Откровенно сожми меня

Дорогая тачка, стильный прикид, толпы визжащих девчонок вокруг, набитый банкнотами кошелёк из крокодиловой кожи, идеально поставленная чёлка и позёрские часы. Всё это, увы, не про меня. Настолько не про меня, что временами так и тянет удавиться в школьной раздевалке, повесившись на ремне очередного богатенького Ричи, да непременно так, чтобы застоявшаяся кровища хлынула изо рта и усрала дорогущую полоску кожи питона или ещё какой гадины.
​
Чёрная зависть гложет. Чем я хуже, блять, в конце концов? У меня что, пресловутый конец формой не вышел и изговнякал всю карму? Или, может быть, золотой дождь из Айфонов падает только на родившихся под определённой звездой? Скажите мне, где она, и я её куплю, предварительно продав все внутренние органы и даже, пожалуй, правый глаз. Почему правый? А всё равно едва уловимо косит, сука. Совсем немного, но, как оказалось, не замечал один лишь я. "Кому строишь глазки, Дэн? А, это ты так косишь, придурок". Очень приятно, блять, учитывая, что глазки я "строю" через линзы очков в толстой пластиковой оправе. Ну хоть где-то я попал в мейнстрим, пусть и благодаря всё больше и больше с каждым годом сползающему в минус зрению.
​
Продам и куплю, ага… Да я даже готов поиграть в Декстера с одноклассниками, лишь бы небесное тело подмигнуло и мне тоже.
​
​Хоть на долю секунды подмигнуло… Не ради бабла даже, нет. И хуй с ним, с косоглазием.
​
Всё ради Кристи… Чёртовой Кристи, ничуть не менее аппетитной своей именитой тёзки.
​
Кристи семнадцать, Кристи жгучая брюнетка с упругой, крепкой, как бразильский орех, задницей и офигительными сиськами. А эти губы… Я бы позволил отрезать себе язык ради одного только поцелуя с ней. Кристи моя одноклассница, и она из высшей лиги.
​
​Лиги, для которой даже не существует подобных мне неудачников. Хотя о чём это я? Нагло вру – она списывала у меня домашку целых два раза и даже благосклонно улыбнулась в ответ на протянутую тетрадь. Улыбнулась и, уверен, даже не вспомнила моего имени.
​
Кристи, Кристи… Знала бы ты, как яро я надрачиваю на твои фотки с восьмого класса. Знала бы и ржала, как ненормальная, уверен. А после твой парень, очередной склеивший юную нимфетку бугай, вкатал бы меня в асфальт на школьной парковке. И все были бы счастливы. Кроме Дэна.
​
Дэна, который, отчаявшись и подзабив на инстинкт самосохранения, потащился даже на танцы в дорогущий спортивный центр, спустив на месячный абонемент все свои накопления. Последние два года на BMX складывал, между прочим. И всё ради того, чтобы торчать на скамейке и любоваться на обтянутую чёрными лосинами задницу недоступной одноклассницы, в глубине души надеясь, что вот сегодня-то её партнёр точно заработает открытый перелом ноги, и тогда я – и только я! – смогу стать её новой парой.
​
Звучит идиотски даже в моей голове, и просто таскаться на тренировки группы, в которой всего четыре парня, не считая показушно брутального тренера, как-то по-гейски. Но я надеюсь, чтоб его. Надеюсь и даже начинаю разучивать движения, неуклюже дёргаясь в самом конце зала, позади всей группы. Дёргаясь и неотрывно пялясь на её невозможно идеальную круглую задницу, чтобы вечером, закрывшись в душе, как следует подрочить, представляя упругое девичье тело под пальцами.
​
И до того горько иногда… Горько, что я боготворю её, тайком собираю фотки и даже раздобыл номер телефона, который, впрочем, так и не решился набрать. А она – эта чёртова прекрасная стерва, – даже не вспомнила, что сидит позади меня на литературе и химии. Я просто не существую, меня нет в её идеальном мире, как и остальных неполезных жалких людишек.
