Дела греховные

Стрелки часов медленно приближаются к полудню, но время ещё никогда не тянулось так долго. Вокруг меня все ёрзают, незамысловато рисуют в тетрадях и копаются под столом в телефонах и айподах. Нетерпеливость — обычное явление для этого класса, который длится почти три часа. Другие профессора дают нам десятиминутный перерыв примерно каждые девяносто минут, но профессор Русик — сущий демон. Я никогда не видел, чтобы он улыбался. Каждую лекцию он напряжён и неподвижен за своей кафедрой. Он очень редко сходит со своего места, но если это происходит, то лишь за тем, чтобы нависнуть над ничего не подозревающим студентом в первом ряду, который рискнул задать вопрос. У профессора Русика есть определённая репутация в кампусе, и его знают как человека, чьи интеллектуальные способности и знания предмета равняются взрывному характеру. Я никода не попадал под горячую руку, но наблюдать, как он отчитывает других, очень увлекательно.

Я в принципе нахожу его увлекательным.

Методы его обучения тоже увлекательны. Его разум привлекает. Его характер волнует.

Хотя сегодня я совсем как свои одногруппники: неусидчив, заскучал и не могу сконцентрироваться. Семестр вот-вот закончится, и люди желают покончить со всем поскорее до Рождества, которое наступит через пару недель. Я не разделяю их энтузиазма.

Я настолько погружён в свои мысли, что не сразу замечаю движение вокруг себя. Лекция закончилась, поэтому я собираю вещи и волочусь по ряду к выходу.

— Дениска? — профессор Русик встаёт из-за стола, пока все студенты покидают аудиторию. Глубокий тембр его голоса посылает странную дрожь по моему телу, которая зарождается в животе и распространяется дальше, курсируя по венам прямо к быстро бьющемуся сердцу. — Могу я задержать вас на пару минут?

Я сглатываю ком в горле размером с мячик для гольфа и иду на дрожащих ногах вперёд, вниз по пологим ступеням аудитории к его столу. Я приближаюсь, а он не сводит меня глаз, и мне приходится отвести взгляд. Не могу выдержать это пристальное внимание. Он смотрит на меня так, словно я грязь на его ботинке; презрение очевидно, когда он насмешливо усмехается.

Он никогда не смотрел на меня так. Он всегда был вежлив и приятен. Будучи помощником преподавателя, я встречаюсь с ним раз в неделю обсудить планы на будущее, и у нас никогда не возникало никаких проблем. Он придерживается строго рабочих отношений, но всегда ведёт себя, как рыцарь: встаёт, когда я вхожу в кабинет, и открывает дверь, когда мы заканчиваем.

Я приближаюсь, он разворачивается и снова садится в кресло, указывая мне одной рукой на стул с другой стороны стола. Я сажусь прямо напротив него и смотрю на толстую стопку бумаг. Я узнаю свой почерк на верхнем листе.

А ещё — вижу много красных чернил.

Дерьмо.

Профессор Русик крутит в руке упомянутую красную ручку, ожидая, когда в аудитории не останётся никого кроме нас, опираясь предплечьями о стол. Я не могу отвести взгляда от его мышц и мускулов, которые перекатываются, когда он шевелит пальцами.

Когда дверь закрывается, я настолько напряжён, что вздрагиваю в кресле. Я делаю глубокий вдох и на секунду задерживаю дыхание, пытаясь замедлить сердцебиение. Я медленно выдыхаю и открываю глаза, чувствуя чуть больше спокойствия чем ранее. На меня находит редкая уверенность, и я смотрю на него, желая не сломаться под его взглядом.

Профессор Русик бросает ручку на стопку бумаг и откидывается в кресле, ноги широко расставлены, ладони лежат на длинных бёдрах. То, как чёрные брюки обтягивают сильные мышцы, слишком искусительно, и я смотрю в сторону прежде, чем успеваю оценить то, что выше. Между нами повисает тишина, и он, поднимая голову, изучает меня, обдумывая, что сказать.

— Дениска, уверен, вы понимаете, почему я попросил вас задержаться.

— Я… — я настолько нервничаю, что в горле пересохло, и слышен лишь шёпот. Я прокашливаюсь, прежде чем продолжаю. — Я предполагаю, профессор.

Он щурится, и я пытаюсь не стушеваться. Зелёные глаза обезоруживают. Он даже не предполагает, какой оказывает эффект на людей.

— Озвучьте, пожалуйста, — просит он, вставая с кресла и медленно приближаясь к краю стола. В мгновение ока нервничаю ещё сильнее из-за его близости. Я чувствую его одеколон, пряный, лесной запах, который опьяняет меня.

— Думаю… моя работа…

— Эта? — уточняет он, и ручка летит на пол, когда он берёт верхний лист. Я киваю, и он делает шаг вперёд. — Что с ней не так?

— Это не лучшая моя работа, профессор. В последнее время у меня были кое-какие проблемы, сэр.

Я не расплачусь. Я не расплачусь перед профессором Валерой Русиком.

Он делает ещё один шаг, и я выпрямляюсь, пытаясь создать дистанцию. Он слишком близко. Между нами считанные сантиметры. В такой позиции, когда он стоит, а я сижу, моё лицо оказывается на уровне его промежности, и вдруг я начинаю думать о самых неуместных вещах.

Опуская взгляд, я начинаю растягивать резинку для волос, которая надета на запястье. Напряжение в комнате осязаемо, и из-за странной безрассудной смеси страха и похоти внутри всё сжимается.

Я слышу звук разрываемой бумаги и, смотря вверх, ахаю, когда вижу, что он рвёт моё эссе на кусочки. Затем он бросает остатки на стол. На лице — ноль эмоций. Он, может быть, взорвётся в следующую секунду, а мне совершенно негде скрыться.

— Это дерьмо, Денис, — говорит он низким недовольным голосом. Он никогда не обращается к студентам по имени. Пускай лицо не выражает ничего, что-то в его взгляде теплеет при взгляде на меня. — Что случилось? — теперь он выглядит усталым и, вдыхая, он отступает и снова опускается в кресло. Бешено бьющееся сердце замедляет свой темп, когда я понимаю, что он не начнёт кричать.

— Сэр, у меня некоторые трудности в семье, которые отнимают много сил. Вы же знаете, это несвойственно мне.

Это правда. И он знает это. Мне удавалось скрывать свои проблемы в последние несколько месяцев, но постепенно всё выходит наружу. Профессор Русик уникальный человек и редко хвалит кого-либо из студентов, но всё же каждая работа, которую я сдавал, содержала положительный комментарий вверху страницы рядом с оценкой. Это маленькое признание указывает на то, что он понимает, как много я работаю над этим предметом.

Но от этого мне не становится легче. Уже тогда, сдавая, я знал, что мог бы написать лучше. Вопреки моему страху, выражение его лица меняется. Оно сменяется любопытством, сомнением и сочувствием буквально за пять секунд. Он поджимает губы и пробегается рукой по волосам, выдыхая.

— Мне жаль это слышать, Денис, но вы учитесь в магистратуре. Как только вы входите в этот кабинет, все проблемы должны оставаться снаружи, — говорит он. Он снова встаёт и начинает ходить между столом и кафедрой. — Это слабое оправдание для вашей дипломной работы, Денис. Вы вообще думали о докторской степени? Потому что для этого вам нужно работать куда усерднее. — Он говорит, и его голос поднимается с каждым словом. Он заводится, дёргая себя за растрёпанные русые волосы. — Что, чёрт побери, случилось, Денис? — рявкает он, когда я не отвечаю. Он едва сдерживает свою ярость.

— Я… я не могу… простите… — последнее слово — едва ли шёпот, голос надламывается, когда по мне бьют эмоции. Я закусываю губу, пытаясь сдержать слёзы.

Какое-то время в комнате не слышно ничего, кроме моих тихих рыданий и его тяжёлого дыхания, а затем он опускается передо мной на колени. Он вытягивает руку и касается моего плеча, легонько его сжимая, прежде чем отстраниться и встать, сжав кулаки.

— Приношу извинения, Денис, это было неуместно.

Он осторожно наблюдает за мной, его взгляд перемещается между моих глаз и слёз, которые текут по щекам. Я не имею ни малейшего понятия, что можно ответить, поэтому не говорю ничего.

— Пожалуйста, не плачьте. — Видно, что ему неудобно.

— Простите, сэр, — говорю я, всё ещё не понимая, что происходит.

