Последний визит: 2023-03-05 16:55:12
Сейчас не в сети

Опасные Любовные Игры. Четвёртая часть

Жозефина так активно жестикулирует, что цветастые оборки на её рукавах вращаются, как элементы в калейдоскопе.

Загипнотизированный пёстрым танцем, Валера Русик почти не слышит, что она говорит.

Это один из тех приёмов. Скучный. Претенциозный. С такими же скучными и претенциозными гостями. Господа в чулках и коротких брюках, перетянутых чуть ниже колен, на туфлях с подошвами, которые цокают, как подковы по булыжнику. Дамы в шнурованных корсетах, в которых они выглядят, как воронки с грудями сверху. Они говорят о политике, в которой ничего не смыслят, погоде, которая не меняется, и моде на синие пояса со светлыми брюками — пару лет назад такое бы посчиталось кощунством, но сейчас всё больше и больше встречается желающих испробовать такое смелое сочетание.

Иногда гости говорят об Инквизиции, словно внезапно осознав, зачем они здесь. Но недолго. Пока не наколют на длинную вилочку с блестящими зубцами новый бутерброд и, прожевав, не вспомнят о чём-нибудь более важном.

Валерка зевает, прикрывшись пустым бокалом. Нужно потрудиться, чтобы найти официанта. Кажется, вся их братия решила скрываться. Ещё бы. Мадам Д'Эмильер открыла на них охоту.

Пока Жозефина рассказывает о преимуществах торговли с Инквизицией у северной точки, он обегает лениво безмятежным взглядом зал, надеясь найти хоть что-нибудь новое. Но всё по-старому.

Кассандра, злая, как волчица, пытается испепелить взглядом поднадоевшего собеседника. Он больше поглядывает на её открытую шею, чем задумывается, о чём говорит. Это не может не раздражать. Её пальцы сильнее стискивают собственный бокал, а глаза темнеют и темнеют.

Вивьен же, наоборот, почти наслаждается своим положением. Она в платье, на которое недавно сетовала, что его некуда надеть. Бесчисленное количество тяжёлых слоев ткани окутывают её, как лепестки — бутон чёрной розы. Несколько человек вокруг стоят и смотрят на неё с немым восхищением. Им почти всё равно, что она говорит. Они согласны со всем.

Каллен смотрится среди них всех почти умиротворённо. С ходу заявив, что для речей у него не тот склад ума, он переложил все свои обязанности на Жозефину. И пока их дипломат производила в два раза больше слов в минуту, чем обычно, он занял удобное место в углу.

Натыкаясь взглядом на Дэна у стола с закусками, Валера против воли улыбается. Тот пытается нанизать на одну вилочку несколько коктейльных бутербродов и очень злится, когда кусочки сыра падают обратно на блюдо. Иногда он смотрит на подходящих к его столу гостей, и от его сурового взгляда аппетит у них отшибает напрочь. Они уползают ближе к центру зала с большим желанием умереть голодной смертью, чем отобрать у грозного мужчины его паёк.

Дэн, наверное, и сам не знает, зачем напросился на этот приём. Валерка предполагает, в его кабаке санитарный день. Несколько раз Валера ловит его взгляд и расправляет плечи, стараясь казаться, как можно значительнее.

Пытаясь не распороть вилкой нёбо, его любовник пропихивает в рот канапе и только пожимает плечами, когда кто-то из проходящих мимо персон одаривает его любопытным взором. Он смотрит на Валеру и смеётся в кулак, стараясь не расплевать еду вокруг. Тот очень забавен в своей попытке выглядеть важнее, чем он есть. Словно нахохлившаяся мокрая птица, расставившая крылья в стороны, он проходится по залу и делает вид, что тут один. Как в музее. Осматривает гостей, будто скульптуры, которые его мало интересуют.

Дэн действительно не знает, что тут делает. Может, ему просто хотелось побыть в приличном обществе или с Валеркой. Он предполагал, они немного потопчутся, а потом ему без промедлений удастся подхватить его под руку, спрятать за пазуху от назойливых поклонников и транспортировать в покои, чтобы, наконец, спокойно перепихнуться. Ему не нравится, когда Валерка задерживается, а так он хотя бы будет точно знать, что он не завернул никуда, прежде чем добраться до спальни.

