Последний визит: 2023-03-05 16:55:12
Сейчас не в сети

По ночам будут только снится, синие глаза, длинные ресницы

Исмаэль:

​Мы с братом всегда любили играть вместе.

Так получилось, что родителям не было до нас дела, и мы оказались предоставлены сами себе и своей фантазии.

Нам никто особо не старался объяснять, что в этом мире правильно, а что нет, и мы выросли со своими представлениями о каждой вещи.

Хорошо это или нет — не так уж и важно.

Я сглотнул и провёл рукой по волосам, зачёсывая их пальцами назад, чтобы не мешали.

Сначала игры были довольно невинными.

А теперь они стали гораздо интереснее.

— Вэл, тебе удобно? — я вытащил палец из ануса брата, закончив смазывать узкий проход.

Он лежал на боку, подтянув ноги к груди, и мелко дрожа всем телом. Не от боли или страха, а от возбуждения. Руками он вцепился в простыню, так как я запретил ему трогать свой член, разбухший и твёрдый уже довольно давно. Так, что желание дотронуться до него должно уже было стать почти невыносимым.

— Да, — дрожащим голосом подтвердил Валерка.

Я улыбнулся, нежно погладив сжатое колечко мышц, последний раз проникая самым кончиком пальца внутрь. Брат хныкнул и подался назад, пытаясь насадиться на палец, но я уже убрал его.

Я окинул взглядом всё тело Валеры, решив, что он уже достаточно готов, и взял полную тёплой воды клизму, лежащую рядом с его ягодицами. Введя до конца наконечник, я надавил на грушу, ощущая, как вода медленно выходит из сосуда внутрь брата. Валерка тихо заскулил и поджал ноги ближе к груди, закусывая пальцы правой руки. Его член дёрнулся, и с него стекла капелька смазки.

— Всё нормально?

— Д-да…

Конечно, брату было очень хорошо.

Выдавив воду до конца, я набрал новую порцию из стоящего рядом таза с водой, и ввёл наконечник снова.

— Братик… — всхлип Валерка не помешал мне выжать из клизмы воду, из-за чего брат ещё сильнее сжался. — Братик, дай мне кончить…

Я покачал головой. Ему ещё рано было просить об этом.

— Терпи. — Третья порция воды, и на глазах Валеры выступили слёзы.

Я наклонился и слизал их, поглаживая нежную ягодицу.

Валерка вздрогнул, и часть воды вытекла из ануса на полотенце, подложенное под его бёдра.

— Сдерживайся, — недовольно сказал я.

После четвёртой клизмы Валерка протяжно, мучительно застонал, прогибаясь в спине и отставляя задницу назад, пытаясь удержать воду внутри себя, как ему было приказано.

— Братик, мне больно, пожалуйста, — прохныкал он, и я сжалился, нежно погладив Валеру по увеличившемуся животу.

— Ещё одна и всё, — по правде говоря, воды в тазу осталось ещё на две клизмы, но я решил, что уже хватит.

Последнюю порцию я выдавливал медленно и осторожно, поглаживая разбухший живот брата, чтобы уменьшить боль. Валерка жмурился и закусывал губу, изнывая от чувства мучительной наполненности и скорчившись почти до позы эмбриона.

Он был таким милым в этот момент.

— Всё, уже всё. Ты молодец, — похвалил я его. Потом взял конусообразную анальную пробку и стал аккуратно проталкивать её в разработанный анус, круговыми движениями вкручивая всё глубже, пока колечко мышц не поглотило широкий край пробки, оставив снаружи только её конец. Теперь Валере будет легче удерживать воду в себе.

— М-м-м… — брат жалобно застонал от боли, которая в этот момент пересиливала возбуждение. Из глаз текли слёзы. Я навис над братом, накрывая скользкий покрасневший член ладонью. Пара движений, и Валера выгнулся в спазме наслаждения.

— Очень больно?

Валерка всхлипнул и покачал головой.

— Нет, нормально.

Я ласково лизнул брата в щёку.

И осторожно перевернул Валеру на спину, из-за чего тот опять начал плакать. Зная, что сидеть ему будет легче, чем лежать, я разрешил ему опереться на локти и широко раздвинул его ноги.

Стоящий член касался надутого живота брата, и Валера всхлипывал и трясся мелкой дрожью из-за того, что ему сложно было выносить такое возбуждение.

Я посмотрел на воду в тазу, которую не планировал оставлять.

Подумав, я вытащил из ящика комода небольшой шприц с трубкой вместо иглы. Я не собирался использовать его в этот раз, но почему бы и нет.

Валерка, поняв, что я собираюсь делать, протестующе замычал и принялся мотать головой.

— Не ной, — я раздражённо схватил его за волосы, но не резко. — Мы делали это раньше.

— Но я не могу больше, — мне почти жалко было брата, но не на столько, чтобы отказаться от задуманного.

Набрав в шприц остатки воды, я поднёс узкую трубку к головке члена Валеры. Потерев пальцем открывшуюся дырочку, я аккуратно вставил в неё трубку и начал медленно вводить, миллиметр за миллиметром. Валера откинул голову назад и закричал, сжав кулаки и приподнимая бёдра в попытке уйти от проникновения. И если бы я не придавливал коленями его ноги, он бы это сделал, навредив сам себе.

Введя трубку достаточно глубоко в уретру, я выдавил воду из шприца, заполнив мочевой пузырь. Брат вздрагивал всем телом, из его горла вырывались частые судорожные всхлипы, а из глаз текли слёзы. Он был заполнен до краёв, перевозбуждён и крайне напряжён, удерживая воду в себе.

Он был безумно хорошеньким — весь покрасневший, вспотевший, дрожащий, мучительно стонущий. Я любовался им, отойдя от кровати на небольшое расстояние.

— Бра… а!.. ик!.. тик, п-пож-жалуйста, бра-а-атик! А-ах! Я больше н-не могу, — прерывающимся, рыдающим голосом выдохнул Валерка.

По тому, как конвульсивно начало содрогаться его тело, а глаза закатываться, я понял, что брат действительно на грани.

Я вздохнул, поняв, что немного переборщил.

— Хорошо, Валера, — сказал я. — Только до туалета идёшь сам.

Я вытащил трубку из уретры, вызвав ещё один захлёбывающийся вздох, и потянув брата за руку, поднял его на ноги.

Но тот не смог стоять на ногах, упав на колени.

Тогда я схватил Валеру за волосы и аккуратно потянул за собой. Всё-таки будет проблемно, если он обделается прямо в комнате.

Брат медленно пополз за мной, сжимаясь всем телом и всхлипывая.

Он был потрясающе беспомощным в этот момент.

Доползя до унитаза, он кое-как забрался на него лицом к бачку и направил член вниз. Я не хотел просто наблюдать за этим и обхватил пальцами возбуждённую плоть Валеры, сжимая её и заставляя его кричать от того, что он наконец-то кончал, опорожняя в унитаз мочевой пузырь, содрогаясь и плача, прижавшись лбом к холодной поверхности бачка.

Постепенно он обмяк, продолжая всхлипывать.

— Теперь сзади, — я начал медленно вытягивать пробку из ануса.

Брат корчился и сжимался, пытаясь задержать унизительный и неприятный процесс освобождения кишечника, но боль в животе снова давала знать о себе, и, в конце концов, ему пришлось сдаться.

Вода брызнула из него с громким хлюпом, хоть он и пытался сделать это медленнее, но уже через пять минут он был полностью пуст и обессилен.

Оставив его приходить в себя, я включил в душе воду и намылил мочалку, собираясь вымыть брата.

Я поднял его на руки, разбитого и притихшего, и опустил в ванну под горячие струи. Он отчаянно краснел и отводил взгляд, впрочем, не мешая мне промывать щель между ягодицами и промежность. Это было самым поразительным и милым в нём — он всё ещё смущался.

И он снова был возбуждён.

— Встань на четвереньки и повернись ко мне задом, — скомандовал я. — Проверим, всё ли вымылось.

Брат вспыхнул ещё более пунцовым цветом, выполняя приказ.

Он развернулся спиной ко мне и наклонился вперёд, опускаясь грудью на поверхность ванны и отпячивая вверх пятую точку.

​Смущение смущением, но он тоже хотел сделать это, как можно откровеннее и развратнее, и не вызывал сомнения тот факт, что это его возбуждало — его член ещё больше увеличился в размерах.