— Не надо, это мне следует извиниться. Я не хотел заставить вас плакать. Разумеется, ваши проблемы не касаются меня ни коим образом.

Он прочищает горло и снова смотрит мне в глаза.

— Я хочу дать вам шанс переписать эту работу.

— Почему?

— У вас есть одна неделя. Я ожидаю совершенно другой результат в этот раз. Если вам будет что-нибудь нужно, можете написать мне на почту, — говорит он и, подойдя к креслу, берёт пиджак, который висит на спинке. Он надевает его, поправляет воротник, и, кажется, волнуется. Затем подхватывает портфель и идёт к двери, словно меня здесь нет. Открывая дверь, он прочищает горло. Разговор закончен.

Он не смотрит на меня, пока я подхожу. Меня отпустили, словно ничего не произошло. Когда я прохожу мимо него, он останавливает меня за плечо. От крепкого захвата горит рука, а от прикосновения сердце несётся вскачь.

— Не рассказывайте никому об этом, Дениска. Больше ни у кого нет второго шанса, — шепчет он. Похоже на угрозу.

— Почему? Почему вы мне даёте его?

— Потому что могу.

***

На сердце тяжело, пока я поднимаюсь в нужную секцию. Уныние охватывает всё тело, когда я думаю о причине, по которой нахожусь здесь, и тогда мне становится ещё хуже. Может быть, с моей стороны это некрасиво, но я абстрагируюсь от всех чувств, когда присоединяюсь к своим одногруппникам за нашим обычным столом. Мы быстро обмениваемся приветствиями, когда я достаю учебники и ноутбук. Включив компьютер, я открываю сохранённую копию той работы, которую порвал Русик, всё ещё не в силах понять, что только что произошло.

Будучи студентом бакалавриата, я воспринимал профессора Русика, как горячего-но-мрачного, раздражительного, пугающего, но всё же великолепного учителя, коим он и является. Все геи думали, что он сексуален, а все парни-натуралы боялись его. В то время я всё ещё встречался с парнем из старшей школы, но всё же признавал, что профессор Русик был очень привлекательным.

Когда мы с Максом расстались по взаимному согласию на предпоследнем курсе, я полностью погрузился в учёбу. С тех самых пор я был один, что меня устраивало, ведь я состоял в отношениях с одним и тем же человеком с десятого класса. Возможно, мне было необходимо отвлечение, но проведённое время с горячим профессором во время наших рабочих встреч и пристальное его изучение на лекциях привели к тому, что все эти мимолётные мысли о его сексуальности переросли в увлечение с недетским рейтингом. Пускай мы провели очень много времени вместе, он всегда придерживается рамок учитель-студент и никогда не давал намёка, что мои чувства могут быть взаимны.

Я на пути в ад.

Если убрать чувства в сторону, то я до безумия хочу успевать в его классе, впечатлить его. Я амбициозен по своей натуре, и я был лучшим в своём выпуске бакалавриата. Как мой куратор дипломной работы по литературе, профессор Русик всегда подталкивал меня к докторской степени, хотя я всё ещё не принял решения. Я без сомнений склоняюсь к преподаванию.

Он может быть пугающим и безжалостным, но, думаю, таким образом он пытается добиться того, чтобы люди выкладывались на полную. Порой я сомневаюсь, что выкладываюсь достаточно.

Я понимал, что эта работа могла бы быть лучше, но всё равно сдал её, зная, что есть вероятность вызвать его гнев. Неважно, в курсе он моей лично жизни или нет, он не кажется тем, кто может давать какие-то поблажки — чего я совсем не хотел. Мне нужна уверенность в том, что оценки получены справедливым путём, есть отягощающие обстоятельства или нет. В конце концов, быть лучшим выпускником — это величайшая награда.

Я знаю, что должен быть благодарным за эту возможность, но я раздражён. На себя за то, что расплакался перед ним, за то, что рассказал, как мне трудно, и на него, что он дал мне второй шанс. Я просто не понимаю, почему он так поступил.

То, как он смотрел на меня, — я больше никогда не хочу видеть разочарование в его взгляде. Я видел это множество раз, но разочарование было направлено на других, не на меня. Однако было что-то ещё. Любопытство или интерес. А, возможно, и нечто более тёмное. Нечто, отчего всё внутри воспламенилось.

***

Я падаю обратно на подушку и несколько минут пытаюсь найти хорошее положение. Кровать захламлена учебниками и тетрадями, а тумбочка — пустыми стаканчиками из-под кофе. Я переписал примерно половину эссе, когда вчера засиделся в библиотеке допоздна и потратил на это большую часть сегодняшнего дня, раз уж у меня нет лекций в пятницу. Я пытаюсь написать, как можно больше, но сейчас я застрял.

Глаза тяжелеют, и я отключаюсь, когда в руке вибрирует телефон. Разблокировав его, я вижу, что это новый эмейл и, поняв от кого он, я резко сажусь.

От: Профессор В. И. Русик
Кому: Денис Садов
Тема: ваша работа

Дениска,

Как ваши успехи?

Если вам нужна помощь, я свободен завтра после трёх. Кроме того, нам необходимо обсудить некоторые детали касательно зачётных единиц за вашу работу моим ассистентом в этом семестре.

Зайдите ко мне в офис после трёх, если удобно. Если нет, тогда увидимся в понедельник в обычное время.

С уважением,
Профессор Русик

Вот дерьмо. Я не могу упустить эту возможность и быстро печатаю ответ.

От: Денис Садов
Кому: Профессор В. И. Русик

Сэр, всё в порядке, но я в затруднении и мне могут помочь ваши замечания.

Я приду в три.
​
​Дэн

***

Я иду через весь кампус и подхожу к кабинету профессора Русика ровно без минуты три. Когда я заношу руку, чтобы постучать, дверь резко открывается, а я так и остаюсь стоять с поднятым кулаком, глазея на него.

— Знаю, что иногда веду себя, как засранец, Дениска, но нет нужды бить меня. — Я опускаю руку, когда его спокойное лицо озаряется широкой улыбкой. Я закусываю губу, чтобы сдержать свою собственную улыбку. Он обматывает шарф вокруг шеи, который берёт с вешалки рядом с дверью, и подбрасывает ключи.

— Мы куда-то идём? — удивлённо спрашиваю я.

— Я сегодня ещё ничего не ел. Можем обсудить всё за ланчем, — он обходит меня и захлопывает дверь. Закрыв её на замок, он кладёт ключи в карман, оборачивается ко мне и вытягивает руку.

Я хмурюсь.

— Твой рюкзак, Денис?

— Э… что? — клянусь, у меня есть диплом по русскому языку. Но, очевидно, я не могу сказать ничего связного рядом с горячим профессором.

— Я попросил вас прийти сюда, а теперь настаиваю на другом месте встречи, — говорит он слегка раздражённым тоном. — Рюкзак выглядит тяжёлым, и наименьшее, что я могу сделать, так это понести его за вас?

Я молчаливо киваю и позволяю рюкзаку упасть с плеч. Он действительно тяжёлый. Профессор ловит его и, не приложив никаких усилий, забрасывает себе на плечо, а на другое вешает собственную сумку.

— Пошли, — говорит он таким строгим тоном, от которого в животе возникает рой бабочек. Я наблюдаю, как он уходит, всё ещё озадаченный. Широкая улыбка, когда он открыл дверь, попытка пошутить про избиение, благородное предложение взять мой рюкзак — кто это и что он сделал с профессором Русиком?

Он уже в паре метров от меня, а я загипнотизирован его длинными ногами и задницей, обтянутой чёрными брюками, когда он круто оборачивается и тихо вздыхает.

— Вы идёте со мной? — теперь он выглядит немного злым, поэтому я быстро прихожу в себя и догоняю его, осознавая, что всё это время он наблюдает за мной.

— Ведите, — отвечаю я, и его глаза чуть темнеют. Мне становится интересно, думает ли он о том же, о чём думаю я.

Что я хотел бы, чтобы он довёл меня до точки кипения.

***

Мы идём в закусочную вне кампуса. Профессор Русик заказывает самую большие порцию бургера и картошки, а я — клаб-сэндвич. Когда он предложил поздний ланч, в глубине души я обрадовался: последние двадцать четыре часа я жил на одном кофе.

Это так странно — быть вне привычной среды его кабинета. Его галстук ослаблен, он раскован и выглядит скорее, как друг, а не строгий и вспыльчивый профессор. Нет напряжения и почти весело. Как работа в группе в библиотеке с однокурсниками.

