Хочу уже одеть петлю на шею тебе

Я не врач, далеко не врач, но вряд ли бы хоть один медицинский работник лучше меня определил причину выпадения кружки из рук. Выпадения белой керамической кружки с обжигающе крепким кофе в три часа ночи из трясущихся рук здорового двадцатишестилетнего мужика.

Опиши я симптомы самому прославленному медицинскому светилу, едва ли получил бы диагноз, хоть отдалённо напоминающий правильный. Головокружение, слабость, приступы неконтролируемого страха или агрессии, затрудненное дыхание, боли в груди, учащённое сердцебиение, давление, бессонница... В здоровом - повторюсь - организме. У нормального, здорового - повторюсь - двадцатишестилетнего мужика (нет, серьёзно, даже простудой со школы не болел!). С нервами, правда, уже точно не всё в порядке. А может, и с психикой, кто знает...

"Острая хроническая зависимость", - вывожу я на запотевшем зеркале. Рука всё ещё подрагивает. Почему зависимость от человека ещё не включили в список заболеваний? Проблемы с сердцем, например, - официальный повод для больничного. А кто знает, что происходит с этим маленьким мышечным мешочком в груди от душевной боли, может, он захлёбывается кровью?..

Трясу головой и ополаскиваю прохладной водой поверхность зеркала. Как и зачем я оказался в ванной? А, за тряпкой зашёл, нужно же вытереть кофе...

Надо бы занять себя чем-нибудь, чтобы окончательно не сойти с ума. Но в таком состоянии все валится из рук, и совершенно невозможно сосредоточиться. Свет, опять же, не включишь: выключить-то, пока поворачивается ключ в замке, я успею, но, не дай Бог, этот эгоистичный ублюдок увидит его с улицы и догадается, что я не могу лечь спать, не дождавшись его возвращения.

За всё это время так и не научился. Так и не смог.

Замок щёлкает, когда я уже почти заканчиваю вытирать разлитый кофе. Чуть-чуть не успел, а так мог бы притвориться спящим...

Он замирает на пороге, чуть щурясь от яркого света коридорной лампы.

- Ты чего ещё не спишь? Прости, что не предупредил, я был...

- Ничего не случилось?

- Нет...

- Тогда мне всё равно.

Единственное, что я научился отыгрывать на отлично - "равнодушное спокойствие". Базовая фальшивая эмоция. У этого паршивца арсенал куда богаче: от "искренней привязанности" до "праведного негодования". Мне ещё учиться и учиться. Ну ничего, раньше после таких его ночных возвращений я не мог сдержать ярости и ревности, кричал, скандалил, угрожал, умолял... сейчас - нет.

...А он ничего не объяснял.

Самое смешное, это я когда-то определил границы наших отношений: мы свободны. Абсолютно и во всём. А потом он сам отвоевал установленную мной свободу скандалами. Когда-то самым страшным для меня казалось быть кому-то чем-то обязанным, а сейчас - не знать, где и с кем вымотавший мне все нервы ублюдок проводит ночь. Но он не должен об этом знать.

"Чем непосредственно ближе к тебе человек, тем меньше он должен знать. У него и так лучше позиция для удара. Только так и можно выжить" - его слова. Детдомовец. Когда-то я думал, что любовью и терпением со временем смогу с ним сблизиться, смогу...

Но это уже совсем другая история.

Столько боли, сколько мы причинили друг другу, - немного больше, чем "очень много".

Я всё ещё терплю, потому что... потому что всё ещё зависим. Потому что просто не могу уйти. Он всё ещё не ушёл, потому что...

Потому что любит играть. Со мной и на моих нервах. Я идеальная "мышка": хорошо изученная, но не покоренная, слишком приручённая, чтобы сбежать от "кошки".

Он просто мастер в этих психологических играх. Ходы выверены и непредсказуемы, актёрская игра безупречна, удары - прямо в цель. Я уже не покупаюсь на обманчивую ранимость, но всё ещё не могу ни предугадать, откуда ждать удара, ни подстроиться, ни приготовиться... Знаю только, что если всё хорошо, что если краткое затишье, если получил свою порцию счастья и умиротворения, - потом будет очень и очень больно. Если он позволит приблизиться - только для того, чтобы оттолкнуть посильнее.