Я облизал средний и указательный пальцы и ввёл их в задний проход, растягивая его и начиная ритмично двигать ими в попке брата, заставляя его кусать губы и изящно прогибаться в спине.

Валера попытался дотронуться до себя, но я ему не разрешил, перехватив его руку и заведя за спину. Брат протяжно простонал что-то возмущённое.

Я с силой шлёпнул его ладонью по ягодицам, и брат вскрикнул от неожиданности. Оставив по нескольку горящих красных шлепков на каждой ягодице брата, я приказал:

— Раздвинь задницу руками.

Валера поднял руки, перенося точку опоры на грудь, и обхватил ими половинки ягодиц, раздвигая их широко в стороны и открывая взору конвульсивно сжимающееся колечко мышц. Пальцы его с силой впились в покрасневшую кожу, и он нетерпеливо захныкал от боли и желания.

Безумно возбуждающая картина.

Я не сдержался и лизнул раскрывшийся анус, на секунду скользнув языком внутрь. Брат шокировано дёрнулся и вскрикнул от удовольствия, подаваясь бёдрами назад, но я уже отстранился и встал, с высоты своего роста любуясь унижением Валеры.

Было ли это унижением на самом деле?

Всё, что я видел — это крайнюю степень возбуждения, брат гладил пальцами щель между ягодицами и впивался ногтями в горящую плоть. Ему это нравилось.

— Не двигайся, — сказал я ему, и Валерка послушно замер, мелко дрожа.

Я выключил воду и вышел из ванны, находясь мыслями в ней, представляя всю неуверенность и беспомощность брата, оставшегося в таком положении: я ведь не сказал, как долго не двигаться.

Я вытащил из ящика довольно больших размеров дилдо с ремешками крепления и тщательно покрыл смазкой. Брат уже достаточно растянут для такой штуки, хотя боли, конечно, не избежать.

Я вернулся в ванну.

Брат находился в том же положении, разве что дрожь немного усилилась, конвульсивно сжимался живот. Но он возбудился ещё сильнее — его член стоял колом, а яйца набухли.

Я приставил конец дилдо к анусу брата.

— Готов?

— М-м-м…

Брат толкнулся бёдрами назад, желая почувствовать игрушку в себе. Однако, он явно не предполагал её размеров.

Я начал осторожно проталкивать дилдо внутрь братишки, другой рукой мягко и нежно поглаживая его яички.

Брат начал тихо стонать от боли, а когда в него вошла самая толстая часть, он вскрикнул и прикусил губу, сдерживая слёзы. Но дальше было легче.

Введя игрушку полностью, я обернул ремешки вокруг бёдер Валеры и скрепил их на мошонке. Брат постанывал и дрожал всем телом, пальцы на его ногах поджимались, но он всё ещё старался быть послушным, держа ягодицы раздвинутыми.

— Теперь вставай и вылезай из ванны. Пошли обратно.

Я определённо жестокий брат.

Валера встал на ноги, но не мог на них держаться: дилдо имел такую форму, что в стоячем положении с силой давил на простату, прогоняя по телу непрерывные импульсы наслаждения и боли. Кроме того, игрушка была достаточная большая в основании, и сфинктер оставался предельно растянутым, невыносимо пульсируя вокруг огненным кольцом, что должно было ощущаться очень интенсивно.

Брат вылез из ванны и даже сумел сделать три шага, но потом ноги подвели его, и он вновь упал на колени.

Я недовольно цыкнул и поднял его обратно на ноги, заставив охнуть и содрогнуться всем телом. Всё-таки, мой брат плакса — по его лицу опять текли слёзы. Он почти не мог говорить.

— Братик, — то и дело повторял он, всё-таки делая медленные шаги и опираясь при этом на мою руку.

В комнате я отпустил его, и Валера упал на четвереньки, дрожа и всхлипывая.

— Теперь порка, помнишь? — я провёл по спине брата, наслаждаясь мягкой упругой кожей.

Валерка всхлипнул и кивнул.

— Двадцать ударов. Сегодня я не буду бить очень сильно.

Хотя сила — понятие относительное, я действительно постарался сдержаться и не разукрасить брата синяками, хотя очень хотелось.

Но не в этот раз — сейчас я хотел, чтобы он кричал только от удовольствия.

И Валера действительно вскрикивал, шумно вдыхая и выдыхая воздух, вздрагивая при каждом шлепке широкого ремня о ягодицы.
​Каждый раз все его мышцы конвульсивно сжимались, в том числе и сфинктер, и дилдо создавал ощущение предельной наполненности.

Конечности Валеры быстро слабели от напряжения, он выгибался и закатывал глаза, сотрясаясь от острых импульсов боли, жара и удовольствия, волнами гуляющих по его телу и с каждым ударом становившихся всё острее.

Это было удовольствие в чистом виде.

Я видел, что брат почти кончил, и вынужден был остановиться, не нанеся завершающих трёх ударов.

Валера протестующе выгибался и стонал, прося продолжения, но у меня были свои планы.

Член брата был раздутым, красным и большим, а взгляд поплывшим, и таким он мне нравился больше всего, потому что ради удовольствия он был готов сделать всё, что угодно.

— Валерка, иди сюда.

Брат приподнялся и в трансе подполз ко мне, дрожа и кусая губы.

Я развернулся к нему спиной и опустился на четвереньки так, что моя задница оказалась на одном уровне с лицом Валеры.

— Вылижи меня там.

Глаза брата сверкнули удовольствием, и это было последним, что я видел, отвернувшись от него и опёршись на руки.

Брат растянул мои ягодицы большими пальцами в стороны и сразу же лизнул розовое плотно сжатое колечко мышц.

Я выдохнул и закрыл глаза, низ живота дёрнуло острым уколом возбуждения, до сих пор сдерживаемого в угоду другому виду удовольствия.

Валера вылизывал меня, проникая языком внутрь ануса, иногда кусая кожу, из-за чего я вздрагивал всем телом и тихо шипел.

​Язык, трахающий меня в том ритме, который был мне необходим, был потрясающим, как и мой брат, дарящий мне такой кайф любым своим движением.

Я жмурился, прогибаясь в спине от удовольствия, и подавался навстречу языку, которого постепенно становилось мало.

— Ах, Валерка… Трахни меня своим членом, пожалуйста, — на выдохе простонал я.

Я так сильно хотел почувствовать член брата в себе, что теперь прижимался грудью к холодному полу и широко разводил ягодицы, как раньше это делал он. Я всё ещё был слишком узким для него, но возможная боль вызывала у меня только желание, сейчас я стерплю любую боль.

— Братик, — Валера особенно глубоко скользнул языком в моё тело, вызвав сдавленный стон, и выпрямился надо мной. Я видел это боковым зрением, в то время, как перед моим взглядом расплывались очертания комнаты.

Наконец, член брата начал заполнять меня, и я удовлетворённо застонал, сам насаживаясь на него до конца, игнорируя боль и ощущая лишь немыслимое возбуждение. Я отпустил ягодицы, упёршись одной ладонью в пол и обхватив другой истекающий смазкой член.

Когда брат начал двигаться, у меня помутилось в голове: настолько хорошо ощущались его толчки, каждый раз раздвигавшие мышцы входа и проникавшие так потрясающе глубоко. Я начал подмахивать задницей навстречу сильным проникающим движениям Валеры, прерывисто дыша и постанывая. Мой брат просто невероятный.

Но, как и следовало ожидать, долго он не продержался — уже через пару минут я почувствовал, как в меня брызнула его горячая сперма, и его тело обмякло, навалившись на меня.

Валера тяжело и хрипло дышал, шепча «братик» благодарным влюблённым голосом, но я всё ещё был не удовлетворён.

Я потянулся рукой к пульту управления игрушкой, предусмотрительно оставленному рядом, и нажал на кнопку.

Брат дёрнулся и удивлённо вскрикнул, ощутив вибрацию в своей заднице.

Он всё ещё был во мне, и я ощутил, как он вновь начал возбуждаться, причём с такой скоростью, что снова заполнил меня всего до краёв.

— Продолжай, — приказал я, двинувшись пару раз для стимуляции.

Я услышал, как брат всхлипнул, и вновь зажмурился от удовольствия, когда он начал двигаться.