Стол завален учебниками и заметками, тарелки сдвинуты в сторону, пока мы изучаем мою работу. Я сижу напротив него, ноутбук стоит на столе сбоку, чтобы мы оба могли видеть экран. Он не жалея подчёркивает ключевые моменты текста одной из книг и делает пометки на полях, очень часто поднимая взгляд на экран и читая следующий параграф. Мне бы хотелось читать его мысли. В конце концов, он выдыхает и откидывается на сидении.

— Так, это хорошо. В десять раз лучше чем та чепуха, которую вы сдали на той неделе, — говорит он, делая глоток колы. Я вздрагиваю от его слов, но знаю, что это правда. — Денис, я помогаю вам лишь потому что знаю, что вы можете куда лучше, — говорит он со вздохом. Он подаётся вперёд и упирается локтями о стол. — Вы один из моих самых сильных студентов, у вас огромный потенциал. Я хочу от вас только лучшего.

— Знаю, — отвечаю я, пытаясь сдержать дрожь в голосе. — И я очень ценю эту возможность, сэр.

Мгновение он смотрит на меня, поджав губы, словно что-то взвешивает. Тыльную сторону ладони окутывает тепло, когда он кладёт на неё руку.

— Расскажи мне, — шепчет он. Его глаза впиваются в мои. Он сжимает мою руку, и секунду я не могу дышать. Большой палец выводит круги на коже в ямке между моими большим и указательным пальцами, и я не могу думать осмысленно, когда он касается меня похожим образом. Да даже сам факт того, что он касается меня, ускоряет мой пульс. — Расскажи мне, что с тобой происходит, Денис. Ты совсем не похож на себя последние несколько месяцев, исчезла былая страсть к писательству. Я вижу, как порой ты отключаешься на лекциях. Знаешь, как будто свет горит, но дома никого нет.

Он делает глубокий вдох и забирает свою руку, пробегаясь ею по волосам.

— Послушай, мне жаль, что вчера я вышел из себя, но порой я таков, — продолжает он, и я фыркаю. Он поднимает бровь.

— Я видел это достаточное количество раз, чтобы знать. Просто никогда не думал, что попаду под раздачу, — объясняю я.

— Как я и сказал, мне жаль, что тебе досталось. Но я действительно беспокоюсь за тебя. Если я вдруг могу чем-то помочь, дай мне знать.

Я колеблюсь. Между нами наступает тишина; он ждёт, не разрывая зрительного контакта, пока я взвешиваю всё в своей голове. Меня разрывает на части. Я много работаю и всеми силами пытаюсь быть самостоятельным, но эта новая сторона профессора Русика заставляет меня переосмыслить некоторые вещи. Может быть, он не тот самый дьявол, которым пытается казаться. Возможно, мне поможет разговор с кем-то. Возможно, он поможет перенаправить все мои эмоции на бумагу.

Приняв решение, я делаю глубокий вдох.

— Мои родители расстались около года назад. Мама ушла от отца к более молодому мужчине.

— Дерьмо. Мне так жаль. Должно быть, твоей семье очень трудно, — говорит он и снова сжимает мою руку.

— Так и было, но мы справились. Нас сейчас трое: я, папа и моя сестра Аня, а мама теперь живёт во Франции. — В словах слышится грусть, и я сглатываю всю эту чертовщину огромным глотком фанты. — Мой папа — он сильный. Он трудоголик и, думаю, маму это сильно задевало. Но нас с Аней — нет, нам никогда не казалось, что он что-то упускает, понимаете? Ну, то есть он всегда был рядом с нами в важные моменты. В любом случае, папа достаточно жизнерадостный, и, казалось, спустя какое-то время всё пришло в норму. Но три месяца назад всё изменилось. Папа проходил стандартное медицинское обследование, и результаты крови вызвали некоторые вопросы. Доктора направили его на более тщательное обследование, после чего ему поставили рак толстой кишки.

Я промакиваю слёзы салфеткой и сморкаюсь. Я пытаюсь взять себя в руки, когда замечаю, как он встаёт со своего места и подходит к моей стороне стола, а, сев рядом, притягивает меня к себе. Я прижимаюсь лицом к его груди, его сильные руки обнимают меня за плечи, крепко-крепко держа. Я плохо понимаю, что происходит, как всё это случилось. Меня омывает его дыхание, изысканная смесь корицы и сигаретного дыма.

Похоже на сон. Или на альтернативную вселенную. На какой планете печально известный, жёсткий профессор Русик утешает своих студентов таким интимным образом?

Я слышу сердцебиение там, где моё лицо касается его груди. Оно зашкаливает.

Как бы сбивающе с толку это всё ни казалось, я наслаждаюсь этим, его сильными руками и крепким объятием. Прошло слишком много времени с тех пор, как я испытывал нечто подобное. Он такой надёжный.

Я растворяюсь в нём.

Слишком скоро он отстраняется. Одна его рука лежит у меня на плече, а другая касается лица, стирая с щёк слёзы. Затем он убирает прядь моих волос за ухо.

— Денис, — шепчет он. Его лицо находится так близко к моему, что на мгновение мне кажется, что он меня поцелует. Я облизываю губы, и он отводит свои руки, сжимая их в кулаки на столе. Он немного отворачивается, и это изменение в атмосфере буквально душит. От него исходит почти ощутимое напряжение, брови нахмурены. Он прочищает горло. — Что говорят врачи?

— Рак обнаружили рано, на второй стадии. У него была операция по удалению опухали, и сейчас он восстанавливается. Но так же он прошёл курс химиотерапии, потому что была вероятность, что раковые клетки перейдут и на лимфоузлы. Через пару месяцев будем знать наверняка, — отвечаю я, чувствуя онемение во всём теле. Всё становится ещё более реальным, если говорить это вслух.

— Почему ты не пришёл ко мне раньше? Ты мог бы просто пропустить семестр, занятия никуда не денутся, — говорит он, вновь поворачиваясь ко мне лицом и изучая меня взглядом.

— Нет, я не хочу этого, и отец тоже не хотел бы. Большинство выходных я езжу домой, и мы видимся, но в последнее время стало как-то много всего, и именно поэтому у меня были проблемы с той работой.

— Денис…

— Нет, профессор, я справлюсь. Клянусь вам. — Я начинаю заводиться, потому что это именно то, чего я боялся. Меньше всего я хочу жалости или особого обращения.

Профессор Русик вздыхает, снова отворачивается и жестом просит официантку принести чек. Будто бы щёлкнули выключателем, и это выводит меня из себя ещё больше. Он надевает пальто и шарф и собирает всё в свою сумку. Чувствуя уныние, я тоже начинаю собираться: тетради, книги, ноутбук. Затем достаю деньги из кошелька и кладу их на стол. Он кладёт свою руку поверх моей и толкает банкноты обратно ко мне.

— Забери свои деньги, Денис.

— Но…

— Я настаиваю, — говорит он, и я замолкаю, видя выражение его лица. Я чуть отшатываюсь от столь комадного тона и продолжаю собирать вещи, потом встаю со своего места, и он берёт мой рюкзак, как и ранее.

— Спасибо, сэр. За ланч и, ну, за всё остальное.

Его лицо смягчается.

— Не за что. А теперь пора идти. Тебе предстоит ещё много работы.

***

Время летит быстро. Остаток выходных я провожу в библиотеке, переписывая работу. С отцом мы говорим днём в субботу. Его голос уставший, но он рад слышать меня и не устаёт повторять, как гордится мной, что я так сильно стараюсь. Я кладу трубку с обещанием, что мы скоро увидимся, и со слезами на глазах.

Я заканчиваю эссе за два дня до срока, назначенного профессором Русиком. Я сдаю его в среду после лекции и не упускаю из виду, как при этом его пальцы задерживаются на моих. Спустя два дня я получаю его обратно, а наверху нарисована красная звёздочка с подписью «Отлично справился!»

Я не прекращаю улыбаться все выходные.

Приближается последняя неделя семестра, и кампус кипит от возбуждения. Мерцание новогодних огней и уже приевшийся запах хвои и корицы делают меня слишком чувствительным и даже слегка легкомысленным. Я в восторге от приближающихся каникул и от возможности провести время с отцом и друзьями.

Я выхожу из библиотеки и торопливо иду к дому, проклиная себя за то, что решил выйти так поздно в столь плохую погоду, когда слышу его голос.

— Денис!

Я замираю и медленно разворачиваюсь.