- Ты спать собираешься ложиться? - уже переоделся в спальне.

Тугой узел, в который скрутило внутренности, чуть ослабевает: если не пошёл в душ - не боится, что на нём остался чужой запах.

...Или уже успел принять душ где-то, но об этом лучше не думать...

Не знаю, что буду делать, если обнаружу хоть одно реальное доказательство измены. Просто не представляю. Выставлю вон, ударю, малодушно сделаю вид, что ничего не заметил?..

- Ммм, не знаю, может, ещё поработаю немного, - киваю на открытый ноут на диване. За всю ночь продвинулся только до включения рабочей программы. - Недолго.

- Мне с тобой лечь или на кровати, чтобы не мешать?

Почему-то обычно вместе мы спим именно на диване, а не на кровати, хотя они одинаковы в размерах. На кровати - он, когда "устал" и "не хочет мешать".

- Как хочешь. Ты не помешаешь, - произношу ровно.

Пожалуйста, ну пожалуйста, ляг со мной, чтобы я мог уткнуться носом в затылок и дышать твоим запахом, чтобы мог погрузиться в иллюзию близости...

- Да ладно, посплю на кровати. Мы съездим завтра ко мне в квартиру за ноутом?

- Съездим. У тебя выходной?

- Ага. Спокойной ночи, - сворачивается клубочком и укрывается одеялом.

- Спокойной ночи.

Откладываю ноут на тумбочку, но заснуть не удаётся. Лежу и слушаю, как тикают часы. Четыре утра, полпятого, пять... Он тоже не спит: беспокойно ворочается, периодически едва слышно вздыхая. В десять минут шестого, смирившись, плетусь в душ.

Много лет фриланса так и не отучили от давнишней привычки рано вставать. Стою под горячими струями долго, приходя в себя, смывая водой усталость и сонливость, а потом, включив на кухне кофеварку, опять плетусь в комнату.

Он лежит уже на диване, свернувшись в клубочек под моим одеялом.

- Ты ещё будешь ложиться или встал уже? Тут у тебя нагрето, а я так замёрз...

Укладываюсь рядом, хоть и не планировал возвращаться в постель, и, прижавшись к тёплому телу сзади, накрываю ледяные ладони своими.

- Чего раньше не пришёл, если замёрз?

- Не хотел тебя будить.

- Я не спал.

- Я же не знал.

- Да плевать, приходи в следующий раз, всё лучше, чем мёрзнуть, да и простыть так недолго...

- Большое спасибо за приглашение, учитывая, что это и моя постель, - нехороший тон, подчёркнуто вежливый и насмешливый.

- Так вот и спал бы в своей постели.

Только вздыхает.

Это как фехтовать вслепую. Я понимаю, что за этим разговором скрывается куда больше, чем произнесённые слова, но не понимаю, о чём он на самом деле. Дорого бы отдал за то, чтобы понять, что он хочет от меня услышать. Что?!

А вот чего ему хочется ещё, понимаю без всяких слов: вплотную прижимается ягодицами к моему паху, потирается ими, выгибая спину, постанывает и прикусывает моё плечо, повернув голову.

Прихватываю зубами нежную кожу на загривке и тяну вниз его пижамные штаны.

- Сейчас тебя согреем.

- Изнутри? - выгибается ещё сильнее.

- Именно так.

- Изнутри обычно греют горячим чаем. Или коньяком.

- У меня свои... нетрадиционные методы.

- И что же это за методы? - говорит сбивчиво, проглатывая слоги и задыхаясь. И крышу от этого рвёт как ни от чего другого. - Мне будет больно?

- Только поначалу. Особенно если я не найду сейчас смазку.

- К чёрту смазку, давай так.

- Тогда - больнее. Но тебе понравится.

