Папки
Avtor Adsens
Индексация сайта
Последний визит: 2023-03-05 16:55:12
Сейчас не в сети
Сейчас не в сети
О тебе мне рассказал дождь. Девятая часть
Историки – входящие в состав той пресловутой группы, которую мы просто называем «они», вместе с учёными, докторами, правительством и тому подобными – всегда пытаются разобраться в самых необычных вещах. В результате же куча странных слухов, основанных на гипотетических предположениях, становятся вдруг научно доказанными фактами.
Они считают, что Эдгар Алан По умер от – нате-ка! – бешенства. Мужик всё время находился в жуткой депрессии и напивался до бесчувствия. Отсюда они и сделали вывод, что он заснул в грязной подворотне, где его укусила больная крыса. Такая у них теория.
А на самом деле какой-то парень доложил о симптомах смерти По одному из докторов (понятия не имевшему, чье именно дело он изучал), и тот, взглянув на него, сказал: «Хмм, похоже на бешенство». Не знаю, правда это или нет, но так мне рассказывали.
Вы в курсе того, как, по их мнению, умерла королева Елизавета I (эти грёбаные римские цифры)? Они считают, что дело было в косметике. Сейчас объясню: так как Елизавета была безбожно страшна, она всегда, всегда пудрила лицо. К слову сказать, в то время в пудру для белизны добавляли мышьяк, не осознавая, насколько он токсичен. Так что, Елизавета медленно и неосознанно травила себя во имя красоты, пока не умерла.
Представьте, что бы было, если бы косметические компании добавляли сейчас в пудру мышьяк. Уверен, к окончанию школы девчонки были бы уже или мертвы или смертельно больны. Бедняжка Елизавета. Я бы предпочёл вынести себе мозги, пристрелив себя, по крайней мере, я в какой-то мере владел бы ситуацией, осознанно совершая самоубийство. Мне становится жутко от мысли, что я мог бы убивать себя медленно и мучительно, даже этого не осознавая.
Но опять же, я не знаю, правдив этот слух или нет. Я никогда не слышал об этом от настоящего историка – не уверен, что вообще знаком с таким – а узнал об этой истории из вторых рук (или, что более вероятно, из чёрт знает сколько миллиардов рук, после того, как этот слух рикошетом носился по интернету несколько лет), от моей постоянно порящей чушь школьной учительнице английского языка. Она вечно говорила от балды. Сказала, что в «Богемской рапсодии» группы «Квин» поется о СПИДе, даже не зная того, что песня была написана в 1975 году, а о СПИДе узнали только в 1981 году. Хмм, Фредди Меркури не только писал песни, но ещё и был ясновидцем?
Я это к тому, что все мы умрем глупой смертью. Благородной смерти нет, потому что смерть сама по себе довольно идиотская штука. Мой друг Джон часто шутил, что мы все умираем одинаково. «Перестает функционировать мозг», - говорил он. Так что, не имеет значения, умрёт ли кто-то оттого, что разбил башку, поскользнувшись в душе, или оттого, что ему снесли голову на плахе после организации революционного движения в борьбе за свободу. Причина смерти будет фактически одинаковой. Герой и наркоман оба помрут от остановки работы мозга.
Смерть ужасна сама по себе. Вот мораль этой маленькой истории. Добро пожаловать в реальность. Если ты планктон, то цель всей твоей жизни – быть проглоченным.
Но это я отвлёкся.
Контраст между несколькими секундами до аварии и несколькими секундами во время её настолько разителен, что я впадаю в какой-то шок.
Возьмём мгновения до аварии – секунда или две, не больше. В этот момент я умудрился посмотреть налево, заметить, что Дэн повернул голову одновременно со мной, замереть от страха, потом вцепиться в дверную ручку, схватить пистолет, и увидеть, как перед внедорожника разбивает вдребезги окно Дэна, как Дэн медленно поднимает руки, закрываясь от блестящих осколков и сжимается на сидении, пригибая голову, как его волнистые чёрные волосы взметаются, хлёстко бьют по правой щеке и снова падают назад, полностью открывая лицо, и как левая сторона машины сминается словно бумажный лист.
Теперь сама авария – тоже секунда, может больше. В эти мгновения ничего не происходило. Только перед глазами плясали пятна красок. И мне показалось, что это длилось не больше наносекунды. Во время столкновения голову мотнуло, и я закрыл глаза.
Потом всё было кончено.
Я не потерял сознание. Точно не потерял, потому что осознавал тот факт, что машина до полной остановки продолжает двигаться на двух колёсах. И в голове пронеслась мысль, что она перевернется – на мою сторону. Этого не случилось.
Столкновение не могло длиться всего лишь наносекунду, как мне показалось, потому что сейчас, когда я наконец-то пришёл в себя, я обнаруживаю, что машину развернуло в ту сторону, откуда мы приехали, и выкинуло на бордюр. Она не могла покрыть такое довольно большое расстояние всего за долю секунды. Моя рука теперь уже крепко держит пистолет, но я не помню, как сжимал пальцы. Я не смотрю в сторону Дэна, и не хочу этого делать.
- Дэн, - зову я, не разворачиваясь к нему и уставившись на граффити на стене какого-то частного дома.
Никакого ответа.
- Дэн, - снова тщетно зову я. В машине стоит могильная тишина – единственный звук, визгливый крик, исходит паренька, ехавшего по тротуару на велосипеде.
«Ред», - написано на стене. Ред. В пальцах холодный пистолет. Я смотрю в сторону Дэна.
Он сидит, откинувшись на спинку сидения, его голова повёрнута ко мне, но наклонена вперёд. По левой стороне лица течёт кровь, но я думаю, порез где-то под волосами. Его глаза закрыты, лицо бледное, и я ещё никогда не видел его таким расслабленным.
Он мёртв. Должен быть мёртвым. Потому что последнее, что он сказал – «Я люблю тебя, Вэл» - было прощанием со мной. Это «прощальные» слова. Это слова – «Я собираюсь умереть». А последнее, что я ему сказал – «Я не люблю тебя» - это слова убийцы. Слова «Ты мне не нужен». Слова «Пойди и убей себя». Он был отвергнут всего лишь какой-то игрушкой.
Я не отвожу от него взгляда. Покорёженный метал обнимает его как какой-то гигантский бог. Такое ощущение, что он держит его в объятиях, нависая над ним, словно нетерпеливый возлюбленный. Но это так только кажется – наоборот, металл сжал его в смертельных объятиях. Он пытается удушить его и высосать из него жизнь. Глаза жгут слёзы.
- Дэн, - снова пробую я. Молчание становится мучительно тяжёлым. Он даже не шевелится.
Кажется, проходят часы, прежде чем тишина нарушается воем сирен. Я выхожу из некоего подобия транса, в которое меня ввергло мёртвое тело Дэна, когда дверца машины резко распахивается, и мой взгляд притягивает мужиковатый парень с щетиной на лице и в одежде пожарного.
- Ты в порядке? - спрашивает он.
Я молча киваю. Да, я в полном порядке. Меня немного трясёт, но я абсолютно здоров – здоровее не бывает. Это мой любовник мёртв. Вы бы должны были сначала обратиться к нему, я же в сознании.
- Выходи тогда, - говорит пожарный.
Он делает шаг назад, и я вижу за ним мужчину комплекцией поменьше, парамедика. Он ободряюще улыбается мне.
- Я тебя осмотрю.
- Но Дэн… - начинаю я, оборачиваясь, чтобы взглянуть на его обмякшее тело, и чувствую на своём плече сильную ладонь.
- Не волнуйся. Нам всё равно сначала нужно вывести из машины тебя, прежде чем мы займёмся им. Выходи, - пожарный говорит с такой твёрдостью в голосе, что его слова больше напоминают приказ.
Я подчиняюсь и совсем не грациозно вываливаюсь из машины. Пожарный практически подхватывает меня на руки и передаёт парамедику.
- Идём сюда, - говорит тот, ведя меня к припаркованным рядом машинам скорой помощи.
Место аварии перегорожено, внедорожник лежит на боку задом к нам. Я слышал, такие машины не так просто перевернуть.
Несколько пожарных помогают пожилому лысому мужчине выбраться из окна со стороны водителя.
Мы доходим до скорой с распахнутыми задними дверьми, и я сажусь лицом к месту аварии. Смотрю на это всё, и меня начинает мутить. Машину Дэна невозможно узнать. Вся левая сторона практически вогнута внутрь.
И там Дэн. Под этим покорёженным металлом. Несколько пожарных, включая и того, который заставил меня вылезти из машины, столпились у Корвета, готовясь вынуть Дэна. Группа парамедиков стоит чуть поодаль с каталкой.
- У тебя есть на что-нибудь аллергия? - спрашивает меня парамедик, и я молча мотаю головой. - Принимаешь какие-нибудь лекарства?
- Нет.
- Какие-нибудь проблемы со здоровьем?
- Нет.
- Хорошо. Я сделаю тебе укол с новокаином. Нужно сделать небольшую заморозку, чтобы ты не чувствовал, как я буду зашивать порез. Ладно?
- Ладно. - Я уже ничего не чувствую. С таким же успехом мне можно воткнуть иглу в сердце и просто меня убить.
Он просит, чтобы я подписал какую-то бумагу – разрешение, полагаю. Я её не читаю, так что может только что продал душу Дьяволу, но мне всё равно. Плевать. Если Дьявол и существует, решаю я, глядя на искорёженную машину, то он уже выиграл битву с Богом и лучше уж принадлежать ему.
Я едва ощущаю укол – словно просто задеваю что-то рукой. Опустив взгляд, наблюдаю за парамедиком. Он достаёт нитку с иголкой и, продезинфицировав иглу, начинает зашивать небольшой порез на моём запястье. Такой, наверное, и не нуждается в швах. Но я напряжённо смотрю, как игла проходит сквозь кожу с одной стороны пореза, а потом снова – с другой, стягивая края вместе. Это отвратительно, но смотреть на это не так больно, как на машину Дэна.
- Готово, - говорит парамедик, хлопая меня по плечу. Он по-доброму улыбается, немного робко. - Синяк у тебя на лбу…
- Не от аварии. Уже проходит.
- Хорошо. Где-нибудь болит?
Я отрицательно качаю головой.
- Вот и хорошо, - говорит он, всё ещё улыбаясь. - Ты всё ещё на адреналине. Если завтра будет что-нибудь беспокоить, обязательно проверься.
Я киваю и открываю рот, чтобы его поблагодарить, но мне мешают это сделать радостные возгласы. Мы оба смотрим на Корвет, где команда пожарных поднимает Дэна за плечи и бёдра и несёт к носилкам. Он выглядит мёртвым и бледным – белая, неестественно белая кожа контрастирует с чёрными волосами и пропитанной кровью одеждой. Его тело безвольно обмякло и напоминает движущийся на конвейере мешок с зерном.
- Он умер, - всхлипываю я, даже не осознавая этого, пока парамедик мне не отвечает.
- Он не умер. Видишь, как они работают с ним? Твой приятель ещё жив, не волнуйся.
Я молча наблюдаю за тем, как группа парамедиков почти танцуют вокруг него, организованно и как-то механически. Пристегнуть тут, пристегнуть там, привязать здесь, затем там…
Они катят каталку с привязанным к ней Дэном к другой скорой, загружают его в машину и закрывают двери. Один из парамедиков оборачивается, обводит глазами место аварии и останавливает взгляд на мне. Затем он улыбается и идёт к нам.
Дойдя, он поднимает в руке планшет.
- Могу я записать ваше имя, сэр?
Я киваю, и мне с трудом удаётся его прошептать. Он быстро записывает.
- И вашего друга зовут Денис Садов, правильно?
Денис. Денис. Похоже, но… Нет, его зовут Дэн.
Я всё равно киваю, рассеянно думая о том, откуда они знают его имя. Скорее всего нашли его бумажник или ещё что.
- Вы можете поехать с нами на скорой, если хотите. Это может помочь, - просто говорит парамедик и уходит.
Я встаю и неуверенно следую за ним.
Как только я приближаюсь к скорой, ко мне подходит пожарный, ранее помогавший мне выйти из машины. Он подталкивает меня, чтобы я зашёл за скорую и наклоняется ко мне с конспираторским видом.
- Это твоё? - спрашивает он, осторожно доставая пистолет.
Я моргаю.
- Ну?
- Да, - слабо отвечаю я.
Пожарный вздыхает и протягивает пистолет мне. Я неохотно беру его.
- Сделаю вид, что не видел его. И если кто-то его найдёт, ты тоже сделаешь вид, что я его не видел, хорошо?
- Да, сэр, - киваю я.
- Если бы он был заряжен, то я был бы вынужден об этом доложить, но так как он не заряжен… что ж…
- Да, сэр. И… спасибо.
Пожарный пожимает плечами и улыбается.
- Помогать людям – моя работа, - говорит он и быстрым шагом уходит к пожарной машине.
Я со вздохом засовываю пистолет в карман куртки и взволнованно перевожу взгляд на скорую.
Дэн.
Господи, пусть с ним всё будет хорошо.
ღ
По дороге в больницу мне дали заполнить бланк, чтобы потом прислать счёт. Ставить галку в поле, указывающем, что у меня нет медицинской страховки было почти физически больно. Дэн всё ещё был без сознания, когда его выгрузили из скорой, но выглядел он более живым.
Теперь я торчу в приёмной, сходя с ума от ничего не деланья, после того, как просидел (и немного поспал) тут около двенадцати часов. Сейчас девять утра, и я сижу, нервно листая старые детские журналы. Здесь пять выпусков «Highlights for Children», и четыре из них я уже замусолил, читая и перечитывая раздел с историями в картинках, где вместо существительных в каждом предложении нарисован рисунок, по которому это существительное нужно угадать. Подобное развлечение занимает меня лишь на некоторое время.
(Джимми) со своей (семьёй) ест на (ужин) (хлеб) и (спагетти).
Это действует отупляюще. Вписывая пятьдесят первое слово, я понимаю, что хочу, чтобы что-нибудь, наконец, случилось.
