К твоим малиновым устам хочу припасть

Мне определённо нравится этот запах. Да-да, нравится. Точно.
​
Именно запах той самой неведомой срани, которой протирают только что отмытую, ещё не заляпанную сальными пальцами барную стойку. Терпко спиртом и ещё какой-то хренью. Щекочет ноздри.
​
Прижаться бы носом, да только барменша и так уже неприкрыто пялится, комично хмуря густо намалёванные бордовые брови.
​
​Бордовые…
​
Правое ухо раздражённо дёргается, и я, прыснув, накидываю капюшон на голову, так чтобы только торчащая, косо обкромсанная не так давно чёлка падала на глаза. Сука косорукая… Бордовый, йопт. Ага, как же…
​
– Ещё стопку, пожалуйста! – прошу, прокашлявшись.
​
Барменша, не моргнув, доливает мне зелёной горючки. Молча даже. Ещё бы…
​
Уже как полгода стандартно нажираюсь исключительно в этом самом углу. Даже удостоверение личности спрашивать перестали.
​
​Ну так как же, попробуй не запомнить взъерошенную суетливую хуепяшку с кучей железок и торчащими ушами. Мур-мур, йопта!
​
​Только вот никаких розовых лент и привычных для моей расы попсовых закидонов. Не-не-не, хренушки тамушки. Суровый брутал я! Хоть и ростом нифига не вышел, и рёбра торчат… Всё равно брутал, и не колышет! Пусть и явно изуродованный неудачной покраской. Ещё и левое ухо подпалила перекисью, коза парнокопытная…
​
Но-но! Вытри сопли, Дэн! Переживу, чо мне.
​
Зато повод, чтобы насинячиться, искать не пришлось. Не то, чтобы он мне особо нужен был, но так же куда спокойнее, верно?
​
​Убеждать себя, что ты не алкоголик в свои неполные двадцать, а всего лишь опечален отвратительной покраской и без того стрёмных волосёнок. Минус на плюс, как ни крути… Говорю же, не крути! Разъебёшь шот, и а-та-та по лапкам. Тётка за стойкой суровая. А объёмом-то, ух… Как штуки четыре меня, если хвост отрезать. С такими, как правило, разговор короткий: за шкирку и, как нассавшего в тапочки кошака, за дверь.
​
Снова передёргивает. И даже кажется, что я, наморщившись, цепляю капюшон кончиками несуществующих усов. Не сказать, что приятно.
​
Ёрзаю на высоком стуле, досадливо пытаясь дотянуться ступнями до перекладины для ног. Ага, куда уж там… Не под меня заточены высоченные сидушки в брутальных барах, явно же.
​
Оглядываюсь через плечо. Пока тихо. Только парочка обжимается в углу, да высокий типус в длиннющем балахоне озадаченно пялится на расставленные в порядке выдержки пузатые бутылки за стойкой. Совсем рядом, справа.
​
– Ей! – всю рюмку разом; жжёт горло. – Ещё!

***
​
А мне явно нравятся во-о-о-он те чёрные часики. Нравятся тем, что кроме циферблата и пары тонких стрелок никакого убожества не налеплено. Строго, лаконично. Прекрасно в какой-то степени даже.
​
Ой, я что, действительно уже налакался, раз залип на дешёвую пластмасску с батарейкой? Выходит, что так. А ещё выходит, что вместе с ходом нехитрого механизма уползает и моя возможность хоть как-то скрасить вечер.
​
Нет-нет! Провидение, мы так не договаривались! Должен же я хоть что-то получить взамен за испорченные волосёнки и посаженные спиртным почки? Только как в прошлый раз прилипший к лавочке леденец мне не подпихивай!
​
Заказываю ещё одну стопку и, ожидая очередную порцию заправки, оглядываюсь по сторонам, с немалой толикой интереса присматриваясь к наполнившим бар посетителям.
​
Нарастающий гул голосов, дикая смесь десятка языков, и дай Бог, если из всех я понимаю хотя бы три.