- Понравится? Точно? Как-то уж больно самоуверенно, - фыркает беззлобно.

- А кому-то тут больно не терпится, я смотрю, - прижимаюсь смазанной лишь слюной головкой к анусу, и он жадно пытается насадиться сам. - Что, давно секса не было?

Поворачивает ко мне голову и говорит очень серьёзно, но в голосе плещется упрёк:

- А то ты не знаешь, когда у меня последний раз был секс.

- Со мной - в прошлое воскресенье.

- А он только с тобой и бывает вообще-то! Ты же знаешь! Перестань, пожалуйста. Или ты меня в чём-то обвиняешь?!

- Ни в чём, успокойся. Давай просто не будем об этом.

- Да всё, не хочу я уже ничего. - Пытается отодвинуться, но я крепко обхватываю его поперёк талии.

- А что это ты так занервничал?

- Потому что ты ведёшь себя, как идиот!

Вхожу в него, неподготовленного, медленно продвигаясь по миллиметру. Обиженно сопит, но не спешит вырываться. Спустя какое-то время, перетерпев боль, начинает двигаться сам; и как это возможно - одновременно подмахивать и делать вид, будто совершенно не заинтересован в процессе?

Внутри горячо и туго, влажные стенки обхватывают мой член очень-очень плотно, будто нуждаются в нём, будто я там, внутри него, важен и необходим, будто единственно правильное положение вещей в мире - когда я глубоко в нём, когда мы так близко, что ближе уже не может быть... Не знаю, что подталкивает меня к финалу сильнее: подобные полубезумные мысли или проступающие мышцы на бледной тонкой шее, которую он выгибает изо всех сил. Впиваюсь в неё зубами - наверняка останутся засосы; ну и ладно, ну и хорошо, пусть на худом теле будет побольше следов принадлежности мне...

Он хрипло стонет, тихонечко и отчаянно, будто изо всех сил стараясь сдержаться, и это почти подводит меня к краю. Но я не хочу кончать; не хочу, чтобы заканчивалось это обманчивое ощущение близости, которое исчезнет, растворится тут же, будто его и не было...

Поворачивается ко мне - взгляд абсолютно расфокусированный, а глаза закатываются от удовольствия - и безумно доверительным жестом тянется губами к губам. "Я... - шепчет лихорадочно прямо мне в рот, - я... Я так сильно..." Не договаривая фразу, прикусывает мою нижнюю губу, после зализывая её языком, снова отворачивается и стонет в подушку.

Не знаю, сколько мы движемся так, в небыстром тягучем ритме, теряемся во времени, пока всё вокруг теряет значение.

- Согрелся? - спрашиваю хрипло и получаю такой же хриплый ответ:

- Внутри - очень горячо.

В какой-то момент перестаёт отдаваться неторопливому такту и начинает беспокойно ёрзать, сжимая ладони в кулаки. Я знаю всё это, очень хорошо знаю. Никто - смею надеяться - не знает моего парня так же хорошо, как я. Обхватываю поперёк талии сильнее, прижимая его руки к его же животу, не давая дотянуться до члена. Его трясёт, сотрясает мелкой дрожью, колотит, сводит все мышцы мелкими сладкими судорогами, пока я двигаюсь в нём быстрыми неглубокими толчками и лихорадочно шепчу: "Ну же, давай, мой хороший" на ухо. И он кончает без рук, хрипло не то постанывая, не то поскуливая, сдавливает меня так сильно, что это почти больно.

Не отстраняется, кончив, как обычно, а позволяет двигаться в нём дальше, а потом, когда я, не выдержав, всё же кончаю, не спешит в душ.

- Поспим ещё? - спрашивает, устраиваясь поудобнее и перетягивая на себя большую часть моего одеяла.

- Поставлю будильник на одиннадцать.

- Я соскучился по тебе, - сообщает непривычно мягко, даже с ноткой кокетства и беззащитности: на девяносто процентов уверен, что наигранно. - Мы совсем мало проводим вместе времени.

- По мне или по моему члену?