— Сильнее, — пробормотал я, уткнувшись лбом в тыльную сторону ладони, лежащую на полу.

Валера вцепился пальцами в мои бёдра и уже следующий толчок был гораздо грубее предыдущих. Мой зад обожгло болью, и я пронзительно вскрикнул, впрочем, не предприняв никакой попытки отстраниться — мне нравилось это.

Брат стонал и двигался всё резче и жёстче, вдалбливаясь в меня мощными толчками так, что я содрогался всем телом и стукался лбом о ладонь.

Я почти не дрочил член — зуд в анальном проходе и удовольствие, потоками разливавшееся от него по телу были достаточными, чтобы подвести меня вплотную к сокрушительному оргазму.

Валера ускорился, явно перестав меня щадить и желая только кончить, задыхаясь от вибрации в заднице и бешеного удовольствия, всеми гранями играющего в каждом уголке тела.

И он опять кончил раньше меня, поганец чёртов.

Я застонал, ощутив, как его член уменьшается в размерах и теряет твёрдость, выпуская в меня очередную порцию спермы.

Не дав брату и себе прийти в себя, я развернулся и опрокинул его на спину, усаживаясь ему на грудь и приставляя член к его губам.

Брат послушно раскрыл их, заглатывая плоть целиком, пропуская меня в своё горло и сжимаясь.

— Да, вот так! — я застонал и откинул голову назад, держа брата за волосы и трахая его рот. Валерка мычал, и от его голоса по члену проходила приятная вибрация, только усиливавшая удовольствия. Выгнувшись в последнем спазме наслаждения, я кончил в горло брата, с силой оттягивая и сжимая пряди его волос, заставляя его кричать в голос.

Когда конвульсии оргазма перестали сотрясать моё тело, я отстранился от Валеры и сел рядом с ним на колени.

Брат дрожал и всхлипывал: в его заднице всё ещё продолжал вибрировать дилдо, вкупе с трахом в рот вновь возбудивший его до предела.

— Ты — жадная до удовольствия сучка, — с некоторым презрением фыркнул я, вовсе не стремясь унизить этим брата. Именно таким он и был самым прекрасным, и пренебрежительные нотки в моём голосе только подстёгивали его.

Но из-за него я кончил не так, как хотел, поэтому он заслуживал наказания.

— Тебе осталось ещё три удара, — сказал я брату. — Плюс, скажем, семь за то, что не сдержался и кончил раньше меня.

Валерка застонал, содрогнувшись всем телом. Он уже был порядком измучен.

Но я, не обращая внимания на его слабость, заставил его вновь подняться на ноги, чем вызвал новые конвульсии и крики.

Я подвёл его к комоду и заставил опереться руками о край. Потом раздвинул ему ноги, придав более менее устойчивое положение и нагнул вперёд.

На этот раз я вложил в удары больше сил и наносил их гораздо медленнее предыдущих, намеренно причиняя, как можно больше мучений брату, которые он вполне заслужил.

Брат вскрикивал и стонал, дрожь сотрясала его тело, он тяжело дышал и всхлипывал, умоляя меня прекратить. Слёзы текли по его лицу.

Он был почти на грани.

Я горящими жадными глазами вглядывался в брата, впитывая в себя его боль и муку, наслаждаясь его страданием и упиваясь ситуацией.

В конце концов, он опять кончил, струя спермы ударила из его члена, забрызгав комод, а сам он сполз на пол, содрогаясь от боли и удовольствия, шепча что-то неразборчивое, но походившее на слова благодарности.

Он был измучен и обессилен, тряпичной куклой распластавшись у моих ног. Я, наконец, отключил вибрацию и осторожно вытащил из него игрушку, после которой задний проход был неестественно расширен и открыт так, что видны были розоватые стенки кишечника. Ягодицы были красными от ударов, а кое-где определённо будут синяки. Я с досадой покачал головой, погладив горячую нежную кожу, из-за чего Валера протестующе дёрнулся и застонал.

Я поднял его и перенёс на кровать, укладывая на мягкую простынь и позволяя расслабиться.

По внутренней стороне моих бёдер стекала сперма брата, и по идее нужно было сходить в душ, но я не мог оторваться от него, нежно сцеловывая слёзы со щёк и зализывая ранки на искусанных губах.

Брат прижимался ко мне так преданно, откровенно, что я таял от нежности, заставлявшей любить его ещё сильнее.

Он был прекрасен.

Сегодня была моя очередь диктовать правила игры, а завтра хозяином положения будет он.

И это возбуждало.

Я не был окончательно удовлетворён сегодняшней игрой, но завтра будет новая, и тогда я точно получу всё, что хочу.

Главное — растянуть удовольствие, никогда не выпивая чашу до дна.

Тогда её хватит надолго.

​Хриплый вздох, воздух лёгкие вывернул,
Хриплый стон, и дыра кровоточит.
Я зову тебя тихо по имени,
Ты же рядом был вечером, ночью

Отходил на минуту, отчаянный,
Но не мог примириться и бросить.
Или сгинул ты где-то нечаянно?
Где же, чёрт побери, тебя носит?

В телефоне гудки опостылели.
Ну, давай же, ответь мне, братишка!
Где искать, на земле? Да и выжил ли…
Эти мысли – тяжёлые слишком.
Вот гудки прекратились, ответили.

- Валера, ну слава Отцу, ты в порядке!
Призываю всю нечисть в свидетели,
Нужно нам уезжать без оглядки
Из глуши сумасшедшего города
И, конечно, до чёрта напиться!

Горло давит застёгнутым воротом.
Говорят, что ты умер в больнице!

- Что за шутки у Вас никудышные,
Или розыгрыш это дурацкий?
Он не дышит? Без шуток, не дышит?
Говорил он, что должен связаться
Со Жнецом, чтобы снова, по-старому,
Душу брата у Смерти злой выменять?

Обрывается связь. Только даром мне
Не нужна телефонная исповедь!
Дотянуть до больничного корпуса
И не выть, не стонать от бессилия!

И не верить, что громкого голоса
Не услышу, хоть сколь не просил бы я.
И не верить. Под белою простынью
Не твоя же рука холодеет?

На виски ляжет новою проседью
Безграничное чувство потери…
Прикоснуться губами разбитыми,
Вспомнить, как это раньше бывало.

Как Жнецы, колдуны, небожители
Наши души от тел отрывали.
Только тут насовсем, и не вырваться.
В Бездне ты, как Архангелы в Клетке.

И тебе коль на свет уж не выбраться,
Влезу я. Где же эти таблетки?

​Валера:

​На остановке в час ночи было безлюдно.

Я недовольно вздохнул и чуть оттянул режущий кожу ошейник.

- Слушай, мы пешком бы уже быстрее добрались.

Исмаэль косо глянул на меня и ничего не ответил. Он стоял, небрежно прислонившись спиной к стеклу, засунув руку в карман чёрных джинсов и курил. Его волосы были растрёпаны ветром, кожаная куртка распахнута на груди - и это в такой холод. Этого человека точно рожали не мои родители, откуда такая теплокровность?

- Нет, серьёзно, у меня скоро яйца отвалятся, пошли, а?

- Ты достал ныть. Вали, если неймётся.

- Неймётся. Я хочу ссать, эта херовина в моей жопе уже мозоли натерла, и яйца страшно чешутся. Мне точно надо было их брить? - я понимал, что откровенно жалуюсь, но, да ладно, я устал и хотел быть дома, а моё предложение дойти пешком хоть и отдавалось ужасом где-то ниже поясницы, но было вполне здравым.

- Почему всё, что тебя заботит по жизни, находится в твоих штанах?

- Это что сейчас за голимофилософия была?

- Автобус придёт через десять минут, а до этого заткнись.

Я только закатил глаза.

- Десять минут, блять. Что ж не двадцать? - проворчал я себе под нос и ещё раз попробовал растереть кожу под ошейником.

​Почему каждый раз попытки Исми порулить превращаются для меня в долгую малокомфортную херню? Достало.

Прошло десять минут.

- Слушай...

- Расстегни куртку.

- Охуел? Хочешь привезти домой сосульку?

Исми громко рыкнул.

- Ебать, да пожалуйста, - я расстегнул свою тёплую куртку, под которой была лишь тонкая футболка, мысленно желая брату кактус в задницу.

- Иди сюда.