​
Завсегдатаи, коих я уже узнаю по спинам и чуть ли не изгибам ушей, и новички, должно быть, невесть как забредшие в эту во всех смыслах приличную дыру.
​
Нет-нет, "Погребальная яма" вовсе не такой уж и свинарник, но вот посетители здесь попадаются самые разные. Вот, например, в самом дальнем углу обосновалась парочка огров. Распивают какую-то бодягу прямо из бочонков и перекидываются в кости. Рядом со мной за стойкой справа тусит бородатый гном, явно не первой свежести. Тёмные эльфы у входа… А ещё наги иногда заползают, сам не так давно видел троих – большая редкость в наших краях. А вот таких как я тут явно не бывает. Ну разумеется, куда пушистой кисе лезть ко взрослым дядям. Брр, твари ушастые, ненавижу.
​
Невольно и мои уши, скрытые под массивным капюшоном, вздрагивают и раздражённо прижимаются к голове. Разве я виноват, что не хочу розовую ленточку и ми-ми-ми домик? Виноват в том, что хочу бухать, вкалывать, как минимум на прииске и хардкорно трахаться? Эх-эх, тоска, печаль и недоёб… Может, всё дело в том, что в прошлой жизни я был слишком брутальной еблемашиной?
​
Тискаю шот в руках, но пить уже не хочется. Горьковатый привкус алкоголя и так осел на кончике языка, да и картинка уже начинает плавно съезжать.
​
Тут же решаю, что эта стопка последняя, и что, после того как доцежу, сваливаю. Только вот…
​
Кручу башкой по сторонам, выискивая взглядом что-нибудь интересное. И "интересное" находится. У бильярдного стола, рядом с высоченной фигурой, замотанной в балахон по самые пятки. Стоит ко мне вполоборота, так что я вижу только тонкий профиль да кучу поблёскивающих металлических хреней в ушной раковине. Жестикулирует и заводит длинную лезущую в лицо прядку за ухо, демонстрируя ещё и металлические плаги. Ух, ты ж… Я тоже хотел одно время, но… Кошачьи уши дёргаются – куда мне их.
​
Затасканная майка, какие-то до жути невнятные татуировки, длиннющий растрёпанный хаэр… Человек?
​
Разглядываю столь пристально, что он оборачивается и безошибочно останавливается глазами именно на мне. Тёмными багровыми глазами. Линзы?
​
Замолкает, оценивающе окидывает взглядом и, чуть изогнув губы, наметив улыбку, кивает мне головой.
​
И взгляд… Взгляд, от которого мой до того преспокойно себе висевший хвост дёргается и обвивает ножку стула.
​
Пробрало, не то слово… И сразу теплом разливается по венам. Что это: алкоголь или магия этих занимательных глаз? До жути занимательных. Настолько, что захмелевший организм тут же поддаётся самому низменному из инстинктов.
​
Хочу.
​
Определённо хочу, чтобы именно "это" стало моей компенсацией за приключившиеся траблы.
​
Улыбаюсь тоже, робко стреляя глазками, даже щёки вспыхивают, кажется. Но если бы я всё ещё мог смущаться на самом деле…
​
​Увы и ах. Всего лишь выверенный набор жестов. Глазки в пол, снова на объект. Закусываю губы.
​
Расплывается в широченной, нереальной для человека усмешке. Нереальной для человека…
​
Не линзы. И длинные выпирающие глазные зубы только лишь подтверждают мою догадку. Но разве так не ещё интересней?
​
Азарт, интерес, предвкушение…
​
Плюнув, бросаю все свои ужимки и, потянув молнию на толстовке вниз, касаюсь своей шеи. Веду к ключицам, предлагаю…
​
Прикусывает указательный палец и, просто махнув рукой, прощается со своим спутником. Тот быстро кивает и исчезает из поля зрения. А вампир снова улыбается, чертовски мило улыбается…

***
​
Все мы знаем, чем заканчиваются пьяные заинтересованные гляделки. Ну ладно, не все, а только у тех, кто изрядно натаскался по дешёвым барам в поисках потенциального партнёра для потрахушек.