Укладываюсь рядом, обнимая тёплое тело со спины и утыкаясь носом в тёмную макушку.

- А я с ним вообще-то и разговаривал, - смеётся как-то очень тепло.

"А то ты не знаешь, когда у меня последний раз был секс. Он только с тобой и бывает вообще-то! Ты же знаешь!" - прокручиваю в голове ещё раз, и этого хватает для разлившегося в груди волшебного чувства умиротворения.

Многое бы отдал, чтобы и правда это знать.

Вдыхаю такой и знакомый и родной запах полной грудью, прижимаюсь ещё крепче и мгновенно проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь от звуков взбесившейся кофеварки, про которую совсем забыл. Машинка израсходовала весь запас воды и теперь надрывается, будто её убивают.

Возвращаюсь в постель, стараясь не потревожить спящего парня, но напрасно.

- Ещё только девять, - бурчит недовольно.

- Я не хотел тебя будить, извини. Ты так сладко спал, но...

- За меня-то не переживай, а вот сам бы поспал, тебе сегодня за руль. Или что, ничему жизнь не учит?

Вот оно. Удар, которого стоило ожидать. Будто невидимой рукой со страшной силой ударили под дых: слова застревают в горле, внутренности скручивает, воздух в лёгких резко кончается, а порцию нового вдохнуть никак не удаётся.

"Чем непосредственно ближе к тебе человек, тем меньше..." Ну да, ну да. Прав он был. На все сто. Родители, например, хоть и знали детали той аварии, не лицезрели, в каком на самом деле состоянии я был, не видели рецепт на антидепрессанты от психиатра и упаковки снотворного, только после которого я мог заснуть. Поэтому если бы вдруг они захотели деморализовать меня одной фразой, то вряд ли сообразили бы, куда именно бить.

Девочка. Шесть лет. Худенькая и со смешными косичками. Выскочила под колёса, пока мамаша разговаривала по телефону. Спасти не удалось.

Я не нарушил ни единого правила и не успел бы затормозить, но только как это объяснишь собственной совести? Вдруг, будь я более выспавшимся и отдохнувшим, - а в тот день я почти не спал - я бы успел на сотую долю секунды раньше нажать на тормоз?..

Медленно и осторожно, будто что-то внутри может разбиться от неосторожного движения, укладываюсь в постель.

- Прости! - просит испуганно, - прости, пожалуйста, я не должен был так говорить...

- Просто закрой рот и спи, - выдавливаю холодно безразлично.

Уснуть больше так и не удаётся.

Его квартирка, выделенная государством маленькая однушка на окраине, за время человеческого отсутствия приняла ещё более неуютный вид. Мебели почти нет, и на всех поверхностях лежит пыль.

Мы так и не нашли квартирантов. А продавать её парень отказался категорически, и тут, по крайней мере, его можно было понять: когда у тебя до совершеннолетия не было ничего своего, нелегко, во-первых, расстаться с имуществом, а, во-вторых, необходимо иметь свой дом - а вдруг когда-нибудь выгонят на улицу?

- Да-а, совсем квартирка запущена, - говорит, прихлёбывая кофе из пластикового стаканчика, и лезет в полупустой шкаф за старым ноутбуком: новый, подаренный мной, с недавних пор в ремонте.

- А то. Может, если мебели подкупить, съёмщики найдутся?

- А если нет - зря потратим деньги.

В серебристом запылившемся ноутбуке, извлечённом из шкафа, вставлена оранжевая флешка. Секунда - успеваю перехватить испуганный, даже какой-то затравленный взгляд на эту самую флешку, прежде чем дрожащие тонкие пальцы неловким движением почти вырывают её из разъема и прячут в карман.

- Что за флешка?

- А... да так, ничего интересного, по работе. - Голос тоже выдаёт: вибрирует и срывается.

- По какой ещё работе? Что у тебя по ней может быть на флешке?

- Это... это...

- Это что? - кровь ударяет в голову, пока что-то нехорошее и страшное скручивает желудок в узел. Голове и рукам горячо от разливающейся ярости, а грудь сковывает холод.

