И если всё пойдёт прахом, в глубине души я буду знать,
Что единственная мечта, которая имела значение, исполнилась:
В этой жизни я был любим тобой.
– Колин Райе.
– Я с тобой, Русик. Я твой, – всхлипывая, сказал ты. – Я с тобой. Я люблю тебя.
Русик закрыл глаза и позволил словам, что Дэн прошептал ему на ухо, пронзить каждую часть его тела, проникнуть сквозь кожу в кровь, пробрать до костей и осесть в колотящемся сердце.
– Я люблю тебя.
Ещё никогда эти три слова ни в ком не вызывали такой бури. Никогда они не звучали так чертовски пугающе и вместе с тем потрясающе.
Три слова.
Три коротких слова в пять слогов.
– Я люблю тебя.
Открыв глаза, Русик уставился в потолок, лёжа в кровати, пока Дэн крепко спал рядом с ним, уткнувшись в изгиб его плеча. Твоя жаркая рука примостилась у него на груди, а левая нога обвила его икру. Левая рука Русика обхватывала твои тёплые плечи, обнимая, прижимая ближе, а правая лежала у него под головой.
Было шесть утра, а он не спал уже несколько часов. Он вообще почти не спал этой ночью. После того, как он показал Дэну свою самую ценную вещь, свой дневник, его разум не успокаивался ни на минуту, обдумывая, размышляя над твоими словами.
– Я люблю тебя.
Оправившись от шока, – как позже понял Русик, – Дэн ещё дважды повторил их горячим шёпотом, ломая его всего. Ты повторил их три раза. Честно признаться, Русик мог слушать эти слова до скончания веков, но пока остановился на воспоминаниях о том, как твои губы произносили каждое слово, и с каким пылом ты говорил их.
Он нежно поцеловал тебя в волосы и закрыл глаза, ощутив твой тёплый персиковый запах.
Теперь Русику было не спрятаться. Его броня, разрушенная в битве, осыпалась обломками, пронзённая силой Дэна и твоей... любовью. Он ещё никогда не чувствовал себя таким открытым и ранимым, как в тот момент, когда ты объяснил ему, почему так легко отдаёт ему своё сердце. Ты назвал его красивым и заботливым, поцеловал его веки так, что он поверил. Дэн обнимал его, когда он начал терять самообладание, нашёптывая слова, которые помогли ему вырваться из страшной паники, что охватывала Русика лишь однажды – когда он понял, кем ты был в тюрьме.
Ты был таким маленьким и хрупким, лёжа рядом с ним, и меж тем был самым сильным, решительным и надёжным их них двоих. Русик никогда раньше не считал себя слабым. В конце концов, после всего того дерьма, что приключилось с ним в жизни, мест, в которых он побывал, людей, которых повстречал, и всего того, чего он насмотрелся, было чудом, что он остался нормальным, и что в нём вообще сохранилась сила характера.
И всё же с Дэном он чувствовал себя беспомощным и ранимым.
А всё потому, что этот молоденький восхитительный мужчина мог причинить ему больше боли, чем все, кого он когда-либо знал. И хотя он никак не мог выразить свои чувства к нему словами, он знал без всяких сомнений, что его сердце безоговорочно и безвозмездно было в его руках.
Всегда было.
Дневник, который он тебе показал, был тому доказательством – дневник, служивший выходом для его молчаливой страсти. Он ужасно боялся, что, как только он узнает, как сильно было твоё влияние на него в течение стольного времени, он с воплями убежит из дома. Но, конечно, ты понял и просто расплакался, обнимая его, пока не уснул в его руках.
Но пока ты его обнимал, он надеялся, что хоть ты и не услышал тех самых слов, было достаточно слов, которые он произнёс. Ты был всем для него. Ты был всем, в чём он нуждался, чего хотел и каким стремился быть. Он хотел быть таким же сильным, как ты, таким же решительным и страстным. Конечно, Дэн говорил, что он такой и есть, но он всё равно чувствовал, что ему этого не достаёт. Он хотел быть всем для тебя.
В глубине души он знал, что таким не был, и это причиняло боль.
Ты любил его, ты говорил ему это и показывал, принимая его тело своим, но Русик ничего не мог поделать с той частью себя, которая по-прежнему задавалась вопросом почему. Почему, чёрт возьми, такой, как ты, любил такого, как он? Нет, он не сомневался в твоей любви – отнюдь, просто было сложно стереть двадцать семь лет презрения к себе, ненависти и злости и позволить себе удовольствие и свободу любви Дэна. Он был уверен, что страх и неуверенность со временем пройдут, но не выносил, что они вовсе обитали в нём.