​
Я вот знаю…
​
Явственно так ощущаю даже, пока мои лопатки то и дело больно врезаются в шершавую стену, а острые клыки царапают нежную кожу на шее. Царапают и тут же уступают место длинному языку, чтобы он мог разогреть, подготовить кожу.
​
Цепляюсь за худые плечи своей сегодняшней "добычи". Или же именно я – улов? Неважно. Так охренительно неважно, когда длинные, несмотря на выпирающие жгуты вен, сильные руки подхватывают под бёдра и легко, словно тряпичную куклу, а не пятидесятикилограммового кошака, удерживают на весу, прижав к ближайшей стенке.
​
Неважно, когда пусть и холодные твёрдые губы исследуют шею, после неторопливо дёрнув замок на толстовке, спускаются ниже, к ключицам.
​
Неважно… Потому что я уже упёр его в тёмный закоулок возле винного – если ту бурду, которую тут подают, можно так назвать – погреба и сейчас недвусмысленно так намекаю. Без лишних вяков и сопливой херни, коей так часто грешат "котики".
​
Лапаю его плечи, ладонями оглаживаю спину, цепляюсь за спутанные длиннющие волосы… Обожаю трогать, пусть даже и не своё.
​
​Трогать, касаться, гладить.
​
Ведёт языком вверх по сонной артерии, останавливается под подбородком и только сейчас, в полумраке, ловит мой взгляд.
​
Пресвятая расчёска, сколько колких мурашек…
​
Смотрит, щурится, и его глаза кажутся и вовсе чёрными, словно зрачок полностью затопил радужку. Смотрит и, помедлив, тянется выше, к губам, замирает в каких-то миллиметрах. Ближе некуда, ведёт кончиком носа по моему. Смотрю только на его рот, и выступающие белые пики клыков совсем меня не смущают. За удовольствие надо платить, пусть даже незначительной болью.
​
Моргаю, языком прохожусь по своим губам и, только когда они становятся влажными, склоняюсь ниже, ладонью в очередной раз огладив длинные тёмные прядки, осторожно его пробую. Пробую на вкус, языком протискиваясь меж острых зубов, прикасаясь к нёбу. Пробую и приглашаю поиграть, когда цепляю острый выпирающий клык. Тут же щиплет болью, солоноватым привкусом.
​
Отстраняюсь, чтобы ещё раз заглянуть в багровые, словно самой кровью напоённые глаза и, уже отбросив к чертям все бабские, присущие моей расе "я не такая" буквально набрасываюсь на него.
​
Обожаю эти первые поцелуи. Сладкие, непривычные, терпкие, с лёгким карамельным оттенком или же, как сейчас, с привкусом соли. А ещё люблю их за то, что сразу чертовски много. Много всего. Касаний губ, языка и царапающих клыков. Много прикосновений ладоней, оглаживающих мои бёдра, сжимающих их. Больно даже, круто нереально.
​
И дышать, дышать… Не сбиться бы. Сердце под подбородком стучит, а возбуждение упругим комком бьётся где-то внизу, всё больше и больше заставляя низ живота ныть. И ноги не чувствуют опоры…
​
Охренительно. Просто охренительно.
​
Отстраняется спустя долгие минуты. Разумеется, ему-то уже не нужен воздух. Дышу часто-часто, а он щерится, как умалишённый.
​
​Голодный. Но сейчас меня больше всего занимает другой вопрос.
​
Высвобождаю руку и протягиваю ему ладонь, точнее, вклиниваю её между нами ребром:
​
– Дэн.
​
Хмыкает, стискивает пальцами бёдра, показывая, что у него руки заняты, но тут же находит выход и, опустив подбородок, губами подцепляет мои пальцы, средний и указательный, прикусывает их. И широко улыбнувшись, произносит негромко, почти мурчит:
​
– Вэл.

