я из коридора, – с тобой всё в порядке?

– Д... да... просто... х… холодно.

Она ужасно замёрзла. Я быстро разжёг огонь в камине, затем отправился к её комнате. Дверь была приоткрыта. Зубы Даши ещё стучали, она дрожала.

– Милая? – снова спросил я. – Тебе нужна помощь?

– Н... нет, просто... мин... минутку.

Я ждал бесконечные пятьдесят три секунды, прежде чем она распахнула дверь, закутанная в большой, поношенный фланелевый халат, а ноги были обнажены. Сухая одежда лежала поперёк кровати.

– Вот, пойдём и сядем у огня, – сказал я, подхватил её на руки и быстро отнёс в гостиную.

Я уже рискнул передвинуть диван, как можно ближе к очагу. Опустив её, поспешил обратно к ней в комнату, чтобы достать из комода пару толстых носков. Я опустился перед ней на колени и натянул их на её ледяные ноги.

– Спасибо.

Я улыбнулся:
– На здоровье. Я собираюсь напоить тебя чаем.

Она с благодарностью кивнула. Я приготовил и принёс ей горячий напиток. Ей стало теплее: в значительной степени помог жар от огня. Она взяла кружку и медленно отпила, и к тому времени, как закончила, щёки порозовели, руки уже не дрожали.

Я на несколько сантиметров отодвинул диван и сел, позаботившись держать свои холодные конечности подальше. По крыше стучал дождь, капая в ведро, которое я поместил в комнате мистера Блейка, чтобы поймать просачивающуюся воду. Однако в гостиной было уютно, и мы с Дашей какое-то время сидели и читали. Я нерешительно взял заказанный журнал, пока она углубилась в «Грозовой перевал».

Вскоре я погрузился в статью, в которой писалось о работе английских врачей Бейлиса и Старлинга (Уильям Мэддок Бейлисс, Эрнест Генри Старлинг – британские физиологи. В 1902 совместно открыли секретин (пептидный гормон, вырабатываемый S-клетками слизистой оболочки тонкой кишки и участвующий в регуляции секреторной деятельности поджелудочной железы) и ввели в науку понятие «гормон» (1905 год)). Они предполагали, что гормоны действуют, как химические посланники, через некие органы регулируя функции организма. Для меня теория была не нова: много лет назад улучшенные чувства Ивана сказали ему об этом. Тем не менее в мыслях вновь вышло на первое место любопытство по поводу Даши.

– Валера? – она коснулась моей руки.

Я поднял взгляд:
– Да?

– Ты уже минут двадцать смотришь на эту страницу. С тобой всё в порядке?

Я смущённо улыбнулся:
– Просто обдумывал некоторые возможности...

– Какие?

– Я задавался вопросом, – начал я, вдруг забеспокоившись, что она может найти мои рассуждения смущающими.

– О чём? – подтолкнула она, явно заинтересованная.

– Ты завораживаешь меня, – до некоторой степени неуклюже выпалил я.

– Неужели? – она легко рассмеялась. – Наверное, я польщена! А каким образом?

– Почти во всех отношениях, – ответил я. – Твой ум, великолепное сердце, удивительная человечность...

Она улыбнулась:
– Почему мне кажется, что за этим стоит что-то ещё?

Она, наверное, уже понимала, о чём я думал.

– Мне хотелось бы знать, почему не могу чувствовать ощущения твоего тела, – признался я. – Для меня это некая медицинская загадка.

– Понятно. Не думаю, что смогу помочь, так как не имею ни малейшего понятия. Полагаю, мне просто следует быть благодарной за эту причуду.

– Как и мне, – я взял её за руки, поглаживая костяшки пальцев. – Ты ощущаешь прохладу моей кожи, да? – спросил я.

Она кивнула.

– Хм, – задумался я. – Не могла бы ты на несколько минут закрыть глаза?

Она кинула насмешливый взгляд, но без вопросов подчинилась. Её доверие ко мне было безоговорочным: факт, который согревал меня как изнутри, так и снаружи.

Я повернул её руки так, чтобы ладони были вверху, а потом отпустил:
– Скажи, когда почувствуешь, что я прикоснулся к тебе.

Я медленно прижал палец к ладони.

– Сейчас, – сказала она. Глаза оставались закрытыми, а на прекрасных губах играла улыбка.

– Скажи, что ещё чувствуешь, – попросил я, подождав несколько секунд, а затем очень легко пробежавшись кончиком пальца по запястью.

– Щекочешь запястье, – сообщила она.

Я коснулся её носа, подбородка, губ и обнаружил, что её сенсорные ощущения были совершенно нормальными. Конечно, моя кожа, несмотря на тепло огня, оставалась прохладной, поэтому я повторил свою оценку с помощью книжной закладки. Не возникало никаких проблем с ощущениями, как только её касался объект.

– Ты не возражаешь, если я попытаюсь с другими предметами? – поинтересовался я, сейчас моё любопытство оказалось основательно задето.

Она ещё выглядела немного сомневающейся, но в то же время и позабавленной.

– Действуй, – велела она.

Я оставил свой медицинский саквояж в комнате её отца, где он стал постоянным элементом. Потребность в нём у меня дома отсутствовала, а Даше, несмотря на мои бдительные попытки, казалось, периодически требовалось его содержимое. Я принёс его и поставил на пол. Она с опаской покосилась.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

– Мне хотелось бы проверить твои рефлексы и оценить функцию черепно-мозгового нерва, – ответил я.

– Гм... это нормально?