— Профессор. — У меня зуб на зуб не попадает — вокруг меня воет чрезвычайно ледяной ветер.

— Тебя подвезти до дома?

Он убийственно красив в этом пальто цвета серого гороха и красном шарфе. За последние несколько недель его волосы и борода отросли, словно они нужны ему, как изоляция от холода. Я сглатываю своё удивление со слабой улыбкой.

— Ох, да нет, всё в порядке, идти-то всего пятнадцать минут, — отказываюсь я.

Он утомлённо вздыхает, а в глазах — тот самый взгляд. Тот самый какой-вздор-не-спорь-со-мной взгляд. Я провёл с ним достаточно времени, чтобы знать, что он означает.

— Денис, — говорит он, и в этот раз строже. — Я тебя подвезу. — Из его голоса пропала вопросительная интонация, это не вопрос. Несмотря на мороз, я чувствую, как горят щёки под его пристальным взглядом. Он такой многогранный. Порой, когда мы в аудитории, он смотрит на меня так, будто готов взорваться. В те моменты я обычно смеюсь над чем-то, что сказал один из студентов, и на лице профессора Русика отчётливо видна ярость. А иногда, когда мы встречаемся наедине, и я зачитываю отрывки из дипломной работы, он смотрит на меня так пристально, будто пытается вычислить квантовую гравитацию.

Сейчас он смотрит так, словно я наглый подросток, которого хочется затащить в машину и пристегнуть к сидению ремнём.

И мне становится очень интересно, какой же он в постели.

— Поехали, — говорит он и, стянув рюкзак с моего плеча, идет вперёд. Я конечно же иду следом, потому что его голос творит со мной невообразимые вещи, от которых я теряю голову, и, очевидно, потому что здесь чертовски холодно, и куча слоёв одежды совсем не спасает.

Мне приходится двигаться очень быстро, чтобы поспеть за ним. Когда мы доходим до серебряного Вольво, припаркованного на другой стороне улицы, он открывает мне пассажирскую дверь, и я забираюсь в машину, пристёгиваюсь, и меня ошеломляет его запах, которым пропитана вся машина.

Он закидывает мой рюкзак на заднее сидение и садится за руль, тут же заводя машину. Затем пристёгивается сам и ставит мобильный на специальную подставку на центральной консоли. Все движения точные и чёткие.

— Куда?

Я даю ему адрес и то, что было бы пятнадцатиминутной пешой прогулкой, превращается в пятиминутную поездку. Мы не разговариваем, он просто смотрит на дорогу перед собой, так крепко сжимая руль, что костяшки становятся белыми.

Когда мы подъезжаем к моему дому, я чувствую отчаяние. Не хочу вылезать из машины. Несмотря на нависшую тишину, я чувствовал себя в его присутствии так, как не чувствовал очень-очень давно. Он выключает двигатель, отстёгивает ремень безопасности и всё ещё смотрит прямо перед собой.

— Спасибо, что подвезли, — тихо благодарю я. Шептать после такой тишины кажется правильным.

— Денис, тебе не следует возвращаться домой в одиночестве так поздно.

— Я делаю это постоянно, — отвечаю я. — Ну, нет, тут я соврал. Не постоянно. Я не планировал никуда выходить, но мне было нужно несколько книг.

Он выглядит удовлетворённым моим ответом, но всё ещё не смотрит на меня, когда кивает.

— Что ж, спасибо ещё раз, профессор. Счастливо рождества. — Я отстёгиваюсь и открываю дверь. Он тоже выходит и достаёт мой рюкзак. Наступает мой черёд вопросительно поднимать бровь, когда он следует за мной по ступенькам к входу в здание.

— Всего лишь довожу тебя до двери, Денис, — объясняет он. Ветер стал ещё более сильным, и теперь волосы закрывают лицо и перекрывают обзор. Я спотыкаюсь на последней ступеньке и уже готов больно удариться, когда чувствую, как он обхватывает меня за талию и притягивает к себе, спасая от падения.

Время замирает. Теперь ветер кружит мои волосы вокруг нас двоих. Его дыхание омывает моё лицо, пока мы смотрим друг на друга в этом ужасном холоде. От его взгляда мне так тепло, что я ощущаю это даже кончиками пальцев.

Я выпрямляюсь и встаю ровно. Он забирает руку и опирается о дверь, совсем невесело смеясь.

— Я чувствую… нужду защищать тебя, — говорит он.

Я не уверен, что ответить. Он просто качает головой и смотрит на землю. Я хочу, чтобы он пояснил, но вижу, что он буквально закрывается перед моими глазами.

— Мне пора. Я не должен быть здесь, — он раздражённо тянет себя за волосы и начинает уходить. Сердце ухает вниз, и я достаю ключи из кармана, но прежде чем я успею отвернуться, он останавливается и возвращается обратно. Смахнув волосы с моего лица, он нежно обхватывает меня за подбородок. Его взгляд бегает, он пытается понять мою реакцию.

Он подаётся вперёд и оставляет поцелуй у меня на щеке. Он быстрый и совсем невинный, но меня тут же охватывают желание и страсть, и я не могу дышать. Он отстраняется, задумчиво нахмурившись.

— Счастливого рождества, Денис.

Мы смотрим друг на друга. Его улыбка гипнотизирует. Это пьянит. Эта новая, более мягкая сторона человека, которого я всегда считал достаточно вспыльчивым, вызывает у меня ещё более сильные чувства. Он выглядит чертовски хорошо. Но я хочу узнать его душу — он загадка, которую я могу разгадывать вечность.

***
​
​Рождество полно огромного количества подарков, до смешного большого выбора еды и домашнего яблочного сидра. Ближе к полуночи я залезаю в кровать с полным животом, счастливым сердцем и мозгом, затуманенным алкоголем, — довольный, но очень уставший. Я тянусь к лампе, чтобы выключить её, когда на тумбочке вибрирует мой телефон. Приходит сообщения от профессора Русика.

«Как поживает мой любимый студент?»

Сейчас не нужно ни от кого прятаться, поэтому я выпускаю все эмоции, которые подавлял несколько недель. Я не могу не думать о том, пил ли он сегодня. Между нами что-то изменилось. Быть может, это Рождество или моё лёгкое опьянение, но я решаюсь перейти границы.

«Навеселе, счастлив и в эйфории от рождества. Но после вашего смс ещё лучше».

Ответа нет следующие несколько минут. Я кусаю губу, думая, что перегнул палку, но в этот момент телефон снова вибрирует.

«Правда? И почему же?»

«Думаю, вы знаете почему, сэр».

«Люблю, когда ты зовёшь меня так. У меня есть пара мыслей, но, думаю, тебе самому стоит поведать мне».

Дерьмо, я возбуждённо сжимаю свой ствол даже от его смс. Мы приближаемся к опасной территории. Он мой профессор, и это совершенно неуместно, а более того — неэтично. Если мы сойдёмся, и кто-то узнает, он может потерять работу, а меня просто выкинут из университета, и наши репутации будут бесповоротно разрушены. Слишком рискованно, слишком опасно, но в данный момент чувства побеждают разум. Я желаю его слишком сильно.

«Потому что хочу вас».

Проходит почти пять минут, прежде чем он отвечает. Но когда он это делает, моё сердце почти останавливается.

«Я скоро смогу стать твоим, Денис. Очень-очень скоро».

Я не отвечаю, потому что не знаю что сказать, но когда скольжу рукой в трусы, перед глазами я вижу его лицо. Спустя некоторое время я всё-таки засыпаю, наслаждаясь послеоргазменным теплом.

***

Из-за отсутствия лекций в первую неделю я вовсе не вижу профессора Русика. Мне приходят от него несколько сообщений, но сейчас нет и намёка на те игривые смски, как в ночь Рождества, лишь предложение помочь с тезисом и подтверждение нашей совместной работы в следующем семестре. Был ли он пьян в ту ночь?

На следующей неделе я оказываюсь в библиотеке в пятницу вечером: у меня нет личной жизни, зато тонна книг. Я уже сделал большую часть, но глаза начинают слипаться, а спина — болеть от столь длительного сидения около стеллажей. Я проверяю часы — час двадцать четыре ночи. Мне нужен сон. До чего нелепо. Я сегодня много учился, и мысль о длинном отдыхе вызывает улыбку.