***
​
Есть в этом что-то… Что-то чарующе опасное, присущее, как дешёвым лотерейкам, так и чертовщине покрупнее, вроде дорогущих гномовских казино. Водить к себе домой незнакомых парней. Никогда не знаешь, что в итоге выпадет: пара пустых троек или фулл хаус.
​
А ещё, прежде чем стащить с себя остатки блядских тряпок, я до зубного скрежета люблю валяться в обволакивающем полумраке и целоваться. Пока не заболят губы, а чужие руки не исследуют всё тело. К чему торопиться, когда можно неторопливо гладить и пробовать.
​
Сейчас я снизу, спиной на плотном покрывале. Обнимаю руками его торс, сжимаю своими цыплячьими лапками, а хвост льнёт к его бедру, обвивает его, цепляется.
​
Целует, опираясь на локти, и тонкими пальцами гладит мои уши, чешет их, прижимает к голове. Терпеть ненавижу, когда кто-то тянет к ним свои корявки, но сейчас оно как-то всё… иначе. Иначе, пробирает до мурашек, неторопливо омывает ледяной водой.
​
Моя толстовка на полу, его майка где-то там же неподалёку.
​
Глажу холодную кожу, пальцами отслеживая татуировки. Выпуклые… Ладонями ниже, к поясу узких брюк, ещё ниже… Оу, а задница-то совсем костлявая. Стискиваю ягодицу пальцами, а второй ладонью перебираюсь на бедро. Всё же очень худой, но от этого не менее привлекательный.
​
Низко урчит мне на ухо. Довольный. Целует под подбородком и губами перетекает на сонную артерию. Разогревает, подготавливает кожу для укуса и…
​
Я резво хватаю его за волосы перед самым-самым:
​
– Стой.
​
Не сказать, что он удивлён, но всё же едва заметно хмурится. Такие эти ходячие недотрупы – хреново у них с выражением эмоций.
​
– Почему? – низко, проникновенно, с ухмылочкой…
​
Сглатываю.
​
– Нет.
​
Надувает губки и указательным пальцем ведёт по моей скуле:
​
– Сейчас нет или вообще нет?
​
Ух ты ж, какие мы… Сначала – секс, после – кекс, мой новый клыкастый знакомый.
​
Улыбаюсь и вытягиваюсь под ним, прогибаю спину, демонстрируя длинную шею. Тут же накрывает её ладонью и ведёт пальцами вниз, останавливаясь на выпирающих ключицах. Развожу ноги, сжимаю его бока коленями, цепляюсь за узкие плечи, приподнимаясь. Хочешь перекусить, да? Отлично.
​
– Тогда я сверху.
​
Бартер, детка. Всё должно быть взаимовыгодно.
​
Снова цепляет эту свою "мечта зубодёра" улыбочку, и мне она кажется донельзя искусственной, но как следует осмыслить это я уже не успеваю. Хватает меня, одурительно сильно сжимает и, приподняв, перекатывается на моё место. Перевести бы дух, но… мой рот уже занят. Занят требовательным поцелуем. Сдирает с меня футболку и резво выдёргивает из шлёвок ремень. Всё настолько быстро, что я, кажется, даже успел растеряться.
​
С вампирами мне спать ещё не приходилось. Интересно, он холодный?
​
И тут же, не отрываясь от сминающих мои губ, начинаю и с него штаны стаскивать. Чёртова тугая пуговица! Поддаётся с треском, и я наконец-то могу запустить свои пальчики вниз.
​
Оу, нижнее бельё нынче не в моде? Но так даже лучше, потому что ладонь тут же натыкается на достаточно большой для такого дрыща член. Твёрдый и такой же холодный, как и он сам. Что, впрочем, не мешает мне увлечённо надрачивать, а ему – сбиваться с поцелуев на нифига не осторожные укусы. Глажу его, плавно прохожусь всей ладонью, сжимаю у основания и, чувствительно впившись в него ногтями, под злобное шипение тут же дёргаю пальцами вверх к головке. Сухо, пальцы не скользят. Отнимаю руку и, чуть привстав, демонстративно облизываю ладонь, прохожусь маленьким языком по фалангам пальцев, буквально вылизываю их, делая влажными, и, в последний момент передумав, сам скатываюсь вниз.