Приём слишком долгий, а гости слишком нудные. Это становится пыткой.

Валера внимательно кивает мадам Д'Эмильер, жалующейся на скудные выбор и количество напитков. Судя по съехавшему парику, ей уже достаточно и того, и другого. Но он только отвечает: «сделаю, что смогу» — и пытается исчезнуть.

Это становится опасным. В одном углу Жозефина, чей голос, сейчас особенно сдобренный экзотическим акцентом, продолжает вещать. В другом несколько франтовых господ, ищущих его внимания с самого начала приема. Да и Кассандра обязательно воспользуется им, подсунув вместо себя на съедение обрыдлым собеседникам.

Его взгляд, ещё не полностью затуманенный пеленой алкогольных паров, падает на тяжёлые занавеси. Он поднимает голову, и начинает болеть шея, так высоко её приходится задрать, чтобы увидеть, где те начинаются. Их иссиня кобальтовая темнота обволакивает глаза, словно клочок ночи, спрятавшийся в зале от солнца. Они закрывают стену и часть окна. Как раз там, где выставлены свечи. Дневному свету не позволено нарушать их молодящую тусклость, в которой непонятно, сколько вашим спутницам лет — шестнадцать или шестьдесят.

Валера заговорщически оглядывается и лисой крадётся к занавесям. По пути ему удаётся стянуть бокал красного вина — чересчур сладкого, как на его вкус, но единственного доступного в этой части зала.

Вельвет шторы мягок и приятен, как тёплое одеяло зимним вечером. Долго щупать его не удаётся, мужчина старается исчезнуть, как можно незаметнее, но отголосок скользящего бархатистого прикосновения дорогой ткани всё ещё на его ладонях. Напоминает о себе, хочет заставить коснуться ещё раз.

Валерка выдыхает облегчённо, оказываясь наедине со шторой, стеной и бокалом вина. Это одиночество его устраивает.

Он разворачивается к окну. Толстый подоконник прочный, но очень уж прохладный и высокий, чтобы он попытался на него влезть, поэтому он только кладёт на него локти и отставляет бокал. В мыльном багрянце закатного неба облака выглядят очень съедобно. Их сизая роза оплетает вершины гор на горизонте. Красиво.

Валера вздыхает, кладя подбородок на сложенные руки. Остаётся совсем немного. Посидеть тут тихо, чтобы никто не трогал, а там уже, когда начнут отбывать первые гости, и самому незазорно будет испариться со сцены.

Он протягивает руку назад, касаясь мягкого тёплого вельвета, и представляет мягкие тёплые покрывала собственной постели. Как они будут ласково греть уставшую спину, когда он ляжет, как расслабится на них поясница, и перестанет ныть первый позвонок.

Он представляет, что будет там не один. В его фантазию, осторожно прикрывая за собой дверь, вклинивается Дэн. Он ложится рядом, кладёт руку на его живот, целует в шею, в то место, где так приятно.

Валера касается губами хрусталя бокала, и вино сладит их виноградной вязью. В мыслях же на губах совсем другой вкус. Вкус рта любовника, кожи его ключиц, сосков, пупка и внутренней части бедра. Лёгкий отголосок солоноватого предэякулята и капельки пота, сползающей по колену вниз. Он не может не поцеловать его там.

Шторы властно шуршат за его спиной, и по позвоночнику бежит дрожь от мысли, что это Жозефина или кто-то ещё, кто может прямо сейчас лишить его такого славного расслабляющего спокойствия наедине с собой и своими немножко — совсем немножко — недостойными мыслями.

— Думал, спрячешься? — глухо спрашивает Дэн, толкая его сзади.

Лёгкий жест под его мощным прикосновением получается достаточно грубым. Грудину от нежданной встречи с подоконником начинает колоть.

— Думал, ты меня найдёшь, — хрипит Валерка, недовольно потирая грудь.

— Нашёл.

Любимый по-хозяйски кусает его за загривок и становится рядом.

— Жози склевала мне все мозги, — вздыхает он. — Железный Дэн, почему я вижу ваши соски? Я не должна их видеть! Наденьте немедленно рубашку.

Он так забавно изобразил её, что Валерка не удержался от смеха. Он быстро совладал с собой. Ещё не хватало ему выдать их по такой глупости.