Вздохнув, я поднимаюсь на ноги и бреду через коридоры в больничный Макдональдс. Заказываю себе огроменного XXXL размера Если-Ты-Выпьешь-ЕЕ-То-Нафиг-Помрёшь-От-Инфаркта кока-колу. Ну, или как там они называют эти штуки. Я еле обхватываю протянутый мне бумажный стакан. Почему-то мне кажется, что кофеин чудесным образом окажет на меня противоположный эффект и успокоит нервы.
Только я оттаскиваю бумажный стакан с вредным для здоровья содержимым к столику, как слышу наверное последние слова, которые бы хотел сейчас услышать:
- Вэл, мой мальчик! Давно не виделись! Не ожидал встретить тебя здесь! Твоя мама сказала, что ты не приедешь.
Я ужасающе медленно поднимаю взгляд, останавливая его на измождённом пожилом лице дяди Фредди. Он всё ещё одевается как ковбой, только шляпы не хватает, и выглядит так, словно обгорел на солнце.
- Хей. - Это всё что я могу придумать в ответ.
Фредди рассматривает меня внимательным взглядом, и я опускаю глаза.
- Ты выглядишь не очень-то счастливым, - говорит он и, подойдя, садится напротив меня. - Пришёл увидеться с отцом?
Уставившись на чудовищного размера стакан с кока-колой, я отрицательно качаю головой.
- Я попал в автомобильную аварию несколько часов назад. Мой… друг здесь.
Похоже, у меня плохая карма. Или это благодаря божьему вмешательству Дэн с моим отцом оказались в одной больнице, когда в городе их целая куча.
Фредди поражён моими словами.
- Ты в порядке?
- Да, лишь несколько швов наложили, - отвечаю я, помахав перед собой рукой, в попытке избежать взгляда дяди.
- Значит, ты всё ещё не хочешь навестить отца?
Я медленно мотаю головой и кротко смотрю на него. В его глазах жалость, и он глядит на меня так, словно я бедный, попавший в капкан зверёныш, который вот-вот должен умереть. Он знает, как сильно я ненавижу отца, но, как и все остальные, считает, что я должен его навестить.
- Что ты потеряешь, Вэл, если сходишь к нему? Ты и так уже зол на него, и самое худшее, что может случиться – ты разозлишься ещё больше. Но разве нет никакой надежды на примирение?
Я отрицательно качаю головой.
- Ни малейшей. Я буду ненавидеть этого человека до самой смерти.
- Тогда сделай это ради своей матери, - настаивает Фредди. - Она на грани срыва, а ты ничем не помогаешь. Разве ты не должен ей хоть чем-то помочь?
Я долгое время размышляю, рассеянно потягивая кока-колу. Знаю, что должен – и понял это не только сейчас. Но не хочу. Правда, не хочу.
- Вэл, ты и так уже здесь. Проведай его на несколько минут, - убеждает Фредди. - Если он начнёт злиться на тебя, просто уйди. Это ведь не так сложно, правда?
Нет, это очень сложно. Ты даже понятия не имеешь, Фредди. Но я всё равно уступаю ему. Я сделаю это ради него, а не ради кого-то другого.
- Хорошо.
Фредди гордо улыбается, словно я только что выиграл Олимпийские игры, и мягко хлопает меня по плечу.
- Вот это мой мальчик! Пойдём, я покажу его палату.
ღ
Я вхожу в палату с ощущением, будто кто-то включил свет после того, как я несколько часов просидел в темноте. Огромное окно на восточной стене впускает в комнату слепящий свет пустынного солнца, который, отражаясь от белых стен и мебели, безжалостно режет глаза. Я даже зажмуриваюсь на секунду.
Когда первые мгновения ослепления проходят, я фокусирую взгляд на изнурённом лице отца, уставившегося на меня в полном шоке. На лице матери, сидящей в стороне, почти такое же выражение.
- Смотрите, кого я нашёл! - восклицает Фредди, хлопнув меня по плечу. Затем улыбка сходит с его лица, и он переводит взгляд с меня на отца. - Что ж, я думаю, нам с твоей мамой стоит выйти. - Он поворачивается к моей матери - Ты говорила, что хочешь есть? Почему бы нам не перекусить?
Мама молча кивает и встаёт, чтобы присоединиться к нему. Я смотрю на Фредди красноречивым взглядом, говорящим: «Ты оставляешь меня тут с ним одного?» Дядя его игнорирует.
- Идём, - говорит он, беря маму за руку и выводя её из палаты.
Я наблюдаю за ними, пока дверь не закрывается, затем оборачиваюсь к отцу. По его виду можно сказать, что ему так же неловко, как и мне. Мы с ним несколько лет не общались.
Воцаряется долгое молчание, которое прерывается нервным смехом отца.
- Ты так вырос, Вэл, - говорит он.
Я моргаю. Такие вещи говорят друг другу дальние родственники на Рождество.
- Неужели? - лениво отвечаю я.
Я не видел его с восемнадцати лет. Хочется надеяться, что за это время я немного повзрослел.
- Да. Стал более мужественным.
Только физически, - думаю я.
Повисает ещё одно молчание, и снова его прерывает отец.
- Послушай, Вэл, прости меня. За всё, - говорит он, смотря в потолок, чтобы избежать моего взгляда. - Я знаю, что не смог дать тебе прекрасного детства… Но у тебя же всё сейчас хорошо, правда? Ты теперь счастлив?
Никогда не видел его таким расчувствовавшимся.
- Что, теперь ты просишь прощения? - восклицаю я, прожигая его взглядом, хотя он всё ещё не смотрит на меня. - Только теперь, умирая, после восемнадцати лет тирании – двадцати одного года моих страданий – ты считаешь, что достаточно просто попросить прощения?
Лицо отца искажает боль.
- Я знаю, почему ты злишься – чёрт, да я бы тоже злился, – но сейчас я говорю правду. Я всегда чувствовал себя виноватым за некоторые поступки по отношению к тебе.
- Ты чувствовал себя виноватым только когда был трезвым. Как сейчас. И тебя мучает совесть только потому, что тебе какое-то время не давали пить, разве не так?
Отец смотрит на меня, и в его глазах отражается невыносимая боль – и физическая и душевная. Наверное, он полагал, что я более податлив, что я просто возьму и прощу его, чтобы он мог умереть со спокойной душой. Но это только говорит о том, что он совсем меня не знает.
- Я люблю тебя. - Никогда раньше отец не говорил мне этих слов.
- Нет, не любишь. Тебя тешит мысль, что у тебя есть сын, но ты не любишь меня.
- Я правда люблю тебя, Вэл. - Его взгляд меняется – теперь он умоляет о понимании и признании. Теперь он знает, как себя чувствовал я.
- Ничего не поделаешь, я тебя не люблю.
И теперь он знает, каково это – когда тебя отвергают, каково это – просить и умолять о любви, а в ответ быть равнодушно отвергнутым.
… Я не люблю тебя… Такое чувство, будто я это уже недавно говорил…
- Вэл, я знаю, ты разочаровался во мне как в отце, и имеешь на это полное право. Но знай, что я не разочаровался в тебе. Я горжусь тобой.
- Это только потому, что ты почти не обращал на меня внимания, - кисло говорю я, подвигаясь к двери.
- О чём ты? - спрашивает он.
Я молчу. Вот оно – время пришло. Я могу сказать ему это сейчас, сделать его несчастным. Мои слова разрушат все его надежды на тихую, спокойную и счастливую смерть. Я отомщу, наконец, за всё, что он со мной сделал, заставлю его страдать так же, как он заставил страдать меня, и осознать что все его старания прошли в пустую. Я могу сказать ему, что он, весь из себя такой мужественный, вырастил сына-педика.
- О том, что все мои подростковые годы ты совершенно не видел того, чем я занимался, а если бы знал об этом, то был бы очень во мне разочарован.
- Тогда расскажи мне, - требует отец, выглядя донельзя заинтересованным.
Глупый осёл, теперь ему хочется посплетничать.
- Гарантирую, что не разочаруюсь в тебе. Ты не можешь сделать ничего такого, что бы вызвало у меня такое чувство.
Я решаю, что стоит его просветить – лишить его веры в меня. Слова произнести намного легче, чем я думал.
- Я гей, отец. Мне со средней школы нравятся мальчики.
Наступает долгое, долгое молчание. На лице отца отражается удивление с оттенком ужаса.
Правильно. Пусть тебе станет противно, потому что именно ты это сделал со мной. Восемнадцать лет дисфункции и вот во что я превратился – в озлобленного маленького гея, который сделает всё что угодно, чтобы заставить отца страдать.
- Ты мог обманывать меня, - говорит он, наконец, и в его голосе слышится неприязнь, которую я так хорошо помню. - А как насчёт этой цыпочки – Синди, так её звали?
- Да, неплохо я обвёл всех вокруг пальца, правда? - победно улыбаюсь я. Попался, папочка. Теперь ты снова тот же ублюдок, которого я помню, подонок, которого я с годами возненавидел.
- Я думал, ты любил Синди, - замечает он, неприязни в его голове больше нет.
Моя улыбка гаснет.
- Я никогда не любил Синди, - отвечаю я, скрестив на груди руки. - Я никогда никого не любил. Я не могу никого любить – как и ты.
Отец хмурится и, кажется, замыкается в себе. Должно быть, я задел его за живое.
- Ты же сказал, что ты гей.
- Да. И что?
- Как ты можешь быть геем, если никого не любишь? Ты же тогда должен всех одинаково ненавидеть.
- Ты можешь трахать кого-то, не любя его при этом. - Мои мысли возвращаются к Дэну, но я тут же отгоняю их.
- Я…
Я снова улыбаюсь – только в этот раз это больше усмешка.
- Видишь? Ты разочаровался во мне.
Глаза отца расширяются.
- Нет! Я не разочарован в тебе. Просто…просто я разочарован в себе.
- Из-за того, что вырастил сына, в котором разочаровался, - заканчиваю я за него.
- Нет. Я просто… удивлён. Я даже и подумать не мог.
- Потому что не обращал на меня внимания.
- Ты прав, - неожиданно соглашается он, и моя улыбка тает. - Ты абсолютно прав. И именно поэтому я прошу у тебя прощения. Я сожалею об этом, правда. Все злятся на тебя за то, что ты ненавидишь меня, все, кроме меня. Они не понимаю того, что я сделал с тобой, они думают, что ты неблагодарный сопляк. Но я-то знаю, что неправ. И прошу прощения. Ты имеешь полное право ненавидеть меня.
Я молчу, ругаясь про себя за то, что глаза жгут слёзы. Не знаю, что вызвало их.
- Тогда я продолжу пользоваться этим правом, - выдавливаю я и делаю шаг к двери.
Отец печально улыбается.
- Продолжишь, - говорит он, уставившись в пол.
Я отворачиваюсь и берусь за ручку двери, собираясь уходить, но он меня останавливает.
- Но в одном ты не прав. Не знаю насчёт тебя, но я могу любить. И я всегда любил тебя, Вэл. Просто у меня не получалось этого показать.
Я стою у двери, пытаясь придумать, что сказать в ответ, но когда в голову ничего не приходит, передёргиваю плечами, показывая, что все слова бесполезны, и выхожу. Дяди и мамы нигде не видно, и я безпрепятственно возвращаюсь в приёмную рядом с реанимацией. Лениво беру журнал и листаю страницы до истории с картинками.
Вся (семья) сидит за (столом) за (ужином). Даже (собака) терпеливо ждёт у (двери). (Джимми) любит (ужин), потому что в это (время) его (семья) всегда собирается вместе.
Ты бродишь где-то глубоко в моей душе,
Сметаешь пыль воспоминаний и надежды.
И в бледно-жёлтом очертании из папье-маше
Хранишь и прячешь ото всех свой образ нежный…
Я не могу тебя коснуться, всякий раз,
Когда тянусь к тебе, мой сон внезапно тает.
Я написал тебе письмо, там пара фраз,
Но ожидание ответа так пугает…
Ты бродишь где-то глубоко, и свет дневной
В ту темноту, пожалуй, вряд ли проникает…
Я рад, что ты живёшь во мне, что ты – со мной,
Я слышу, как в груди твой голос не смолкает.
В приёмную, уткнувшись взглядом в планшет в руках, входит медсестра в розовой униформе и огромных круглых библиотекарских очках. Почти все ожидающие с надеждой вскидывают на неё глаза – я тоже, правда ни на что особо не рассчитывая. После целого дня торчания здесь я практически привык к мысли, что это Ад и я тут застрял навечно. Это как когда по улице проезжает передвижной цирк – все провожают его взглядом, и я тоже, просто из любопытства.
- Тут есть Вэл? - спрашивает медсестра, и её глаза за толстыми стёклами внимательно обводят всех столпившихся.
Я оглядываюсь, думая, что может быть тут есть ещё один Вэл. Зачем им меня вызывать? Это же Ад. Но когда никто не двигается с места, я встаю.
- Да, - отзываюсь я, и её тёмные глаза останавливаются на мне.
Я подхожу к ней.
- Один пациент хочет вас видеть, - говорит она, и сначала мне приходит в голову, что меня снова зовёт отец. Но нет – он же не в реанимации. - Идёмте со мной, пожалуйста. - Она направляется по коридору, и я следую за ней, заглядывая в палаты, мимо которых прохожу. Это обычные больничные боксы, сильно смахивающие на денники, разделённые тремя стенами с каждой стороны и шторкой спереди – тут вместо кроватей каталки и минимум оборудования. Никакого сравнения с роскошной палатой отца.
Мы уже почти в конце коридора, и медсестра показывает вперёд.
- Номер восемь, в конце, - говорит она и, резко развернувшись, уходит.
Я без толку киваю, иду дальше и, отодвинув шторку, рядом с прибитой на стене большой металлической цифрой «восемь», захожу в палату.
Как только глаза привыкают к темноте, я вижу приветствующую меня руку в красном гипсе.
- Вэл! Смотри! У меня гипс! Никогда кости не ломал!