​
Прикусываю губу и нервно одёргиваю край футболки. Кто бы мог подумать, что я напялю новую футболку на нелепую тренировку. Наверное, уже десятую по счёту. Десятую и остопиздевшую ещё девять занятий назад.
​
Но надежда и ванильные фантазии, чтоб их, не желают покидать мою крашеную голову. Ну никак. И каждый раз, замирая перед автоматическими дверьми спортцентра, я представляю, как она тянет связки или неудачно подворачивает ножку, и именно я, как истинный герой, доношу эту великолепную тушку до её красного Порше. У семнадцатилетней соплюхи Порше, с ума спрыгнуть!
​
​Только подумать, Порше… Когда мне не дают ключи от старенькой, видавшей виды, Тойоты. "Куда тебе, мал ещё за руль", – говорит отец, а мать только согласно кивает, тут же припоминая мне все похерённые вещи.
​
Или хрен с ней, с машиной. Вот садится у неё мобильник, например… Ага, и в группе из двадцати человек только мой остаётся рабочим, конечно. Нет, эта фантазия совсем дурацкая.
​
А вот, например, нашествие инопланетян. Все мечутся, стёкла вылетают из окон, а я героически закрываю её своим телом от града острейших осколков, и она, прежде чем моя тушка станет окончательно бездыханной, дарит мне исполненный благодарности, глубокий поцелуй теми самыми губами, которые я регулярно представляю сомкнувшимися вокруг моего члена самой соблазнительной буквой "О" на планете. Ради такого и умереть не жалко. Только вот…
​
Всё упирается в "только вот" и абсолютнейшую нереальность моих фантазий. Нет, скорее ад растает, чем она меня заметит.
​
Ты не из её вселенной, парень. Смирись с этим и прекрати уже неуклюже косить под педика, пытаясь повторить хоть что-нибудь из хитрых танцевальных движений современного RnB. Совершенно бесячего, к слову. Терпеть ненавижу подобную музыку, предпочитая ПХК или маткор.
​
Но на что только не пойдёшь ради любви, и я, отбросив в сторону все свои дурацкие размышления, отрываю костлявую задницу от скамейки и робко встаю, принимаясь вяло разминаться вместе со всей группой.
​
Идиотская мельница, наклоны вперёд… О, да, наклоны вперёд! Глубокие наклоны вперёд – шикарное упражнение, созданное аккурат для целой стайки подтянутых цыпочек! И без преуменьшения первая среди них – после Крсити, конечно, – это Габриэль, изящная немка, чей акцент наверняка находит очаровательным всё мужское население этой планеты. Словно воркует. Ей около двадцати пяти, она не замужем, и всё это я узнал, вслушиваясь в чужие разговоры.
​
Господи, ну почему ты вылепил меня таким жалким? Почему мне не досталось крутого бицепса и мужественной щетины? Хотя бы как у… Как вообще зовут тренера? Валерка? Валера? Вэл? Что-то в этом духе. Да насрать на имя – дайте мне его тело! Можно даже без татуировок. Впрочем, не признать, что и они тоже офигенны, я не могу.
​
Я же – всего лишь школьник, которого едва не прибили за портачный смайлик на большом пальце. Школьник, гормоны которого зашкаливают и норовят разнести мне череп, если так и не найдут выход.
​
Валерка-Вэл показывает новое движение, и я едва ли не застонал в голос. Ну зачем я здесь? Почему нельзя было пялиться на неё в школе, а? Что за подверженность идиотским порывам? Не мой круг, не мой клуб и люди не мои… Я должен был бы сейчас сидеть дома и тихонько задротить в WoW или висеть на очередном порно-сайте. Большие сиськи, сексуальные лесбиянки…
​
Динамики колонок низко хрипят, готовясь воспроизвести очередную дерьмовую мелодию, и я мысленно настраиваюсь ещё на сорок минут в розовом, словно кукольный домик Барби, зале. Пятьдесят, если учитывать душ.

***
​
В раздевалке узкие шкафчики, длинные пластиковые скамейки и пара кресел около огроменных, два на три, зеркал. Ну разумеется, иначе как пафосные мажоры будут ставить гелем чёлку после душа? Глядя в пудреницу? Ну её – совершенно не мужественно.