Помнится, я только накануне думал о том, что сделаю, если найду реальные доказательства измены...

Что там может быть такого, отчего он так испугался?

- Там ничего интересного!

- Тогда я могу посмотреть?

- Нет, пожалуйста!..

В висках стучит. Может, не стоит в это лезть, может, оставить всё, как есть сейчас? Но ведь в таком случае я никогда не смогу себя простить, да и его - тоже, причём за придуманные проступки...

- Что на флешке?!

- Там... там личное!

Подхожу вплотную.

- Что. На. - Выговариваю медленно по слову. - Ёбанной флешке?!

Что там может быть? Из-за чего он бледный, как смерть? Если отбросить все невероятные варианты с убийством, расчленёнкой и ограблениями... Что он может скрывать с таким усердием? Порнуху? Пфф, да он мог бы даже включить её при мне, с него станется. Только - ударяет страшная мысль - если она не с его участием...

- Слушай, - всё ещё удаётся говорить нормально, - ты можешь мне сказать. Ко всему, кроме измены, я отнесусь нормально, клянусь. Любой криминал. Всё что угодно с твоим участием, если это было до нашего знакомства. Ты можешь показать мне.

- Да не изменял я тебе никогда!

- Тогда что ты так скрываешь?

- Там ничего такого!

- Тогда ты бы дал посмотреть!

- Нет! Я просто не хочу! Не могу!

Злость и страх бьются внутри горячими болезненными волнами. Пытаюсь вытащить флешку из кармана джинсов, а он пытается остановить мою руку. Ноут летит на пол, но я успеваю перехватить его за секунду до падения. Возвращаю агрегат на полку шкафа и снова, будто обезумев, атакую. Перехватываю тонкие запястья; конечно, физически я куда сильнее, но хрупкий парень отбивается так упорно и отчаянно, будто сражается не на жизнь, а на смерть.

Когда оранжевая флешка оказывается в моих в руках, у меня разбит нос и порвана футболка.

- Сейчас посмотрим, что ты прячешь. И если это какое-то хоум-видео, клянусь, я задушу тебя этими же руками.

В серых глазах дрожат слёзы. Кусает губы и пытается - ну надо же! - смахнуть ноутбук на пол.

И это детдомовский мальчик, настолько бережно обращающийся с вещами, что у меня до сих пор иногда болезненно заходится сердце!

- А если я скажу, что там... хоум-видео, ты не будешь смотреть?

Врёт. И вот от этого становится по-настоящему страшно. Что можно скрывать сильнее, чем измену?

Ещё одна попытка остановить меня пока я включаю ноутбук. Как будто сейчас меня может остановить хоть что-нибудь...

Почти как состояние аффекта, только - вроде бы - осознаю свои действия.

Не помню, что бы мне когда-то было так страшно.

Не помню, что бы он плакал при мне, вот так, в открытую, не сдерживая слёз.

Существует ли хоть какое-то логическое объяснение происходящего?

- Хорошо, - всхлипывает, когда экран вспыхивает голубым. - Там видео. Давай я скажу тебе, что на нём, и ты посмотришь в перемотке.

- И что же на нём?

Сердце пропускает удар.

- Да ничего на нём! Запись с вебки, которую я включил случайно. Ты просто спишь. А я сижу рядом.

Хотел бы рассмеяться зло, но вырывается лишь истерический смешок.

- Очень правдоподобно.

- Клянусь!

- И это ты пытался у меня отобрать? Видео, где я сплю?

- Ты сейчас сам увидишь.

В папке, действительно, единственный видеофайл. Делаю глубокий вдох и включаю запись. Лучше же горькая правда, верно?

- Смотри, - поясняет между всхлипами, - вот я, утром фоткал что-то на вебку и случайно включил запись. Вот я ухожу на работу. Мотай.

Пока действительно ничего не происходит, и я перематываю вперёд.

- Вот ты приезжаешь домой. Я до сих пор не знаю, кстати, откуда. Пьёшь снотворное. Ложишься спать.