​
Слишком уж интересно, каков он на вкус, и как это, когда в нёбо толкается холодная твёрдая плоть.
​
Отползаю, прикусываю его за живот, царапаю своими мелкими зубками. Как ни крути, а во мне куда больше кошачьего, чем хотелось бы… Пробираюсь ещё ниже и, снова обхватив его, прежде чем взять в рот, поднимаю голову и заглядываю ему в глаза, состроив совершенно невинную мордочку.
​
Наблюдает за мной, заложив руку за голову, и мне безумно хочется подтереть блестящее на глубине тёмно-бордовых глаз ехидство.
​
Поджимаю уши и, не отводя взгляда, пробую его язычком. Шершавым, как у кошек. Старательно вылизываю головку и особенно тщательно собираю выступающие тягучие капельки у дырочки в центре. Всё так же не отводя взгляда, с удовольствием наблюдаю, как меняется выражение его лица. Почти не двигаю пальцами, просто помогаю себе, придерживая, вылизываю его всего, изучая рельеф и стараясь согреть. Но и ещё чтобы сделать блядски влажным, конечно же. У всех моих любовников срывало башню только от одного вида детского перепачканного слюной и смазкой личика. И я стараюсь, очень стараюсь. Потому что и меня это заводит тоже. Заводит до такой степени, что спустя пару минут уже свербит в штанах.
​
Гладит по голове, цепляет прядки, лениво перебирает их, а мне хочется, чтобы судорожно сжимал.
​
Как там у немёртвых с порогом чувствительности? Сейчас и проверим.
​
Задерживаю дыхание и втягиваю его в себя сразу целиком. Ведёт по нёбу и протискивается в горло… Прижимаюсь к нему языком, не могу сглотнуть, и слюна прозрачными ниточками стекает из уголка рта. Выпускаю, веду назад, стискивая плотным кольцом губ.
​
​Так хорошо, верно? Не отпускаю его, полностью обхватываю одну головку, играюсь с ней языком, посасываю, изредка царапая зубами.
​
Стонет, совсем тихонько. Лишь отголоском тех блядских криков, которые я привык получать в ответ на свой минет.
​
Очень твёрдый. Такой твёрдый, что у меня задница сжимается от желания почувствовать его внутри. Так и представляю, как он поставит меня на четвереньки и, спустив джинсы, вставит, удерживая за поясницу. Просто приставит головку к моей маленькой дырочке и вгонит почти наполовину, наплевав на смазку. О да, это было бы очень больно и безумно круто. Так чтобы слёзы на глазах и обиженно дрожащие губки. Но сегодня моя очередь быть альфа-самцом. И так уже едва ли вспомню, когда сам имел кого-то, а не подставлял свою задницу.
​
Стягиваю его штаны полностью и уже отклоняюсь назад, сажусь на его ноги, чтобы и остатки своих тряпок скинуть, как мельком цепляю его взгляд. Холодный такой, присущий истинным циникам прищур и закушенная до растёкшихся алых струек губа. Отдаёт промозглой сыростью по позвонкам.
​
– Сколько тебе лет? – кажется, даже голос звучит задумчиво, если бы не тягучие, выдающие возбуждение нотки.
​
Очень своевременный вопрос.
​
– Девятнадцать.
​
– Знаешь, Дэн, когда тебе стукнет хорошо за сотню, ты поймёшь, что играть по правилам совсем не интересно.
​
Упс… И к чему это сейчас было?
​
Затуманенный возбуждением разум далеко не сразу понимает, что происходит. Пока я не оказываюсь в той самой коленно-локтевой, о которой только что мечтал. Легко заламывает меня, и я заваливаюсь грудью на покрывало. Фиксирует обе мои ладони одной своей.
​
Вот же гад, а. Ухмыляюсь, кровь уже кипит, а значит, разум отдыхает.