​
​Пудреницей подобные субъекты пользуются исключительно дома, сидя на позолоченном унитазе и выщипывая брови.
​
Ненавижу. Всех их ненавижу. Настолько, что всегда нарочно долго копаюсь, выбираясь из спортивных штанов и футболки, снимаю очки и, тщательно протерев стекла, убираю их на верхнюю полку шкафчика. Вытаскиваю полотенце, расправляю его и наклоняюсь стянуть носки. Всё настолько тормознуто, что когда я неспешно добираюсь-таки до душевой, она уже полностью пустеет.
​
Слава улице Сезам, у каждого зала отдельная раздевалка, а не как в нашей школе. Вот было бы забавненько отираться своей задницей по углам вместе с кучей потных качков. Только представлю – и полное брр… Ненавижу, когда кто-то нагло вторгается в моё личное пространство. Проблема только в том, что понятие личного определяется ну никак не жалким метром.
​
Направляюсь, как всегда к крайнему душу, брезгливо морщась на оставленные после омовения пенные разводы на кафеле. Всем тут хорошо и плиточки весёленькие, голубенькие, как и положено мальчуковой раздевалке, но могли бы и не жать деньги на раздельные кабинки. Было бы куда уютнее натирать свою задницу, зная, что сейчас на неё точно никто не смотрит. Я вроде никогда не был гомофобом, но всё же…
​
Пальцы на вентилях. Выкручиваю их одновременно примерно наполовину, жмурясь, когда упругая струя с силой ударяет мне по макушке. На ощупь поворачиваю левый кран ещё немного, вода становится горячей, такой, как я люблю. Как я люблю…
​
​Зубодробительно жаль, что это едва ли не единственное из того, что мне нравится, что я могу контролировать. Ни оценки по физике, ни наличие крутой тачки, ни… Кристи.
​
Глубоко вздыхаю и закрываю глаза. Просто не могу о ней не думать – она словно забралась в мою черепушку, процарапав себе путь острыми ноготками. Невольно воспроизвожу в памяти выражение её лица, задумчиво закушенную губку, изящную шею, декольте, в котором я люто мечтаю задохнуться…
​
Становится душно, пальцы на вентиле подрагивают, делая воду ещё горячее, тем самым заставляя её подниматься клубами пара и конденсатом оседать на плитках.
​
Очки остались в шкафчике, и близорукость вкупе с шумно льющейся водой создаёт ощущение какой-то необъяснимой безопасности, защищённости. Если я не вижу проблему, значит, и она меня тоже, верно?
​
Кристи… Прикусываю губу, обещая себе, что этот раз точно последний, пальцами воровато касаюсь сначала живота и, отдёрнув было ладонь, возвращаю её на место, позволяя медленно скатиться ниже, к паху.
​
Замираю на миг, вслушиваясь, но ни один посторонний звук не прорывается сквозь шум воды. Это хорошо… наверное.
​
Пальцы смыкаются у основания, костяшками касаясь мошонки, и я до боли сжимаю челюсти, извлекая из услужливой памяти картинку попикантнее. И, возможно, не бурные подростковые фантазии даже, а само это ощущение, страх быть застигнутым на месте преступления, подстёгивает меня, придаёт возбуждению острую нотку.
​
Представляю её голой и даже под струями воды ощущаю, как на спине выступают капельки пота, как обжигает щёки румянцем, как судорожно сжимается ладонь, стискивающая член, и резко дёргается вверх, причиняя едва ли не боль, остро жалит ею, чтобы затем осторожно ослабить хватку и прикоснуться почти невесомо. Очертить головку указательным пальцем, сжать его вместе с большим в подобии кольца и медленно надеть сверху, опуская до середины ствола. Так я иногда представляю её рот, только пальцы должны быть скользкими от слюны, очень и очень скользкими. И тогда, если закрыть глаза и представить, как она стоит на коленях, длинными пальчиками цепляясь за мои бёдра…
​
Постанывая, посасываю собственный язык и тут же прикусываю его, стискивая зубами кончик. Во рту непонятный кисловатый привкус. И так стыдно, что я делаю это в общественном душе, когда входная дверь может хлопнуть в любой момент. В любой, совершенно в любой. Вот сейчас… Или сейчас… Или сейчас…
​
Пальцы двигаются в давно привычном, выверенном темпе, точно зная, как и где нужно нажать или же легонько огладить, невесомо уколов острыми кромками ногтей. Кренюсь вперёд и прижимаюсь лбом к запотевшей плитке. Конденсат холодный, размазывается, налипает на кожу при соприкосновении.
