Увитый зеленью в полночь. Заключительная часть

Иногда в твоей жизни появляются новые люди, происходят чудеса, иногда обстоятельства складываются так, что ты попадаешь в сущий ад, после чего в тебе происходят изменения. Ход мыслей, поведение, идеалы и планы меняются, но… Мы с ним остаёмся прежними. И то, что делает нас таковыми, никогда не изменится, потому что историю переписать невозможно. Ведь всё происходит тогда, когда меньше всего ждёшь?.. Частичка, которая есть суть твоего существования, вдруг пробивается наружу.
​
​— Я слишком сильно скучала по тебе, — прошептала я, протерев глаза. — Я сильно скучаю по тебе.

Я моргнула, Валера схватил меня за предплечье и притянул к себе — я оказалась в безопасном и тёплом объятии, по которому так долго скучала.

Я горько плакала от облегчения и теплоты, хлынувших в грудь, где уже давно было холодно и пусто. Валера сжал меня крепче — и слава Богу, потому что только он мог всё исправить.

Руки были скрещены на груди и туго стиснуты между нами. Он крепко держал, дыхание щекотало шею, и тут Валера прижался ближе, прижав лоб к моему плечу и склонившись надо мной — я была там, где мне нужно было быть. Я глубоко вздохнула, наконец оказавшись там, где давно хотела быть.

— Теперь всё будет хорошо, Ксани. Я дома.

С закрытыми глазами я протиснула между нами руку и сжала его рубашку, прижимаясь к нему и зная, что это сработает. Мне не придётся убеждать в этом Валеру, потому что он сам это видел.

— Вот откуда я знаю, что всё будет хорошо, — прошептала я.

Его рука обхватила сзади мою шею и спустилась ниже к моим плечам, крепче прижимая меня к себе. Другая его рука обвивала мою талию, отчего я, наконец, почувствовала себя дома.

Валера ничего не говорил, но немного отступил и начал двигаться под ритм чего-то медленного, о чем знал только он, но какая разница, если он вёл меня вперёд. И я подумала, что именно так мы сможем выкарабкаться. Один из нас будет вести, когда другой не будет знать, как идти.

Это был не выпускной, который я представляла со средней школы.

Во многом это было трагично, но в каком-то ужасном, болезненном смысле… так было лучше. Правда в том, что по-другому быть не могло, и это нормально.

Постоянно жить прошлым или тем, чего у тебя нет, или пытаться вернуться?

Это бессмысленно. Даже бесполезно.

Но вперёд?

Всегда — всегда! — можно двигаться вперёд.
​
​Удерживая его взгляд, я медленно кивнула. Я просто буду жить, говорить, дышать, надеяться и верить, что, если что-то будет не так... он скажет мне.

— Хорошо, — протянул он. — Я знаю, что бываю капризным и эмоционально нестабильным, и некоторое время отношения с тобой были напряжёнными. Просто... эта неразбериха между нами, и, думаю, тебе вроде как досталось сильнее чем другим. Но чем больше я просто... расслабляюсь... ты, кажется, считаешь, что я не знаю, что случается не только плохое. Но я знаю. В каком-то смысле... все вещи, которые истязали меня, как раз те вещи, которые дают понять, что... ну, знаешь. Пока ты жив, ты можешь преодолеть всё.

— Ты когда-нибудь думал о том, где бы мы были сейчас, не случись ничего? — спросила я.

— Ха, Ксана, это опасная игра, — ответил он. — Смотри. Я всё ещё злюсь и думаю о том, чего не могу вернуть. Или о том, что всё могло бы быть совсем по-другому. Так странно представлять, что у меня могла бы быть совсем другая судьба. Или у меня и тебя. Я никогда не узнаю, как бы всё было. Но знаешь, что я понял?

— М-м?

— То, что бесконечные размышления об этом дерьме, сведут тебя с ума.

— Ты никогда не узнаешь, — подтвердила я. — И не можешь думать «а что, если?»

— Именно.

Он откинул голову на спинку сидения и посмотрел на меня, начиная с губ, поднимаясь до уровня глаз и обратно. Выражение его лица было настороженным, осмотрительным, но... там читалось что-то ещё.

— Ксана... — прошептал он.

— Что? — в ответ прошептала я. Сердце затрепетало и ухнуло вниз, уверенное, что мы находились на острие ножа.

— У тебя остался кетчуп на подбородке, — со смехом сказал он и бросил в меня салфетку.