Я ободряюще улыбнулся:
– Это не больно, Даша. Ты же знаешь, я бы никогда не сделал ничего, чтобы причинить тебе боль.

Она кивнула, и я приступил к проверке. Постучал по запястьям, локтям и коленям неврологическим молоточком, обнаружив типичный отклик. Оценил угол зрения и внимательно осмотрел глаза. Проверил баланс и вестибулярный аппарат, а также основные двигательные функции. Все они были в пределах нормы.

Даша послушно сидела и всё ещё молчала, пока продолжались испытания. Я настолько погрузился в мысли, что какое-то время не осознавал, что её сердце билось быстрее, чем обычно. Я заметил это, только закончив оценку её тройничного нерва, пальпируя височные и жевательные мышцы: она сжимала челюсти, следуя моим инструкциям. Провёл пальцами вниз, чтобы слегка прижать их к сонной артерии. Кровь быстро пульсировала. Посмотрев в глаза девушки, увидел сдерживаемые слёзы.

Что-то, сделанное мной, напугало или расстроило её. Неужели каким-то образом причинил ей боль? Я всегда был чрезвычайно осторожен, прикасаясь к своим пациентам, мгновенно узнавая через ощущения своего тела даже о малейшем дискомфорте. Но с Дашей мне следовало полагаться на воспоминания о необходимой степени давления, а не на более прямую обратную связь. Должно быть, я действовал слишком грубо...

Тут же поражённый, я обхватил её лицо ладонями, осматривая челюсти на признаки ушибов.

– Милая, мне так жаль, – вымолвил я.

Она уставилась на меня:
– Чего именно?

– Я причинил тебе боль. Я не был столь осторожен, как следовало…

– Нет, Валерка, ты вообще не причинил мне боли, – быстро сказала она.

Очень легко касаясь её щёк, я посмотрел в глаза:
– Тогда из-за чего это? Что я сделал, чтобы тебя расстроить?

– Ничего, – тихо ответила она.

– Неужели ты беспокоилась, что я собирался причинить тебе боль? Воистину, Даша, я бы никогда…

– Я знаю, Валерка, и доверяю тебе, всегда доверяла.

– Что тогда?

Она медленно вдохнула и выдохнула:
– Наблюдая за тобой, видя выражение лица, я чувствовала твою взволнованность. Ты был сосредоточен, заинтересован, поглощён... Никогда раньше не замечала у тебя такого взгляда.

Я понимал, что она имела в виду. Много раз наблюдал такое лицо у Ивана и был уверен, что моё собственное выражение повторяло его. В течение тех первых нескольких месяцев, когда я начал заниматься врачебной практикой, он часто говорил, что никогда не встречал врача, который наслаждался своей работой столько же, сколько и я, не считая его самого.

– Почему это тебя расстроило? – спросил я, но в тот момент, когда слова сорвались с уст, я понял. Глубокое сострадание вызвало у Даши осознание того, что я не мог заниматься любимым делом.

Она всхлипнула, и я пальцами вытер слёзы с её щёк.

– Всё в порядке, – тихо сказал я, – в самом деле. Я счастлив, Даша, так счастлив, как никогда не был.

Её губы сжались, когда она пыталась подавить рыдания. Слёзы всё ещё катились по щекам. На этот раз я поцеловал их, мои губы легко скользили по её тёплой, мягкой коже. Её пальцы запутались в моих волосах, самым восхитительным образом нежно дергая пряди.

Я поцеловал её в нос, затем в подбородок, и вдруг мои губы прижались к её. Они были полными и почти обжигали своим человеческим теплом, а запах оказался восхитительным. Её язык выскочил и стремительно коснулся моей нижней губы, удивив меня и отправив по всему телу покалывающую волну.

Застонав, я отстранился.

– Прости, – я почти что задыхался.

Даша выглядела слегка ошеломлённой. Она покраснела, но её великолепные губы приподнялись в застенчивой улыбке.

Меня окружил её аромат, насыщенный, цветочный и опьяняющий. Стремглав отпрянув, пнул свою сумку, торопливо собрал её и встал.

– Мне нужно идти, – сказал я. – Прости. Я не имел в виду…

– Валера, нет, – ответила она. – Я не хочу, чтобы ты уходил.

– Я чувствую, что должен, по крайней мере, на несколько часов.

На её лице отразилось разочарование:
– Но ты вернёшься?

– Конечно, Даша. Я вернусь сразу же утром.

«Или вскоре после того, как заснёшь», – безмолвно добавил я.

Взяв руку, я нежно её поцеловал. Щёки девушки всё ещё прекрасно розовели. Вообще-то, я был уверен, что никогда не видел её красивее.

– Увидимся утром, – сказал я, заставляя себя выйти из комнаты.

Я, как в гробу – тяжёлым саваном укрыта
И задыхаюсь в темноте холодных дней.
Жаль, не могу я, как в романе Маргарита –
Сесть на метлу и улететь в окно на ней…
Жаль, не могу, как Ариадна – дать надежду
Лишь мановением покладистой руки.
Я, как в гробу лежу – в наряде белоснежном
Под пеленою льда и тающей муки.
И не могу я быть тебе дороже света,
Я разучилась улыбаться и жалеть.
Жаль, я не Сфинкс, и не найду вовек ответа –
За что стегает мою душу злая плеть?..
И не могу я стать по жизни утешеньем…
Жаль, не Офелия, и не сошла с ума!
Я, как в гробу – лежу часами без движенья,
Надеясь – Смерть придёт сама…