— Это неприлично! Так она и сказала, — любовник кивает в подтверждение своим словам и раздражённо качает головой. — Приличия — явно не та вещь, которой стоит гордиться. Нет, серьёзно. Почему нельзя есть рыбу длинной вилкой, а платок заправлять в карман брюк, а не пиджака? Свет от этого не перевернётся.

— Так принято, — пожимает плечами Валерка.

— Так принято!

— Не передразнивай меня, у тебя всё равно не выходит.

— О, очень даже выходит.

Сохраняя серьёзное лицо, Дэн распрямляет спину и притворяется, что убирает невидимые пряди волос со лба.

— Налейте мне живо ванну, кажется, я испачкал свой мизинчик!

— Какой ты гадкий.

— Самый гадкий.

Мужчина спешно отпускает бокал, чтобы случайно не пролить его содержимое. Руки любовника обхватывают его со спины, а подбородок ложится на плечо. От него тоже пахнет вином. Но не сладким. Каким-то другим. Более приятным.

— Давай уйдём, — шепчет он.

— Нельзя, — мотает головой Валерка, не упуская случая теснее прижаться к нему поясницей.

— Почему? Это неприлично?

— Именно.

Дэн бурчит и тихо стонет с негодованием, чтобы показать всё, что он думает о приличиях, но Валера непреклонен.

— Я бы поддел тебя тем, что прятаться от гостей тоже неприлично, и вызвал бы на танец, но мне самому так лень отсюда уходить.

— Вот и хорошо.

Вдыхая запахи — смешанные, немного любовника, немного чудесной зазанавесочной страны, Валерка смотрит в окно. Некоторые облака кажутся ему похожими на предметы. На овечку. На барашка. Ещё на одну овечку. С фантазией у него не очень. Хотя вон то рогатое облако ему нравится.

При взгляде на небо его охватывает непонятная тоска. Невозможность. Он думает обо всём, что ему недоступно и что прекрасно. И от своих мыслей он сладко плывёт.

— Так вот что ты считаешь приличным? — усмехается Дэн сзади, когда Валера дотрагивается до него рукой. Заводит себе за спину и касается его сквозь брюки. Обхватывает, будто проверяя таким способом, что он там.

Трогает по всей длине и это вполне реально, потому что бельё любовника это такая странная вещь, оно вроде есть, но непонятно где.

Дэн напрягается под его рукой. Все его части. И даже дыхание, которые было таким ровным, стихает.

— Ты предлагаешь всё же уйти с торжества? — горячо спрашивает он сзади и опирается на обе ноги.

— Мы не можем.

— Тогда тебе лучше перестать это делать, — мягко советует любовник, но не предпринимает ни единой попытки, чтобы оградить свои чувствительные области от мануального вторжения.

— Нет.

Мужчина отводит сгиб ткани и пробирается внутрь.

Дрожь пробегает по всем его нервам, задевая их, как палочка ступеньки клавесина. Этот звон, который оставляет после себя стеклянное эхо, проходится по нему, и от этого всё трепещет.

В этом не было бы ничего такого — они часто это делали, и Дэн уже привык к тому, что его вели в постель, держа за член, — если бы не обстоятельство. А конкретно — люди в паре футов от них. Они слышат их голоса, шаги, пустой брех бесед и шуршание дорогих одежд. Они так близко, но они не видят. Не видят всей шалости, на которую решаются оба. Обоюдно, потому что никто не протестует, каким бы неправильным это ни считал.

— Теперь я не смогу отсюда выйти, — для вида жалуется Дэн на свою эрекцию, возможности которой Валера ощущает всеми пятью пальцами правой руки.

— А ты куда-то собрался?

Любовник сопит в ответ и кусает его за ухо. Чуть более ласково, чем мог бы, задевай его в действительности хоть что-то.

— Эта штора, конечно, плотная, и иногда кажется, что мы в другой комнате, но… они же там. Одно движение и… нас застукают.

— Да.

— О, тебя это заводит, маленький бесстыжий Валерик?

Валерка хихикает и поворачивает голову к нему, не прекращая двигать рукой. Дэн целует его смеющиеся губы и разворачивает в этом поцелуе, чтобы им обоим было удобнее.