Он посмотрел на Дэна, пошевелившегося рядом с ним, и позволил себе провести пальцами по твоей щеке. Ты был ослепителен. Дэн улыбнулся во сне и поджал губы от его прикосновения. Русик улыбнулся в ответ и наклонился тебя поцеловать. Ты вздохнул и сжал его толстовку в кулаке. Русик обхватил твою щёку и слегка приоткрыл рот, чтобы обвести языком контур твоей совершенной нижней губы.
Его мысли снова вернулись к прошедшей ночи, когда ты взял контроль в свои руки и потребовал от его тела того, чего он сам от него не ожидал. Боже, сексуальнее этого он не видел ничего и никогда, но держать твоё тёплое спящее тело в руках было превыше всего. Он потёрся кончиком носа о твой нос.
– Ты проснулся? – прошептал он.
– М-м-м, – выдохнул ты.
Он улыбнулся и поцеловал тебя снова. Он был рабом этого желания. Он даже не представлял, как, чёрт возьми, справится без тебя, когда они вернутся обратно в город. Он почувствовал, как плечи опускаются от этой мысли, и прижал тебя ближе к своему телу.
Он пообещал самому себе, что не станет думать о приближающемся возвращении, но ничего не мог поделать. Видеть Персика трижды в неделю в библиотеке недостаточно, после того, что они сказали друг другу. Он понимал, что им нужно быть осторожными с ночёвками и прочим, но чёрт подери, он хотел, чтобы ты всегда был с ним.
– Я принёс тебе попить, – сказал он, когда ты потянулся, тихо постанывая. – Апельсиновый сок.
Он потянулся назад и взял стакан с соком с прикроватного столика.
Дэн приподнял голову и посмотрел на него сонными, припухшими глазами.
– Спасибо, – Ты взял стакан у него из рук с озадаченным выражением лица. – Мы снова в твоей комнате, – заметил ты, оглядываясь.
– Да, – ответил Русик с ухмылкой, откинувшись на подушки. – В той комнате было слишком холодно. Я перенёс тебя сюда, когда ты заснул. И проверил огонь и электричество.
Дэн остановился посреди глотка.
– Включили?
– Нет. Ещё нет, – он заправил прядь волос тебе за ухо и нежно потёр твою руку. – Но ещё рано. Я уверен, над этим работают.
Дэн неотрывно смотрел в глаза Русика своими тёмными глазами, пока пил сок. На твоих щеках расцвёл восхитительный румянец.
– О чём ты думаешь? – спросил Русик с озорным взглядом. – У тебя, чёрт возьми, полыхают щёки, котёнок.
Ты смущённо улыбнулся и пожал плечами, садясь. Поставив пустой стакан между ног, ты обвёл указательным пальцем его краешек.
– Просто думал о прошлой ночи, – ответил ты. Искорка в твоих глазах заставила член Русика дёрнуться возле бедра.
– Ох, да? – небрежно поинтересовался он. – И о чём же?
– Обо всём, – ответил ты с придыханием.
Русик почувствовал, как защемило в груди, и стыдливо опустил голову. Он не стыдился, что признался тебе в своих чувствах, но его выходка с дневником была, мягко говоря, рискованной. Он волновался, что Дэн посчитает его странным. Может, он таким и был, но он сделал это, чтобы показать тебе, что ты для него значил. Судя по твоей реакции, он был вполне уверен, что у него получилось.
Моё всё.
Ты приподнял его голову, обхватив пальцами подбородок.
– Не смей, – мягко отругал ты. – Не прячься от меня. Не сейчас.
Русик потянулся навстречу твоему прикосновению, к твоей руке, поглаживающей его висок.
– Я не прячусь, – ответил он, неторопливо рассматривая твоё лицо. – Всё хорошо? – тихо спросил он, надеясь, что ты понимал глубину вопроса.
Ты остановился, опёрся рукой о край стола и потянулся поцеловать его. Твои губы дразняще скользили по его губам, пока не прижались к ним в твёрдом поцелуе. Русик закрыл глаза, простонал и вцепился в твои предплечья, что были по бокам от его бёдер. Он чувствовал это. О Боже. Вот оно. Он мог почувствовать это по тому, как твой язык ласкал его. Он мог почувствовать это по твоим губам и запаху твоей кожи.
Чёрт. Дэн любит меня.
– Да, – пробормотал ты, отстранившись. – Всё отлично.
– Хорошо, – прохрипел он.
Дэн слегка прищурил глаза в беспокойстве.
– А с тобой всё хорошо?
Русик чувствовал, как его сердце бешено колотится в груди, и сделал два вдоха полной грудью, показавшиеся ему вдвое больше, чем обычно. Он чувствовал себя живым и полным энергии, несмотря на недосып. Ты сделал это с ним. Одним простым прикосновением и тремя короткими словами Дэн заставил его чувствовать себя так. Он притянул тебя для ещё одного долгого глубокого поцелуя.