​
Выгибаюсь, выпячивая задницу и немного разводя ноги. Выпустив член, скользнуть кончиками пальцев ниже, огладить мошонку, слегка сжать её и двинуться дальше, указательным едва ощутимо прикоснуться к тёмному кружку сжавшихся мышц.
​
Прикоснуться и тут же, одумавшись, отдёрнуть кисть. Зажмуриться, пожевать губу, прихватывая зубами. Ощутить, как сухо стало во рту… и вернуть пальцы назад. Только погладить, очерчивая контуры, легонько раздвигая ягодицы, и, оттолкнувшись от стены свободной рукой, тут же пристроить её на член.
​
Чертовски неудобно, приходится выворачиваться, ощущая, как вода становится всё горячее, налипает на лопатки жирной плёнкой, впитывается кожей сквозь поры.
​
Кристи, Кристи…
​
Упорно возрождаю в сознании ускользнувший было образ. Снова представляю её голой, угадывая расположение родинок на крепкой попке…
​
Так томительно прекрасно, жарко, унизительно. Унизительно, потому что это всего лишь мокрые фантазии, потому что я лишь одинокий неудачник, гоняющий шкурку в душевой, потому что всё, чего я могу коснуться, это запотевших, покрытых испариной плиток.
​
Не размыкать веки, сосредоточиться на ощущениях, сжимать сильнее, оттягивать вверх и царапать на грани боли… Немного ещё…
​
​Немного, и я смогу пойти домой, ощущая себя грязным. Грязным, хоть кожу сдери с хребта мочалкой.
​
Но то потом. Сейчас – только я и моя прекрасная воображаемая нимфа…
​
Или не только?..
​
Замираю, так и не убрав ладонь, обхватывающую член.
​
Почудилось или действительно движение воздуха за спиной?
​
Сухо сглатываю и не решаюсь обернуться, чтобы узнать наверняка.
​
Не решаюсь… да уже и не требуется. Чужая ладонь, холодная из-за льющихся сверху горячих струй воды, уверенно ложится на мою поясницу. Нажимает, оглаживая шершавыми пальцами, и я пытаюсь сглотнуть ещё раз. Сглотнуть густую вязкую слюну, запах одеколона и пота. Сглотнуть волну накатившего ужаса.
​
Делает полшага вперёд, и к спине прижимается подтянутый живот, всего на пару мгновений. После отстраняется снова и, уверенно сжав, разводит мои ягодицы в стороны. Тискает, как я хотел бы тискать сиськи Кристи.
​
Резко шлёпает, и я, вздрогнув от боли и подступившего к щекам жара, наконец-то могу двигаться, наконец-то могу отдёрнуть сжимающие член пальцы и попытаться развернуться.
​
Не церемонясь, толкает к стене и наваливается сверху:
​
– Продолжай, котёнок.
​
Коснуться губами плиток, буквально собирая прохладную влагу и, съёжившись от того, как жалко это звучит, выдохнуть:
​
– Пожалуйста…
​
Ещё один унизительный шлепок и два пальца, надавившие на дырку:
​
– Я сказал, продолжай.
​
Провалиться бы под пол прямо сейчас, только бы не чувствовать этого… Не чувствовать призрачной дымкой закравшегося возбуждения, не чувствовать себя позорно слабым, не способным дать отпор, отпихнуть бы эти чёртовы руки и сбежать. И никогда, никогда-никогда больше не возвращаться сюда.