Я медленно встаю, тянусь и делаю гимнастику шеи. Затем поднимаю маленькую стопку книг с пола и ставлю их на полку с глухим стуком. Закрыв на секунду глаза, я наслаждаюсь тишиной — не слышно ничего, кроме тихого потрескивания флуоресцентных ламп. Библиотека, конечно, открыта двадцать четыре часа в сутки, но последние студенты ушли чуть позже одиннадцати. На ресепшене сидит клерк, но, не считая его, я здесь совсем один.

Тишина — это блаженство.

По телу бежит дрожь, и я сильнее укутываюсь в свитер на пуговицах. В лучшем случае, отопление в этом здании непостоянное, и мне придётся одеваться ещё теплее.

Я чувствую это раньше, чем слышу. Воздух вокруг меняется, и мурашки, вызванные совсем не холодом, распространяются по шее. Здесь кто-то есть. В воздухе будто бы искрится электричество; предвкушение и желание, и совсем капелька страха наполняют меня изнутри. А затем слышится тихая поступь по посеревшему выцветшему ковру. Кто-то прочищает горло.

Я выпрямляюсь и оборачиваюсь, ожидая увидеть работника библиотеки, который решил проверить меня. Мне едва удаётся подавить вскрик, когда я вижу кто стоит менее чем в паре метров.

— Денис.

— Профессор Русик, — шепчу я, делая глубокий вдох носом и сцепляя руки, чтобы сдержать дрожь. Он одет в повседневную одежду, а не в привычные чёрные брюки и чёрную рубашку, как во время лекций. Сейчас на нём тёмные джинсы и чёрная футболка, которая плотно обтягивает широкие мускулистые плечи. Я вижу, как из-под края футболки виднеется татуировка, которая дразнит меня многие недели с того самого дня в его кабинете, когда он отъехал от стола, откинулся на спину кресла и расстегнул три верхние пуговицы рубашки. Я наблюдал за ним через стол, как он откинул голову назад, закрыл глаза и потёр ключицу, закусив губу, словно ему было больно. Это было странно, но до безумия эротично — смотреть, как искажается его лицо, как запрокинута голова.

Я представляю, что он выглядит так же в минуты страсти.

Когда я прочистил горло, он вернул голову в исходное положение, и его зелёные глаза впились в мои. Его рука медленно спустилась вниз с ключицы, до середины груди, а затем легла на бедре, очень высоко и очень близко к промежности — за всё это время он ни на секунду не оторвал от меня взгляда. Я же не мог оторвать взгляда от его руки, длинных пальцев, которые он слегка согнул, будто обхватил член.

Профессор Русик делает шаг вперёд, и это выдёргивает меня из собственных мыслей. Он склоняет голову набок и изучает меня, и я лишаюсь решимости — может быть просто потому, что не видел его долгое время. Я чувствую, как волоски на шее встают дыбом, пока он осматривает меня с головы до ног. Кажется, будто к этой минуте вёл каждый эмоциональный и чувствительный момент, который мы пережили за последний год.

— Что ты делаешь здесь так поздно? Похоже на привычку. — Он приподнимает бровь. Иисусе, он вообще понимает, насколько это сексуально? И откуда он знает, какие у меня привычки?

Я закусываю щёку и, прежде чем отвечаю, делаю глубокий вдох. Искры, что бушуют между нами, могут зарядить электричеством целый кампус.

— Читаю. Учусь. Один мой профессор настоящий эксплуататор, — говорю я, в голосе слышится юмор — пытаюсь хоть немного избавиться от напряжения.

Он шагает вперёд, я — назад. Спина касается стеллажа, и я автоматически опускаю руки по бокам и хватаюсь за одну из полок, чтобы удержаться на ногах. Его лицо находится в сантиметрах от моего, и меня омывает его горячее дыхание: кофе, корица и лёгкие Мальбаро.

— Неужели? — уголок его рта изгибается в улыбке. Я никогда не видел эту улыбку прежде, хотя в последнее время он часто улыбается. Его глаза впиваются в мои, на лице — напряжение и решимость.

Что бы ни случилось дальше, но всё изменится.

— Да, — выдыхаю я, и сердце бьётся из-за его близости. Улыбка превращается в усмешку, когда он делает очередной шаг. Мне стоит лишь чуть-чуть податься вперёд, и наши тела соприкоснутся. Но я не шевельнусь. Это должен быть он.

— Жаль это слышать. Ты, кажется, слегка… на грани, — шепчет он. Его глаза исследуют моё лицо, шею, грудь. И тогда всё замирает: моё дыхание, сердце, каждая мысль, стоит ему обвести мои ключицы. Под его взглядом щёки пылают, а соски твердеют. Наконец-то он касается меня — больше в голове ничего нет. Он делал это и прежде, но совсем в другом смысле.

Я не могу дышать. Говорить. Лишь стоять, опьянённый этим чувством и похотью, пока грубая подушечка его пальца ласкает мою кожу. Я поражён, что достаточно лишь одного самого маленького прикосновения, чтобы ноги превратились в желе, а в голове появился туман.

Я должен оттолкнуть его. Закричать, завизжать или сбежать, потому что это всё до нелепого неприемлемо. Но я не могу, потому что мне слишком хорошо, и я хотел его слишком долго.

— Скажи мне, — теперь его голос низок и груб, — ты на грани?

Он даже не представляет. А может быть, всё наоборот. Может быть, он точно знает, что делает со мной, что делал со мной всё это время. Я сглатываю ком в горле и облизываю губы. Его глаза резко перемещаются на моё лицо, и он раздувает ноздри. Он похож на охотника. На хищника, у которого есть лишь одна цель, а я его беззащитная добыча. Я киваю, не в силах найти слов.

— Что ж, Дениска, нам необходимо исправить это, не так ли? — его палец медленно спускается к груди, очерчивает вырез кофты и напрявляется прямо к соску. Он останавливается, почти дойдя до цели, чтобы подразнить. — Денис, то, что я сейчас сделаю, неэтично. Чертовски неприемлемо. — Палец скользит по плоти ровной и жёсткой, и я не могу сдержать стон. — Но мне стало плевать. Я устал бороться. — Он хватает меня за руки и приковывает их к полке над моей головой, наши пальцы переплетены, сжаты, и его тело вплотную прижимается ко мне.

— Денис, — шепчет он, закрывая глаза, и наши лбы встречаются, когда он склоняет голову. — Скажи мне, что ты тоже этого хочешь. — Он находится так близко, что я чувствую биение его сердца.

— Я хочу тебя, — отвечаю я, и сразу после моих слов его рот обрушивается на меня. Без всяких предварительных разговоров он приступает сразу к делу. Одна рука поднимает мои над головой и удерживает там, вторая ложится на затылок, притягивая меня до невозможного близко, пока его прижатые к моим губы руководят поцелуем. Сначала вытягиваются, затем приоткрываются, прихватывая мою нижнюю губу прежде, чем внутрь проникает язык. Горячий и влажный, он ласкает меня, и ощущение отдаются до самого моего члена. Его борода колет подбородок, и я сжимаю бёдра, наслаждаясь его поцелуем и зная, что он оставит след на моём лице.

Я растворяюсь в поцелуе, и его рука отпускает мои, он ведёт пальцами вниз по плечу, оставляя за собой след из мурашек, и замирает у груди. Чуть колеблется, кажется, но через секунду легонько касается соска, а затем зажимает его между большим и указательным пальцами, вырывая из моей груди стон, приглушённый его губами.

Он отстраняется от моих губ, раскрасневшийся, задыхающийся, с диким, практически безумным от желания взглядом. Пальцы продолжают играть с соском, пока мы смотрим друг на друга. Мои глаза закатываются, когда вторая рука ложится на крупные шары. Он сжимает яйца, сдвигая их вместе, и я выгибаюсь навстречу его рукам, чувствуя твёрдость животом.

Вот об этом я мечтал.

— Сможешь быть тихим? — его дыхание сбито, он едва сдерживается.

Я быстро киваю, всё ещё не находя дара речи, голова кружится от чудовищности происходящего.

— Позволь мне тебя коснуться, — шепчет он. — Позволь заставить кончить.

— Да… пожалуйста, — вырывается шипением, когда он сильно сжимает сосок.

— Да? — вторит он и наклоняется, покрывая поцелуями шею, грудь, ключицы, скулы и щёки. Горячими влажными поцелуями. Его губы такие нежные, а руки сильные и они повсюду: на заднице, бёдрах, груди. Словно ему всё мало.

— М-м-м. Хочешь этого, так ведь? Хочешь же? — обе ладони исчезают с груди и тянут за пуговицу на джинсах. Его торопливые и яростные попытки расстегнуть их вызывают у меня восторг, ведь он так же умирает от желания, как и я.