Я аккуратно и с некоторой опаской подошёл к нему почти вплотную, но Исми отодвинул меня от себя, упёршись рукой в плечо, а другой больно сжал мой сосок. Я глубоко вздохнул и попытался расслабиться, глуша в себе вспыхнувшее было раздражение.

​Исми продолжал сжимать сосок, другой рукой достав из карману пачку сигарет, вынул одну и снова закурил. Глубоко затянулся, откидывая голову назад и внимательно следя за моим лицом. Я сглотнул и перевёл взгляд на плакат за его спиной. Пальцы, сдавившие мой сосок, то увеличивали нажим, то ослабляли, и я чувствовал, как боль распространяется по моему телу, делая его послушным. Моё дыхание стало более ровным и глубоким.

- Так легче? - насмешливо спросил Исмаэль.

Ответа он не ждал: мне было запрещено говорить в такие моменты.

За моей спиной послышался стук каблуков, кто-то приближался к остановке.

Исми сдавил мой сосок ещё сильнее, и я на секунду зажмурился от боли, ближе подходя брату и делая вид, что что-то ищу в его карманах. Слава Богу, тот это позволил.

- Молодые люди, не подскажете, автобусы ещё ходят?

Исми не ответил. Я тяжело дышал, опустив голову вниз.

- Молодые люди, вы меня слышите? - по голосу женщина лет сорока-тридцати.

Я легонько пихнул Исмаэля в бок.

- Вам сложно ответить, будет ли автобус? Мне больше не у кого спросить, извините.

Свали, свали, свали, тупая дура.

Исми не отвечал, не реагируя ни на меня, ни на неё.

- Немые вы ,что ли? Или вопрос не понятен? Вы вообще меня понимаете?

Брат вдруг перекатил мой сосок между пальцами, ещё сильнее взбудоражив нервные окончания, и у меня вырвался тихий хнык.

- Что с вами, вам плохо?

Бляяяять, да иди ты нахуй, сука, заебала, тварь.

- Послушайте, я...

- Да мы не знаем, мать вашу! Отвалите от... - взорвался я, поворачиваясь к женщине, и в следующий момент свалился на землю от резкой пощёчины, обжегшей лицо. Я вскрикнул от боли и схватился за щёку. Кажется, разбита губа.

- Господи! Да что вы делаете?! - охнула в шоке женщина и попыталась склониться надо мной, но Исмаэль грубо перехватил её за локоть, и, подняв её руку вверх, вкрадчиво и медленно сказал:

- Пошла отсюда, - и отпихнул её в сторону, тяжело нависнув сверху.

Женщина испуганно попятилась и, бросив последний взгляд на меня, кинулась прочь от остановки.

Снова щёлкнула зажигалка.

- Ну что, теплее?

- А... Ага.

- Он бы затащил меня в свою кладовку и приказал снять плавки. Потом нагнул бы меня носом в пол, так, чтобы мой анус растянулся и была видна прямая кишка. У него рядом бы ничего не оказалось, ну, знаешь, ничего, похожего на член, он же долбанный кастрат. Ничего, кроме швабры, у которой бы была длинная деревянная ручка, покрытая хлоркой.

- Да ты чистоплюй.

- Ок, без хлорки.

- Хотя с ней жёстче.

- Блять, да забей. Швабра с длинной деревянной ручкой. Моя задница была бы открыта до предела, растянутая, но сухая. Он бы... Аммммф...

Исмаэль сжал свою руку в моих волосах, резко наклонив мою голову вниз и натянув глотку на свой член.

Я лежал на его ногах полностью голый, вымытый и выбритый почти до блеска. Наконец-то ничего не чесалось, не натирало и не болталось бесполезным грузом в заднице. Руками я опирался по обе стороны от его бёдер, в то время, как его член периодически заполнял мой рот до отказа, и я упирался носом в волоски у него в паху.

Дышать в таком положении было довольно сложно, но это было последнее, что могло взволновать нас обоих в этот момент.

Я с силой сглотнул, услышав сверху довольный короткий вздох, и улыбнулся про себя.

Спустя минуту Исми дёрнул мои волосы вверх, и я смог набрать воздух в лёгкие.

- Он бы вставил в меня ручку швабры, и мне пришлось бы при этом согнуть колени, потому что швабра упиралась другим концом в низкий потолок. Ручка швабры была тоже сухая, и она разодрала бы мне очко до крови. После этого он заставил меня медленно выпрямлять ноги, и швабра стала погружаться в моё тело, пропихиваясь глубже в живот. В конечном итоге я бы зафиксировал её в вертикальном положении между собой и потолком. По моим ногам текла кровь - очко было разодрано в хлам.

Член вновь заполнил мою глотку.

Я неловко поёрзал бёдрами по щиколоткам брата, который, кстати, был всё ещё одет. Я был возбуждён уже целый час, соски, которые брат щипал и выкручивал во время душа, всё ещё горели, и мне хотелось их сжать. Но вместо них я сжимал бёдра Исми, что тоже было неплохо.

Его пальцы ласкали мою голову, и я жмурился от удовольствия.

- Он бы слизывал кровь с моих бёдер. Да и вообще облизывал, пока моя кожа не покрылась ровной розоватой плёнкой. Потом он бы мне отсосал и я кончил, оставаясь в том же положении и со шваброй в заднице. После этого он бы обвязал верёвкой мой живот, примотав к нему член, а конец верёвки обмотал вокруг крюка на потолке, чтобы я не мог присесть и вытащить из себя швабру. И ушёл, оставив меня в таком положении. Потом сверху, на другом этаже, случилась какая-нибудь неизвестная херня, и потолок рухнул вниз, вбив в меня ручку, и она распорола бы мои кишки, желудок, пищевод, и вышла у меня изо рта. Просто прошила бы насквозь, как большой хуй. И я кончил бы ещё размммм...

На этот раз брат двигал моей головой по своему члену, пока не кончил глубоко внутрь меня. Его тело дрогнуло и выгнулось в моих руках, и я услышал долгий удовлетворённый стон.

- У тебя дерьмо в башке, - сообщил он, отдышавшись. - Что за пиздец был в конце?

- Ты кончил в конце.

- Я кончил, потому что трахал твой рот.

- Да, пожалуйста, думай именно так.

Исми покачал головой и зевнул, потянувшись.

- Я хочу спать.

Я затаил дыхание, закусив в разочаровании губу.

Исми внимательно посмотрел на меня, проведя пальцем по моей губе, на которой вновь открылась кровоточащая ранка, а по подбородку тянулась тонкая струйка крови.

- А ты чего хочешь?

- Трахнуть тебя. Можно, пожалуйста?

Исмаэль задумчиво наклонил голову, посмотрев куда-то в пространство.

- Ладно. Только сначала...

Он встал с дивана и ушёл в спальню, потом раздался стук и шорох. Когда он вернулся обратно, в руках у него была огромная чёрная анальная пробка.

- Сначала вставишь в себя это, - он кинул её мне и сел.

Я громко сглотнул. Эта штука была около семи сантиметров в основании, и я не питал иллюзий по поводу того, что мой зад окажется достаточно растянут под неё. То есть, он не был растянут от слова вообще.

- Знаешь, я не настолько сильно хочу тебе вставить.

- Тогда я пошёл спать, - пожал плечами брат, но я схватил его за руку и тихо сказал:

- Ладно, я сделаю это.

Я просто не хотел, чтобы он уходил.

- Смазка в ванной, - сказал Исмаэль и растянулся на диване, закинув руки за голову.

Забрав смазку, я вернулся в комнату и встал на колени перед диваном. Смазав пальцы, я потянулся к заднице, но брат покачал головой:

- Намажь только пробку. И молчи.

Сжав губы, я покрыл пробку смазкой и поставил на пол сзади себя и начал медленно опускаться. Конец вошёл довольно легко, но дальше мне было больно. Я стал медленно опускаться и подниматься, постепенно растягивая себя вокруг пробки. Другой рукой я поглаживал полу стоящий член, стараясь добавить процессу приятных ощущений. Моё дыхание участилось, на висках выступил пот. Спустя пять минут я смог насадиться только наполовину, растянутый анус жгло от боли, и я тихо скулил на самых сильных толчках вниз. Я почти не замечал, что с силой сжимаю свой член, водя по нему, но при этом тот нисколько не прибавил в твёрдости.