Если бы их застали в первоначальном положении, ещё были бы шансы оправдаться и сделать вид, что ничего не происходит. Но теперь они оба полубоком к шторе, и все желающие отодвинуть её могут тотчас узреть то, что они явно не рассчитывают там обнаружить.

Валера делает ещё шаг в направлении незамедлительного раскрытия — достаёт его член наружу и сжимает так крепко, чтобы это уже нельзя было переносить тихо. Он шумно вдыхает воздух носом, смотря вниз. Представляет, что мог бы сделать ещё.

Например, опуститься, взять в рот. Но шторы, пусть и плотные, пола не касаются. Если просто стоящих трудно в чём-то заподозрить, то если один станет на колени… Это уже нельзя будет понять двояко. Так рисковать он ещё не готов.

Между ключиц любовника, не покрытых по его желанию одеждой, сползает капля пота. Та самая, о которой он фантазировал до этого. Кожа сквозь неё смотрится совсем сказочно, а блестящая дорожка напоминает след от слюны, который он обычно ведёт языком от пупка вниз.

Валера поднимает глаза на его лицо. Дэн жмурится и пытается не улыбаться так довольно. Его руки вытянуты вдоль тела, а бёдра чуть разведены. Он опирается ими о подоконник и, кажется, абсолютно доволен.

— Обожаю тебя трогать, — тихо признаётся Валера, ненадолго отпуская его.

Он гладит его по животу — той доступной части, не скрытой брюками, по груди. Ведёт пальцами по локтю. Пытается достать везде, пока Дэн не перехватывает его руку и не возвращает на прежнее место.

— И ты хочешь, чтобы все были в курсе, да? — с расстановкой говорит любовник.

— Ну…

— Мне это нравится.

— И мне. Мне многое нравится.

— Конкретизируй.

— Мне нравится мысль о том, что все они там бессмысленно болтают языками, а твой зажат между зубов, чтобы не сказать лишнего. Что ты обычно говоришь мне, когда возбуждён.

— Просто хочу напомнить, что пару лет назад ты зарывался от стыда под одеяло и занавешивал окна, чтобы я не видел, как ты трогаешь меня ниже ватерлинии.

— Много времени утекло.

— Ты изменился.

Валера прижимается щекой к его плечу. Сплёвывает на сухую ладонь и продолжает.

— Ты тоже.

— Неправда.

— Правда.

Дэн не спорит. Он пьяно смотрит в штору и улыбается. Удовольствие крутится штормом внутри, будоража все ощущения и сметая лишние мысли. Пальцы его Валеры очень приятные. Возможно, не такие мягкие и ласковые, как его губы и рот, и сжимают не так тесно, как его задница, о которой он не забывает ни на секунду, но у этого есть свои плюсы. Он не может думать, Валера думает.

Валера контролирует его и себя, а он позволяет ему это. Возможно, в чём-то он и прав.

— Где бы ты сейчас хотел быть?

— Там, где ты, кадан.

Слыша молчание в ответ, любовник хмурится. Кажется, он мелет чепуху, о чём он и оповещает Валерку.

— Не чепуху, — не соглашается с ним тот. — Просто я думал о месте.

— О-о-о, место. Не буду оригинальным. Кровать. Ты верхом.

Валера облизывает губы.

— Но тебе не понравится, — предупреждает Дэн.

— Почему?

— Недостаточно свидетелей.

Пиная его локтем в бок, Валера показывает ему зубы. И рука его, не менее дерзкая, чем он, также ускоряет темп.

— Ты меня убиваешь, — шепчет любовник, жмурясь. — Быстрее.

Он против желания толкается в занимающие его пальцы, и удержать его не так просто.

— Ты сейчас нас выдашь.

— Я сейчас кончу.

Валера вновь упирается щекой в его плечо и сам закрывает глаза. То маленькое пространство, плен вельветовых штор, наполнено запахами. Пыли, вина, похоти, тела, пота, удовольствия — он уверен, что у удовольствия есть свой аромат. Манящий и сладкий, как первая ложка любимого десерта. Он чувствуется на языке, как тягучая молочная пена, как покалывание от дуновения прохладного ветра в самый жаркий день.