– Да, – ответил он, целуя тебя от губ к уху. – Всё прекрасно.
Он улыбнулся и уткнулся в изгиб твоей шеи, когда ты вздохнул и обхватил его руками, притягивая в крепкие объятья. Будучи с Дэном, Русик решил, что объятья серьёзно недооценивались. Не размыкая переплетённых рук и ног, они откинулись на кровать, зарывшись в подушки и одеяла. Они молча смотрели друг на друга, не желая лопать пузырь, в котором они провели последние два дня. В нём было легко и радостно, в этом уютном пузыре, и оба, Русик и Дэн, боялись его покидать.
– Чем хочешь сегодня заняться? – наконец, спросил Русик, наблюдая, как медленно моргают веки Дэна.
Ты лениво улыбнулся и пожал плечами.
– Мне всё равно. Мне и здесь нравится. – Ты натянул одеяло до подбородка. – Минут через пять придётся пойти в туалет, но пока всё отлично.
Русик рассмеялся и пододвинулся ближе к тебе, чуть не касаясь твоего носа своим. Вблизи ты был ещё красивее. Крапинки орехового цвета в твоих глазах были ослепительно красивы.
– Расскажи мне что-нибудь, – вдруг попросил он.
– Что, например? – переспросил ты, лениво пробравшись рукой под его толстовку.
– Не знаю, – ответил он, пытаясь не обращать внимания на прикосновение твоей руки к коже. Господи, оно обжигало так глубоко и сильно. Он сглотнул. – Расскажи мне... побольше о своём отце.
Ты не отводил взгляда от его лица, не выражая ни капли дискомфорта или боли, и облизнул губы.
– Ладно, расскажу, – согласился ты. – Если ты расскажешь мне что-нибудь о своём.
Лицо Русика напряглось, а брови сошлись на переносице. Он выдохнул от раздражения и досады. Он хотел быть открытым с тобой. Чёрт, никто, кроме Дэна, никогда не видел его таким: нежным и беззащитным, но у него по-прежнему были пределы терпения, даже с Дэном, а его отец был больной темой для него. Его злость на отца была яростной и далеко уходила своими корнями, и Русик не хотел, чтобы этот яд касался его Персика. Ты был слишком хорош для этого дерьма.
Он чуть отодвинулся.
– Я... да тут и рассказывать нечего, Дэн, – пробормотал он с тихим рыком. – Он мудак. Вот и весь рассказ.
Он почувствовал, как твоя рука ободряюще прошлась по его спине.
– Ничего страшного, – прошептал ты. – Не бойся что-то мне рассказывать. Есть только ты и я. Ты можешь мне рассказать, – ты прижался губами к его лбу. – Знаешь почему? – спросил ты.
– Почему?
– Потому что я люблю тебя, – ответил ты. – Люблю тебя всего. И это не изменится, что бы ты мне ни сказал. – Ты посмотрел ему в глаза. – Ничто и никогда этого не изменит.
Весь воздух в одном выдохе покинул лёгкие Русика, и он быстро приник к твоим губам, нуждаясь в том, чтобы ты помогал ему держать себя в руках, пока в его сознании откладывались сказанные тобой слова. Ты снова сказал это. Блядь.
Дэн любит меня.
– Господи, – прошептал он. – Дэн... я... когда ты говоришь это... – Он крепко зажмурился. – Моё тело...
– Я знаю, – ответил ты, прижимая его руку к груди над сердцем. – Чувствуешь?
Он чувствовал. Он чувствовал биение твоего сердца под рёбрами – быстрое и сильное.
– Ты делаешь это, – объяснил ты. – Всегда делал, – тихо рассмеялся ты. – С того самого дня, как ты вошёл в мой кабинет, оно никогда не билось, как прежде.
Русик сдвинулся на кровати и прижался левым ухом к твоей груди, слушая размеренное биение. Он закрыл глаза, почувствовав, как твои пальцы теребят его волосы. Он мог бы с лёгкостью заснуть. Он ещё никогда не был так умиротворён.
– Мой отец был... самым потрясающим человеком из всех, кого я знал, – тихо начал ты. – Он был весёлым, любящим и добрым и играл в самые крутые игры.
– Он очень многого достиг, – размышлял ты. – Он был самым молодым сенатором РФ за долгое время. Детство у него было не из лёгких. Его отец был алкоголиком, избивал его мать и его самого. В итоге он ушёл, оставив его мать поднимать сына на ноги в одиночку. Ей было нелегко, поэтому он усердно работал, пытаясь помогать людям, которым тоже приходилось непросто.
Дэн поцеловал его в макушку и промычал ему в волосы.
– Он был моим героем. Я хотел быть таким же, как он. И пообещал ему, что попытаюсь. – Ты замолчал. – Я по-прежнему думаю, что мне предстоит ещё много работы.