​Сжав зубы, я напрягся, и, преодолевая боль, сделал самый сильный толчок и громко застонал, упав одной рукой на пол. Я замер на несколько мгновений, пытаясь отдышаться и смаргивая пот, катившийся со лба. Потом поднялся, полностью снимаясь с пробки и вновь принялся медленно покачивать задом вверх-вниз.

Всё это время брат внимательно наблюдал за мной, не меняя позы.

Я был уже весь мокрый, солёные капли катились по груди и бёдрам, мое тело подрагивало от напряжения, но я не мог принять в себя пробку полностью, было слишком больно. Спустя ещё какое-то время я остановился, тяжело дыша и умоляюще глядя на брата. Анус жгло и кололо, член стал мягким и вялым, и я начал понимать, что не смогу закончить в этот раз.

- Продолжай.

Я с мучительным стоном вновь с силой насадился на пробку, опираясь обеими ладонями о пол, и остался в таком положении, содрогаясь от боли и дожидаясь, когда она утихнет. Но при следующей попытке стало только больнее.

Я с силой прикусил разбитую губу, разлизывая ранку и ощущая вкус железа на языке. Пол перед глазами застилала пелена, и я вновь посмотрел на брата.

Тот смотрел на меня с холодным недовольством в глазах, скучающе покачивая ногой. Потом ещё раз зевнул и посмотрел на часы.

Я почувствовал, что в горле нарастает ком, и в который раз сморгнул слёзы из глаз. Глубоко вздохнув, я вновь начал толкаться вниз, но потом не выдержал и умоляюще сказал:

- Я не могу, пожалуйста, я правда не...

- Я спать.

Исми резко поднялся с дивана, и, не глядя на меня, ушёл в спальню и захлопнул за собой дверь.

Щёлкнула задвижка.

Я судорожно вздохнул, согнувшись пополам и утыкаясь лбом в пол, пробка выскользнула из ануса и со стуком упала на бок. Ком в горле выпустил колючки и я затрясся от рыданий, всхлипывая и размазывая слёзы по лицу. На коленях я дополз до двери и подёргал ручку, зовя брата:

- Исми, открой, пожалуйста, прости меня, я, правда, не могу, ну пожалуйста, вернись, пожалуйста...

Никто не отозвался, и перешёл на всхлипывающее бормотание, продолжая скрестись ногтями в дверь.

- Пожалуйста, вернись, я прошу тебя...

Когда, спустя пять минут, мои действия ни к чему не привели, я обвёл комнату слепым потерянным взглядом, пока вновь не наткнулся на пробку. Я подполз к ней и взял в руки; она была уже холодная и почти сухая. Я принялся судорожно покрывать её новым слоем смазки, всё ещё всхлипывая. Ощупав мягкий растянутый анус я ощутил, как его обожгло от прикосновения, и отдёрнул пальцы.

- Блять...

Я приставил пробку к анусу и начал с силой проталкивать её в себя, не обращая внимания на боль. Она вошла почти полностью, когда я обессиленно растянулся на полу, сотрясаясь всем телом и загнанно дыша. Последние усилие, и я вновь зарыдал, но уже от облегчения. Пробка внутри казалась огромным булыжником, она давила на внутренности и распирала их так, что мне было трудно дышать. Мышцы ануса пульсировали огненным кольцом, но теперь мне это было приятно. Я вновь ощутил возбуждение, и от мысли, что я всё-таки смог засунуть эту штуку в себя, оно становилось только сильнее, член наливался кровью и твердел. Я несколько раз провёл по нему и попытался распрямиться, что у меня не получилось сделать. Тогда я почти дополз до всё ещё закрытой двери и позвал умоляющим хриплым голосом:

- Всё, я вставил, открой, по...

Дверь тут же открылась, и тёплые руки нежно обхватили моё лицо, стирая соль со щёк.

- Молодец, хороший мой, иди сюда, иди ко мне, - Исми поднял меня с колен и аккуратно опустил на постель. Он медленно и глубоко поцеловал меня, облизывая распухшие болящие губы. Его руки гладили меня по голове, плечам, животу, он взял в руку мой член и начал мягко и сильно дрочить мне, увеличивая возбуждение.

- Умница, у тебя всё-таки получилось, я знал, что у тебя получится.

- Не бросай меня так больше, пожалуйста.

- Не буду.

Моё тело наполняла эйфория, я плавился в удовольствии, подставляясь под ласковые поцелуи, и чувствовал себя самым лучшим и желанным человеком во всём мире. Пальцы брата мягко нажали на основание пробки, огладили растянутые края ануса, и он улыбнулся мне какой-то кошачьей улыбкой.

- Ты - просто нечто. Давай, можешь трахнуть меня.

Он перекатился на спину и широко развёл ноги, удерживая их под коленями. Пока я вставлял в себя пробку, он уже разделся и теперь был полностью голым. Мой член уже был твёрдым и крепко стоял, и от такого зрелища по моим нервам прокатилась волна сильного желания. Я счастливо улыбнулся.

Взяв подушку, я подложил её под поясницу Исми и поднял его задницу вверх, растягивая в стороны подтянутые ягодицы.

​Наклонившись, я провёл языком по приоткрытому анусу, ощущая специфический запах и вкус: брат не успел принять душ. Но мне было плевать, наша любовь, как и секс, всегда была грязной, во всех смыслах.

И нам это нравилось.

Я вылизывал и трахал языком его зад, мурча от удовольствия и представлял, как окажусь внутри него, уже в этот момент испытывая наслаждение. Исми шумно дышал и постанывал, перебирая пальцами мои волосы, ему было хорошо. Я в последний раз просунул язык так глубоко, как только мог, и, выпрямившись, поудобнее перехватил его ноги.

Исми смотрел на меня нежным влюблённым взглядом.

Я медленно и осторожно вошёл в него, внимательно следя за его лицом. Когда он расслабился, я начал двигаться. Исми тихо постанывал на каждый толчок, сжимая в кулаках простынь; он был очень красивым.

Наши тела постепенно покрывались горячей влагой, дыхание наливалось жаром.

Пробка внутри меня двигалась в такт с моими толчками, натирая чувствительную железу, и я не мог сосредоточиться на ощущениях в члене. Толчки становились всё сильнее и чаще, брат стонал в голос, откинув голову назад, а я никак не мог поймать это чувство зреющего оргазма: задница скрадывала ощущения, с каждым толчком внутри вспыхивало краткое удовольствие, которое я не мог догнать. Мои толчки становились всё сильнее и хаотичнее, я вцепился в брата, втрахивая его в кровать, таская по ней.

Наконец, с бессильным рыком я резко перевернул его на живот, вздёрнул вверх за бёдра и с силой погрузился в уже растраханный анус. Исми вскрикнул и громко протяжно заскулил, сжимая зубами подушку. Я сорвано дышал, смаргивая пот с глаз, ноги дрожали от напряжения, пробка сладко и много распирала внутренности, но я не мог кончить. Я видел, что брат, просунув руку под живот, быстро дрочит себе. Моё сознание окончательно помутилось. Я схватил брата за руки и прижал их к его груди, накрывая его сверху.

​Я прижался грудью к его спине, стискивая плечи в стальной хватке, и стал мелко и хаотично толкаться в него. Постепенно ощущения в моём теле сливались в одно целое, Исми болтался в моей хватке, как безвольная тряпичная кукла, как дырка для члена, которой пользуются, как хотят. Он беспомощно и низко постанывал, всхлипывал и скулил, и это подстегивало меня ещё больше. Он так послушно подчинялся мне, такой милый, такой мой.

Последние несколько толчков, и я содрогнулся всем телом, кончая внутрь брата и прикусывая кожу на его лопатке. Отдышавшись, я вышел из него и перевернул на спину. Исми смотрел в пространство мутным взглядом, его щёки были красными, а рот мокрым от слюны. Он сам был весь мокрым, распаренным, а его живот был покрыт спермой.

Я не знаю, в какой момент он кончил, но наверняка раньше меня, и потом просто позволил воспользоваться своим телом так, как хотелось мне.

И я просто обожал его в этот момент, он был моим совершенством, а я был его рабом.

- Я в душ, - хрипло сказал брат, приподнимаясь на дрожащих руках.

Я глубоко поцеловал его и кивнул, падая рядом на постель и со счастливым долгим выдохом утыкаясь лицом в подушку.