Я ловлю руку Дэна, и удерживая, недоверчиво ему улыбаюсь.
- Хей, Дэн, - мягко говорю я. - Они тебе вкололи что-то?
- Ну да, - отвечает он и хихикает, как школьница.
Я вопросительно поднимаю бровь, но Дэн игнорирует это и продолжает:
- Ты распишешься на моём гипсе, Вэл? Я насобираю кучу подписей. Каждого встречного на работе и в универе буду просить, чтобы они расписались, и весь гипс себе разукрашу. Вот тогда я буду настоящим спортсменом, как всегда мечтал.
- Ты хотел быть спортсменом?
- Конечно!
- Да им же не так уж трудно быть.
- Это если ты не гей.
Я смеюсь, отпускаю его руку и придвигаюсь к кровати. Он лежит, опираясь на несколько подушек и улыбается как-то глупо, особенно если учитывать в какой ситуации оказался. Я рассматриваю его лицо – синяк у него ещё хуже, чем был у меня. Левый глаз весь чёрный и заплыл так, что веко не открывается. На голове повязка, конец которой свисает у левого уха. Я протягиваю руку и слегка касаюсь её пальцами.
- Они испоганили мою причёску, - говорит Дэн, наблюдая за моей рукой. Улыбка сошла с его губ. - У меня под бинтом на левом виске порез, и они сбрили вокруг него волосы.
Видимо, его это очень расстраивает. Я улыбаюсь ему снисходительно и насмешливо.
- Не разводи нюни. Когда тебя выпишут, я сделаю тебе «ирокез».
- «Ирокез», - угрюмо бубнит он.
Я внимательно разглядываю его. Выглядит он ужасно. Фингал просто жуткий, и Дэн стал некрасивым. Интересно, он так же думал, когда у меня был синяк под глазом после полёта из его машины.
Но несмотря на это он всё равно выглядит лучше – живым, по крайней мере.
- С тобой же всё будет хорошо, да? - спрашиваю я, скользя рукой вниз по его шее и с чувством смотря в его правый глаз.
- А мы волнуемся? - ухмыляясь, отвечает он вопросом на вопрос.
- Может быть.
И я вдруг начинаю вспоминать всё, что было сказано за последние двадцать четыре часа: всё, что Дэн сказал мне в машине, всё, что я сказал отцу и что он мне ответил… Я сказал отцу, что не могу никого любить, и говорил это серьёзно. Я сказал Дэну, что не люблю его. А Дэн сказал, что любит. Отец сказал то же самое…
Три года я безжалостно избегал с ним встреч, и вот, наконец, пришёл к нему. Наконец, поговорил с ним. Благодаря этому, то самое чувство… чувство, что я неудачник, прошло.
- А ты? Ты поранился? - спрашивает Дэн, вырывая меня из моих мыслей.
Я киваю.
- Мне зашили рану. Ерунда.
Дэн хмыкает.
- Везучий ублюдок. - Он некоторое время молчит и задумчиво блуждает взглядом (а точнее, одним глазом) по потолку, затем снова смотрит на меня. - Ты видел мою машину? Как сильно ей досталось?
Я качаю головой.
- И не спрашивай даже. Она в плохом состоянии.
- Насколько плохом?
- Не подлежит ремонту. Её невозможно узнать. Тебе придётся купить новую.
Дэн стонет и отворачивает от меня голову.
- Эй. Ты сам спросил.
- Да уж.
Я вздыхаю.
- Дэн, это было ужасно. Я думал… думал, ты умер.
Не могу поверить, что только что это сказал. Дэн снова поворачивается ко мне, выражение на его лице невозможно прочитать.
- Правда?
- Угу.
- Ну и зря так думал, - говорит он, взмахнув рукой. - Я из тех отвратительных людей, которые из вредности будут жить вечно, лишь бы всем досадить.
- Это не правда.
- Да точно тебе говорю. Все меня ненавидят, так что хрена с два я помру.
Я смеюсь, несмотря на совсем не забавное положение дел.
- Да никто тебя не ненавидит. Вот кто тебя может ненавидеть?
Дэн резко вскидывает на меня глаза.
- Ты, например. Ты сам мне так сказал.
- Что? Я не говорил такого! Я сказал… - я сказал, что не люблю его, но не испытываю желания это повторять.
Дэн победно урчит, и я неверяще смотрю на него.
- Не думал, что у тебя такая низкая самооценка, - тихо говорю я, скрестив на груди руки.
- Это не так, - отвечает он, посерьёзнев. - Просто… у меня в последнее время что-то ничего не клеится. После того как… как ты вышвырнул меня из дома, я сильно поскандалил с Сэмом.
- И поэтому ты в отчаянии ворвался в мою квартиру, размахивая пистолетом?
- Сам виноват, что никогда не запираешь дверь. Но я не собирался причинять тебе вред. Я просто… ну… не знаю, о чём я думал, но ничего плохого бы я тебе не сделал, клянусь.
- Я знаю. Пистолет даже не был заряжен, да? - усмехаюсь я, вспоминая слова пожарного.
- Да, - немного смущённо отвечает Дэн. - И я не снял его с предохранителя.
Я этого не заметил.
- Боже, Дэн, ты такой идиот!
- Эй! Ты сам не лучше меня!
- Уху.
- Вэл, - Дэн хватает меня здоровой рукой за рукав. - Когда меня выпишут… - он моргает и, замолчав, судорожно вздыхает. - Я думаю, что может быть, будет лучше, если мы… больше не будем встречаться… совсем…
Меня опять опутывает нервный страх, напоминая о своём ужасном существовании. Для чего я молился о том, чтобы с Дэном всё было хорошо, а? Чтобы он меня бросил? Он меня ещё ни разу не отвергал.
Теперь я знаю, что это такое. Нам всем знакомо это чувство, разве нет?
На самом деле я доставляю больше проблем, чем стою того. В конце концов я просто замена. Но я никогда не любил Дэна. Да он мне даже не особо нравился. Это была всего лишь интрижка, и мне плевать на то, что если бы он мог, то выбрал бы Сэма, а не меня.
Поэтому я не понимаю, почему сейчас чувствую себя так.
- Дэн… когда я с тобой порвал, я был очень расстроен. Это было… я не знаю. Я не серьёзно это говорил.
- Но ты был серьёзен, говоря, что не любишь меня.
Ну почему он так зациклился на этом? Я не понимаю.
- Да ладно тебе, Дэн! Ты дал мне сколько? Меньше часа на то, чтобы прийти в себя. Чего ты такой нетерпеливый? - восклицаю я, слегка треснув его по здоровой руке. На его лице написано удивление. - Даже Синди дала мне на это неделю или около того! А ты и часа не мог подождать! Разумеется, я сказал, что не люблю тебя. И в этот момент говорил это на полном серьёзе, потому что, мать твою, я был зол на тебя!
Он молча смотрит на меня, моргая ресницами.
- Так что ты хочешь сказать? Что любишь меня?
У меня вырывается стон досады.
- Я не знаю. Мы не могли бы обсудить это позже? - Внезапно я осознаю, что нас отделяет от других пациентов только какая-то жалкая шторка.
Дэн пожимает плечами и изгибает брови.
- Хорошо… Но полагаю, сегодня меня выпишут, так что подумай об этом, ладно? Потому что я не хочу быть с тобой, если моя любовь безответна. Спасибо, но мне этого не надо. С тобой или всё или ничего, красавчик.
- Как знаешь, - бормочу я, поворачиваясь, чтобы уйти. Но не могу сдержаться и добавляю: - Милашка.
ღ
Дэн был прав. Они выписали его в этот же день. Ещё и часа не прошло, как я вернулся к себе домой, а он уже звонит, чтобы я за ним приехал.
- Хоть мне и ненавистна мысль, что кто-то увидит меня в этой жуткой хрени, на которой ты ездишь, - говорит он мне в трубку, - но полагаю, всё же это лучше, чем идти пешком. Так что приезжай за мной побыстрее, окей?
- Ваше желание для меня закон, Хозяин, - кисло отвечаю я, пытаясь скрыть смех.
Я без промедления прыгаю в свой пикап и практически мчусь к нему в больницу (хотя, конечно, я мчусь далеко не так быстро, как Дэн).
Пока я еду к нему, становится понятно, что собирается дождь. Я даже не заметил туч – довольно сильный контраст с тем мгновением, когда меня ослепило солнце в палате отца.
Дождь идёт, просто льёт…
Припарковываясь у тротуара, я вижу ждущего меня на улице Дэна, всё ещё одетого в больничную пижаму и держащего под правой рукой свёрнутую одежду. Он снова машет мне загипсованной рукой, а потом подбегает и распахивает дверцу.
- Привет, красавчик, - говорит он, залезая в машину. - Посмотри, по-моему, придётся её выкинуть. - Он протягивает мне белую футболку, в который был во время аварии. Теперь она вся в отвратительных красно-розовых разводах. - Они не смогли отстирать кровь. А с другой стороны, может быть, будет прикольно расхаживать в окровавленной футболке. Хе.
- Давай ты её выкинешь? - предлагаю я, выруливая на дорогу. Дэн усмехается. - К тебе домой или ко мне?
- К тебе, конечно, если предлагаешь. Думаю, мне не стоит встречаться с Сэмом какое-то время.
- Что? Так ты хочешь с ночёвкой? - спрашиваю я с притворной досадой. - Кажется, ты злоупотребляешь моим гостеприимством.
Дэн цокает языком.
- Я буду тебе готовить. Тогда ты не помрёшь от того, что всё время ешь только рамен и остатки пиццы. Считай, это будет моей оплатой за проживание.
- Что-то я прекрасно выживал и без тебя.
- Да, но после того, как ты попробовал меня, назад дороги нет, - ухмыляется он и снова смеётся.
- Это было так глупо, что мне придётся тебя убить.
- Ты не сможешь этого сделать, если не позволишь остаться у тебя на ночь, потому что помрёшь без меня первым.
Я награждаю его раздражённым взглядом, а потом расплываюсь в улыбке.
- Окей, окей, ты меня загнал в угол.
- А то! - Он с лёгкой улыбкой расслабленно откидывается на спинку сидения. - Эй, давай по дороге купим сигарет, хорошо? Я не курил уже… Боже… да с самой аварии!
Он радостно смеётся, а потом затихает, приглядываясь к небу за окном.
- Надеюсь, пойдёт дождь, - говорит он, в его голосе слышна какая-то печальная тоска, словно он хочет этого больше всего на свете, но знает, что этого не случится.
ღ
Мне удаётся откопать в недрах ящиков под раковиной электробритву. Даже не спрашивайте, зачем она мне – никогда не брил голову, а для лица использую одноразовые бритвы. Но по какой-то необъяснимой причине у меня есть электрическая. Зная меня, это вообще может быть машинка для стрижки лошадей. Но это ничего, потому что стричь я буду Дэна, а не себя.
Ещё я достаю из прикроватной тумбочки пару резинок для волос – эти штуки не настолько невероятны в моём доме, так как я могу собрать свои волосы в жалкий короткий девчачий хвостик (имейте в виду, я этого ни разу не делал), а ещё потому, что в школе они всегда у меня были достаточно длинные.
Я начинаю подготавливать ванную: застилаю пол полиэтиленом и кладу бритву с резинками на полку у раковины. Потом немного прибираюсь – выкидываю в мусорку пустые тюбики из-под пасты и старую тушь.
Дэн снял больничную пижаму (слава Богу!), но снова напялил на себя запятнанные кровью джинсы, потому что выше меня и моя одежда ему не подходит. Футболку он не надел. Размотав бинт, он открыл жуткие бесцветные швы, на фоне которых чёрный заплывший глаз на той же стороне лица казался не таким уж и чудовищным. Дэн прав – они на самом деле выбрили волосы вокруг пореза, и выглядит это ужасно, словно он страдает каким-то новым типом облысения, и волосы просто выпали целым клоком.
Забавно. Когда я смотрю на правую сторону его лица, его профиль идеален. Это левая сторона такая отвратная. В общем, ничего удивительного.
- Окей, садись на пол, а я сяду позади тебя, - объясняю я ему, указывая на полиэтилен.
Дэн с неохотой опускается на пол.
- Нравится со спины нападать, да? - бормочет он, но я его игнорирую.
- Ты хочешь «ирокез»? - спрашиваю я.
Он вздыхает и мотает головой.
- Не горю желанием.
- Ладно. Хочешь, чтобы я оставил всё как есть?
Теперь он рычит.
- Хорошо. Но только сделай нормальный, не надо меня выстригать под петуха.
- Уху, - отвечаю я немного уклончиво.
Дэн сердито смотрит на меня. Я залезаю к нему на колени и делаю два пробора по бокам его головы, оставляя в середине полоску волос такой ширины, которая могла бы ему понравиться. Затем прихватываю волосы по центру резинкой, отодвигаюсь и смотрю на него, смеясь.
- Что?
- Ты выглядишь, как мексиканский самурай, только что проигравший в барной потасовке.
Дэн рычит.
- Угу, а ты выглядишь, как скейтер, так что заткнись.
Я смеюсь и снисходительно треплю его по голове. Затем встаю, беру ножницы и бритву и сажусь позади него на закрытый унитаз.
Я принимаюсь состригать длинные пряди ножницами, чтобы подготовить волосы для бритья. Дэн при этом поскуливает, как щенок, которого пнули.
- Да что с тобой такое? - спрашиваю я спустя несколько секунд такого поскуливания. - «Ирокез» классная стрижка.
- Она отстойная.
- Парни с «ирокезом» очень сексуальные.
- Я уже сексуальный.
- Будешь ещё сексуальней.
- Я люблю свои волосы.
- Они всё равно у тебя слишком длинные.
- Ты же должен понимать, что это самый драматичный момент в моей жизни! - восклицает он.
- Первый шаг к исцелению – принятие.
- Но мои красивые волосы…
- Заткнись, - со смехом говорю я, отрезая пучок волос на загривке. - Если хочешь, я тебя подстригу клоками.
- Нет!
- Тогда не ной. Твои волосы будут такими же красивыми, как и раньше, просто их будет не так много.