— Боже, ты такой злой, — заявила я, вытирая соус. — Изо дня в день всё, что я делаю, — так это думаю о тебе. А ты такой злой. — Это был осознанный риск — мои слова, — и я знала это. Но, так или иначе, это чувствовалось правильно — повторить его же старые, болезненно милые слова.

— Выражение твоего лица... — начал он, снова зайдясь в смехе. Он либо помнил свои слова, либо нет, но я поняла, что мне в любом случае было неважно. Он вёл себя спокойно и непринуждённо, и всё было слишком хорошо, чтобы мучить себя раздумьями о произнесённых мною словах.

— Я думала, ты собирался сказать что-то важное!

— Например? — спросил он, смеясь ещё сильнее и вскинув руки наверх.

— Не знаю! Вот потому-то я так и напряглась! Я была как в подвешенном состоянии!

— Боже, ребёнок, — сказал он, качая головой.

— Ты просто ужасная пара. Обижаешь и кормишь фастфудом, — цыкнула я.

— Эй.

— Что? — я кинула грязную салфетку ему в лицо, но он успел поймать её прежде, чем она ударила его.

— Я тоже скучал по тебе.

— Я не знаю, что можно, а что нельзя, — вырвалось из меня. — Я боюсь сказать или сделать что-то не так. Думаю, дело во всём этом странном свидании — слово само по себе так и указывает на чувства и ожидания. Я не хочу обращаться с тобой, как с ребёнком, но в тоже время не хочу ничего испортить. Поэтому скажи мне, чего ты хочешь.

— Ты не сломишь меня, Ксана, — сухо усмехнувшись, сказал он. — Но всё же если все будет идти к этому, я попрошу тебя притормозить.

— Мы можем на секунду стать серьёзными? — сглатывая, спросила я.

— Да.

— Могу я коснуться тебя? — моё лицо горело от смущения, но я должна была знать. Я видела миллион раз, как он физически контактировал с людьми — с Эриком, Димой, матерью, Таней, да даже с моим отцом не так давно, но... между нами прикосновения всегда приобретали другой смысл. Они были по-настоящему полны сексуального характера. И я совершенно не представляла, как он будет воспринимать их сейчас. Не считая нашего объятия, того очень напряжённого момента... я просто не была уверена, что могла вытянуть руку и... ну, коснуться его.

Валера втянул воздух сквозь зубы и напряжённо рассмеялся.

— Ты совсем не изменилась, ага? Всегда падка на прикосновения.

— Ответь мне.

— Я ненавижу, что это стало вопросом. — Лицо Валеры было задумчивым.

— Ну, теперь всё только так, — подметила я. — И это нормально. Ничего не имею против вопросов.

— Не выходи за свои границы, — сказал он.

— Эм, что?

— Это то... что я выучил, — объяснил он, смотря вниз. — Типа... работай с ситуацией, в которой ты находишься сейчас.

— О. Точно.

— Послушай, Ксана... Я не имею понятия. Но это, — он поднял мою безжизненную руку и потряс её, отчего кисть начала мотаться из стороны в сторону, — у меня нет проблем с этим. Хотя я, конечно, не люблю, когда кто-то хватает меня, если я этого не вижу. — Он отпустил мою руку. — Ты можешь прикасаться ко мне. Я не грёбаное стекло. Мне кажется, ты считаешь меня настолько неисправным, что я могу сорваться или сломаться в любую секунду. Возможно, какое-то время всё так и было, и, возможно, трещины не исчезнут никогда. Но я — это я. Всё ещё я. Только, кажется, ты хотела знать не совсем это.

— Не совсем, но я рада, что ты объяснил.

— Нам в любом случае следует разобраться с этим. Никакой беззаботности, ладно? В теории... да. Пожалуйста, касайся меня всего. Но я не знаю, что будет твориться у меня в голове. Я думаю о тебе и знаю, чего хочу. Клянусь, это правда. Но существует реальность, и когда я по-настоящему вдумываюсь в это? Не уверен. Секс всё ещё что-то неопределённое для меня.

— То есть? — уточнила я, разворачиваясь на сидении, чтобы смотреть на него.