Русик почувствовал, как твоя грудь поднялась и опустилась от глубокого вздоха.
– Моя мама помогла ему попасть в политику. Она была из состоятельной семьи и воспользовалась своим трастовым фондом, чтобы помочь ему начать. Он и любил свою работу и ненавидел. Ненавидел подонков, с которыми ему приходилось иметь дело в Совете Федерации, но любил знакомиться с людьми и помогать им. – Русик заметил, что твой тон был лёгким, почти радостным.
– Он был очень высоким, носил усы, которыми очень гордился, и любил Синатру и мотоциклы. Ненавидел носить костюмы и обожал фильм «Челюсти». Кому-то он казался пугающим и страшным, но он таким не был. Он был мягким человеком. – Ты притянул Русика ближе. – Он не заслуживал... такой смерти, такой насильственной.
Ты прижался губами ко лбу Русика. А он не отпускал тебя из рук, пока ты рассказывал ему истории об играх, в которые играл с отцом, и книгах, которые он тебе читал. Помимо «Ленивого мышонка Вальтера», он любил «Приключения Гекльберри Финна» и Гулливера и не раз читал их тебе, даже когда ты спал.
– Любовь к книгам и литературе я унаследовал от него, – сказал Дэн с улыбкой. – Они с мамой часто сидели вместе в библиотеке, читали и держались за руки на диване.
– Твои мать и отец были счастливы? – спросил Русик. Он знал, что отношения Дэна с матерью сейчас были, мягко говоря, напряжёнными, но он хотел знать больше.
– Да, – ответил Дэн. – Они были очень счастливы. Они очень страстно... очень-очень сильно любили друг друга. – Твой голос дрогнул. – Когда умер мой отец, умерла и какая-то часть моей матери. – Русик посмотрел на тебя и увидел, что твои глаза блестят от слёз.
– Чёрт. Прости, – извинился он, обхватив твоё лицо. – Я не хотел...
– Нет, – тихо перебил ты. – Ничего страшного. Я не прочь говорить об этом. Только жалею... – Ты закрыл глаза и упёрся лбом в его лоб. Русик погладил тебя по волосам.
– О чём ты жалеешь, малыш?
– О многом.
– Скажи мне.
Слёзы стихли, а твои глаза просияли.
– Жалею, что ты не познакомишься с ним, – улыбнулся ты. – Я думаю, ты бы ему очень понравился. – Выражение твоего лица снова стало серьёзным. – И жаль, что мама так боится. Жаль, что она не может позволить себе посмотреть сквозь свои страхи и увидеть, как счастлив её сын.
Желудок Русика сделал сальто от волнения и страха. Что, чёрт подери, скажет твоя мать, когда узнает, что её сын влюблён в бывшего зека? Грядёт адовый разнос, и что с ними будет? Даже Русик не был уверен, что спасти единственного сына Садовых было достаточно, чтобы она благословила их отношения.
Он будет бороться, чёрт, конечно, он будет бороться за Дэна, но он не мог представить, как каждый день будет видеть нынешнее твоё выражение лица, зная, что он причастен к этому.
– Тебе нужно поговорить с ней, Дэн, – предложил он.
Ты отвёл взгляд, водя пальцами по надписи на его толстовке.
– Я знаю, – ответил ты. – Я знаю.
Русик отчаянно хотел знать, о чём ты думал. Он хотел знать, что, по твоему мнению, скажет твоя мать, когда узнает об их отношениях. Помешает ли она им быть вместе? Возможна ли такая хрень вообще? Он хотел, чтобы ты успокоил его, хотел услышать, что всё будет хорошо. Но не мог. Он не станет. Ты уже дал ему слишком много.
– Позвоню ей, когда вернусь в город, – пробормотал Дэн. Русик слышал нерешительность в твоём голосе.
– Ладно, – успокоил он лёгким поцелуем в щёку. Ты прижался к нему так близко, как только мог.
Какое-то время они так и лежали, пока Дэн не отошёл в ванную. Пока тебя не было, Русик снял толстовку и бросил её через всю комнату. Как бы приятно ни было лежать и обниматься с Дэном, под одеялами было чертовски жарко. Он лёг на живот, обхватив подушку и глядя, как Дэн возвращается из ванной, завязав волосы. Он почувствовал исходящий от твоей кожи запах мыла, когда ты подошёл к краю кровати, и жадно его вдохнул. Он не сомневался, что мог бы опьянеть от этой хрени.
Ты обвёл взглядом его голую спину и вопросительно склонил голову.
– Жарко, – пояснил он с ухмылкой.
В глазах Дэна промелькнула страсть.
– Да, ты такой, – согласился ты, а потом схватился за края своей кофты и снял её через голову.