Я решаю, что срезал уже достаточно коротко и тянусь за бритвой. Дэн стонет, когда слышит, как я её включаю, а потом наши уши услаждает только гипнотическое жужжание бритвы. Я провожу ей по его голове, наблюдая, как она срезает бесконечное количество коротких волосков. Наверное, по моему виду можно подумать, что я полностью поглощён процессом, но это не так. Я просто смотрю, как бритва скользит по его голове, направляя её так, чтобы она не срезала волосы, которые он хочет оставить. После, как мне кажется, всего лишь нескольких минут, я выключаю бритву, и Дэн почти со страхом поднимает руку, чтобы коснуться головы.
Он снова поскуливает, скользя пальцами по короткому ёжику.
- Заткнись, - говорю я, снимая резинку с его волос.
Я смотрю, как пряди практически рассыпаются вокруг его головы, а затем обхожу его и сажусь перед ним на колени, чтобы полюбоваться своей работой.
По-моему, не так уж и плохо. «Ирокез» немного низковат, но ему идёт, это точно. Дэн больше не выглядит таким невероятно женоподобным, но в то же время стрижка подчёркивает изящество его скул. Единственное что отвлекает от новой стрижки – это чертовски уродливый заплывший глаз (ну или наоборот), но синяк довольно скоро пройдёт.
Я только через несколько секунд замечаю, что Дэн смотрит на меня, и в его глазах – глазу – ожидание и надежда, и когда, наконец, замечаю, то смеюсь и снова треплю его по волосам.
- Перестань так волноваться. Ты здорово выглядишь.
Его лицо просветляется немного, и я не могу не добавить:
- Если не считать твой глаз. Он всё такой же отвратно-уродливый.
- Заткнись, - теперь уже затыкает мне рот он и отталкивает меня, чтобы встать. Дэн бросается к раковине и вглядывается в зеркало – я терпеливо жду приговора. Наконец, он поворачивается ко мне и широко улыбается. - Ладно, ты прав. Если не считать глаза, то я довольно сексуален с такой стрижкой, да?
- Конечно. Как скажешь, - бормочу я и принимаюсь за уборку. Хватаю концы полиэтилена и начинаю аккуратно складывать их вместе, чтобы ни один волосок не выпал, но неосторожно роняю их, когда Дэн обхватывает меня сзади за талию и поднимает на ноги.
- Когда тебе нужно возвращаться на работу? - шепчет он в моё ухо, и я не могу сдержать дрожи.
- Эм. Когда у меня закончатся деньги?
Он молчит, и его руки сжимаются на моей талии.
- Как это? - удивлённо спрашивает он, и я вздыхаю.
- Я... эм… бросил её…
- О, - коротко реагирует он и выпускает меня из рук. Затем: - Это для тебя обычное дело?
- Что именно? - спрашиваю я, разворачиваясь к нему лицом.
- Не держаться долго на одной работе.
- Эй, это нечестно! - восклицаю я. - За всё время, что мы знакомы, я сменил только две работы!
- Да, и ты бросил и ту и другую! - Его губы изгибаются в какой-то странной, раздражённой улыбке. - И вообще, как долго мы знакомы? Не так много времени. Две работы – это не мало.
Уперев руки в бока, я прожигаю его взглядом, и наверное, дуюсь, хотя и ненамеренно.
- Да ладно тебе. Я работал в продуктовом магазине. В таких магазинах маленькие зарплаты, ты в курсе? А до этого в компьютерном. Тоже не намного лучше. Но откуда тебе об этом знать, когда у тебя хорошая работа.
- Теперь хорошая. Но до этого я четыре года работал в закусочной Фрэнки.
Я усмехаюсь
- В закусочной Фрэнки? - недоверчиво спрашиваю я. - Слушай, а как там называется место, где ты работаешь сейчас?
Дэн скрещивает руки на груди и сужает глаза – глаз, простите. Видно, что ему не особо хочется отвечать. Чувствует подвох.
- «Автозапчасти Боба и Джо».
- Боже, - я пытаюсь подавить улыбку. - Ты работаешь в таких местах, что создаётся впечатление, будто мы живём в Хиксвилле или где ещё. Следующее как будет называться? У Робби, Дэйва и Фреди? У Арни и Джеффа?
- Ты уклоняешься от темы, Вэл. Смысл не в этом, - предупреждает Дэн, на его лице нет и тени улыбки.
Я выпячиваю вперёд подбородок.
- А в чём?
Он вдруг моргает и, кажется, теряется. Я смеюсь.
- Видишь, ты сам не знаешь, в чём смысл!
- В том, что ты бросаешь работу за работой! - восклицает он, но на его лице появляется улыбка.
- А тебе-то что?
- Ты же оканчиваешь университет в этом году?
- Да. И что?
- Какая у тебя специализация?
- Экономика.
- Получается, что скоро ты устроишься на хорошую работу, так ведь? - говорит он. - И будешь продолжать каждый месяц менять работу в разных розничных магазинах?
Я поднимаю брови, обвиняющее глядя на него.
- Собираешься прочитать мне лекцию на тему жизненных целей, Дэн? Если уж в меня это не смог вбить папашка, то очень сомневаюсь, что на меня подействуют твои слова.
Теперь уже Дэн выгибает брови.
- Отец тебя бил? - с сомнением спрашивает он.
Я тяжко вздыхаю.
- Это было фигуральное выражение, кретин.
- Эй, я не очень-то люблю, когда меня обзывают, - заявляет он с притворной серьёзностью, и я смеюсь, хотя и немного натянуто.
- Ты, идиотина.
- А что я такого сказал?
- Дэн, ты осознаёшь вообще, что мы стоим здесь, в крохотной ванной, пререкаясь по поводу моих планов на будущее, словно маленькие дети? И я всё ещё не вижу смысла в этом разговоре.
Дэн погружается в молчание, и на его лице появляется задумчивое выражение – необычное для него явление, скажу я вам. Я начинаю придумывать мелкие пустячные оскорбления, чтобы его пошпынять, но мои планы разрушает его крик.
- Я знаю!
- Что знаешь?
- Я знаю, в чём смысл нашего разговора, - гордо сообщает Дэн. Он замолкает, словно ожидая, что я его за это похвалю. Не дождавшись от меня этого, он продолжает: - Я спросил тебя, когда тебе нужно возвращаться на работу, помнишь? Ну, ты же знаешь, скоро День Благодарения…
- Ну да, - подтверждаю я.
- Я звонил сегодня боссу, пока ждал тебя и твой медлительный старый драндулет, и он сказал, что я до понедельника могу не выходить на работу. Мне даже больничный оплатят.
- Это здорово.
Дэн хмурится, а затем так неожиданно вцепляется в мои плечи, что я рефлекторно отпрыгиваю от него.
- Поехали в Мексику. - Он говорит это таким непреклонным тоном, что его слова очень похожи на приказ. И смотрит мне при этом прямо в глаза.
Я отвечаю ему сердитым взглядом. Но в глубине души я неимоверно удивлён.
Точно. Мексика.
- Не могу поверить, что ты всё ещё хочешь, чтобы я поехал с тобой, - слабо говорю я несколько мгновений спустя.
- А почему я не должен этого хотеть?
- Потому что… я не знаю… Ну вот смотри. Сначала я говорю, что больше не хочу тебя видеть. Затем ты приходишь и угрожаешь мне пистолетом. Потом говоришь, что тоже не хочешь меня больше видеть. А после этого мы с тобой собачимся из-за всякой ерунды. Не знаю, с чего бы тебе продолжать хотеть, чтобы я с тобой поехал, - язвительно перечисляю я.
Дэн передёргивает плечами и отводит взгляд.
- Ты не хочешь ехать? - тихо, с болью в голосе, спрашивает он.
Я вздыхаю.
- Я этого не говорил.
- Так ты хочешь поехать?
Я снова вздыхаю и непонимающе качаю головой.
- Что случилось с твоим «Я не хочу быть с тобой, если моя любовь безответна», а? Разве ты не говорил мне этого всего какую-то пару часов назад?
Он опять передёргивает плечами.
- Может быть. Но я всё равно не хочу ехать в Мексику один.
- Езжай с Сэмом. У него же есть машина?
- Я хочу поехать с тобой!
- Почему? - восклицаю я, раздражённо проводя рукой по волосам.
Дэн молчит и просто смотрит на меня. Я бы сказал, что он вглядывается в мои глаза, но нет, он просто… просто смотрит.
- Дэн, - жалобно говорю я и опускаю глаза в пол, чтобы избежать его взгляда. - Посмотри на нас. Как ты сам сказал, мы знаем друг друга всего ничего, а уже ссоримся. Что тогда будет через несколько месяцев, а? У нас ничего не получится. Сейчас-то не получается.
- Для кого-то, кто не строит планов на будущее, ты слишком много думаешь, - отзывается он.
Краем глаза я вижу, как он начинает выводить ногой круги на полу.
- Почему бы тебе просто не забыть обо всём на секунду? И переживать, только когда это уже случится?
- Когда что случится?
- Да что угодно.
Мы оба молчим. Он поднимает руку, намериваясь провести ей по волосам, и явно расстраивается, когда пальцы касаются лишь короткого ёжика на бритой голове. Он довольствуется тем, что начинает накручивать на палец прядь своего «ирокеза».
- Разве ты не гей? - спрашивает он, уставившись на меня почти вызывающе.
- Что?
- Разве ты не гей? Тебе же нравятся парни?
Я хмурюсь.
- А ты как думаешь?
- Я не знаю. Поэтому и спрашиваю.
Я злобно пялюсь на него, пытаясь понять, в какую игру он играет, но в голову ничего не приходит. Это меня пугает, особенно из-за того, что Дэн выглядит таким серьёзным.
- Мне казалось, совсем недавно ты был уверен в ответе.
- Не могу не заметить, что ты избегаешь ответа на вопрос, - говорит он, наклонив голову на бок, его взгляд всё такой же напряжённый.
Я сглатываю.
- Я Би.
- Ну вот только не надо этого дерьма. - Он ещё больше прищуривается, отчего я тоже сужаю глаза.
- Люди могут быть Би.
- Не ты.
- Если ты такой умный и уже знаешь ответ на свой вопрос, то зачем тогда спрашиваешь?
- Я хочу услышать его от тебя.
- Зачем?
- Просто ответь.
Мои губы изгибаются в зловредной, но в какой-то степени и самоуничижительной усмешке. Пошёл он со своими дурацкими играми.
- Я натурал, - говорю я.
Он смотрит на меня добрых десять секунд, прежде чем разразиться – и довольно неожиданно – хохотом. И снисходительно похлопав меня по плечу выходит из ванной не сказав больше ни слова.
Я некоторое время стою, не зная, что делать, а потом принимаю решение и, хмурясь, выхожу вслед за ним. Я нахожу его сидящим на моей кровати, в запятнанной кровью футболке, с довольным видом завязывающим шнурки на ботинках.
- Ты куда? - нерешительно спрашиваю я.
- Мне нужно съездить домой, - отвечает он. - Вещи собрать.
- Что?
- Что?
Я моргаю и неловко переступаю с ноги на ногу.
- Зачем?
- Я не могу ехать в Мексику совсем без ничего, - он говорит это так, словно это самая очевидная вещь на свете.
Я снова моргаю.
- Что?
- Что.
- Дэн! - восклицаю я уже готовый сорваться на крик.
Он улыбается и, подойдя ко мне, обвивает мои плечи рукой и наполовину ведёт, наполовину тащит к двери.
- Идём, нам лучше поторопиться. Завтра утром выезжаем.
Я резко торможу и вырываюсь из его рук.
- Нет. Ты не можешь решать такие вещи за других.
- Почему это? - спокойно спрашивает он. - Сам за себя ты, видимо, никаких решений принять не можешь. Так что я оказываю тебе услугу.
- Ничего подобного.
- Топай, топай, Вэл! - поёт Дэн, снова обхватывая меня за плечи и дёргая в сторону двери. Чтобы не упасть я вцепляюсь в его футболку – мерзкую, запятнанную кровью футболку. - У нас не так много времени на сборы.
- Дэн! - кричу я, пытаясь высвободиться.
Он на секунду застывает, а затем по его лицу расползается зловещая ухмылочка. Через мгновение я уже пригвождён к стене с его языком в моем рту и пульсирующим ощущением в шее – полагаю, следствием того, что меня шмякнули об стену. Я толкаю Дэна в плечи, и он отстраняется, но только слегка, всё ещё ухмыляясь.
- Знаешь, - хрипло говорит он, улыбка чувствуется даже в его голосе. - Я ведь могу привыкнуть к этой наркотической дури.
- Что? - выдыхаю я, сильнее толкая его в плечи, но он практически распластывается на мне. - Ты обдолбан?
- Ага, - задумчиво протягивает он. - Но наркотик уже выветривается. Мне не так-то много вкололи.
- О Боже, - вырывается у меня, и он смеётся.
- Теперь ты понимаешь, что я не могу сесть за руль? Ты должен меня отвезти.
Мне хочется скинуть его с себя, треснуть хорошенько, свалить на пол и потоптаться на нём, но вместо этого я смеюсь. Не спрашивайте, почему – я не знаю. Просто смеюсь, и всё.
- Видишь, милашка, - шепчет он, упираясь своим лбом в мой так, что наши носы соприкасаются. Его здоровая рука скользит с моего плеча на шею и начинает массировать её в том месте, которым я приложился об стену, словно Дэн инстинктивно чувствует, где у меня болит. - Тебе со мной весело.
- Уху. Ладно. Как скажешь, красавчик,- тихо говорю я, прижимая его к себе.
По улочкам ночным бреду в зелёном фраке
И напеваю вслух «Романс о фонарях».
И в этой темноте, совсем не как бродяга,
Платочком протираю набойки на туфлях.
Так хорошо, когда Влтава ловит звёзды
И, улыбаясь мне, течёт вокруг домов!..