— Я знаю, что это приятно, — с улыбкой ответил он. — Или, по крайней мере, может быть таковым. Но меня выводит из себя то чувство, которое идёт вместе с сексом. Понимаешь? Дело не в физическом акте — с этим никаких проблем. Дело в общем-то в... эм... стыде? Я хочу сказать, я всё ещё... функционирую? Дерьмо, как это нелепо, — слабо рассмеялся Валерка. Он сделал глубокий вдох и уставился в пространство на целую минутку, кажется, осматривая лесополосу или небо или разбираясь в собственных мыслях, прежде чем продолжить. — Но когда это происходит, я могу серьёзно выйти из себя. Расстроиться, разозлиться, испугаться. Большую часть времени действительно приятные физические чувства у меня ассоциируются с самыми отвратительными эмоциями. В данный момент для меня это единое целое, и мне надо научиться их разделять — по крайней мере, так говорит мой психотерапевт. В основном, всё вызывают эмоции, а не физический аспект. Ну, я так думаю. Не знаю. Я ещё не воплощал эту теорию в жизнь. — Валерка закончил и прочистил горло, закусив губу, так и не посмотрев в мою сторону.

— Спасибо, что рассказал.

— Заткнись, — рассмеялся он, покачав головой. — Ты, наверное, поняла, что такие советы дают на дневных ток-шоу. А я думал, что избавил тебя от одержимости доктором Малаховым. — Он смотрел на меня с нелепо серьёзным выражением на своём лице, но я видела искры старого смеха в его глазах, дрожь его губ, пока он пытался сдержать веселье. Это было... это было чудом, и мне потребовались все силы, чтобы сдержать триумфальные гордость и счастье, которые угрожали разрушить этот момент. Я сделала глубокий вдох и притворилась бесстрастной.

— Нет. Серьёзно. Это действительно важно, что ты рассказал мне. Для меня. Поэтому спасибо.

— Хорошо, — выдохнул он. Подняв взгляд, он улыбнулся почти смущённой слабой улыбкой. — А что насчёт тебя? Ты уже?..

— Нет.

Мой твёрдый ответ эхом пронёсся по машине.

— Ты шутишь? — спросил он, щурясь.

— Нет.

Он дважды осмотрел меня и подался вперёд, лицо было серьёзным и вопрошающим.

— Почему? Мы были так близки, а ты... ты, казалось, была по-настоящему готова, — со смешком сказал он.

— Думаю... в общем, честно? Я была близка, — он медленно кивнул. — Но я рада, что ничего не случилось. Я рада, что... это будет с тобой? Когда-нибудь.

— Хах, — выдохнул он что-то вроде нервной усмешки и провёл рукой по волосам. — Ты была ко мне более терпелива, чем я когда-либо мог ожидать.

— Я не герой, — ответила я. — Правда в том, что я бы прождала вечность. Я не герой. Я просто безумно влюблённая девушка, которая случайно оказалась очень упорной.

Уголок его рта изогнулся, и он отвёл от меня взгляд. Он несколько раз качнулся на сидении и вдруг вздрогнул; тихо ругнувшись на выдохе, он склонился вперёд и обнял меня рукой за шею.

— Что? — прошептала я, смотря то на его глаза, то на губы. Его рука дрожала против моей кожи.

— Просто... будь нормальной со мной, хорошо? — прошептал он.

Я не поняла, что он имел в виду, но он говорил так тихо, и так мило, и так рядом, а в его глазах читалась мольба, что я просто кивнула, согласная и с онемевшими губами.

— Что ты хочешь? — спросила так же шёпотом, но я знала. Я знала это, легко прикоснувшись к его подбородку и увидев, как дёрнулись губы. Я знала это, ощутив, как его тепло встретилось с моим собственным, и я знала это, когда рука позади моей шеи перестала дрожать.

— Попробовать одну вещь, — едва слышно сказал он.

Определённая неуверенность в касаниях Валеры заставила меня замереть, но его огромные, гордые, полные надежды глаза, когда он посмотрел прямо на меня, заставили меня податься вперёд. Руки лежали на коленях, и я сжала их в кулаки, когда он медленно обхватил моё лицо и тихонько рассмеялся, прежде чем придвинулся ещё ближе, кивая в подтверждение самому себе.

— Хорошо, — выдохнул он, находясь совсем близко к моим губам.

Был момент — на самом деле, много моментов, — когда я думала, что этот день, это мгновение, эта секунда никогда не настанут.

Долго я верила, что нас лишили нашего времени или уничтожили его, и те дети были потеряны навечно. Но тот момент в те времена? Те дети в том простом времени? Просто-напросто, то было не наше время.

Наше время сейчас.
​
​Эпилог:
​
​Анатолий Воуц умер в тюрьме от сердечного приступа.

Новость принесла странную смесь облегчения и разочарования. Мне хотелось, чтобы он вечность гнил в грязной промозглой клетке; тёмная часть души жаждала слышать сообщения о жестоких и болезненных нападениях на него, но ад, в котором он будет находиться целую вечность, тоже подойдёт.