Молния расстёгнута, и его пальцы скользят под ткань брифов, когда я вдруг слышу вдалеке позвякивание ключей, и оно приближается. Профессор Русик вскидывает голову, одновременно убирая руку из моих штанов, и тянется к книгам на полке за мной, избегая моих глаз. Я быстро застёгиваю штаны и отодвигаюсь в сторону, чтобы он больше не стоял передо мной. Беру рюкзак с пола, занимая себя собиранием книг и записей.

Из-за угла появляется библиотекарь, и меня накрывает тошнота от осознания, как близки мы были к тому, чтобы нас поймали. Каким глупым я был.

Глаза клерка лезут на брови, когда он видит развернувшуюся перед ним картину. Думаю, мы выглядим чертовски виноватыми. Щёки горят, и я знаю, что, вероятно, похож на помидор. Подбородок, раскрасневшийся от щетины, а волосы — самый настоящий беспорядок после рук профессора Русика. Клерк прокашливается и изгибает губы в вежливой улыбке.

— О, привет. А я тут обход делаю, смотрю, кто засиделся допоздна, — говорит он, покачивая ключи на пальце.

Я возвращаю фальшивую улыбку и натягиваю куртку. Посмотреть на профессора Русика я не решаюсь.

— Я уже закончил, — объявляю я, закидывая рюкзак на плечо. Клерк выглядит неуверенным, он с подозрением смотрит то на меня, то на профессора Русика. — Я уже ухожу, но вернусь с утра.

Следующие несколько минут не задерживаются в моей голове, когда я проношусь мимо клерка и бегу к лестнице. В голове полная неразбериха, и я задыхаюсь, только теперь вовсе не от возбуждения, а от самой настоящей ослепляющий паники. Ритм сердца зашкаливает. В груди всё сжимается, умирает, а сердце грохочет, пытаясь вырваться наружу.

Я уже выбежал из библиотеки и несусь к машине, когда слышу его голос, который зовёт меня из темноты.

Профессор Русик хватает меня за запястье и резко разворачивает, притягивая ближе к себе. Уличные фонари отбрасывают на его лицо тень; это плюс хмурый вид — и мне кажется, что он разъярён не на шутку.

Он часто дышит, глаза широко распахнуты; от него исходит опьяняющий микс похоти и ярости — и моё желание только растёт.

Я не видел никого сексуальнее.

— Чёрт побери, Денис! Ты, блядь, можешь подождать! — он переплетает наши пальцы и начинает идти вперёд, к парковке, таща меня за собой. Я даже не сопротивляюсь. Меня должны был привести в ярость его тон, его обращение, словно я тряпичная кукла, но доминирование и власть заводят меня ещё больше.

Я узнаю его Вольво, когда он разблокировывает машину и открывает пассажирскую дверь.

— Садись в машину, — говорит он.

— Моя машина тоже здесь, — отвечаю я, пытаясь сдержаться и не топнуть ногой.

— Денис, я не люблю повторять дважды.

— Ладно, — сердито соглашаюсь я, залезая внутрь и пристёгиваясь. Это совсем не похоже на прошлый раз, когда он подвозил меня до дома. Сейчас он даже не застёгивает ремень безопасности, а сразу срывается с места, едва взглянув в боковое зеркало.

— Почему ты сбежал? — он смотрит на меня каждые несколько секунд, прежде чем окончательно фокусируется на дороге.

— Не знаю, просто запаниковал, — отвечаю я, смотря в окно. До меня доходит, что мы движемся в противоположную от моей квартиры сторону. — Куда мы едем?

— Ко мне. – Дерьмо. Это действительно происходит. — Не меняй тему разговора. Из-за твоего побега всё выглядело куда хуже чем есть на самом деле. — Он тормозит, когда мы подъезжаем к светофору, и поворачивается ко мне. — Давай всё обсудим сейчас, Денис. Прежде чем это зайдёт ещё дальше.

— О чём именно мы говорим? — уточняю я, указывая на пространство между нами.

Он коротко смеётся и газует, когда включается зелёный.

— Давай прекратим притворяться. Ты хочешь меня, а я — тебя, — говорит он, смотря мне прямо в глаза. Он снимает одну руку с руля и опускает её между моих бёдер. — Я чувствую твоё тепло, — заявляет он, сжимая ногу. — Ты горишь для меня.

Я забываю, как дышать. Он забирает руку, и я хмурюсь. Он снова серьёзно смотрит на меня.

— Если мы сделаем это, Денис, пойми: об этом не должны узнать.

— Я знаю.

— Всего одна ночь, Денис. Секрет.

— Да, профессор, — соглашаюсь я, меня сейчас ничего не заботит. Я хочу его.

Он кивает.

— Хорошо. И зови меня Валера.
​
​Как только дверь квартиры закрывается, его руки тут же оказываются на моей заднице, а губы ласкают шею. Он толкает меня к двери, прижимаясь ко мне всё сильнее и сильнее, пока не оказывается вплотную ко мне. Мне нравится, что он берёт контроль. Тяжёлое дыхание и стоны становятся эротичным саундтреком к захватывающим меня ощущениям. Его ладони скользят ниже, и он приподнимает меня над полом. Наши губы встречаются во влажном поцелуе, и я обхватываю его ногами за талию, пока он несёт меня по коридору в спальню.
​
Он останавливается посреди комнаты, впиваясь пальцами в мои бёдра. Надеюсь, там останутся синяки.

— Когда я тебя поставлю, ты снимешь с себя всю одежду. — Он проводит губами по моей скуле, я дрожу от его властного голоса. Киваю, и он ставит на меня на ноги, оставляя стоять посреди комнаты, наполненной приглушённым светом от лампы на прикроватной тумбочке. Сам ложится на кровать, откидываясь на изголовье.

— Раздевайся — Одно слово, и я всё. Глаза бросают мне вызов. Бровь вновь приподнимается, и, клянусь, между ног становится твёрже только от этого взгляда. Я чувствую себя хорошенько оттраханным, а ведь даже ещё не расстался ни с одним предметом наряда. — Быстрее. Хочу увидеть тебя голым.

Он облизывается, и мои соски напрягаются под его пронзительным взглядом. Я быстро избавляюсь от одежды. Своего тела я не стесняюсь. Похоже, его терпение на нуле, так что я даже не пытаюсь устроить стриптиз. Его дыхание сбивается, и я вижу, как увеличивается бугор в его штанах с каждым снятым мной слоем одежды.

— Боже, ты чертовски прекрасен, — заявляет он, когда я дохожу до белья. — Иди сюда.
​
Я медленно подхожу к кровати, наслаждаясь тем, как он пожирает взглядом каждый дюйм моего тела. Его ладонь накрывает член через ткань, и меня это почти убивает. Он садится и, взяв меня за руку, завлекает на кровать, после чего обхватывает мои бёдра и усаживает к себе на колени. Грубая ткань джинсов приятно ощущается на моём члене, и я немного раскачиваюсь, задыхаясь, закусывая губу, когда он сжимает набухшие соски пальцами.

Жёстко схватив меня за бёдра, он останавливает мои движения и целует — глубоко, медленно и чувственно. Отстраняется и ложится обратно на подушки.

— Поднимайся и садись мне на лицо, — требует он низким голосом. Чёрт. Я такого никогда не делал. Он шлёпает меня по ноге, поторапливая, и я сдвигаюсь вперёд, устраивая ноги по сторонам от его головы. Обеими руками он сжимает мои бёдра, властно впиваясь в них, как до этого.

Секунду он смотрит, глубоко дыша носом, а затем высовывает язык и быстро проводит по коже, дразня.

— М-м-м, — шепчет он. А затем припадает ко мне, слизывая влагу. Длинные и медленные движения языка по коже сменяются быстрыми прикусываниями головки. Он толкает меня руками, подталкивая к движению. Я падаю вперёд и хватаюсь за изголовье, нуждаясь в чём-то для поддержки. Его щетина царапает бёдра.

— М-м-м, чёрт. Вот так, — стонет он. — Трахни моё лицо.

Он сосёт и лижет без всяких ограничений, напряжённый язык врывается, приближая к краю. Из груди вырывается стон с проникающим без предупреждения пальцем. Я раскачиваюсь быстрее, наслаждаясь каждой секундой его жёстких необузданных ласк. Его стоны отдаются вибрацией на стволе, лишь распаляя меня. Когда он добавляет второй палец и щипает за сосок свободной рукой, меня резко накрывает волной оргазма, дыхание сбивается, с языка срываются ругательства, и я кричу его имя.