Собор издалека на фоне неба – грозный,
Но исчезает страх через пятьсот шагов,
Когда идёшь вперёд по дивной старой Праге
И в сердце – то веселье, а то опять тоска.
По улочкам ночным бреду в зелёном фраке
И седину скрываю под шляпой у виска.
Они считают, что Эдгар Алан По умер от – нате-ка! – бешенства. Мужик всё время находился в жуткой депрессии и напивался до бесчувствия. Отсюда они и сделали вывод, что он заснул в грязной подворотне, где его укусила больная крыса. Такая у них теория.
А на самом деле какой-то парень доложил о симптомах смерти По одному из докторов (понятия не имевшему, чье именно дело он изучал), и тот, взглянув на него, сказал: «Хмм, похоже на бешенство». Не знаю, правда это или нет, но так мне рассказывали.
Вы в курсе того, как, по их мнению, умерла королева Елизавета I (эти грёбаные римские цифры)? Они считают, что дело было в косметике. Сейчас объясню: так как Елизавета была безбожно страшна, она всегда, всегда пудрила лицо. К слову сказать, в то время в пудру для белизны добавляли мышьяк, не осознавая, насколько он токсичен. Так что, Елизавета медленно и неосознанно травила себя во имя красоты, пока не умерла.
Представьте, что бы было, если бы косметические компании добавляли сейчас в пудру мышьяк. Уверен, к окончанию школы девчонки были бы уже или мертвы или смертельно больны. Бедняжка Елизавета. Я бы предпочёл вынести себе мозги, пристрелив себя, по крайней мере, я в какой-то мере владел бы ситуацией, осознанно совершая самоубийство. Мне становится жутко от мысли, что я мог бы убивать себя медленно и мучительно, даже этого не осознавая.
Но опять же, я не знаю, правдив этот слух или нет. Я никогда не слышал об этом от настоящего историка – не уверен, что вообще знаком с таким – а узнал об этой истории из вторых рук (или, что более вероятно, из чёрт знает сколько миллиардов рук, после того, как этот слух рикошетом носился по интернету несколько лет), от моей постоянно порящей чушь школьной учительнице английского языка. Она вечно говорила от балды. Сказала, что в «Богемской рапсодии» группы «Квин» поется о СПИДе, даже не зная того, что песня была написана в 1975 году, а о СПИДе узнали только в 1981 году. Хмм, Фредди Меркури не только писал песни, но ещё и был ясновидцем?
Я это к тому, что все мы умрем глупой смертью. Благородной смерти нет, потому что смерть сама по себе довольно идиотская штука. Мой друг Джон часто шутил, что мы все умираем одинаково. «Перестает функционировать мозг», - говорил он. Так что, не имеет значения, умрёт ли кто-то оттого, что разбил башку, поскользнувшись в душе, или оттого, что ему снесли голову на плахе после организации революционного движения в борьбе за свободу. Причина смерти будет фактически одинаковой. Герой и наркоман оба помрут от остановки работы мозга.
Смерть ужасна сама по себе. Вот мораль этой маленькой истории. Добро пожаловать в реальность. Если ты планктон, то цель всей твоей жизни – быть проглоченным.
Но это я отвлёкся.
Контраст между несколькими секундами до аварии и несколькими секундами во время её настолько разителен, что я впадаю в какой-то шок.
Возьмём мгновения до аварии – секунда или две, не больше. В этот момент я умудрился посмотреть налево, заметить, что Дэн повернул голову одновременно со мной, замереть от страха, потом вцепиться в дверную ручку, схватить пистолет, и увидеть, как перед внедорожника разбивает вдребезги окно Дэна, как Дэн медленно поднимает руки, закрываясь от блестящих осколков и сжимается на сидении, пригибая голову, как его волнистые чёрные волосы взметаются, хлёстко бьют по правой щеке и снова падают назад, полностью открывая лицо, и как левая сторона машины сминается словно бумажный лист.
Теперь сама авария – тоже секунда, может больше. В эти мгновения ничего не происходило. Только перед глазами плясали пятна красок. И мне показалось, что это длилось не больше наносекунды. Во время столкновения голову мотнуло, и я закрыл глаза.
Потом всё было кончено.
Я не потерял сознание. Точно не потерял, потому что осознавал тот факт, что машина до полной остановки продолжает двигаться на двух колёсах. И в голове пронеслась мысль, что она перевернется – на мою сторону. Этого не случилось.
Столкновение не могло длиться всего лишь наносекунду, как мне показалось, потому что сейчас, когда я наконец-то пришёл в себя, я обнаруживаю, что машину развернуло в ту сторону, откуда мы приехали, и выкинуло на бордюр. Она не могла покрыть такое довольно большое расстояние всего за долю секунды. Моя рука теперь уже крепко держит пистолет, но я не помню, как сжимал пальцы. Я не смотрю в сторону Дэна, и не хочу этого делать.
- Дэн, - зову я, не разворачиваясь к нему и уставившись на граффити на стене какого-то частного дома.
Никакого ответа.
- Дэн, - снова тщетно зову я. В машине стоит могильная тишина – единственный звук, визгливый крик, исходит паренька, ехавшего по тротуару на велосипеде.
«Ред», - написано на стене. Ред. В пальцах холодный пистолет. Я смотрю в сторону Дэна.
Он сидит, откинувшись на спинку сидения, его голова повёрнута ко мне, но наклонена вперёд. По левой стороне лица течёт кровь, но я думаю, порез где-то под волосами. Его глаза закрыты, лицо бледное, и я ещё никогда не видел его таким расслабленным.
Он мёртв. Должен быть мёртвым. Потому что последнее, что он сказал – «Я люблю тебя, Вэл» - было прощанием со мной. Это «прощальные» слова. Это слова – «Я собираюсь умереть». А последнее, что я ему сказал – «Я не люблю тебя» - это слова убийцы. Слова «Ты мне не нужен». Слова «Пойди и убей себя». Он был отвергнут всего лишь какой-то игрушкой.
Я не отвожу от него взгляда. Покорёженный метал обнимает его как какой-то гигантский бог. Такое ощущение, что он держит его в объятиях, нависая над ним, словно нетерпеливый возлюбленный. Но это так только кажется – наоборот, металл сжал его в смертельных объятиях. Он пытается удушить его и высосать из него жизнь. Глаза жгут слёзы.
- Дэн, - снова пробую я. Молчание становится мучительно тяжёлым. Он даже не шевелится.
Кажется, проходят часы, прежде чем тишина нарушается воем сирен. Я выхожу из некоего подобия транса, в которое меня ввергло мёртвое тело Дэна, когда дверца машины резко распахивается, и мой взгляд притягивает мужиковатый парень с щетиной на лице и в одежде пожарного.
- Ты в порядке? - спрашивает он.
Я молча киваю. Да, я в полном порядке. Меня немного трясёт, но я абсолютно здоров – здоровее не бывает. Это мой любовник мёртв. Вы бы должны были сначала обратиться к нему, я же в сознании.
- Выходи тогда, - говорит пожарный.
Он делает шаг назад, и я вижу за ним мужчину комплекцией поменьше, парамедика. Он ободряюще улыбается мне.
- Я тебя осмотрю.
- Но Дэн… - начинаю я, оборачиваясь, чтобы взглянуть на его обмякшее тело, и чувствую на своём плече сильную ладонь.
- Не волнуйся. Нам всё равно сначала нужно вывести из машины тебя, прежде чем мы займёмся им. Выходи, - пожарный говорит с такой твёрдостью в голосе, что его слова больше напоминают приказ.
Я подчиняюсь и совсем не грациозно вываливаюсь из машины. Пожарный практически подхватывает меня на руки и передаёт парамедику.
- Идём сюда, - говорит тот, ведя меня к припаркованным рядом машинам скорой помощи.
Место аварии перегорожено, внедорожник лежит на боку задом к нам. Я слышал, такие машины не так просто перевернуть.
Несколько пожарных помогают пожилому лысому мужчине выбраться из окна со стороны водителя.
Мы доходим до скорой с распахнутыми задними дверьми, и я сажусь лицом к месту аварии. Смотрю на это всё, и меня начинает мутить. Машину Дэна невозможно узнать. Вся левая сторона практически вогнута внутрь.
И там Дэн. Под этим покорёженным металлом. Несколько пожарных, включая и того, который заставил меня вылезти из машины, столпились у Корвета, готовясь вынуть Дэна. Группа парамедиков стоит чуть поодаль с каталкой.
- У тебя есть на что-нибудь аллергия? - спрашивает меня парамедик, и я молча мотаю головой. - Принимаешь какие-нибудь лекарства?
- Нет.
- Какие-нибудь проблемы со здоровьем?
- Нет.
- Хорошо. Я сделаю тебе укол с новокаином. Нужно сделать небольшую заморозку, чтобы ты не чувствовал, как я буду зашивать порез. Ладно?
- Ладно. - Я уже ничего не чувствую. С таким же успехом мне можно воткнуть иглу в сердце и просто меня убить.
Он просит, чтобы я подписал какую-то бумагу – разрешение, полагаю. Я её не читаю, так что может только что продал душу Дьяволу, но мне всё равно. Плевать. Если Дьявол и существует, решаю я, глядя на искорёженную машину, то он уже выиграл битву с Богом и лучше уж принадлежать ему.
Я едва ощущаю укол – словно просто задеваю что-то рукой. Опустив взгляд, наблюдаю за парамедиком. Он достаёт нитку с иголкой и, продезинфицировав иглу, начинает зашивать небольшой порез на моём запястье. Такой, наверное, и не нуждается в швах. Но я напряжённо смотрю, как игла проходит сквозь кожу с одной стороны пореза, а потом снова – с другой, стягивая края вместе. Это отвратительно, но смотреть на это не так больно, как на машину Дэна.
- Готово, - говорит парамедик, хлопая меня по плечу. Он по-доброму улыбается, немного робко. - Синяк у тебя на лбу…
- Не от аварии. Уже проходит.
- Хорошо. Где-нибудь болит?
Я отрицательно качаю головой.
- Вот и хорошо, - говорит он, всё ещё улыбаясь. - Ты всё ещё на адреналине. Если завтра будет что-нибудь беспокоить, обязательно проверься.
Я киваю и открываю рот, чтобы его поблагодарить, но мне мешают это сделать радостные возгласы. Мы оба смотрим на Корвет, где команда пожарных поднимает Дэна за плечи и бёдра и несёт к носилкам. Он выглядит мёртвым и бледным – белая, неестественно белая кожа контрастирует с чёрными волосами и пропитанной кровью одеждой. Его тело безвольно обмякло и напоминает движущийся на конвейере мешок с зерном.
- Он умер, - всхлипываю я, даже не осознавая этого, пока парамедик мне не отвечает.
- Он не умер. Видишь, как они работают с ним? Твой приятель ещё жив, не волнуйся.
Я молча наблюдаю за тем, как группа парамедиков почти танцуют вокруг него, организованно и как-то механически. Пристегнуть тут, пристегнуть там, привязать здесь, затем там…
Они катят каталку с привязанным к ней Дэном к другой скорой, загружают его в машину и закрывают двери. Один из парамедиков оборачивается, обводит глазами место аварии и останавливает взгляд на мне. Затем он улыбается и идёт к нам.
Дойдя, он поднимает в руке планшет.
- Могу я записать ваше имя, сэр?
Я киваю, и мне с трудом удаётся его прошептать. Он быстро записывает.
- И вашего друга зовут Денис Садов, правильно?
Денис. Денис. Похоже, но… Нет, его зовут Дэн.
Я всё равно киваю, рассеянно думая о том, откуда они знают его имя. Скорее всего нашли его бумажник или ещё что.
- Вы можете поехать с нами на скорой, если хотите. Это может помочь, - просто говорит парамедик и уходит.
Я встаю и неуверенно следую за ним.
Как только я приближаюсь к скорой, ко мне подходит пожарный, ранее помогавший мне выйти из машины. Он подталкивает меня, чтобы я зашёл за скорую и наклоняется ко мне с конспираторским видом.
- Это твоё? - спрашивает он, осторожно доставая пистолет.
Я моргаю.
- Ну?
- Да, - слабо отвечаю я.
Пожарный вздыхает и протягивает пистолет мне. Я неохотно беру его.
- Сделаю вид, что не видел его. И если кто-то его найдёт, ты тоже сделаешь вид, что я его не видел, хорошо?
- Да, сэр, - киваю я.
- Если бы он был заряжен, то я был бы вынужден об этом доложить, но так как он не заряжен… что ж…
- Да, сэр. И… спасибо.
Пожарный пожимает плечами и улыбается.
- Помогать людям – моя работа, - говорит он и быстрым шагом уходит к пожарной машине.
Я со вздохом засовываю пистолет в карман куртки и взволнованно перевожу взгляд на скорую.
Дэн.
Господи, пусть с ним всё будет хорошо.
ღ
По дороге в больницу мне дали заполнить бланк, чтобы потом прислать счёт. Ставить галку в поле, указывающем, что у меня нет медицинской страховки было почти физически больно. Дэн всё ещё был без сознания, когда его выгрузили из скорой, но выглядел он более живым.
Теперь я торчу в приёмной, сходя с ума от ничего не деланья, после того, как просидел (и немного поспал) тут около двенадцати часов. Сейчас девять утра, и я сижу, нервно листая старые детские журналы. Здесь пять выпусков «Highlights for Children», и четыре из них я уже замусолил, читая и перечитывая раздел с историями в картинках, где вместо существительных в каждом предложении нарисован рисунок, по которому это существительное нужно угадать. Подобное развлечение занимает меня лишь на некоторое время.
(Джимми) со своей (семьёй) ест на (ужин) (хлеб) и (спагетти).
Это действует отупляюще. Вписывая пятьдесят первое слово, я понимаю, что хочу, чтобы что-нибудь, наконец, случилось.
Вздохнув, я поднимаюсь на ноги и бреду через коридоры в больничный Макдональдс. Заказываю себе огроменного XXXL размера Если-Ты-Выпьешь-ЕЕ-То-Нафиг-Помрёшь-От-Инфаркта кока-колу. Ну, или как там они называют эти штуки. Я еле обхватываю протянутый мне бумажный стакан. Почему-то мне кажется, что кофеин чудесным образом окажет на меня противоположный эффект и успокоит нервы.