Его глаза лениво прошлись по твоей груди; жадный взгляд обвёл контуры твоих потрясающих грудных мускулов и бёдер. Ты был самим совершенством. Он держал руки на кровати, а член в штанах, пока ты забирался обратно в постель, повторяя его позу, положив голову на подушку и обхватив тебя руками. Русик не сдержался и пододвинулся ближе, целуя тебя в плечо. Ты на мгновение прикрыл глаза.
– Ты устал? – спросил он.
Ты помотал головой.
– Просто очень расслаблен.
– Ещё рано, Дэн. Если хочешь поспать, поспи. – Он хитро улыбнулся и устроился поудобнее. – А я буду лежать и смотреть.
– Как извращенец, – ответил ты.
– Именно.
Твой смех эхом разнёсся по комнате, а личико поморщилось от радости.
– Ты всё для меня, Дэн, – прошептал Русик, и ты вздохнул, уткнувшись в матрас.
Ты не услышал его.
Сделав несколько успокаивающих вдохов, Дэн устроился поудобнее и снова закрыл глаза. Ты казался таким спокойным и счастливым, посапывая рядом с ним, что Русик ничего не смог поделать с чёртовым чувством вины за то, что он не поделился с тобой историями из своей жизни. Какая-то часть его хотела рассказать Дэну всё, а другая, одинокая, мрачная, начавшая преобладать в нём за время пребывания в тюрьме, хотела, чтобы он молчал, оставался скрытным и отстранённым.
– Я ненавижу своего отца, – натужно проговорил он.
Денис, который уже почти заснул к моменту, когда он заговорил, открыл глаза и увидел напряжённое лицо Русика, остававшееся всё таким же убийственно прекрасным. Ты молчал, наблюдая, как он борется с самим собой и словами, которые он пытался произнести.
– Ненавижу за то, что он не боролся за меня, бросил меня, – добавил он. – Что позволил семье матери принимать решения насчёт меня, тогда как это никоим хером их не касалось. Ненавижу, что он ни разу не говорил мне... что я небезразличен ему. Ненавижу, что он так часто отталкивал меня, что когда ему вдруг хотелось поиграть в мяч или в футбол, я вообще не хотел его видеть. – Тон его голоса стал ледяным. – Ненавижу за то, что из-за него моё детство было таким жалким.
Он вздохнул и встретился с Денисом взглядом, и то, что ты увидел в его глазах, разбивало тебе сердце. Он снова был маленьким мальчиком, отчаянно нуждавшимся хоть в чьей-нибудь любви, нуждавшийся в том, чтобы осчастливить кого-то, увидеть, что кому-то действительно не всё равно.
– Когда умерла моя мать, – выдохнул он, – единственное, о чём она попросила в своём завещании, так это отправить меня в частную школу-интернат, вообще... в Западной Европе. – Он закатил глаза и сдвинулся на подушке. – Она хотела «выдающегося» образования для своего сына, – или так сказал юрист, когда зачитывал завещание. Это всё была чушь собачья. Ей было плевать на меня. Ей было насрать, в какую школу я ходил, когда она была жива, так с чего ей беспокоиться об этом, когда она померла, я не понимаю.
Денис вздрогнул оттого, как он произнёс это слово. За ним крылось столько ненависти, что, казалось, её можно было увидеть в его дыхании. Он был зол, ему было больно, и это понятно. Денис надеялся, что теперь его мать видела своего сына. Денис надеялся, что она видела его боль, и что чувство вины, где бы она ни была, никогда её не покидало.
– Моя мать была эгоистичной сукой. Позже я осознал, что, пусть даже она сама меня не хотела, она также не хотела, чтобы я был с отцом. Посылая меня в школу-интернат, она забирала меня и у него тоже. – Он невесело рассмеялся. – Это, блядь, был вопрос победы. Она хотела обойти моего отца. – Его лицо исказилось от боли, и он отвёл взгляд. – Вот в чём всё дело, а я просто попал на линию огня.
– Но твой отец ведь оспорил завещание, да? – спросил Денис. – Он не хотел, чтобы ты уезжал.
Русик помотал головой.
– Он, блядь, и слова не сказал. Просто позволил этому случиться, и через три месяца я поехал в Англию. Мне было восемь.
– Русик, – прошептал Денис. В твоём сознании стали мелькать образы восьмилетнего мальчика, одинокого и не понимающего, что такого он натворил, чтобы заслужить такое обращение. – Почему он это сделал? Почему не боролся?
Русик неторопливо помотал головой.
– Я не знаю, – он опустил голову. – Он не объяснял. Его больше беспокоили поиски работы и женщин. Он просто забирал деньги, которые получал раз в месяц на моё содержание, хотя девять месяцев из двенадцати я был в сотнях миль от него.