​
Голос смутно знакомый. Уверен, что знаю его, но вода так шумит, что и не разобрать. А, не к чёрту ли?
​
Дрожащая правая тянется назад, туда, где и была, обхватывает всё ещё твёрдый ствол. Левую пропихиваю между своей грудью и стенкой, упираясь. Сжимаю зубы, делая то, что он сказал. То, что делал, пока малознакомый нифига не щуплый мужик заинтересованно лапает мою задницу, гладит указательными пальцами обеих рук сжавшуюся так, что орехи колоть можно, дырку.
​
Боже, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!..
​
Очень горячо, кожа будто плавится, слезает с опущенных плеч и кровавой пеной бьётся о мои ноги. Именно так вижу, именно плакатным алым застилает глаза. Мгновением.
​
А в следующее я уже прощаюсь с уплывающим образом упругих грудок Кристи, вместо прекрасных дынек представляя большой крепкий член, хозяин которого елозит им по моей пояснице, касается прохладной мошонкой ложбинки между ягодиц.
​
Высокий. Горячий.
​
Да пошло оно всё!
​
Судорожно выдыхаю носом и принимаюсь дрочить так, как никогда в жизни, словно это мой последний шанс придушить одноглазую змею, и от того, как скоро я кончу, зависит вся моя грёбаная жизнь.
​
Новый шлепок служит замечательным вступительным аккордом к реквиему по моим мечтам о фигуристой брюнетке.
​
– О, Боже!
​
Вздрагиваю и едва не выпрыгиваю из кожи – мои подрагивающие пальцы накрывает ещё одна пятерня. Опускаю взгляд и, несмотря на горячий душ, чувствую, как на позвонках оседает иней. Я знаю эти руки… Нет, не так – мне чертовски знаком замысловатый узор цветных татуировок, рукавом вьющихся до самого конца мощного предплечья.
​
Эй, небесная канцелярия, это такой юмор? Нет, признаю, я хотел эти чёртовы руки, но чтобы они росли из моего, блять, тела, а не увлечённо надрачивали мой ни хера не огромный член!
​
Уверенно сжимает поверх моей мокрой ладошки, замедляет ритм и руководит моими движениями, неторопливо гладит член по всей длине, сжимая у основания и не поднимаясь к головке.
​
– Он должен быть каменным, когда я тебе вставлю. Кончишь сейчас – и я воспользуюсь твоим ртом. Ты же умеешь сосать, котёнок? – Низкий, с угрожающей хрипотцой голос лениво произносит настолько опиздохуительно смущающие вещи, что я могу лишь втянуть в себя воздух и быстро-быстро помотать головой, с ужасом осознавая, что мне нравится это. Нравится, как грязно это звучит.
​
Такой и должна быть эротическая фантазия подростка: грязной и мокрой. Во всех смыслах.
​
– Ты меня понял?
​
Киваю с таким энтузиазмом, что и без того мутная картинка смазывается, и головокружение тут же даёт о себе знать.
​
Понял, конечно я всё понял… Понял, что умру от ужаса, если эта штуковина, липнущая к позвоночнику, коснётся моей дырки, в которой никогда даже пальцев не было.
​
Читает мысли, не иначе. Наваливается сильнее, и я не сползаю по стенке только потому, что бедро вклинивается между моих ног слишком жёстко, неприятно давит. Средним пальцем проводит по позвонкам, чувствую, как касается своего члена, должно быть, сжимает его и переключается на мою задницу. Стискивает справа, жёстко проводит по ложбинке между ягодиц и давит на плотно сжавшиеся мышцы.
​
Шиплю, когда, не брякнув даже традиционного для порно "расслабься" проталкивает внутрь палец, подвигав немного, и следом второй. Тянет, а у меня едва ли не искры из глаз от боли сыплются, когда толкает третий.
​
Разумеется, к чёрту церемонии и целостность моей задницы…
​
Растягивает быстро, грубо, не забывая управлять моей кистью, не позволяя ей двигаться быстрее, чтобы хоть как-то сгладить неприятные ощущения. И с какой-то отстранённой обречённостью только прогибаюсь в пояснице, когда касается головкой саднящего входа.