Валера бесшумно охает, когда Дэн притягивает его лицо к своему за шкирку и целует, влипая в его губы пересохшим ртом. Он весь такой горячий, острый, подрагивающий, как предсмертный спазм, а пальцы его сжимаются на плече в такт биению сердца.

Вслед за ним Валерку немного уносит в сторону от реальности. Они ловят друг друга, захватывая в этом вихре наслаждения, объявшего одного, но утянувшего вслед и второго. Валера чувствует его финал каждой частью, каждым маленьким элементом и мгновением существования себя. И так же, как и тот, он выдыхает с облегчением, когда это всё заканчивается.

— Ух, — любовник закатывает глаз в не таком уж и притворном блаженстве.

Валерка рассматривает свою руку, и маленький озорной бес в нём заставляет его медленно облизать пальцы один за одним, пока Дэн смотрит. Того это приводит в неистовый восторг — по крайней мере, так он расценивает его бурную реакцию. Словно позабыв, где они, любовник хватает его в охапку, приподнимая над полом и целует, вылизывая его рот, в довершение праздника.

Валерка смеётся, а вся его взволнованная сущность болтается в нём, как желе.

Свет из зала вылавливает их, как факел крыс, прячущихся в тёмном углу.

Жозефина упирает руки в бока и кажется недовольной.

Валера стыдливо соскальзывает с любовника и неловко улыбается, пока тот заправляет брюки за ним.

— Нашли, где целоваться, — восклицает советница, всплескивая руками.

То ли это её наивность, то ли такт, но они всё равно виновато кивают.

— Мадам Д'Эмильер уже давно ищет тебя, — Жозефина указывает на угол, где, окружив себя горячительными напитками, расположилась влиятельная особа. — Лучше её выслушать.

Они продолжают понуро кивать и делать вид, что куда-то идут.

— Какие грязные тут шторы, — бормочет женщина. — Ух, в темноте не видно.

Она проворно подворачивает тканные волны, а Дэн с Валеркой стараются, как можно быстрее ретироваться, чтобы не быть призванными к ответу за то, что большей частью оказалось на вельвете, нежели на руках.

— Кажется, я поторопился с выводами, — говорит любовник, глядя на розовое от смущения лицо Валеры. — Всё-таки немного совести, не позволяющей беспринципно заниматься сексом посреди толпы людей, у тебя осталось.

— Заткнись, — резко обрывает он.

Несколько человек оборачиваются на хохот Дэна, окрылённого такой реакцией.

— Ты просто песня.

— Чтобы я ещё раз… — шепчет Валерка, лихорадочно выискивая официанта с вином. Его собственный бокал так и остался на подоконнике, о чём он жалеет среди прочего. — Не думал, что это так позорно.

— Опять он включил приличного мальчика, — сетует тот. — И что это значит? Больше никогда?..

— Никогда.

— Ну-ну.

— Ну-ну.

Он ведёт плечами, поправляя брюки в последний раз. И интрига. Он это любит.

— Тогда моя информация бесполезна.

— Какая ещё информация?

Любовник улыбается, таинственно щурясь. Он выдерживает долгую паузу. Достаточную, чтобы Валера почувствовал себя неловко.

— Вон там. Ещё одна. Чистая. Шторка.

Против воли Валера вскидывает взгляд на угол, куда он показывает.

Он определённо потерял всю совесть. Или его тело. Глаза шально блестят, а щёки краснеют. Программа «приличный мальчик» всё чаще стала барахлить.

— Только быстро.

Обними меня, чёрный огонь, поглоти без остатка,
Опали мои крылья-скелеты, сожги же их в прах!
Умирать, прикоснувшись к тебе – это больно и сладко.
Тают эхом слова заклинаний в бескровных устах.

Пожирай меня, зверь ненасытный, безжалостно-страстный!
Видишь: я пред тобою – и жажду мучительных ласк:
Растерзай мою плоть, разорви мою душу на части!
Мы сливаемся в целое... Пусть и единственный раз.

Нет, не будет об этом ни слёз, ни немых сожалений –
Только долгая осень и глупые сказки-мечты,
Только пламя свечи и сгоревшего прошлого тени,
Только памяти всплеск, затерявшийся средь пустоты…

Опубликовано: 2017-01-22 23:37:56
Количество просмотров: 248

Комментарии