Денис не знал, что сказать. Ты не мог представить, чтобы твой отец принял такое решение, и чтобы ты смог с этим жить. Ты получил хорошее образование в школе для мальчиков, но родители бы ни за что не отослали тебя прочь. Слушая историю Русика, Дэн не удивлялся, что у него не было никаких представлений о любви или о том, что она означает.
Как он мог любить, если он понятия не имел, каково это?
– Через два года меня выгнали, – тихо сказал Русик. – Моё поведение стало невыносимым. Я курил, нарушал правила, ругался и, в общем и целом, был мудаком. – Он чуть улыбнулся. – Хотя дело было в том, Дэн, что каждый раз, когда я плохо себя вёл, меня отправляли домой. – Он повёл бровями, подчёркивая простоту ситуации. – И я мог увидеться с отцом.
Конечно, думал Денис, зачем ещё ему так себя вести?
– Он бесился?
Русик помотал головой и пожал плечами.
– Он кричал. Я кричал в ответ. Он говорил, что разочарован, но я думаю, он понимал, зачем я так поступаю. Просто не знал, что со всем этим делать. Меня переводили из школы в школу, пока мне не исполнилось семнадцать. А к тому времени это мудачьё уже ничего не могло поделать.
– Мне жаль, – прошептал Денис.
Русик поморщился.
– Не стоит. Это в прошлом. И было давно.
– Он всё ещё пытается связаться с тобой?
– Да, он и его третья жена, но я ничего не хочу слышать, Дэн, – резко пояснил он. – Я не хочу возводить мосты или как там, блядь, говорится. Я просто хочу, чтобы он оставил меня в покое. Мне нечего ему сказать.
Денис видел, как в его глазах пылает злость, и опустил ладонь ему на щёку, чтобы успокоить.
– Я понимаю. Ничего страшного. Ты ничего не обязан делать, малыш.
Он закрыл глаза и сделал несколько размеренных вдохов, а потом сел и потёр лицо.
– Мне надо покурить.
Денис наблюдал, как он щупает карманы куртки, висевшей на спинке белого плетёного стула. Он нашёл сигареты, подошёл к большим дверям сбоку комнаты, ведшим на небольшой балкон, и открыл одну. Подпёр дверь стулом и плюхнулся на него со стоном. Запалив сигарету, он выдохнул в холодный утренний воздух. Денис не мог оторвать от него взгляда. Он был прекрасен: сильный, потрёпанный и сексуальный.
Ты сел, укутавшись в одеяла, и опёрся спиной на изголовье кровати.
– Когда ты начал курить? – спросил ты.
Русик обернулся к тебе, а потом взглянул на сигарету, зажатую между пальцами.
– Когда мне было девять. – Денис потрясённо округлил глаза. – Мне было скучно, и я был легко ведомым, – добавил он с ухмылкой. – Просто ещё одна форма бунтарства. Потом вошло в привычку. Мне нравится.
– Мне было плохо, когда я попробовал в первый раз, – признался Денис.
Русик издал смешок, выпустив облако дыма.
– Да?
– Да, и больше я к ним не притрагивался. Ничего, кроме травки, больше не пробовал.
Русик улыбнулся.
– Фигово, что мысль о том, как ты накурился, кажется мне чертовски сексуальной?
Денис рассмеялся.
– Не знаю.
Русик докурил сигарету, сходил в ванную и вернулся, выглядя более расслабленным. Он улыбнулся Денису и, забравшись на кровать, принял прежнее положение. Денис пододвинулся ближе к нему и принялся водить пальцами по чернилам на его спине. Ослепительная работа. Чёрная с вкраплениями красного. Ты наклонился над ним, сложив руки на его спине.
– Такие красивые, – пробормотал ты. – Расскажи мне о них. – Ты поцеловал его между плеч над чёрной орхидеей, набитой прямо по центру. – Расскажи мне, что они для тебя значат.
Русик расслабился на подушках, с удовольствием приветствуя тяжесть твоего тела на своём.
– Орхидею я набил, когда мне был двадцать один год, – ответил он. – Это одна из немногих татуировок, которые я действительно хотел сделать. На остальные мне насрать.
Он закрыл глаза, когда пальцы Дениса очертили лепестки цветка.
– Чёрные орхидеи встречаются редко, что мне понравилось, но мой выбор основывался на их значении – власть и сила. Чёрный – цвет власти, смерти и всего негативного. Я рассматриваю её, как способ преодолеть всю хрень, что встречается на моём пути.
– Поэтому она набита посреди этих волн?
– Да, – сонно ответил он. – Волны и есть эта самая хрень. К тому же, орхидеи – символ мужественности и зрелости. – Он посмотрел на тебя и усмехнулся. – Но это ты и так знал.
Денис рассмеялся и снова поцеловал его спину.
– Мне нравится чёрный, – сказал ты. – Ты прав, с ним ты выглядишь сильным и очень мужественным.