Потом попытался вытащить пробку и не смог.

Когда Исми вышел из душа, было уже начало седьмого утра, и у меня слипались глаза.

- Я не могу вытащить эту хрень, - пожаловался я брату.

Тот посмотрел на меня невинным детским взглядом.

- А о чём ты думал, когда соглашался? - спросил он и кокетливо прикусил мизинец.

Я поперхнулся смешком: Лолита из моего брата была никакая.

- Нет, кроме шуток, помоги мне.

- Прикажи мне. Бра-а-атик.

​Ты наркоман, ты чёртов наркоша, Исми!
Больно смотреть, больно чувствовать, больно знать:
Сам ты рванул к поставленной раньше цели,
Но ведь вдвоём должны были к цели гнать.

Ты идиот, придурок больной, ты веришь
Демонам ада, но брат тебе ныне враг.
Но не уйдёшь, не бросишь! Ты не посмеешь!
Хлопаешь дверью... Вернись-ка сюда, дурак!

Ты мне никто, ты слышишь, отныне, Исми!
Ты мне не брат, не друг: не родная кровь.
Я научился, тварь, не считать потери,
Только не знал, что нас потеряю вновь.

Ты просто монстр, охоту начну с рассветом.
А ведь когда-то в Ад за тобой, и в Рай...
Что я несу? Не слушай, прошу, всё это!
Где бы ты ни был, с кем... ты не умирай!

​Исмаэль:

​Я аккуратно защелкнул наручники за его спиной и положил ключ на комод.

Потом отошёл на два метра и осмотрел его с головы до ног.

Если бы хоть один человек в мире мог почувствовать то, что чувствовал в этот момент я, он, окрыленный наивысшим моментом просветления, экстаза, любви, захотел бы умереть уже в следующий момент, зная, что в его жизни больше никогда не будет ничего прекраснее этого чувства.

Я жил в этой сладкой агонии уже двадцать лет.

Иногда так случается, мир пестрит историями на любой вкус, многие найдут на своей ладони красную линию, которая прожигает им плоть до костей.

Моей стала любовь к моему брату.

Моему прекрасному, совершенному, собственному брату. С тех пор, как не стало родителей, и мы остались вдвоём, уже никто в этом мире не мог разделить меня и его. Он стал всецело принадлежать мне, стал моей собственностью, моим сокровищем, моим откровением.

Полностью мне подвластным.

Не это ли та сбывшаяся мечта, недостижимое блаженство, за которое ревнивые к этому чувству боги сулят вечные муки в аду?

Может быть.

Он был высоким и худым, длинные сильные очертания его тела всегда привлекали взгляды посторонних людей, которые из-за своего наивного невежества не ведали, что творили, просто смотря на него. Чёрные растрёпанные волосы, падающие на лицо, бледные тонкие губы, прямой нос, миндалевидные глаза, совершенная белая кожа. Если обвести чёрным контур его глаза и выбелить краской лицо, я бы смог продать его в качестве живой фарфоровой куклы, если бы только захотел. Если бы я мог, я бы посадил его на трон в высоком замке без дверей, заколдовал в самом прекрасном моменте его существования и оставил так навечно.

Как часто из-за таких желаний моя собственная душа казалась мне наполненным чёрной нефтью сосудом, как часто содержимое этого сосуда горело и тлело?..

И каким слабым он был сейчас передо мной.

Мешковатая серая футболка висела на нём просторным полотном, оголяя ключицы и одно плечо, мягкие домашние штаны были закатаны до колен. Голова и взгляд были опущены, я не видел из-за чёлки, о чём он думал.

У меня опять получилось подловить его в тот самый момент, когда он был уставшим и уязвимым, и не имел желания сопротивляться мне. Мой совершенный старший брат, на которого свалилось столько проблем, от родительских счетов до моего воспитания, в какой-то момент сломался, а я был рядом, чтобы подставить руки и поймать его, забирая себе полностью.

Иногда мне становится страшно от мысли, что я мог не успеть, и тогда он достался бы кому-то другому.

Но сейчас всё в порядке, он мой.

Я подошёл к нему и осторожно обнял, скользя ладонями по его телу, очертания которого возникали под моими руками и вновь терялись под тканью футболки. И он был таким весь: без прикосновения к нему не понять суть, без поцелуя не узнать, что он такое. Моё чувство к нему - это осязательная тишина.

Я обнял его за рёбра, поглаживая кончиками пальцев лопатки, и отвёл носом пряди с его шеи, приближаясь к ней губами. Он в ответ съёжился, пытаясь уйти от щекотного прикосновения. Но мои прикосновения - это не то, от чего он мог уйти в принципе, все его попытки всегда были тщетными. Он должен был это помнить и знать. И я в который раз мягко прижался губами к его коже, вдыхая её тёплый аромат, вызывающий во мне благоговейный трепет.

Я обнял его крепче, обхватив за спину и прижимая к себе, как будто не видел его долгие дни. Его тело было тёплым и хрупким в моих руках, и я чувствовал это так остро, что было больно.

Обхватив ладонями его лицо, я поцеловал его, раскрывая языком губы. Сладкий, нежный, мой. Он откинул голову назад, его глаза были закрыты, он не сопротивлялся мне, позволяя всё.

Моя голова кружилась от вседозволенности.

На неё так просто подсесть.

Мне позволяют всё, что я хочу, больше и больше, и во мне просыпается злой, звериный голод, который невозможно утолить.

​Парадоксально, но это так.

До тех пор, пока я не выпью чашу до дна, и пока всё вокруг не высохнет и не помертвеет, лишившись жизни. Может быть тогда я, наконец, пойму, что натворил, но не сейчас.

Не в этот момент, когда влага его рта так сладка на вкус, а тело полностью подчинено моей воле.

Я резко отстранился от него, отступив на шаг, и он почти оступился, но продолжил стоять ровно, оставшись отстранённо-спокойным, с чуть участившимся дыханием.

Схватив за подбородок, я ещё раз глубоко поцеловал его, прикусив нижнюю губу.

Почти до крови.

Я вновь отшатнулся, зажмуриваясь, и не понимая этого, каждый раз упуская из виду, в какой момент желание боготворить превращается в желание разорвать на части. Возможно тогда, когда голод оказывается сильнее любого другого чувства. Или когда приходит понимание того, что, сколько не утоляй его, никогда не утолишь полностью.

И что-то чёрное разливается внутри, поглощая, обтекая маслянистой плёнкой.

Не вздохнуть.

Я нажал рукой на его грудь, толкая к кровати, пока он не наткнулся на край и не упал на неё спиной. Его руки были скованы за спиной, и он упал на наручники, отчего на секунду его лицо скривилось от боли и расслабилось. Он отвернул голову в бок так, что я не видел лица, его грудь опускалась и приподнималась, сквозь ткань футболки проступали напряжённые соски. В комнате горел приглушённый тусклый свет от настольной лампы, часть брата скрадывала тень, и от этого все мои чувства казались мне болезненно обострившимися: я слушал, смотрел, впитывал в себя каждое его движение, каждую линию тела. Я был возбуждён от мысли, что могу сделать с ним всё, что хочу, что он рядом.

Я вынул из ящика комода смазку и анальные бусы.

Я не планировал ничего заранее, но глядя на брата, понимал, что буду делать в следующий момент, в моём сознании выстраивались чёткие образы и картинки, и это было похоже на волшебство.

Я опустился на колени перед его ногами, свисавшими с кровати, и положил смазку и бусы рядом с ним.

Я бы хотел знать, что происходит в его голове в этот момент, чего он хочет, в самом ли деле он так просто отдаёт себя в мои руки?

​Ведь люди сопротивляются, если они в сознании и им что-то не нравится. Если он этого не делает, значит, всё в порядке, верно?

По крайней мере, я так думал.

Я провёл ладонями по его икрам, поднимаясь вверх, прикоснулся губами к колену. Потом подхватил его ноги под коленями и поднял их вверх, прижимая к его груди. Его тело, лежащее на руках, было неудобно выгнуто, но я не стал ничего менять в его положении.

​Мне нравилось так.