Только я оттаскиваю бумажный стакан с вредным для здоровья содержимым к столику, как слышу наверное последние слова, которые бы хотел сейчас услышать:
- Вэл, мой мальчик! Давно не виделись! Не ожидал встретить тебя здесь! Твоя мама сказала, что ты не приедешь.
Я ужасающе медленно поднимаю взгляд, останавливая его на измождённом пожилом лице дяди Фредди. Он всё ещё одевается как ковбой, только шляпы не хватает, и выглядит так, словно обгорел на солнце.
- Хей. - Это всё что я могу придумать в ответ.
Фредди рассматривает меня внимательным взглядом, и я опускаю глаза.
- Ты выглядишь не очень-то счастливым, - говорит он и, подойдя, садится напротив меня. - Пришёл увидеться с отцом?
Уставившись на чудовищного размера стакан с кока-колой, я отрицательно качаю головой.
- Я попал в автомобильную аварию несколько часов назад. Мой… друг здесь.
Похоже, у меня плохая карма. Или это благодаря божьему вмешательству Дэн с моим отцом оказались в одной больнице, когда в городе их целая куча.
Фредди поражён моими словами.
- Ты в порядке?
- Да, лишь несколько швов наложили, - отвечаю я, помахав перед собой рукой, в попытке избежать взгляда дяди.
- Значит, ты всё ещё не хочешь навестить отца?
Я медленно мотаю головой и кротко смотрю на него. В его глазах жалость, и он глядит на меня так, словно я бедный, попавший в капкан зверёныш, который вот-вот должен умереть. Он знает, как сильно я ненавижу отца, но, как и все остальные, считает, что я должен его навестить.
- Что ты потеряешь, Вэл, если сходишь к нему? Ты и так уже зол на него, и самое худшее, что может случиться – ты разозлишься ещё больше. Но разве нет никакой надежды на примирение?
Я отрицательно качаю головой.
- Ни малейшей. Я буду ненавидеть этого человека до самой смерти.
- Тогда сделай это ради своей матери, - настаивает Фредди. - Она на грани срыва, а ты ничем не помогаешь. Разве ты не должен ей хоть чем-то помочь?
Я долгое время размышляю, рассеянно потягивая кока-колу. Знаю, что должен – и понял это не только сейчас. Но не хочу. Правда, не хочу.
- Вэл, ты и так уже здесь. Проведай его на несколько минут, - убеждает Фредди. - Если он начнёт злиться на тебя, просто уйди. Это ведь не так сложно, правда?
Нет, это очень сложно. Ты даже понятия не имеешь, Фредди. Но я всё равно уступаю ему. Я сделаю это ради него, а не ради кого-то другого.
- Хорошо.
Фредди гордо улыбается, словно я только что выиграл Олимпийские игры, и мягко хлопает меня по плечу.
- Вот это мой мальчик! Пойдём, я покажу его палату.
ღ
Я вхожу в палату с ощущением, будто кто-то включил свет после того, как я несколько часов просидел в темноте. Огромное окно на восточной стене впускает в комнату слепящий свет пустынного солнца, который, отражаясь от белых стен и мебели, безжалостно режет глаза. Я даже зажмуриваюсь на секунду.
Когда первые мгновения ослепления проходят, я фокусирую взгляд на изнурённом лице отца, уставившегося на меня в полном шоке. На лице матери, сидящей в стороне, почти такое же выражение.
- Смотрите, кого я нашёл! - восклицает Фредди, хлопнув меня по плечу. Затем улыбка сходит с его лица, и он переводит взгляд с меня на отца. - Что ж, я думаю, нам с твоей мамой стоит выйти. - Он поворачивается к моей матери - Ты говорила, что хочешь есть? Почему бы нам не перекусить?
Мама молча кивает и встаёт, чтобы присоединиться к нему. Я смотрю на Фредди красноречивым взглядом, говорящим: «Ты оставляешь меня тут с ним одного?» Дядя его игнорирует.
- Идём, - говорит он, беря маму за руку и выводя её из палаты.
Я наблюдаю за ними, пока дверь не закрывается, затем оборачиваюсь к отцу. По его виду можно сказать, что ему так же неловко, как и мне. Мы с ним несколько лет не общались.
Воцаряется долгое молчание, которое прерывается нервным смехом отца.
- Ты так вырос, Вэл, - говорит он.
Я моргаю. Такие вещи говорят друг другу дальние родственники на Рождество.
- Неужели? - лениво отвечаю я.
Я не видел его с восемнадцати лет. Хочется надеяться, что за это время я немного повзрослел.
- Да. Стал более мужественным.
Только физически, - думаю я.
Повисает ещё одно молчание, и снова его прерывает отец.
- Послушай, Вэл, прости меня. За всё, - говорит он, смотря в потолок, чтобы избежать моего взгляда. - Я знаю, что не смог дать тебе прекрасного детства… Но у тебя же всё сейчас хорошо, правда? Ты теперь счастлив?
Никогда не видел его таким расчувствовавшимся.
- Что, теперь ты просишь прощения? - восклицаю я, прожигая его взглядом, хотя он всё ещё не смотрит на меня. - Только теперь, умирая, после восемнадцати лет тирании – двадцати одного года моих страданий – ты считаешь, что достаточно просто попросить прощения?
Лицо отца искажает боль.
- Я знаю, почему ты злишься – чёрт, да я бы тоже злился, – но сейчас я говорю правду. Я всегда чувствовал себя виноватым за некоторые поступки по отношению к тебе.
- Ты чувствовал себя виноватым только когда был трезвым. Как сейчас. И тебя мучает совесть только потому, что тебе какое-то время не давали пить, разве не так?
Отец смотрит на меня, и в его глазах отражается невыносимая боль – и физическая и душевная. Наверное, он полагал, что я более податлив, что я просто возьму и прощу его, чтобы он мог умереть со спокойной душой. Но это только говорит о том, что он совсем меня не знает.
- Я люблю тебя. - Никогда раньше отец не говорил мне этих слов.
- Нет, не любишь. Тебя тешит мысль, что у тебя есть сын, но ты не любишь меня.
- Я правда люблю тебя, Вэл. - Его взгляд меняется – теперь он умоляет о понимании и признании. Теперь он знает, как себя чувствовал я.
- Ничего не поделаешь, я тебя не люблю.
И теперь он знает, каково это – когда тебя отвергают, каково это – просить и умолять о любви, а в ответ быть равнодушно отвергнутым.
… Я не люблю тебя… Такое чувство, будто я это уже недавно говорил…
- Вэл, я знаю, ты разочаровался во мне как в отце, и имеешь на это полное право. Но знай, что я не разочаровался в тебе. Я горжусь тобой.
- Это только потому, что ты почти не обращал на меня внимания, - кисло говорю я, подвигаясь к двери.
- О чём ты? - спрашивает он.
Я молчу. Вот оно – время пришло. Я могу сказать ему это сейчас, сделать его несчастным. Мои слова разрушат все его надежды на тихую, спокойную и счастливую смерть. Я отомщу, наконец, за всё, что он со мной сделал, заставлю его страдать так же, как он заставил страдать меня, и осознать что все его старания прошли в пустую. Я могу сказать ему, что он, весь из себя такой мужественный, вырастил сына-педика.
- О том, что все мои подростковые годы ты совершенно не видел того, чем я занимался, а если бы знал об этом, то был бы очень во мне разочарован.
- Тогда расскажи мне, - требует отец, выглядя донельзя заинтересованным.
Глупый осёл, теперь ему хочется посплетничать.
- Гарантирую, что не разочаруюсь в тебе. Ты не можешь сделать ничего такого, что бы вызвало у меня такое чувство.
Я решаю, что стоит его просветить – лишить его веры в меня. Слова произнести намного легче, чем я думал.
- Я гей, отец. Мне со средней школы нравятся мальчики.
Наступает долгое, долгое молчание. На лице отца отражается удивление с оттенком ужаса.
Правильно. Пусть тебе станет противно, потому что именно ты это сделал со мной. Восемнадцать лет дисфункции и вот во что я превратился – в озлобленного маленького гея, который сделает всё что угодно, чтобы заставить отца страдать.
- Ты мог обманывать меня, - говорит он, наконец, и в его голосе слышится неприязнь, которую я так хорошо помню. - А как насчёт этой цыпочки – Синди, так её звали?
- Да, неплохо я обвёл всех вокруг пальца, правда? - победно улыбаюсь я. Попался, папочка. Теперь ты снова тот же ублюдок, которого я помню, подонок, которого я с годами возненавидел.
- Я думал, ты любил Синди, - замечает он, неприязни в его голове больше нет.
Моя улыбка гаснет.
- Я никогда не любил Синди, - отвечаю я, скрестив на груди руки. - Я никогда никого не любил. Я не могу никого любить – как и ты.
Отец хмурится и, кажется, замыкается в себе. Должно быть, я задел его за живое.
- Ты же сказал, что ты гей.
- Да. И что?
- Как ты можешь быть геем, если никого не любишь? Ты же тогда должен всех одинаково ненавидеть.
- Ты можешь трахать кого-то, не любя его при этом. - Мои мысли возвращаются к Дэну, но я тут же отгоняю их.
- Я…
Я снова улыбаюсь – только в этот раз это больше усмешка.
- Видишь? Ты разочаровался во мне.
Глаза отца расширяются.
- Нет! Я не разочарован в тебе. Просто…просто я разочарован в себе.
- Из-за того, что вырастил сына, в котором разочаровался, - заканчиваю я за него.
- Нет. Я просто… удивлён. Я даже и подумать не мог.
- Потому что не обращал на меня внимания.
- Ты прав, - неожиданно соглашается он, и моя улыбка тает. - Ты абсолютно прав. И именно поэтому я прошу у тебя прощения. Я сожалею об этом, правда. Все злятся на тебя за то, что ты ненавидишь меня, все, кроме меня. Они не понимаю того, что я сделал с тобой, они думают, что ты неблагодарный сопляк. Но я-то знаю, что неправ. И прошу прощения. Ты имеешь полное право ненавидеть меня.
Я молчу, ругаясь про себя за то, что глаза жгут слёзы. Не знаю, что вызвало их.
- Тогда я продолжу пользоваться этим правом, - выдавливаю я и делаю шаг к двери.
Отец печально улыбается.
- Продолжишь, - говорит он, уставившись в пол.
Я отворачиваюсь и берусь за ручку двери, собираясь уходить, но он меня останавливает.
- Но в одном ты не прав. Не знаю насчёт тебя, но я могу любить. И я всегда любил тебя, Вэл. Просто у меня не получалось этого показать.
Я стою у двери, пытаясь придумать, что сказать в ответ, но когда в голову ничего не приходит, передёргиваю плечами, показывая, что все слова бесполезны, и выхожу. Дяди и мамы нигде не видно, и я безпрепятственно возвращаюсь в приёмную рядом с реанимацией. Лениво беру журнал и листаю страницы до истории с картинками.
Вся (семья) сидит за (столом) за (ужином). Даже (собака) терпеливо ждёт у (двери). (Джимми) любит (ужин), потому что в это (время) его (семья) всегда собирается вместе.
Ты бродишь где-то глубоко в моей душе,
Сметаешь пыль воспоминаний и надежды.
И в бледно-жёлтом очертании из папье-маше
Хранишь и прячешь ото всех свой образ нежный…
Я не могу тебя коснуться, всякий раз,
Когда тянусь к тебе, мой сон внезапно тает.
Я написал тебе письмо, там пара фраз,
Но ожидание ответа так пугает…
Ты бродишь где-то глубоко, и свет дневной
В ту темноту, пожалуй, вряд ли проникает…
Я рад, что ты живёшь во мне, что ты – со мной,
Я слышу, как в груди твой голос не смолкает.
В приёмную, уткнувшись взглядом в планшет в руках, входит медсестра в розовой униформе и огромных круглых библиотекарских очках. Почти все ожидающие с надеждой вскидывают на неё глаза – я тоже, правда ни на что особо не рассчитывая. После целого дня торчания здесь я практически привык к мысли, что это Ад и я тут застрял навечно. Это как когда по улице проезжает передвижной цирк – все провожают его взглядом, и я тоже, просто из любопытства.
- Тут есть Вэл? - спрашивает медсестра, и её глаза за толстыми стёклами внимательно обводят всех столпившихся.
Я оглядываюсь, думая, что может быть тут есть ещё один Вэл. Зачем им меня вызывать? Это же Ад. Но когда никто не двигается с места, я встаю.
- Да, - отзываюсь я, и её тёмные глаза останавливаются на мне.
Я подхожу к ней.
- Один пациент хочет вас видеть, - говорит она, и сначала мне приходит в голову, что меня снова зовёт отец. Но нет – он же не в реанимации. - Идёмте со мной, пожалуйста. - Она направляется по коридору, и я следую за ней, заглядывая в палаты, мимо которых прохожу. Это обычные больничные боксы, сильно смахивающие на денники, разделённые тремя стенами с каждой стороны и шторкой спереди – тут вместо кроватей каталки и минимум оборудования. Никакого сравнения с роскошной палатой отца.
Мы уже почти в конце коридора, и медсестра показывает вперёд.
- Номер восемь, в конце, - говорит она и, резко развернувшись, уходит.
Я без толку киваю, иду дальше и, отодвинув шторку, рядом с прибитой на стене большой металлической цифрой «восемь», захожу в палату.
Как только глаза привыкают к темноте, я вижу приветствующую меня руку в красном гипсе.
- Вэл! Смотри! У меня гипс! Никогда кости не ломал!
Я ловлю руку Дэна, и удерживая, недоверчиво ему улыбаюсь.
- Хей, Дэн, - мягко говорю я. - Они тебе вкололи что-то?
- Ну да, - отвечает он и хихикает, как школьница.