Русик продолжил рассказывать тебе о своих татуировках, о которых ты спрашивал: две чёрные звезды для него и Димона, изогнутый перекрученный символ на пояснице за Тину.
– Эта символизирует собой сестру, – объяснил он.
Были и другие: «Сей-Хей-Ки», символизировавшая защиту и эмоциональное исцеление. Денис почувствовал, как сдавило горло при виде неё. Были и музыкальные ноты, спрятанные под линиями более крупных татуировок, и Денис мысленно отметил спросить о них позже.
– А что значит эта? – спросил ты, проведя пальцами по красивой букве «S» на левом боку под рукой среди тёмных волн.
– Это моя любимая, – тихо сказал он приглушённым подушкой голосом.
Русик сделал глубокий вдох, отчего чернила зашевелились вместе с кожей.
– Она моя лебедь.
Пальцы Дениса замерли, и ты моргнул, рассматривая татуировку ближе. И конечно, разглядывая чёрные линии чернил, ты смог различить голову, длинную изящную шею и тело чёрного лебедя. Рисунок на вид был этническим, размером с твою ладонь. Он был царственен и величественен, и неоспоримо красив.
– Она? – спросил Денис, едва шевеля губами.
Это что, совпадение, что рисунок соответствовал известной сказке?
– Да, – ответил Русик. – Она. Я сделал её, когда мне было восемнадцать. Красивая, правда?
– Да.
– Лебеди много чего символизируют, например, музыку и удачу, но для меня она символизирует красоту и надежду.
– Почему?
Русик молчал с мгновение, а потом неторопливо перевернулся на спину, прижимая Дениса к своей груди. Взгляд его широко распахнутых, синих ясных глаз прошёлся по твоему лицу. Страх полностью покинул их, и от этого сердце Дениса пропустило удар.
– Тату символизирует тебя, Персик, – сказал он и провёл указательным пальцем по твоим ключицам. – Ты читал мой дневник, ты видел, что та ночь значила для меня, что ты значишь для меня. Мне нужно было, чтобы у меня было что-то... чёрт, не знаю, как напоминание.
– Напоминание?
– Да, напоминание, что во мне есть что-то хорошее, что для меня ещё есть надежда. – Он провёл руками по твоей спине. – Той ночью, Дэн... спася тебя, я совершил лучший поступок в своей жизни. Я знаю, ты видишь во мне хорошее, но мне непросто это принять. Татуировка должна была немного мне помогать. Как только всего этого дерьма становится слишком много, я думаю о лебеде и о том, как она прекрасна. – Он опустил голову и выдохнул. – Я не знаю, Дэн. Наверное, говорю, как чёртов кретин.
Денис замотал головой.
– Нет, – возразил ты, коснувшись ладонями его шеи. – Нет. Всё, что ты сказал... прозвучало просто прекрасно.
Он не поднимал головы и заговорил на уровне твоей груди, чуть надувшись.
– Думаешь, я долбанутый?
Денис сдержал улыбку от его слов и, заставив его поднять голову, звучно его поцеловал.
– Нет, – ответил ты. – Я думаю, что ты замечательный.
Он обхватил тебя руками и прижал к себе. Затем поцеловал в шею и вздохнул, уткнувшись в твою кожу.
– Знаешь кое-что ещё о лебедях? – спросил он.
Денис закрыл глаза и вдохнул его запах.
Он уткнулся носом в твою челюсть и пробормотал:
– Они обретают пару на всю жизнь.
Денис почувствовал, как ухнуло сердце за рёбрами, и сделал сбивчивый вдох. Как он делал это со мной? Как заставлял меня чувствовать себя так? Тебе казалось, будто он тонет, вместе с тем взмывая в небеса. Божественная лёгкость. Твой мозг не мог этого постигнуть.
– Русик, – прошептал ты, пока их губы не соединились снова. Ты обхватил его затылок ладонью, сжимая пальцами волосы, пока их губы двигались вместе.
Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Слова застряли у тебя в горле. Ты понимал, что тебе нужно быть осторожным. Притом, что для Русика мысль о любви была так нова, Денис понимал, как рискует задушить его эмоциями, которые испытывает. Вместо этого ты всё сказал ему своим телом.
Ты быстро оседлал его, прижавшись обнажённой грудью к его твёрдой груди. Ты крепко обнимал его, пока их языки занимались любовью. Он был возбуждён, сидя под тобой, а когда приподнял бёдра, зажатые между твоих ног, ты простонал и прикусил губу.
Он запустил руки под резинку твоих штанов и обхватил ягодицы, дразнящими движениями продвигаясь выше. Ты чувствовал его член, восхитительно прижавшийся к твоей заднице, и крутанул бёдрами, чтобы добиться максимального трения.