Я наклонился ниже, придерживая его за бёдра, и, стянув штаны с ягодиц, широко и долго лизнул между ними, слыша заполошный вздох и чувствуя мгновенную дрожь, пробежавшую по его телу. Я закрыл глаза, начав вылизывать сжатые мышцы сфинктера и кожу вокруг них, проходя языком по каждой складке, щекоча кончиком и лаская всей поверхностью.

​Я ничего не видел, но мог ощущать: запах чистой кожи, её вкус на языке и редкие сокращения мышц, слышать и ощущать под ладонями то замирающее, то срывающееся шумное дыхание брата, треск наручников и ткани, когда он выгибался и сжимал пальцами простынь. Его тело жило своей завораживающей жизнью, и я наслаждался, зная, что эту жизнь создаю я.

​Подняв его бёдра ещё выше, я раскрыл его полностью и погрузил язык вглубь его тела, зарываясь носом и лицом между его ягодиц и вытягивая из него сокровенный вскрик и судорогу удовольствия, пробежавшую по нервам и подбросившую его тело вверх.

Он дёрнул ногами и попытался вырваться из моей хватки, но я сжал его бёдра сильнее и начал быстро, грязно трахать его вход языком, проталкиваясь в него, заполняя, и его ноги расслабились со слабой дрожью, а тело двинулось навстречу сладкому удовольствию, которое я давал ему. Он никогда не умел сопротивляться этому. Мой слабый, беспомощный перед наслаждением братик.

Я забрался на кровать коленями, укладывая на них бёдра брата, и его тело выгнулось ещё больше, а скованные запястья оказались лежащими на кровати между моими ногами. Я поднял его штаны выше к коленям, и теперь мог видеть его возбуждение: член был твёрдым и прижимался ко впалому животу. Задрав его футболку выше, я огладил напряжённые мышцы живота, задев обнажённую головку, и ощутил, как сладко дрогнули разведённые в стороны ноги.

Я выдавил смазку на пальцы и протолкнул один внутрь его задницы, смазывая изнутри. Подхватил бусы с крупными шариками одного размера и приставил первое к сомкнутым мышцам, и замер.

Брат лежал, тяжело дыша и всё так же отвернув голову на бок, глаза закрывали разметавшиеся волосы. Я не знал, нужно ли мне, чтобы он посмотрел на меня в этот момент, или мне нужно было обязательно увидеть его лицо. Но он так и не взглянул, и я нажал бусиной на сфинктер, медленно растягивая его и проталкивая внутрь гладкую сферу. Вводя следом палец, чтобы протолкнуть её ещё глубже и ощущая, как с силой сжимаются вокруг пальца мышцы, и как брат выгибается всем телом, запрокидывая голову назад и крепко жмурясь.

Вынув палец, я понял, что сам забыл, как дышать, и судорожно втянул в себя воздух, пытаясь успокоиться.

Брат сжимался и тяжело дышал после каждой бусины, которую я в него проталкивал, на его ключицах выступили и заблестели капли пота. Лежащий на животе член сочился смазкой, а мышцы под ним напрягались и подрагивали. Сведённые к переносице брови, влажно блестящие приоткрытые губы... Он был прекрасен в своём наслаждении, такой открытый и покорный мне.

Очередную бусину мне пришлось проталкивать с небольшим усилием, и я долго гладил и растягивал его изнутри двумя пальцами, под разными углами давя на бусины, проталкивая их глубже в живот брата, пока он не сжался до судороги в ногах и тихо беспомощно заскулил на высокой ноте. Его член дёрнулся, выбросив белую каплю, и я остановился, успокаивающе гладя его по бёдрам и икрам, слушая короткие судорожные вздохи.

Я опустил его на кровать, толкая вверх на подушки, стянул штаны с ног полностью и вновь развёл ноги в стороны, устраиваясь между ними. Обмазав смазкой очередную бусину, я протолкнул её внутрь и взял в рот одно яичко, чуть оттягивая его и массируя языком. На следующей бусине брат вдавил затылок в подушку и громко застонал, сжимаясь всем телом. Я обхватил губами его член, всасывая головку, и с силой вдавил в его тело последнюю бусину, которой уже не было места в его переполненном животе.

​Но я хотел, чтобы он принял в себя все бусины, и, не обращая внимания на оттенки боли в его голосе, я протолкнул в него пальцы вместе с бусиной, смещая те, которые в нём уже были, и заполняя его до конца, полностью.

Мне в горло ударила струя жидкого семени, тело под моими ладонями содрогнулось, брат громко простонал, кончая.

Я выпустил изо рта обмякший член, жарко провёл языком по внутренней стороне бедра, поймав солёную каплю, катившуюся из-под согнутого колена, и облизнулся, тяжело дыша.

Мне было мало - мало стонов, мало его голоса, мало его беспомощности передо мной. Мне нужно было, чтобы он был полностью моим, полностью покорным мне, переполненным до краёв тем, что я ему даю.

Я лихорадочно пожирал его глазами, ловя каждую мелкую дрожь, впитывая каждый стон на выдохе.

Я задрал его футболку до подбородка, вылизывая его тело от пота и смазки, собирая капли с живота и рёбер, лаская языком горошины сосков и кусая их, пока брат не стал заваливаться на бок, пытаясь уйти от жгущих нервы прикосновений.

Мне мало. Этому чему-то во мне мало, этой чёрной массе из голода и жажды обладания.

Я поднял его за мышки, и, подтянув к стене, прислонил к ней спиной, усадив его вертикально, отчего брат закричал и сжался, подтянув колени к груди. В таком положении бусины, и так больно распиравшие внутренности, увеличили своё давление ещё больше. Брат с силой кусал губы, кривя лицо и учащённо дыша.

Я глубоко поцеловал его, отвлекая от ощущений и отстранился, судорожно вздохнув.

Потом слетел с кровати и, вытащив из того же ящика кляп и зажимы для сосков, вернулся к завалившемуся на бок, тяжело дышащему брату.

Я взял шарик от кляпа в рот и, наклонившись к его лицу, взял за подбородок, раскрывая его губы. Потом прижался к нему ртом и толкнул языком шарик в его рот, облизав контур растянувшихся губ. Закрепив кляп на его затылке, я нежно провёл языком по его щеке и шее, лаская кожу. Мои пальцы в это время гладили и растирали его соски, делая их твёрдыми и чувствительными. Я щипал их и выкручивал, заставляя брата скулить и корчиться, и не мог остановиться. Я поцеловал каждый сосок и закрепил зажим на одном из них, тут же облизывая кожу вокруг покрасневшего тёмного ореола. Потом закрепил на втором и опустил его футболку вниз так, что она упала на бёдра, полностью закрывая верхнюю часть тела.

Брат тяжело дышал, выгнувшись назад, его ноги мелко подрагивали, по подбородку уже протянулась ниточка слюны. Я нежным движением зачесал его чёлку вверх, обхватывая пальцами его голову и мягко целуя взмокший лоб.

Когда брат приоткрыл глаза, его взгляд был пустым и мутным, и я ласково слизнул слёзы из уголков глаз.

Я жадно смотрел на его мучения, и что-то чёрное во мне ликовало, в груди сладко и больно ныло, я был почти одержим.

Брат низко застонал и попытался перевернуться на живот, но я не дал ему сделать этого, вновь усадив вертикально и прислонив к стене.

Я сел сверху на его бёдра и прижался к его груди, обнимая за шею и кладя голову на плечо, и замер в таком положении.

Я слушал. Чувствовал. Впитывал. Чувствовал себя вампиром, чудовищем, монстром, но не мог это остановить, это было сильнее меня.

Брат сидел тихо, периодически болезненно и продолжительно выдыхая с громким мычанием, его тело вздрагивало и сжималось, и тогда моё тело тоже вздрагивало и сжималось от другой, тёмной и сладкой боли, в которой я тонул, заворожённый её красотой.

Я целовал его шею, успокаивающе гладил бицепсы рук, слизывал слюну с подбородка. Когда я вновь задрал его футболку и положил руку на каменный живот, то осторожно надавил на него кончиками пальцев, еле уловимо ощущая ими неровности бусин, наполняющих его живот изнутри. Я огладил ладонями его влажные спину и рёбра, в напрасной попытке расслабить, и когда вновь сжал в кулаке его мягкий член, он зашёлся дрожью и частыми судорожными всхлипами. Из-за его спины раздался громкий треск ткани: он порвал простынь, которую сжимал в руках.