Ах да, сразу ясно, что это за период. После смерти той девочки прошло достаточно времени, чтобы я перестал пить антидепрессанты и начал выходить из дома, но недостаточно, чтобы мог уснуть без таблеток.

Мы много ссорились в то время. Виной тому стало чувство вины, которое разъедало меня, как кислота, и требовало выхода наружу. Мы то ругались, то днями не разговаривали, спали отдельно и только каким-то чудом не разошлись. Даже делая скидку на аварию, вёл я себя неоправданно отвратительно и не давал поддержать себя или утешить.

- Вот прихожу я. Всё, мотай дальше, видишь, я не врал!

- Ну уж нет, давай посмотрим.

Я слышу, что он тихо плачет, стараясь делать это незаметно.

Ещё одна попытка атаковать ноутбук. Отталкиваю грубо и впиваюсь взглядом в экран.

Как раз сейчас на видео он переодевается после работы, облачается в домашнюю одежду и спрашивает что-то у спящего меня.

Слов не разобрать, но могу предположить, что это что-то вроде: "Ты спишь?". Замечает стакан и упаковку лекарства.

Обеспокоенно вытряхивает пластиночки с таблетками и пересчитывает их. Расслабляется.

Неужели боялся, что я покончу с собой?

Ни разу не видел, чтобы он с таким беспокойством смотрел на меня...

Перевожу взгляд на реального парня: больше не пытается помешать мне, сидит на полу, обняв себя руками, словно хочет уменьшиться в размерах, и искоса смотрит на монитор. Замечает мой взгляд и отворачивает заплаканное лицо.

А там, на видео, осторожно присаживается на край кровати рядом со мной. Ещё раз проверяет, достаточно ли крепко я сплю.

Сердце заходится в груди, стучит так сильно и быстро, что вот-вот сломает рёбра.

Берёт мою лежащую на покрывале руку и обхватывает её ладонями. И... просто сидит так, не шевелясь, поглаживая лишь моё запястье пальцами, а на лице столько боли, любви и мучительной нежности...

Что-то внутри обрывается.

Не верю. Не понимаю.

Всё, что я слышал в тот период: "не будь идиотом, надо двигаться дальше, почему ты так себя ведёшь" и подобное. У него было на это право: со дня аварии прошло достаточно времени, чтобы я пришёл в себя и перестал вести себя, как ублюдок. Я думал, да уверен был, что он не бросил меня только из жалости. Ну или по каким-то там ещё соображениям. Период абсолютного отсутствия взаимопонимания, полный обид и раздражения. А... а вот оно как.

Изображение почему-то мутнеет и расплывается. Но удаётся рассмотреть, как он прикрывает глаза и трётся щекой о мою ладонь.

Украдкой целует запястье - и вот тут реального меня будто расплющивает в лепёшку. Больше невозможно сдерживать бессмысленные слёзы, и они оставляют горячие дорожки на щеках. Надо что-то сказать, но слов нет.

Мы сидим так ещё долго - и в комнате, и на экране. Затем видно, что у парня, очевидно, звонит телефон, он вскакивает, будто застигнутый врасплох, и уходит в коридор, чтобы ответить. Возвращаясь, замечает, огонёк вебки, хмурится, подходит к компу, смотрит прямо в камеру. Изображение гаснет.

Молчание в комнате такое плотное, что его можно было бы резать ножом.

- Ну что, - подаёт голос первым, - ты увидел всё, что захотел? Доволен?

Безразличие и усталость вполне натуральны.

Сажусь на пол рядом с ним и пытаюсь заглянуть в лицо.

Разворачивается ко мне спиной и утыкается лбом в колени.

Мир переворачивается с ног на голову, но одновременно многие вещи встают на свои места. Что он мог пытаться скрыть тщательнее, чем измену? Конечно, только собственную слабость. Он никогда и никому не показывал своих эмоций и чувств, даже мне не мог открыться до конца. Привык быть независимым и полагаться только на себя, так что, естественно, боялся к кому-то привязываться. И всё это я знал, всегда знал!