​
Ведёт языком по мочке уха, и я, не сдержавшись, подношу ладонь ко рту, прикусываю её, зубами сжимая кожу. Солоноватая, даже горчит, кажется… Не успеваю подумать об этом, потому что до одури стискиваю челюсти и заталкиваю рвущийся вопль назад в глотку.
​
Больно, очень больно! Больно до ебеней и образа Картмана в подсознании, словно в меня пытаются запихнуть такую же штуковину.
​
– Терпи, раз подставился. Сейчас будет лучше, – недовольно бурчит мне на ухо, мельком прихватив мочку, а я смотрю на свой упавший член и жду этого самого "сейчас".
​
Пара осторожных, словно на пробу, движений, приносящих с собой только тупую муку, и действительно становится легче. Не приятно, нет, – просто легче.
​
Несильно шлёпает меня по пальцам, вынуждая убрать руку от паха, и накрывает своей. Начинает двигаться, и я кусаю губы.
​
​Сильно, до привкуса крови. Сначала для того, чтобы перетерпеть, чтобы заглушить это, а после – потому что что-то нарастает внутри, просыпается, отголосками разливаясь по пояснице, стекая куда-то в низ подрагивающего живота. Стекая, наполняя меня, раздувая нутро… Больше и больше…
​
Саднит, щиплет, но вместе с тем заставляет подрагивать, с каждым осторожным движением чужих бёдер становясь всё насыщеннее, выраженнее. Лучше и лучше…
​
Поглаживает мокрые завитки на лобке и не спешит обнимать пальцами мой член. Не спешит, пока не начинает откровенно вдалбливаться, толкнув меня к запотевшим плиткам, заставив распластаться по ним, вжаться лбом и закусить кулак. Закусить, чтобы не постанывать от адской смеси боли и нового, пока ещё непонятного удовольствия.
​
Хватает меня за бедро и рывком тянет на себя, натягивая до самого основания члена, так что его яйца влажно шлёпаются о мои.
​
​Удерживает распятым, позволяя отдышаться. На пару секунд.
​
А после снова долбит, долбит, долбит! Долбит так, словно я мокрая девочка, лично его клеймом на лбу помеченная сучка. Имеет так, как я хотел бы иметь Кристи, вставляет так, как я хотел бы вставлять ей. Но у шикарной малышки нет члена, который он так правильно, так жёстко отдрачивает, нет потяжелевших ноющих яиц и сумасшедшего, с привкусом жжёного пластика, ощущения полного безумия.
​
Ни секунды не церемонится, и я всё не могу разобрать, чего больше во всём этом. Не могу разобрать и никак не могу кончить, буквально насаженный на него.
​
Не смогу… Не смогу! И это кажется таким обидным, что я готов расплакаться прямо сейчас. Униженный, грязный, распластанный по стене, с истерзанной зубами ладонью.
​
Движения за спиной всё резче, размашистее. Скользит куда лучше, входит почти легко. Пытаюсь подстроиться, наклониться, но ничего не выходит. Чувствую, что балансирую на грани, что вот-вот, уже, ещё чуть-чуть – и испачкаю скользящую по члену ладонь… Но нет!
​
И это ещё одна причина оправдать себя. Оправдать давно рвущиеся наружу рыдания.
​
Сильнее стискиваю зубы на мясистом треугольнике ладони и понимаю, что ловлю кайф от происходящего, что мне нравится это, чувствовать себя именно так.
​
Сжимаю веки сильнее, всё застилает чернота, и начинаю неуклюже, не попадая в ритм, подмахивать ему. Хмыкает и давит на поясницу. Послушно прогибаюсь, чуть отступая назад, становлюсь почти раком, отклячивая зад и предоставляя лучший доступ.
​
​Жду комментариев вроде "Давай, сучка!", но их нет – только двигается, придерживаясь за моё бедро. Комментариев нет, но есть кое-что другое. Новое. Волнами радиации опаляющее всё тело каждый раз, когда чужая плоть врубается в мою. Должно быть, то самое, ради чего геи долбятся в зад.