Я вопросительно поднимаю бровь, но Дэн игнорирует это и продолжает:
- Ты распишешься на моём гипсе, Вэл? Я насобираю кучу подписей. Каждого встречного на работе и в универе буду просить, чтобы они расписались, и весь гипс себе разукрашу. Вот тогда я буду настоящим спортсменом, как всегда мечтал.
- Ты хотел быть спортсменом?
- Конечно!
- Да им же не так уж трудно быть.
- Это если ты не гей.
Я смеюсь, отпускаю его руку и придвигаюсь к кровати. Он лежит, опираясь на несколько подушек и улыбается как-то глупо, особенно если учитывать в какой ситуации оказался. Я рассматриваю его лицо – синяк у него ещё хуже, чем был у меня. Левый глаз весь чёрный и заплыл так, что веко не открывается. На голове повязка, конец которой свисает у левого уха. Я протягиваю руку и слегка касаюсь её пальцами.
- Они испоганили мою причёску, - говорит Дэн, наблюдая за моей рукой. Улыбка сошла с его губ. - У меня под бинтом на левом виске порез, и они сбрили вокруг него волосы.
Видимо, его это очень расстраивает. Я улыбаюсь ему снисходительно и насмешливо.
- Не разводи нюни. Когда тебя выпишут, я сделаю тебе «ирокез».
- «Ирокез», - угрюмо бубнит он.
Я внимательно разглядываю его. Выглядит он ужасно. Фингал просто жуткий, и Дэн стал некрасивым. Интересно, он так же думал, когда у меня был синяк под глазом после полёта из его машины.
Но несмотря на это он всё равно выглядит лучше – живым, по крайней мере.
- С тобой же всё будет хорошо, да? - спрашиваю я, скользя рукой вниз по его шее и с чувством смотря в его правый глаз.
- А мы волнуемся? - ухмыляясь, отвечает он вопросом на вопрос.
- Может быть.
И я вдруг начинаю вспоминать всё, что было сказано за последние двадцать четыре часа: всё, что Дэн сказал мне в машине, всё, что я сказал отцу и что он мне ответил… Я сказал отцу, что не могу никого любить, и говорил это серьёзно. Я сказал Дэну, что не люблю его. А Дэн сказал, что любит. Отец сказал то же самое…
Три года я безжалостно избегал с ним встреч, и вот, наконец, пришёл к нему. Наконец, поговорил с ним. Благодаря этому, то самое чувство… чувство, что я неудачник, прошло.
- А ты? Ты поранился? - спрашивает Дэн, вырывая меня из моих мыслей.
Я киваю.
- Мне зашили рану. Ерунда.
Дэн хмыкает.
- Везучий ублюдок. - Он некоторое время молчит и задумчиво блуждает взглядом (а точнее, одним глазом) по потолку, затем снова смотрит на меня. - Ты видел мою машину? Как сильно ей досталось?
Я качаю головой.
- И не спрашивай даже. Она в плохом состоянии.
- Насколько плохом?
- Не подлежит ремонту. Её невозможно узнать. Тебе придётся купить новую.
Дэн стонет и отворачивает от меня голову.
- Эй. Ты сам спросил.
- Да уж.
Я вздыхаю.
- Дэн, это было ужасно. Я думал… думал, ты умер.
Не могу поверить, что только что это сказал. Дэн снова поворачивается ко мне, выражение на его лице невозможно прочитать.
- Правда?
- Угу.
- Ну и зря так думал, - говорит он, взмахнув рукой. - Я из тех отвратительных людей, которые из вредности будут жить вечно, лишь бы всем досадить.
- Это не правда.
- Да точно тебе говорю. Все меня ненавидят, так что хрена с два я помру.
Я смеюсь, несмотря на совсем не забавное положение дел.
- Да никто тебя не ненавидит. Вот кто тебя может ненавидеть?
Дэн резко вскидывает на меня глаза.
- Ты, например. Ты сам мне так сказал.
- Что? Я не говорил такого! Я сказал… - я сказал, что не люблю его, но не испытываю желания это повторять.
Дэн победно урчит, и я неверяще смотрю на него.
- Не думал, что у тебя такая низкая самооценка, - тихо говорю я, скрестив на груди руки.
- Это не так, - отвечает он, посерьёзнев. - Просто… у меня в последнее время что-то ничего не клеится. После того как… как ты вышвырнул меня из дома, я сильно поскандалил с Сэмом.
- И поэтому ты в отчаянии ворвался в мою квартиру, размахивая пистолетом?
- Сам виноват, что никогда не запираешь дверь. Но я не собирался причинять тебе вред. Я просто… ну… не знаю, о чём я думал, но ничего плохого бы я тебе не сделал, клянусь.
- Я знаю. Пистолет даже не был заряжен, да? - усмехаюсь я, вспоминая слова пожарного.
- Да, - немного смущённо отвечает Дэн. - И я не снял его с предохранителя.
Я этого не заметил.
- Боже, Дэн, ты такой идиот!
- Эй! Ты сам не лучше меня!
- Уху.
- Вэл, - Дэн хватает меня здоровой рукой за рукав. - Когда меня выпишут… - он моргает и, замолчав, судорожно вздыхает. - Я думаю, что может быть, будет лучше, если мы… больше не будем встречаться… совсем…
Меня опять опутывает нервный страх, напоминая о своём ужасном существовании. Для чего я молился о том, чтобы с Дэном всё было хорошо, а? Чтобы он меня бросил? Он меня ещё ни разу не отвергал.
Теперь я знаю, что это такое. Нам всем знакомо это чувство, разве нет?
На самом деле я доставляю больше проблем, чем стою того. В конце концов я просто замена. Но я никогда не любил Дэна. Да он мне даже не особо нравился. Это была всего лишь интрижка, и мне плевать на то, что если бы он мог, то выбрал бы Сэма, а не меня.
Поэтому я не понимаю, почему сейчас чувствую себя так.
- Дэн… когда я с тобой порвал, я был очень расстроен. Это было… я не знаю. Я не серьёзно это говорил.
- Но ты был серьёзен, говоря, что не любишь меня.
Ну почему он так зациклился на этом? Я не понимаю.
- Да ладно тебе, Дэн! Ты дал мне сколько? Меньше часа на то, чтобы прийти в себя. Чего ты такой нетерпеливый? - восклицаю я, слегка треснув его по здоровой руке. На его лице написано удивление. - Даже Синди дала мне на это неделю или около того! А ты и часа не мог подождать! Разумеется, я сказал, что не люблю тебя. И в этот момент говорил это на полном серьёзе, потому что, мать твою, я был зол на тебя!
Он молча смотрит на меня, моргая ресницами.
- Так что ты хочешь сказать? Что любишь меня?
У меня вырывается стон досады.
- Я не знаю. Мы не могли бы обсудить это позже? - Внезапно я осознаю, что нас отделяет от других пациентов только какая-то жалкая шторка.
Дэн пожимает плечами и изгибает брови.
- Хорошо… Но полагаю, сегодня меня выпишут, так что подумай об этом, ладно? Потому что я не хочу быть с тобой, если моя любовь безответна. Спасибо, но мне этого не надо. С тобой или всё или ничего, красавчик.
- Как знаешь, - бормочу я, поворачиваясь, чтобы уйти. Но не могу сдержаться и добавляю: - Милашка.
ღ
Дэн был прав. Они выписали его в этот же день. Ещё и часа не прошло, как я вернулся к себе домой, а он уже звонит, чтобы я за ним приехал.
- Хоть мне и ненавистна мысль, что кто-то увидит меня в этой жуткой хрени, на которой ты ездишь, - говорит он мне в трубку, - но полагаю, всё же это лучше, чем идти пешком. Так что приезжай за мной побыстрее, окей?
- Ваше желание для меня закон, Хозяин, - кисло отвечаю я, пытаясь скрыть смех.
Я без промедления прыгаю в свой пикап и практически мчусь к нему в больницу (хотя, конечно, я мчусь далеко не так быстро, как Дэн).
Пока я еду к нему, становится понятно, что собирается дождь. Я даже не заметил туч – довольно сильный контраст с тем мгновением, когда меня ослепило солнце в палате отца.
Дождь идёт, просто льёт…
Припарковываясь у тротуара, я вижу ждущего меня на улице Дэна, всё ещё одетого в больничную пижаму и держащего под правой рукой свёрнутую одежду. Он снова машет мне загипсованной рукой, а потом подбегает и распахивает дверцу.
- Привет, красавчик, - говорит он, залезая в машину. - Посмотри, по-моему, придётся её выкинуть. - Он протягивает мне белую футболку, в который был во время аварии. Теперь она вся в отвратительных красно-розовых разводах. - Они не смогли отстирать кровь. А с другой стороны, может быть, будет прикольно расхаживать в окровавленной футболке. Хе.
- Давай ты её выкинешь? - предлагаю я, выруливая на дорогу. Дэн усмехается. - К тебе домой или ко мне?
- К тебе, конечно, если предлагаешь. Думаю, мне не стоит встречаться с Сэмом какое-то время.
- Что? Так ты хочешь с ночёвкой? - спрашиваю я с притворной досадой. - Кажется, ты злоупотребляешь моим гостеприимством.
Дэн цокает языком.
- Я буду тебе готовить. Тогда ты не помрёшь от того, что всё время ешь только рамен и остатки пиццы. Считай, это будет моей оплатой за проживание.
- Что-то я прекрасно выживал и без тебя.
- Да, но после того, как ты попробовал меня, назад дороги нет, - ухмыляется он и снова смеётся.
- Это было так глупо, что мне придётся тебя убить.
- Ты не сможешь этого сделать, если не позволишь остаться у тебя на ночь, потому что помрёшь без меня первым.
Я награждаю его раздражённым взглядом, а потом расплываюсь в улыбке.
- Окей, окей, ты меня загнал в угол.
- А то! - Он с лёгкой улыбкой расслабленно откидывается на спинку сидения. - Эй, давай по дороге купим сигарет, хорошо? Я не курил уже… Боже… да с самой аварии!
Он радостно смеётся, а потом затихает, приглядываясь к небу за окном.
- Надеюсь, пойдёт дождь, - говорит он, в его голосе слышна какая-то печальная тоска, словно он хочет этого больше всего на свете, но знает, что этого не случится.
ღ
Мне удаётся откопать в недрах ящиков под раковиной электробритву. Даже не спрашивайте, зачем она мне – никогда не брил голову, а для лица использую одноразовые бритвы. Но по какой-то необъяснимой причине у меня есть электрическая. Зная меня, это вообще может быть машинка для стрижки лошадей. Но это ничего, потому что стричь я буду Дэна, а не себя.
Ещё я достаю из прикроватной тумбочки пару резинок для волос – эти штуки не настолько невероятны в моём доме, так как я могу собрать свои волосы в жалкий короткий девчачий хвостик (имейте в виду, я этого ни разу не делал), а ещё потому, что в школе они всегда у меня были достаточно длинные.
Я начинаю подготавливать ванную: застилаю пол полиэтиленом и кладу бритву с резинками на полку у раковины. Потом немного прибираюсь – выкидываю в мусорку пустые тюбики из-под пасты и старую тушь.
Дэн снял больничную пижаму (слава Богу!), но снова напялил на себя запятнанные кровью джинсы, потому что выше меня и моя одежда ему не подходит. Футболку он не надел. Размотав бинт, он открыл жуткие бесцветные швы, на фоне которых чёрный заплывший глаз на той же стороне лица казался не таким уж и чудовищным. Дэн прав – они на самом деле выбрили волосы вокруг пореза, и выглядит это ужасно, словно он страдает каким-то новым типом облысения, и волосы просто выпали целым клоком.
Забавно. Когда я смотрю на правую сторону его лица, его профиль идеален. Это левая сторона такая отвратная. В общем, ничего удивительного.
- Окей, садись на пол, а я сяду позади тебя, - объясняю я ему, указывая на полиэтилен.
Дэн с неохотой опускается на пол.
- Нравится со спины нападать, да? - бормочет он, но я его игнорирую.
- Ты хочешь «ирокез»? - спрашиваю я.
Он вздыхает и мотает головой.
- Не горю желанием.
- Ладно. Хочешь, чтобы я оставил всё как есть?
Теперь он рычит.
- Хорошо. Но только сделай нормальный, не надо меня выстригать под петуха.
- Уху, - отвечаю я немного уклончиво.
Дэн сердито смотрит на меня. Я залезаю к нему на колени и делаю два пробора по бокам его головы, оставляя в середине полоску волос такой ширины, которая могла бы ему понравиться. Затем прихватываю волосы по центру резинкой, отодвигаюсь и смотрю на него, смеясь.
- Что?
- Ты выглядишь, как мексиканский самурай, только что проигравший в барной потасовке.
Дэн рычит.
- Угу, а ты выглядишь, как скейтер, так что заткнись.
Я смеюсь и снисходительно треплю его по голове. Затем встаю, беру ножницы и бритву и сажусь позади него на закрытый унитаз.
Я принимаюсь состригать длинные пряди ножницами, чтобы подготовить волосы для бритья. Дэн при этом поскуливает, как щенок, которого пнули.
- Да что с тобой такое? - спрашиваю я спустя несколько секунд такого поскуливания. - «Ирокез» классная стрижка.
- Она отстойная.
- Парни с «ирокезом» очень сексуальные.
- Я уже сексуальный.
- Будешь ещё сексуальней.
- Я люблю свои волосы.
- Они всё равно у тебя слишком длинные.
- Ты же должен понимать, что это самый драматичный момент в моей жизни! - восклицает он.
- Первый шаг к исцелению – принятие.
- Но мои красивые волосы…
- Заткнись, - со смехом говорю я, отрезая пучок волос на загривке. - Если хочешь, я тебя подстригу клоками.
- Нет!
- Тогда не ной. Твои волосы будут такими же красивыми, как и раньше, просто их будет не так много.