​
Рывком сдёргивает расстёгнутые джинсы вниз вместе с бельём и высвобождает беснующийся от раздражения хвост. Звучно шлёпает по ягодице, тискает её.
​
– Мы же… договаривались… – пытаюсь слабо возразить и отстоять своё право на доминантность, но увы и ах.
​
Наклоняется вперёд, отпускает мои кисти, но прежде чем я успеваю что-либо сделать, клыками впивается мне в загривок.
​
Охаю от боли и кое-как приподнимаюсь на локтях. В висках так восхитительно шумит… Или всё дело в мокром от моей же слюны трущемся о мою задницу члене?
​
Дёргаюсь – предупреждающе рычит и чуть сильнее сжимает челюсти.
​
Вот же скотина… Но разве я не знал, с кем связываюсь? Расплачивайся, Дэн.
​
Ладонью ведёт по груди и, немного задержавшись на уродски выпирающих рёбрах, спускается к животу. Стискивает в паху, да так, что остаётся только болезненно охнуть. Это не мои нежные пальчики… С трудом сдерживает себя, должно быть, всё же пытаясь рассчитывать силу. Сжимает мой член, отпускает его, проходится по промежности и кончиком среднего пальца нажимает на мою дырочку. И почти сразу же тыкается туда членом.
​
Предвкушение ощущения этой махины внутри основательно глушит все мои начавшиеся страдашки по поводу того, что нагнули опять именно меня. Хреновый из меня актив. Ещё бы, с таким-то телосложением и отростком вместо члена между ног.
​
Толкается вперёд. И все закравшиеся мыслишки разом вылетают из беспокойной черепушки. Толкается, но не входит, только пробует.
​
Да, кровосос, тебе будет туго, очень туго. А мне больно, тоже, должно быть, очень…
​
Прикусывает сильнее, но я даже обиженно зашипеть не успеваю. Собирает стекающие по моему плечу тёплые струйки и ладонью мою же собственную кровь использует вместо смазки, растирая её по промежности. Становится мокро и липко. И впереди тоже, а всё виноваты пальцы, неторопливо надрачивающие мой член, позволяющие выступающей смазке собираться на головке.
​
Стискиваю покрывало. Выпускает мой загривок и широким мазком лижет, собирая кровь. Щиплет. Чувствую, как правой рукой обхватывает свой член и приставляет его ко мне. Содрогаюсь от накатившей волны дрожи и в тот же момент едва могу сдержать вопль.
​
Медленно, очень медленно, растягивая, вставляет в меня это, и с каждым грёбаным миллиметром мне всё больнее и больнее.
​
​Лицом вниз, уткнуться в длинный ворс и кусать губы. Стараюсь расслабиться, но нихренашеньки не выходит.
​
Вперёд, назад… Вперёд, назад… Сколько меня не трахали? Неделю? Две?
​
Вперёд, назад… Уже не так мучительно, уже не хочется грызть покрывало.
​
Вперёд, назад… И всё лучше, всё больше.
​
Вперёд, назад, раскачивается, увеличивая амплитуду, и наконец-то входит весь, а мне безумно хочется видеть это. Видеть, как его член толкается в меня. Хочется видеть, как он продолжает неторопливо гладить меня, контрастом приятных ощущений затирая мерзкую тянущую боль.
​
Ещё немного, и…
​
Да, чертовски охуительно… Импульсами, упругими рывками, почти эйфорией по нервным окончаниям каждое движение худых бёдер.
​
Зарывается пальцами в мои волосы и лишь сильнее вжимает меня в кровать. Едва поворачиваю голову, чтобы возможность дышать не покинула меня на месте.
​
И так сказочно, так блядски зубодробительно сказочно хорошо, что мне определённо насрать сейчас на дерьмовую покраску и на то, что вся моя жизнь – череда меняющихся членов и выпивки.
​
Рывок за рывком…
​
Раскачиваясь, долбит, и шлепки его живота о мою спину кажутся мне самыми сладкими звуками. На фоне моих рваных сдавленных воплей, конечно.