Господи, каким же он был красивым, как же мне было хорошо с ним.

Я снял с него кляп и погрузил свой язык в его рот, вылизывая его изнутри, прижимая его лицо к своим губам, глотая его заглушенные стоны. Я оттянул зажимы на его сосках, и мне пришлось сдерживать его, вскинувшегося и попытавшегося сбросить меня с себя.

Бесполезно, он лишь делал именно то, что я хотел от него.

Я встал на колени и, обхватив его за шею, наклонил к своему паху, прижимая лицом к стоящему члену. Мой разум был, как в тумане, и я стал тереться членом о его щёки, тычась концом в сжатые губы, пока те не раскрылись, пуская меня в горячую глубину.

​Воспользовавшись тем, что я поднялся с его бёдер, брат потянулся вверх, подогнув колени под себя и, неуклюже перемещаясь, встал на них, всем телом наклоняясь ко мне и шире открывая рот. Он распахнул залитые слезами глаза, и я увидел его умоляющий взгляд, он судорожно вздохнул и всем ртом насадился на мой член, заставляя меня дёрнуться и тихо застонать от наслаждения.

​Он прислонился всем телом к моим ногам, сжимая губы вокруг моего члена и резко двигая головой, и я зажмурился от охватившего меня кайфа, но нет, нет, это не то, чего я хотел, так было не правильно. Я оттолкнул брата от себя, и он упал на спину, подвернув под себя колени, и тут же перекатываясь на бок, утыкаясь лицом в одеяло.

Я низко и мучительно застонал, зажмурившись и сжав ладонями виски, темнота во мне бесновалась, не найдя избавления от самой себя, и я зарычал в отчаянном бессилии. Я хотел избавиться от этого чувства мучительного голода и неудовлетворённости. Я хотел разорвать его на куски, выдрать его из себя, я почти сошёл с ума.

Я заставил брата просунуть ноги в кольцо рук, и, подняв их вверх, бросил его на кровать лицом вниз и задрал его футболку до лопаток. На его пояснице виднелся красноватый отпечаток от наручников, он приподнялся на локтях и попытался подтянуться вверх, но я сжал его ноги за щиколотки и резко наклонился вниз, вылизывая покрасневшую смятую кожу. Потом стянул со стула ремень, и, сложив его пополам, хлестнул по бледным подтянутым ягодицам.

И брат закричал, взвиваясь всем телом.

Он вскрикивал громко на каждый удар, его вопли резали уши, но я не останавливался, пока не услышал сдавленные рыдания, и пока гул внутри меня не затих, наконец, насытившись его болью и криками. Я отбросил ремень в сторону и упал рядом с ним на кровать, тяжело дыша и закрыв лицо руками.

Внутри меня сладко, тягуче, медленно, вновь разливалось маслянистое блестящее нечто. Оно бледнело и испарялось куда-то вглубь меня, оставляя после себя ощущение удовлетворения и спокойствия, мне снова было хорошо.

Я медленно сполз вниз, прижимаясь поцелуем к дрожащему тёплому боку, скользя языком вдоль красных полос на пояснице к покрасневшим ягодицам, успокаивающе гладя ноги и руки брата. Он перестал всхлипывать и приподнял бёдра, выгибаясь ими вверх, подставляясь под мои ладони и губы. Продолжая гладить и целовать его, я потянул за колечко между его ягодицами, медленно, но безостановочно вытягивая из него бусины одну за другой. Мышцы ануса вновь сокращались, теперь уже выпуская из себя бусины, пока тело брата не покрылось испариной, и он не содрогнулся весь, сладко и сильно, и с этой судорогой из него вырвался стон, наполненный наслаждением.

​Вытянув последнюю, я прижался губами к приоткрытому входу, облизнув растянутые стенки изнутри, и перевернул брата на спину. Сняв зажимы, я вновь растёр покрасневшие соски, ловя губами болезненный выдох, и лег на кровать, заставляя брата сесть на меня сверху.

Я откинулся на подушки, расслабленно выдыхая и принявшись наблюдать за лицом брата из-под ресниц. Оно было покрасневшим и мокрым от слёз, он опустил взгляд вниз и закусил губу, но я видел, что его член стоит, а тело подрагивает от желания. Я схватил его за бёдра и толкнулся пахом вверх, задевая своим членом его ягодицы, оставляя на них влажный след от смазки. Тогда брат чуть приподнялся на ногах, и, направив по-прежнему скованными руками мой член в себя, плавно опустился на него.

​Он горячо выдохнул, сжавшись внутри и почти замер, медленно покачиваясь вверх-вниз и упираясь ладонями мне в живот.

​Футболка сползла с одного плеча, он откинул голову на другое, и я, содрогнувшись всем телом, закрыл глаза, потому что это было слишком. В этот раз он отдал мне слишком много, я был переполнен, и это распирало меня изнутри.

Я рывком сел и прижался к его губам, подхватывая его под коленями и усаживая на себя плотнее, мой член ещё глубже проник в его тело, и он сладко выдохнул мне в губы, подаваясь навстречу и притираясь ближе. Он повис у меня на руках, в который раз отдавая себя в мою полную и безраздельную власть, и я, вдруг снова понимая то, что он и так всегда был только моим, чувствовал, как моя любовь к нему перестает причинять мне безумную боль и горит ровным светом, согревая изнутри.

Я ловил эти мгновения, упивался ими, растворялся в них.

Я безостановочно целовал брата, ускоряя толчки в его тело, обхватывая и сжимая ладонью его мокрый твёрдый член. Он перекинул скованные руки через мою голову, обнимая меня, и теперь задыхался от удовольствия. Я опрокинул его на спину, поднимая ноги вверх, и с силой врезался в его тело, беря быстрый темп, жадно следя за тем, как он выгибается в моих руках, а его голова запрокидывается. Он держал меня за шею, нагибая к себе и целуя.

Он был самым лучшим.

Мы кончили вместе, и повалились на мокрую кровать, тяжело дыша и зарываясь лицами в друг в друга.

Влага на телах остывала и испарялась, превращалась в холодную плёнку, и я встал с кровати, уходя в душ.

Когда десять минут спустя я стоял в ванной и смотрел в зеркало на точную копию моего брата, смотрящую на меня с лихорадочным больным блеском в глазах, мне вдруг захотелось садануть по стеклу кулаком и разбить его на тысячу осколков. Я почти мог представить, как вместо стекла на меня брызнут чёрные маслянистые потёки и накроют собой полностью, и я задохнусь в них. Я поднял кулак и почти замахнулся, но тут меня обняли тёплые руки, и другое лицо, точно такое же, но с другим выражением: сытым и счастливым, полностью удовлетворённым, посмотрело на меня из зеркала с бесконечной любовью.

И я понял, что никогда не смогу его разбить.

Ведь мой брат совершенство, я владею им, я привязал его к себе, я беру у него всё, что мне нужно, и я сделаю всё, чтобы выражение его лица оставалось таким всегда.

Он - моё откровение, моя сбывшаяся мечта.

И мне плевать на то, что в зеркале всё отражается наоборот. Это же зеркало.

​Словом одним мне душу вспорол до дна,
Взглядом одним вспорол до костей и вен.
Ты мне скажи: и в этом моя вина,
Что уберечь хочу от судьбы измен?

Что защитить хочу от былых смертей,
Душу продам и в Ад за тобой сойду?
Я наркоман и я монстр? Тебе видней.
И в персональном гиблом своем Аду

Вновь остаюсь без тыла, опять один,
Тихо схожу с пути и схожу с ума.
Разве не видишь в злости своей ты, Вэл,
Мне не страшна железная та тюрьма!

В тысячу раз страшней и больней, поверь,
Знать, что отрёкся ты от родной крови.
Громко закрыл за мной, чертыхаясь, дверь,
Мне не оставив снова назад пути.

Ты не отец, но слишком порой похож.
Ты, уж поверь: не сможешь меня спасти.
Знаешь, слова твои - это острый нож:
Я на него иду. И опять: "Прости!"

Словом одним мне душу вспорол до дна.
Я ухожу безмолвно с дырой в груди.
Ты мне скажи: и в этом моя вина,
Что в моих венах Адский огонь кипит?

​P.S. Для нас с братом в День Святого Валентина 2017...

Опубликовано: 2017-02-10 15:25:08
Количество просмотров: 313

Комментарии