Я решаю, что срезал уже достаточно коротко и тянусь за бритвой. Дэн стонет, когда слышит, как я её включаю, а потом наши уши услаждает только гипнотическое жужжание бритвы. Я провожу ей по его голове, наблюдая, как она срезает бесконечное количество коротких волосков. Наверное, по моему виду можно подумать, что я полностью поглощён процессом, но это не так. Я просто смотрю, как бритва скользит по его голове, направляя её так, чтобы она не срезала волосы, которые он хочет оставить. После, как мне кажется, всего лишь нескольких минут, я выключаю бритву, и Дэн почти со страхом поднимает руку, чтобы коснуться головы.
Он снова поскуливает, скользя пальцами по короткому ёжику.
- Заткнись, - говорю я, снимая резинку с его волос.
Я смотрю, как пряди практически рассыпаются вокруг его головы, а затем обхожу его и сажусь перед ним на колени, чтобы полюбоваться своей работой.
По-моему, не так уж и плохо. «Ирокез» немного низковат, но ему идёт, это точно. Дэн больше не выглядит таким невероятно женоподобным, но в то же время стрижка подчёркивает изящество его скул. Единственное что отвлекает от новой стрижки – это чертовски уродливый заплывший глаз (ну или наоборот), но синяк довольно скоро пройдёт.
Я только через несколько секунд замечаю, что Дэн смотрит на меня, и в его глазах – глазу – ожидание и надежда, и когда, наконец, замечаю, то смеюсь и снова треплю его по волосам.
- Перестань так волноваться. Ты здорово выглядишь.
Его лицо просветляется немного, и я не могу не добавить:
- Если не считать твой глаз. Он всё такой же отвратно-уродливый.
- Заткнись, - теперь уже затыкает мне рот он и отталкивает меня, чтобы встать. Дэн бросается к раковине и вглядывается в зеркало – я терпеливо жду приговора. Наконец, он поворачивается ко мне и широко улыбается. - Ладно, ты прав. Если не считать глаза, то я довольно сексуален с такой стрижкой, да?
- Конечно. Как скажешь, - бормочу я и принимаюсь за уборку. Хватаю концы полиэтилена и начинаю аккуратно складывать их вместе, чтобы ни один волосок не выпал, но неосторожно роняю их, когда Дэн обхватывает меня сзади за талию и поднимает на ноги.
- Когда тебе нужно возвращаться на работу? - шепчет он в моё ухо, и я не могу сдержать дрожи.
- Эм. Когда у меня закончатся деньги?
Он молчит, и его руки сжимаются на моей талии.
- Как это? - удивлённо спрашивает он, и я вздыхаю.
- Я... эм… бросил её…
- О, - коротко реагирует он и выпускает меня из рук. Затем: - Это для тебя обычное дело?
- Что именно? - спрашиваю я, разворачиваясь к нему лицом.
- Не держаться долго на одной работе.
- Эй, это нечестно! - восклицаю я. - За всё время, что мы знакомы, я сменил только две работы!
- Да, и ты бросил и ту и другую! - Его губы изгибаются в какой-то странной, раздражённой улыбке. - И вообще, как долго мы знакомы? Не так много времени. Две работы – это не мало.
Уперев руки в бока, я прожигаю его взглядом, и наверное, дуюсь, хотя и ненамеренно.
- Да ладно тебе. Я работал в продуктовом магазине. В таких магазинах маленькие зарплаты, ты в курсе? А до этого в компьютерном. Тоже не намного лучше. Но откуда тебе об этом знать, когда у тебя хорошая работа.
- Теперь хорошая. Но до этого я четыре года работал в закусочной Фрэнки.
Я усмехаюсь
- В закусочной Фрэнки? - недоверчиво спрашиваю я. - Слушай, а как там называется место, где ты работаешь сейчас?
Дэн скрещивает руки на груди и сужает глаза – глаз, простите. Видно, что ему не особо хочется отвечать. Чувствует подвох.
- «Автозапчасти Боба и Джо».
- Боже, - я пытаюсь подавить улыбку. - Ты работаешь в таких местах, что создаётся впечатление, будто мы живём в Хиксвилле или где ещё. Следующее как будет называться? У Робби, Дэйва и Фреди? У Арни и Джеффа?
- Ты уклоняешься от темы, Вэл. Смысл не в этом, - предупреждает Дэн, на его лице нет и тени улыбки.
Я выпячиваю вперёд подбородок.
- А в чём?
Он вдруг моргает и, кажется, теряется. Я смеюсь.
- Видишь, ты сам не знаешь, в чём смысл!
- В том, что ты бросаешь работу за работой! - восклицает он, но на его лице появляется улыбка.
- А тебе-то что?
- Ты же оканчиваешь университет в этом году?
- Да. И что?
- Какая у тебя специализация?
- Экономика.
- Получается, что скоро ты устроишься на хорошую работу, так ведь? - говорит он. - И будешь продолжать каждый месяц менять работу в разных розничных магазинах?
Я поднимаю брови, обвиняющее глядя на него.
- Собираешься прочитать мне лекцию на тему жизненных целей, Дэн? Если уж в меня это не смог вбить папашка, то очень сомневаюсь, что на меня подействуют твои слова.
Теперь уже Дэн выгибает брови.
- Отец тебя бил? - с сомнением спрашивает он.
Я тяжко вздыхаю.
- Это было фигуральное выражение, кретин.
- Эй, я не очень-то люблю, когда меня обзывают, - заявляет он с притворной серьёзностью, и я смеюсь, хотя и немного натянуто.
- Ты, идиотина.
- А что я такого сказал?
- Дэн, ты осознаёшь вообще, что мы стоим здесь, в крохотной ванной, пререкаясь по поводу моих планов на будущее, словно маленькие дети? И я всё ещё не вижу смысла в этом разговоре.
Дэн погружается в молчание, и на его лице появляется задумчивое выражение – необычное для него явление, скажу я вам. Я начинаю придумывать мелкие пустячные оскорбления, чтобы его пошпынять, но мои планы разрушает его крик.
- Я знаю!
- Что знаешь?
- Я знаю, в чём смысл нашего разговора, - гордо сообщает Дэн. Он замолкает, словно ожидая, что я его за это похвалю. Не дождавшись от меня этого, он продолжает: - Я спросил тебя, когда тебе нужно возвращаться на работу, помнишь? Ну, ты же знаешь, скоро День Благодарения…
- Ну да, - подтверждаю я.
- Я звонил сегодня боссу, пока ждал тебя и твой медлительный старый драндулет, и он сказал, что я до понедельника могу не выходить на работу. Мне даже больничный оплатят.
- Это здорово.
Дэн хмурится, а затем так неожиданно вцепляется в мои плечи, что я рефлекторно отпрыгиваю от него.
- Поехали в Мексику. - Он говорит это таким непреклонным тоном, что его слова очень похожи на приказ. И смотрит мне при этом прямо в глаза.
Я отвечаю ему сердитым взглядом. Но в глубине души я неимоверно удивлён.
Точно. Мексика.
- Не могу поверить, что ты всё ещё хочешь, чтобы я поехал с тобой, - слабо говорю я несколько мгновений спустя.
- А почему я не должен этого хотеть?
- Потому что… я не знаю… Ну вот смотри. Сначала я говорю, что больше не хочу тебя видеть. Затем ты приходишь и угрожаешь мне пистолетом. Потом говоришь, что тоже не хочешь меня больше видеть. А после этого мы с тобой собачимся из-за всякой ерунды. Не знаю, с чего бы тебе продолжать хотеть, чтобы я с тобой поехал, - язвительно перечисляю я.
Дэн передёргивает плечами и отводит взгляд.
- Ты не хочешь ехать? - тихо, с болью в голосе, спрашивает он.
Я вздыхаю.
- Я этого не говорил.
- Так ты хочешь поехать?
Я снова вздыхаю и непонимающе качаю головой.
- Что случилось с твоим «Я не хочу быть с тобой, если моя любовь безответна», а? Разве ты не говорил мне этого всего какую-то пару часов назад?
Он опять передёргивает плечами.
- Может быть. Но я всё равно не хочу ехать в Мексику один.
- Езжай с Сэмом. У него же есть машина?
- Я хочу поехать с тобой!
- Почему? - восклицаю я, раздражённо проводя рукой по волосам.
Дэн молчит и просто смотрит на меня. Я бы сказал, что он вглядывается в мои глаза, но нет, он просто… просто смотрит.
- Дэн, - жалобно говорю я и опускаю глаза в пол, чтобы избежать его взгляда. - Посмотри на нас. Как ты сам сказал, мы знаем друг друга всего ничего, а уже ссоримся. Что тогда будет через несколько месяцев, а? У нас ничего не получится. Сейчас-то не получается.
- Для кого-то, кто не строит планов на будущее, ты слишком много думаешь, - отзывается он.
Краем глаза я вижу, как он начинает выводить ногой круги на полу.
- Почему бы тебе просто не забыть обо всём на секунду? И переживать, только когда это уже случится?
- Когда что случится?
- Да что угодно.
Мы оба молчим. Он поднимает руку, намериваясь провести ей по волосам, и явно расстраивается, когда пальцы касаются лишь короткого ёжика на бритой голове. Он довольствуется тем, что начинает накручивать на палец прядь своего «ирокеза».
- Разве ты не гей? - спрашивает он, уставившись на меня почти вызывающе.
- Что?
- Разве ты не гей? Тебе же нравятся парни?
Я хмурюсь.
- А ты как думаешь?
- Я не знаю. Поэтому и спрашиваю.
Я злобно пялюсь на него, пытаясь понять, в какую игру он играет, но в голову ничего не приходит. Это меня пугает, особенно из-за того, что Дэн выглядит таким серьёзным.
- Мне казалось, совсем недавно ты был уверен в ответе.
- Не могу не заметить, что ты избегаешь ответа на вопрос, - говорит он, наклонив голову на бок, его взгляд всё такой же напряжённый.
Я сглатываю.
- Я Би.
- Ну вот только не надо этого дерьма. - Он ещё больше прищуривается, отчего я тоже сужаю глаза.
- Люди могут быть Би.
- Не ты.
- Если ты такой умный и уже знаешь ответ на свой вопрос, то зачем тогда спрашиваешь?
- Я хочу услышать его от тебя.
- Зачем?
- Просто ответь.
Мои губы изгибаются в зловредной, но в какой-то степени и самоуничижительной усмешке. Пошёл он со своими дурацкими играми.
- Я натурал, - говорю я.
Он смотрит на меня добрых десять секунд, прежде чем разразиться – и довольно неожиданно – хохотом. И снисходительно похлопав меня по плечу выходит из ванной не сказав больше ни слова.
Я некоторое время стою, не зная, что делать, а потом принимаю решение и, хмурясь, выхожу вслед за ним. Я нахожу его сидящим на моей кровати, в запятнанной кровью футболке, с довольным видом завязывающим шнурки на ботинках.
- Ты куда? - нерешительно спрашиваю я.
- Мне нужно съездить домой, - отвечает он. - Вещи собрать.
- Что?
- Что?
Я моргаю и неловко переступаю с ноги на ногу.
- Зачем?
- Я не могу ехать в Мексику совсем без ничего, - он говорит это так, словно это самая очевидная вещь на свете.
Я снова моргаю.
- Что?
- Что.
- Дэн! - восклицаю я уже готовый сорваться на крик.
Он улыбается и, подойдя ко мне, обвивает мои плечи рукой и наполовину ведёт, наполовину тащит к двери.
- Идём, нам лучше поторопиться. Завтра утром выезжаем.
Я резко торможу и вырываюсь из его рук.
- Нет. Ты не можешь решать такие вещи за других.
- Почему это? - спокойно спрашивает он. - Сам за себя ты, видимо, никаких решений принять не можешь. Так что я оказываю тебе услугу.
- Ничего подобного.
- Топай, топай, Вэл! - поёт Дэн, снова обхватывая меня за плечи и дёргая в сторону двери. Чтобы не упасть я вцепляюсь в его футболку – мерзкую, запятнанную кровью футболку. - У нас не так много времени на сборы.
- Дэн! - кричу я, пытаясь высвободиться.
Он на секунду застывает, а затем по его лицу расползается зловещая ухмылочка. Через мгновение я уже пригвождён к стене с его языком в моем рту и пульсирующим ощущением в шее – полагаю, следствием того, что меня шмякнули об стену. Я толкаю Дэна в плечи, и он отстраняется, но только слегка, всё ещё ухмыляясь.
- Знаешь, - хрипло говорит он, улыбка чувствуется даже в его голосе. - Я ведь могу привыкнуть к этой наркотической дури.
- Что? - выдыхаю я, сильнее толкая его в плечи, но он практически распластывается на мне. - Ты обдолбан?
- Ага, - задумчиво протягивает он. - Но наркотик уже выветривается. Мне не так-то много вкололи.
- О Боже, - вырывается у меня, и он смеётся.
- Теперь ты понимаешь, что я не могу сесть за руль? Ты должен меня отвезти.
Мне хочется скинуть его с себя, треснуть хорошенько, свалить на пол и потоптаться на нём, но вместо этого я смеюсь. Не спрашивайте, почему – я не знаю. Просто смеюсь, и всё.
- Видишь, милашка, - шепчет он, упираясь своим лбом в мой так, что наши носы соприкасаются. Его здоровая рука скользит с моего плеча на шею и начинает массировать её в том месте, которым я приложился об стену, словно Дэн инстинктивно чувствует, где у меня болит. - Тебе со мной весело.
- Уху. Ладно. Как скажешь, красавчик,- тихо говорю я, прижимая его к себе.
По улочкам ночным бреду в зелёном фраке
И напеваю вслух «Романс о фонарях».
И в этой темноте, совсем не как бродяга,
Платочком протираю набойки на туфлях.
Так хорошо, когда Влтава ловит звёзды
И, улыбаясь мне, течёт вокруг домов!..
Собор издалека на фоне неба – грозный,
Но исчезает страх через пятьсот шагов,
Когда идёшь вперёд по дивной старой Праге
И в сердце – то веселье, а то опять тоска.
По улочкам ночным бреду в зелёном фраке
И седину скрываю под шляпой у виска.
Опубликовано: 2017-05-26 13:50:09
Количество просмотров: 189
Количество просмотров: 189