​
Обожаю свой голос в такие моменты. Заводит даже больше, чем стоны любовника. Я просто ни черта больше не слышу. И мне откровенно плевать – в этом я более чем эгоистичен. Ещё бы… Имеют-то меня.
​
Быстрее, быстрее…
​
Вся кровать ходуном ходит, скрипит старенькими ножками и грозится не выдержать. И больно, и на грани почти, и жжёт, и сладко сжимается… Дохренище всего.
​
И он холодный. Он даже внутри меня холодный. И так хочется сжаться поплотнее, почувствовать все его выпирающие вены и большую головку, то и дело цепляющую простату, ещё отчётливее.
​
Кажется, некуда.
​
Фантастически. Контраст на контрасте.
​
Разрывает меня изнутри.
​
Снова наклоняется, падает мне на спину, вдалбливается, как только может глубоко и, рывком выгнув мою шею, жадно пьёт. Каждый глоток, будто раскатом грома в пустом гроте, отдаётся в висках, и ощущение абсолютной наполненности едва ли можно чем-то описать. Внутри всё сладко пульсирует, слишком сильно давит на комок нервных окончаний, и пальцы, чертовски умелые пальцы спереди…
​
Очередной глоток. Отрывается на мгновение, и мне хватает одного единственного завершающего толчка, чтобы кончить прямо в его ладонь. Как и для того, чтобы ощутить, как внутри после упругого толчка разливается тепло. Или только мне так кажется?
​
Всё моё существо выкручивает наизнанку, стягивает, как выжатую простыню. Тугой канат из нервных окончаний и тучи безвременно подохших нервных клеток. И все поджилки дрожат…
​
Дышать бы, просто дышать, дожидаясь, пока волна чистейшей эйфории отступит.
​
Тут же припадает к ране снова, а меня так мутит от этой вспышки удовольствия и кровопотери, что я медленно сползаю вниз, растекаясь по покрывалу.
​
Отпускает и отстраняется назад, выходит. И я совершенно не обращаю внимания на пошлое хлюпанье и тянущую подбирающуюся боль. Вот хреново-то утром будет. Но это только утром…
​
Зажимаю ладонью рану на шее, подгибаю колени к груди и действительно чувствую себя облезлым кошаком.
​
Цепляет пальцами за плечо, переворачивает к себе и, замерев на секунду, оглядев меня, склоняется ниже. Снова ладонью по скуле.
​
– Прости, всё голод виноват.
​
Просто киваю и свободной рукой тянусь к нему, ладонью прикасаюсь к шее, к мочке и металлической плаге в ней… Приподнимаюсь и неловко касаюсь своими губами его губ. Возвращает поцелуй. Просто, без языка.
​
Закрываю глаза…
​
Мгновение – и его нет. Только слышу, как внизу на первом этаже моей халупы хлопнула дверь.
​
Расплываюсь в улыбке и разжимаю пальцы, разглядывая только что спёртую тяжёлую плагу.
​
Интересно, ты вернёшься, чтобы забрать её назад?
​
​У каждого свои причины действий.
Свои причины жить и умирать.
И хочется хоть иногда поверить,
Что первое приятней выбирать.
​
Хочется, как можно больше света,
Но в душе, как за окном, темно.
В ней лишь дождь и мрак из преисподней,
На сердце словно камень. Тяжело.

Для тебя причины – это чувства.
Для меня – реальность, что грызёт,
Первое ранит так искусно,
Второе грубо и на части рвёт.
​
И мысли – эти мысли: «что за гранью?».
Желание всё бросить и уйти
В миры иные. Этот выход – крайний,
И в шаге от «совсем с ума сойти».
​
Когда-то ты решился – и не вышло,
А я вот трус, ответственность на мне
За многое. Кричу, никто не слышит.
И тяжело сражаться в той борьбе.

Наверное, настанет светлый день.
Когда-нибудь. Не может не настать.
Когда не пожалеем мы о том,
Что не смогли так рано жизнь свою отдать.