Валера.

Чёрт.

Я обмякаю, как тряпичная кукла. Он снова шлёпает меня по ноге, и я с визгом падаю на бок. Перекатываюсь на спину и пытаюсь перевести дыхание, не открывая глаз. Меня всё ещё пробирает дрожь, когда кровать рядом проминается, оповещая о его уходе. Когда я открываю глаза, то замечаю его надо мной, полностью обнажённого, с членом в руке и со страстью во взгляде.

У меня наконец-то появляется возможность увидеть то, о чём я фантазировал месяцами. Дразнящая меня наколка теперь на виду во всей своей яркой красе. В приглушённом свете комнаты я вижу только цвета и узоры, очертания на груди, руках и шее. У него подтянутый торс с намёком на шесть кубиков. Длинные пальцы, которые недавно ещё находились во мне, теперь обёрнуты вокруг его напряжённого члена, медленно двигаются по нему.

Он великолепен.

Он открывает тумбочку, и я облизываюсь при виде раскатываемого по члену презерватива. Мне безумно хочется попробовать его и доставить такое же удовольствие, что принёс он мне, но на это будет время позже. Сейчас же я жажду ощутить его в себе.

— Хочешь этого? — спрашивает он, забираясь обратно на кровать. Я призывно развёл бёдра, и он навис надо мной. Поднял мои руки над головой, как тогда в библиотеке, и я подаюсь ему на встречу. — Отвечай, — шепчет он.

Похоть затуманивает мой разум. Я не могу произнести эти слова. Он изучает моё лицо, а затем припадает к губам так сладко, что у меня перехватывает дыхание — такой контраст с тем, как он заставил меня кончить. Отпускает мои руки и берёт за бёдра, прижимаясь ко мне.

— Валера, — шепчу я, обхватывая его ногами и притягивая к себе, впиваясь пальцами в ягодицы. — Я хочу тебя. — Только я не говорю, что хочу больше, чем секс. Больше, чем его член.

Я хочу узнать его, во всех отношениях.

Я закрываю глаза от накативших эмоций, пока он запускает руку между нами и помогает себе проникнуть в меня. Мы стонем в унисон, когда он заполняет меня.

После него для меня больше никого не будет.

Я его.

Он начинает медленно двигаться, беря меня глубоко и неторопливо. Целует меня, проникая в рот языком, который повторяет движения члена. Каждый его дюйм прижат ко мне, каждое прикосновение овладевает мной, и мне никогда раньше не было так приятно.

— Чёрт, Денис. Как хорошо, — стонет он, ускоряясь. Мои ногти впиваются в его зад, и он шипит, вскидывая голову и обжигая взглядом. — Хочешь жёстко, а?

— Да, — выпаливаю я, подаваясь к нему. Что-то в нём меняется, и он садится на колени, хватает меня за лодыжку и кладёт её себе на плечо. Вторую ногу он толкает мне к груди, крепко прижимая за бедро и открывая сильнее. Я в его власти, практически обездвижен. Он врезается в меня, проникая до конца. Всё быстрее и быстрее, и теперь буквально вколачивает меня в матрас, не отводя глаз, его лицо искажает гримаса удовольствия. Оно отчаянное, порочное, практически животное. Мне нравится.

Его ладонь проскальзывает к месту единения наших тел, пальцы натыкаются на набухший член. Никогда раньше я не кончал два раза подряд, но возбуждение несётся по венам, пока он выводит шифры на чувствительно плоти, и с каждым толчком проникая всё глубже.

— Вот так, — шепчет он с практически обезумевшим от страсти взглядом. — Возьми его весь. Кончи на моём члене.

Рот открывается в молчаливом крике, и я сжимаюсь вокруг него.

— Чёрт побери, Денис. Ты так прекрасен в экстазе, — говорит он, сжимая сосок.
​
Отпустив ногу и вновь прильнув ко мне, он в последний раз погружается в меня и выгибается, запрокидывая голову с протяжным стоном, изливаясь внутри.

Падает на меня, и я наслаждаюсь его весом. Он так близко, так тесно, и я сжимаю его ногами, тяжело дыша в послеоргазменной дымке.

Он утыкается лицом в изгиб моей шеи, и я ощущаю тёплое дыхание кожей. Я нежусь в этой дымке, поскольку понятия не имею, что будет дальше.
​
​Одна ночь перерастает в «утро после», а затем и вторую ночь. Мы проводим выходные в его постели, делая перерыв лишь на еду или физические нужды. Он расспрашивает меня о старшей школе и о том, когда я начал писать, о маме, а потом крепко обнимает меня, когда я плачу из-за отца.

Он задаёт случайные и обычные вопросы: моя любимая музыка, какой мне нравится кофе; ему хочется знать, со сколькими мужчинами я был, и он приходит в шок, когда узнаёт, что лишь с одним.

Мы принимаем душ, и он трёт мне спину. А та весёлая улыбка, которая расплывается у него на губах, когда я трясу на него мочалкой, создаёт ощущение, будто так было всегда.

Кажется, будто мы встречаемся: обычный парень и обычный мальчишка, которые находятся в обычных отношениях. Слишком легко забыть, что мы студент и профессор.

И что это чертовски неправильно.

— Боже, Дэн, — шепчет он, когда снова скользит в меня, склонив над туалетным столиком. Мы отражаемся в зеркале, пока он берёт меня быстро и грубо. Так хорошо, что хочется плакать. Он произносит моё имя, Дэн, не Денис, и я хочу стать к нему ещё ближе.

Вечером в воскресенье он подвозит меня до библиотеки, где припаркована моя машина. На прощание он целует и обещает, что мы скоро увидимся. Я совершенно не понимаю, что между нами происходит.

Я не плачу, пока не сажусь в машину, но потом меня прорывает.
​
​От его губ кожа горит, и каждая клеточка души полыхает. Следом за губами кожи касается грубая кожа его пальцев, но прикосновения нежные, и я весь дрожу, содрагаюсь и трепещу. Его прикосновения — это сладкая пытка, и я извиваюсь под его телом. Это сводит с ума, и это идеально.

— Валерка…

— Ш-ш-ш… просто чувствуй, — шепчет он. Его язык обводит мой пупок, и я тихонько хихикаю.

Пускай на лице улыбка, но на сердце — тяжело. Я начинаю задыхаться, глаза закатываются, пальцы ног поджимаются сами собой. Я стискиваю зубы, стону и зарываюсь пальцами его в волосы, а в груди больно.

Каждый раз я пытаюсь понять, станет ли этот раз последним. Я наслаждаюсь каждой секундой и держусь за каждое ощущение, потому не знаю, вернётся ли он: мы находимся в этой ситуации уже два месяца, и при каждой нашей встрече мы оба говорим, что должны остановиться. Мы оба знаем, насколько это неправильно и рискованно.

Но никто не может справиться с притяжением.

— Пожалуйста… ещё, — молю я, до смерти желая ощутить его прикосновение. Его глубокий низкий голос в темноте начинает нашёптывать незначительные вещи, грязные словечки о том, насколько нежна моя кожа и как вкусно пахнут волосы. Как он любит мои глаза и наслаждается моим вкусом.

— Опиши меня одним словом, — тихо прошу я, пока он аккуратно стягивает слипы с моих дрожащих ног. Он смотрит на меня томным взглядом; похоть и желание так очевидны.

Его взгляд — он пьянит. А его прикосновения возносят меня до небес.

Я наркоман, а он — наркотик. Я — это Ева, а он мой запретный плод.

Мне никогда не будет достаточно.

И сердцу становится ещё больнее, когда он бормочет то, о чём я мечтаю в реальности.

— Мой.
​
​***
​
​Март наступил слишком резко...

Он резко поднимает голову, и теперь на его лице что-то тёмное и хищное. Он приближается и прижимает меня к книжному шкафу. Руки на моих плечах — это чтобы я оставался на месте.

— Я приехал сюда ради тебя, — яростно говорит он. — Да, нам надо поговорить. Но когда ты сообщил мне, что едешь к отцу, я должен был поехать следом. Я хотел быть рядом. — Голос становится чуть мягче. — На случай, если результат был положительным. — Он отходит и снова шагает по комнате. — На случай, если я был тебе нужен… — шепчет он. Он выглядит таким уязвимым, что сердце начинает кровоточить. Слёзы застилают глаза.