Господи, какой же я идиот.

Как я мог принимать за попытки намеренно причинить боль чужой страх перед своими чувствами? Как мог видеть выверенную стратегию хищника по поимке жертвы в метаниях обезумевшего от страха, загнанного в ловушку зверя?

И его попытки оттолкнуть посильнее после каждого сближения, и стремление не показывать чувств - это всё недоверие и страх, старания казаться независимым и сильным... И ведь я делал тоже самое, я ни разу не говорил, как много для меня он значит, а лишь пытался подчеркнуть, что мне плевать...

И, может быть, ложась спать на кровати, он хотел услышать не "Приходи, если будешь мёрзнуть", а что я хочу, чтобы он пришёл?..

- Прости меня, - шепчу, гладя кончиками пальцев худую напряжённую спину. - Прости, пожалуйста. Я просто даже представить не мог, что ты хоть каплю меня любишь. То есть... то есть вот так.

- Стал бы я иначе жить с человеком, которому не нужен.

- Нужен.

Больше слов нет. Ничего из того, что я сейчас чувствую, не выразить словами. Мы всё исправим. Начнём сначала. Я исправлю.

Теперь всё будет по-другому.

- Знаешь, я бы тоже не хотел, чтобы ты видел, как я мечусь по квартире каждый раз, когда тебя до ночи нет дома.

Отрывает лицо от коленей и смотрит на меня недоверчиво. Усталость накатывает внезапно, будто короткое признание исчерпало разом все силы.

- Не могу спать, если не знаю, где ты. Вообще ничего не могу. Поехали домой, ладно? Просто... пожалуйста, просто поехали домой.

Сеял смерть ради нового мира холодным мечом,
Кровь пролил и свою, и чужую для общего счастья.
Свято верил, что смерть ли, любовь - всё ему нипочём.
Над врагами своими всегда проносился ненастьем.

Ты странно вошёл в его полную гибели жизнь.
Его руки пропахли лишь кровью, твои - нежной сливой.
Ты так ненавидел, всё же твердя: "Обернись!
Только жизнь тебя сделает, воин, как прежде, счастливым!"

Гнал он прочь от себя этого мужчину, словно колдуна,
Только разве способен без ножен клинок сохраниться?
Ты шёл за ним вслед самой дикой и пыльной тропою,
И узнал парень: убийца способен влюбиться!

Им дана была чудная ночь, где без лжи и обмана
Они оба признали, что будут беречь это чувство.
Но судьба не простила им. Сон был прекрасней дурмана,
И настала пора ото сна им обоим очнуться.

Он скажет: "Прощай!" - и уйдёт на рассвете с тоскою,
Проклиная тот миг, что решенье тебе дал отомстить.
Ведь былая любовь вдруг действительно стала былою,
И того, кому мстил, сильнее смог полюбить!

Он пойдёт по следам, что манят его к смерти в объятья,
Он готов их принять лишь за то, что тебе дал только боль.
Его меч уж не так отражает атаки-проклятья,
И он раны все принял, как ранее принял любовь.

Только разве способен убийца сдаваться без боя?
На последний рывок он последние силы собрал,
Чтобы недруга в Ад затащить, улыбаясь, с собою!
Только Ад не его, а любимого мальчика взял...

Он откроет глаза, когда враг упадёт, обагряя
Своей кровью горячей подтаявший утренний снег.
Не поверит глазам: ведь, его от клинка защищая,
Его мужчина встал меж ними. И затих вовек...

Он мечом, что был призван нести людям счастье простое,
Загубил своё счастье, пронзил его вместе с врагом.
Разве стоит оно этой крови? Наверное, стоит!
Новый шрам получил на щеке и на сердце своём.

Словно метка горит этот шрам, и пожар не угаснет,
Но пока льётся кровь, он не станет о нём горевать.
Лишь клянётся: "Как только тот мир, что так ждали, настанет,
Прекращу, я, любимый, этим мечом убивать!"