​
Член тут же прилипает к животу, эрекция перестает быть вялой, и я содрогаюсь весь, ощущая себя скорее нанизанной на иголку умирающей бабочкой, нежели новоиспечённым гомиком, который по-любому захочет ещё! Уже хочет! Хочет, едва ли ни подвывая, перехватывая крепкое запястье, сжимая его своими дрожащими пальцами и толчками кончая. Кончая оттого, как горячо становится внутри, как сильнее саднит, наполняет, как он буквально накачивает меня своей спермой. Кончаю, мучительно избавляясь от накопившегося возбуждения, позволяя распрямиться пружине внутри живота. Кончаю, хрипло постанывая сквозь стиснутые зубы и стекая на пол, на четвереньки, снимаясь с ещё не упавшего члена.
​
Безумно хочется коснуться лбом пола, только для того, чтобы убедиться, что я всё ещё жив. Но вместо этого неуклюже отползаю к стене и приваливаюсь к ней плечом, не поднимая глаз. Притихшее было чувство стыда нахлынуло с новой силой, и даже если бы я захотел, то не смог бы взглянуть в его лицо.
​
Делает шаг назад и пальцами цепляет мой подбородок, насильно тянет наверх. Неохотно подчиняюсь, но всё равно не смотрю выше его кадыка, впервые в жизни благодаря свой ёбанный кротизм.
​
Держит недолго, должно быть, рассматривает и отпускает.
​
– Осваивай проглот, котёнок.
​
Легонько шлёпает по щеке и выходит из душевой, даже не потрудившись обернуться полотенцем. Я вообще не вижу никакого полотенца кроме своего.
​
Твою мать! Поджимаю дрожащие губы.
​
Твою мать…

***
​
Сегодня на Кристи настолько милипиздрические серые шорты, что я не уверен – клеит она кого или же забыла излюбленные лосины и решила не заморачиваться и заниматься прямо в трусиках.
​
Прищурившись, оцениваю привлекательные округлости и, невольно смущаясь, поправляю очки. Защитный, мать его, жест.
​
Она тянется, привставая на носки, и, вдруг обернувшись через плечо, улыбается во все свои тридцать два белоснежных зуба, так что любой стоматолог зарыдал бы от умиления. Смотрит ровнёхонько на меня, но я был бы совсем придурком, если б решил, что этот день настал и её действительно интересую я, а не кое-кто за моим правым плечом.
​
Собираюсь было повернуться и отойти в сторону, отлипнув от двери в мужскую раздевалку, как левую ягодицу кусает чувствительный щипок. Украдкой, чтобы никто не заметил.
​
Вздрагиваю и непроизвольно поджимаю губы, скосив глаза в сторону появившегося в поле зрения плеча, увитого татуировками.
​
Да-да, тренер, я сделал домашнее задание, только вот работу над ошибками бы… Сразу после тренировки.
​
Это ты во всём виновата, Кристи, ты. Пусть даже никогда об этом не узнаешь. Впрочем, как и то, что я был влюблён в тебя столько лет, чёртова стерва. Но не сказать, что я слишком обижен на тебя. Неудачник Дэн всё ещё подумывает пригласить тебя на противно-полезный коктейль после тренировки.
​
Кошусь вправо, выцепив взглядом скулу, заросшую щетиной, на удивление совершенно не жёсткой…
​
И уже откровенно похер, откажешь ты или нет.
​
​Вновь близится закат,
Но ты ему не рад,
Душу гложет
Вселенская тоска.
​
Багровый горизонт
Как кровавый фронт,
Не сможет
Ничто спасти войска.
​
У тебя внутри
Помещается целый мир,
И печаль глядит
В твои окна который день.
​
И ты снова один,
Вокруг пыль нелепых картин,
Разум пленит
Безумия злая тень.
​
Сердце закрыто,
Тобой ничего не забыто,
И память мешает
Тебе спокойно жить.
​
Не споришь с судьбою,
Готовишься к страшному бою,
Где победы не будет,
И героем тебе не быть.