— Я… я не ожидал… — говорю я, делая шаг к нему. Он отступает, и расстояние ощущается не только телом.

— Я позвонил отцу, но он уже сообщил мне хорошие новости, однако я уже приехал в город. Я просто хотел увидеть тебя.

— Я… не знаю что сказать…

Он снова подходит ко мне и обнимает. Одна рука ложится на талию, а другой он обхватывает мой подбородок.

— Я не мог справиться с мыслью, что ты здесь один и тебе больно. Я просто хотел быть рядом и помочь любым возможным способом.

Сердце бешено стучит в груди.

— Почему ты не позвонил? — шепчу я. — На прошлой неделе. В своём кабинете ты накинулся на меня, говорил, что не можешь дождаться нашей встречи. А потом — тишина. Я подумал…

— Что?

— Я подумал, что всё кончено. Ты устал от меня. — Слёзы бегут по щекам, и он наклоняется, смахивая их губами. От этого я плачу ещё сильнее.

— Дэн, — тихо он говорит. Он отпускает мой подбородок и берёт меня за руку, а затем опускает наши сцепленные ладони поверх своего сердца. — Ты разве не знаешь? — сердце грохочет. — Я твой. С того самого дня, как ты вошёл в аудиторию на первом году обучение. Ты даже не представляешь, как трудно было сопротивляться тебе всё это время. Четыре года пыток, Дэн.

— Твоей красоте. — Пальцы ласкают мои скулы. — Твоей улыбке. — Он обводит большим пальцем мои губы. — Твоему уму. — Он убирает пряди моих волос и оставляет поцелуй на виске. — Он кладёт свою ладонь мне на сердце. — Моё сердце принадлежит тебе, Дэн. Я принадлежу тебе, — шепчет он. — Впусти меня. Стань моим.

Он вызывает во мне миллионы эмоций. Я ни с кем не испытывал нечто подобного. Он затягивает, отравляет. С ним я чувствую себя в безопасности.

С ним я чувствую себя любимым.

А то, что он сделал сегодня, проехав столько километров, на случай, если всё будет плохо? Я готов взорваться от переполняющих меня эмоций.

— Я боюсь, Валера, — честно говорю я.

— Знаю. Я тоже. Поэтому я и не позвонил тебе на прошлой неделе. Когда ты ушёл, я понял, что не запер дверь, когда мы были вместе. — Он отступает, вновь меряя шагами комнату. — Профессор Хрюнова зашла ко мне спустя пару минут после твоего ухода. Я запаниковал, поняв, что нас могли поймать.

Я сглатываю, но горло будто чем-то сковало. Ужас наполняет каждую клеточку тела, пока я осмысливаю сказанное.

— Валера, я так не могу. Как же моя дипломная работа? Как ты можешь оценить её непредвзято? Как можешь быть справедливым со мной? Я даже не буду упоминать тот факт, что если нас поймают, наши жизни будут разрушены.

Он пожимает плечами.

— Ты уже разрушил мою, Дэн. Я больше не могу быть без тебя.

— Ты несерьёзно, Валера, — недоверчиво тяну я.

— Я чертовски серьёзно, Дэн, — мрачно смеётся он. — Вот именно поэтому я не позвонил. Мне нужно было отстраниться. Во всём разобраться и придумать лучший исход для нас обоих.

— Лучший… исход?

— Чтобы мы могли быть вместе, — отвечает он, словно это самая очевидная вещь на свете. — Ты доверяешь мне?

Я киваю. Несмотря ни на что, я знаю, что он делает это для меня, и мне надо довериться ему.

— Есть несколько вакансий в соседних университетах. Я так же поговорил с профессором Хрюновой, чтобы она стал куратором твоей дипломной работы. Сказал ей, что ненавижу твою идею и нахожу невыносимым работать с тобой. — Он вздыхает. — Это, конечно, не правда.

Я улыбаюсь сквозь слёзы.

— А знаешь, я ведь так и думал в самом начале. Что ты ненавидел меня.

— Лишь потому, что страстно желал.

Вдруг я абсолютно опустошён. Я скольжу вниз и опускаюсь на пол. Валера садится рядом, берёт меня за руку и переплетает наши пальцы.

— О чём ты думаешь? — спрашивает он.

Я вздыхаю.

— Я ненавижу то, что мы должны скрываться. Я боюсь, что давление так велико, что, в конце концов, мы возненавидим друг друга.

— Поверь мне, Дэн. Умоляю. Мы со всем справимся вместе. Ещё несколько месяцев упорной работы, и всё будет кончено.

Паника растёт в груди, когда я думаю об этом. О том давлении, которое испытывал из-за болезни отца. А что если рак вернётся? Что если приедет мама и всё испортит? Что если я не смогу справиться со своей загруженностью? У меня уже были проблемы с последним.

— Ты не можешь жить, руководствуясь лишь «а что если», Денис, — говорит Валера. Я открываю рот, когда понимаю, что размышлял вслух. — Пожалуйста, Дэн, — молит он. – Будь моим.

Я вытягиваю свою руку из его и быстро поднимаюсь на ноги, меня топит паника. Здесь слишком жарко и мне нужен холодный воздух, чтобы успокоиться. Руки липкие от пота, а внутренности скручивает.

— Дэн, подожди, — зовёт он, но я уже бегу по лестнице и выбегаю на улицу. Это так знакомо. Я сбегаю. Он догоняет. — Пожалуйста, не уходи. — Он притягивает меня к себе так близко, словно я последний человек на этой планете. Он зарывается носом мне в волосы, его губы ласкают кожу челюсти. Ноги словно в оковах, я не могу пошевелиться, даже если хотел бы этого.

Колени слабеют, когда его поцелуи вызывают в голове рой воспоминаний. Всплывают воспоминания о нашем последнем разе, и я не вижу ничего, кроме нас.

Он целует, ласкает меня. Дразнит, подводит к оргазму, а затем отступает, чтобы начать всё сначала. Моё тело бьётся в экстазе, когда он, наконец, позволяет мне испытать наслаждение, шепча милые и грязные вещи мне на ушко.

Он — это самая сладкая пытка, самая приятная горечь. Он доводит меня до исступления, заставляет гореть.

Он — всё, чего я хотел и всё, на что никогда не мог надеяться. Я безоговорочно влюбился в него, но не понимаю, почему мои чувства взаимны. И не понимаю, почему мои чувства так сильны. Я очень напуган. Стоит ли это всего риска? Но ответ положительный, конечно стоит. И это пугает меня ещё сильнее. Меня раздирает на части.

— Пожалуйста, Валерка, я больше не могу продолжать это.

— Что именно?

— Это. То, что между нами. Я больше не могу врать тебе. Я больше не могу врать себе. — Я пытаюсь вырваться, но он обнимает ещё крепче.

Его глаза смотрят в мои.

— Так не лги. Прекрати бороться, чёрт побери. Ты мой.

— Я…

Он заглушает меня поцелуем столь нежным, как тёплый мёд. Мои губы созданы лишь для него, ни для кого больше. Я будто попадаю домой.

— Ты мой. Я люблю тебя, — шепчет он и снова целует.

Я уступаю.

Сдаюсь.

Я знал, что так и будет.

Потому что всегда принадлежал ему.
​
​Вы со страницы книжной мне явились
Далёкою, незваною мечтой.
Привиделись, а может быть, приснились
В зари осенней дымке золотой.

Как музыка, что, тишину лаская,
Листвой опавшей медленно кружит,
Тот образ, звёздной пылью оседая,
Неведомые чувства ворошит.

Я вижу вас яснее отраженья –
Там, в глубине сознания и грёз,
Улыбки месяц, плавные движенья,
Сиянье кожи, темнота волос.

Тоска приятно душу обжигает,
И всё вокруг растерянно молчит...
Любовь ли это, что, горя, слетает
Мне прямо в сердце искрою свечи?

Очей озёра, нежных рук загадка
Укрыли от меня реальный мир.
Томление необъяснимо-сладко...
Вы муза мне, пусть я вам не кумир.

Светла печаль и берег очарован –
Там тает ваш туманный силуэт.
Миг счастья, щедро небылью дарован,
В грядущем навсегда оставит след.

Пускай лишь сон, но книгу прижимаю
К груди, где ожидание растёт.
Не зная вас, вас чувствую... Внимаю
Поэме сердца. Вы – мечты полёт.
​
​P.S. Для нас с Дэном в новую Весну 2017 года...