Мы узнали об этом по местным каналам. На этот раз не происходило ничего особенного: просто короткое объявление о произошедшем перед прогнозом погоды. Кабельные станции не подхватили эту новость, никто не собирался, чтобы поддержать друг друга, отпраздновать или посочувствовать, что было уместно. Он не заслуживал ещё одного упоминания, ещё одной секунды наших жизней.
​
​Что касается гормонов, их влияние становилось всё сильнее и сильнее. Их мы точно не уняли. И это было нормально. Наверное, только однажды всё зашло чуть дальше, но в общем всё закончилось внезапно и переросло в крики, слёзы и боль, которую я пыталась скрыть, а Валера вместо раздражения стал чувствовать вину, но над этим я работала у врача. Он отвергает не меня — именно это я должна была понять, чтобы поверить. Было ясно, что мы не готовы к большему. Но то, что у нас было, — замечательно.

Но мы дойдём до этой точки, мы знали это. Мы ходили по тонкой и напряжённой грани, и с моей стороны было иронично и волнующе действовать терпеливо и осторожно. Ты словно преодолеваешь себя, чтобы не взглянуть на рождественские подарки, или, правильнее было бы сказать, что скорее не только накапливаешь обычные чувства — такие, как сексуальное неудовлетворение, — но и постепенно становишься ближе, что означает возрастающее доверие и все другие виды близости.

Наши поцелуи не были похожи на те, что были прежде. Мы вели себя по-другому, не обходили первую базу, не добирались урывками до третьей. Когда мы касались, когда целовались, определённого намерения продвинуться дальше не было… скорее было намерение показать, что… я люблю тебя.

Когда всё случится — когда мы перепрыгнем через эту границу или просто окажемся на заднем сидении моей машины, — это снимет с нас огромный и невидимый груз. Это будет осознанный шаг, очень осознанный. Из прошлого мы знали, какой опустошительной могла быть жизнь, но мы знали, каким замечательным могло быть будущее, и теперь мы научились не принимать всё хорошее, как должное. Когда мы будем вместе, мы оставим позади борьбу за нас, будем знать, как мы счастливы, и осознавать важность момента.

Странно, но я почувствовала облегчение и даже благодарность за то, что это не случилось раньше. Я всегда буду любить этого парня, но мне хотелось, чтобы мой первый раз… чтобы мы начали отношения теперь, когда он стал именно этим мужчиной. Мне хотелось, чтобы у него не было сомнений, что он — именно такой, какой есть — с грузом прошлого является тем человеком, которого я хотела.

Многое в нём осталось прежним, но кое-что изменилось. Теперь Валера стал более медленным. Не в действиях, а в мыслях. Он начал сбегать в тихие места, чтобы побыть в одиночестве. В нём появились сила и уверенность, которые, думаю, всегда были, просто он обнаружил их только сейчас; он сконцентрировался на них и сделал их более явными. Если Валера смог выдержать весь этот ад, то он самый сильный и храбрый человек, которого я знала.

Кому бы не захотелось, чтобы их первый раз был с таким мужчиной?
​
​Валера встал на импровизированную горку, хотя это была и не горка вовсе. Под его ногами никогда не будет настоящей спортивной площадки, но это было неважно. Эти большие ботинки ступали и по более непроходимой местности.

С моей точки обзора он находился прямо под луной. Валера выпрямился и отвёл назад плечи. Он оглянулся на меня.

Левый уголок губ изогнулся в улыбке, Валера смотрел ещё какой-то момент, затем отвернулся, медленно моргнул и размахнулся. Я могла долго размышлять о лунном свете, любви, чуде, их последствиях, вторых шансах и разбитом сердце, но сейчас я думала только о его глазах.

Теперь в них всегда отражалось что-то тёмное и, думаю, так будет всегда. Уверена, внутри него есть то, о чём я не знала и не понимала. Внутренние шрамы, о которых он никогда не упоминал. Некоторые кошмары меняют человека навсегда. Они переворачивают жизнь и лишают доверия к миру, которое можно так и не вернуть. Иногда тёмные следы в его взгляде будут становиться чёрной бездной, а иногда их будет почти незаметно.

Это было интересно, потому что, как бы ясно ни были видны в его глазах тяжёлые и печальные тени, пламя, что было прежде, Валера никогда не терял. Свет не только остался, но и стал намного ярче; теперь его огонь, надежда, удивление и сила резко контрастировали с глубиной ужаса, о котором знал только он. Поэтому теперь, когда он сиял, это было ещё ярче.
​
​Конец
​
​P.S. Для Оксаны в Международный Женский День 2017...