Он прошипел и потянулся поцеловать тебя. Щетина царапала твой подбородок, пока его горячие нетерпеливые губы смыкались и раскрывались снова и снова. Он был восхитителен на вкус, и ты хотел большего. Дэн чуть сдвинулся, желая почувствовать его во рту, но он удержал тебя на месте.
– Не шевелись, – прорычал он, выписывая бёдрами восьмёрку, толкаясь в тебя. – Просто... чёрт, замри. Я хочу, чтобы ты кончил... прямо так. Позволь мне. Чёрт, дай мне заставить тебя кончить.
Твои глаза закатились от его повелительного тона.
– О Боже.
– Да? – выдохнул он, полизывая твою шею, едва ты запрокинул голову.
– Чёрт, да, – простонал ты в потолок.
– Господи, ты чертовски прекрасен.
Он атаковал твои губы, обхватив руками так крепко, что становилось трудно дышать. Но Денису было всё равно. Всё было идеально. Чувствовать его было идеально.
Ты стонал, пока они покачивались вместе. Горячая и влажная головка твоего члена хотела плакать перламутровыми слезами. Ты хотел его внутри, жаждал этого, но ощущения, с которыми его член тёрся об твою задницу, мошонку и ствол, не давали тебе думать, не говоря уже о том, чтобы формулировать слова. Ты был сам не свой, и это было невероятно. Я люблю тебя.
– Вот так, – ахнул ты, когда он задел одно особенное местечко между твоих ног, отчего поджимались пальцы на ногах.
– Так? – довольно переспросил он, сделав это снова.
– Чёрт. Да. Ох.
Он начал двигаться быстрее, держа тебя так, что именно он контролировал силу и скорость. Волосы Дениса занавесом накрыли их обоих, погружая их в тёмный кокон тяжёлых, сбивчивых вздохов и отчаянных стонов.
Ты вцепился в его плечи и застонал, когда в животе возросло напряжение. Твои бёдра крепко сжимали его, а спина выгибалась под движениями его пальцев, царапавших тебя тупыми ногтями. Ничего эротичнее он в жизни своей не испытывал. Трах сквозь одежду ещё никогда не был таким потрясающим.
– Как же приятно тебя ощущать, Персик, – выдохнул Русик тебе в рот. Он приподнял бёдра так быстро, что колени Дениса оторвались от матраса. – Чувствуешь, как сильно ты возбуждаешь меня?
Ты замычал ему в шею, ёрзая на нём. Так близко.
Русик посмотрел в место соприкосновения их тел. Его брови сосредоточенно хмурились, а губы были поджаты от сумасшедшей страсти.
– Чёрт подери, котёнок, – простонал он. – Твои штаны промокли насквозь. Чёрт возьми.
Так оно и было. Денис чувствовал, как они липнут к его голой коже. И то, как мокрая ткань скользила по его хую от движений Русика, было просто восхитительно. Ты поёрзал снова, выписывая бёдрами круг, отчего Русик сильнее сжал твою талию.
– Ты уже близко? – спросил он, прижавшись к твоей груди.
– Д-да, – промурлыкал ты, уткнувшись носом в его волосы.
– Слава Богу, – выдохнул он с облегчением.
Видя, как сильно ты возбуждён, он будто ощутил прилив адреналина, подстегнувший его оргазм. Ты был ослепителен, мечась и ёрзая на нём своей твёрдой эрекцией. Русик испытал всепоглощающее желание почувствовать твой запах и вылизать ткань, как умирающий от жажды. Сладкий нектар.
Он застонал, уткнувшись в твою жёсткую грудь, почувствовав, как дёрнулись твои ноги. Он распознал это движение. Он жил ради этого грёбаного момента. Дэн вот-вот кончит. Он просунул руки под твоими руками, обхватывавшими его вокруг шеи, и, схватив тебя за плечи, задвигался, как ненормальный. И тот факт, что он мог с лёгкостью спустить штаны и ворваться в тебя своим ноющим членом, усилил возбуждение, окутавшее их, как тёплое одеяло.
Позже, пообещал он самому себе.
– Близко, – пробормотал Дэн, когда их губы соприкоснулись.
– М-м-м.
– Господи, так... ах... близко.
– Да.
– Валера.
– Да, котёнок. Чёрт, да, двигайся, вот так... чёрт подери.
– Сейчас кончу.
– Я тоже. Чёрт.
– О Господи!
– Дадада...
– Сейчас!
– Дэн!
Всё твоё тело яростно содрогнулось над ним. Голова запрокинулась назад, и ты вскричал, двигая бёдрами, и опустился на него, потирая его член так сильно, что Русик никак не смог остановить оргазм, сразивший его и заставивший взорваться подобно бомбе прямо в штаны, и взреветь в твою шею, как чёртово животное.
Они держались друг за друга, медленно покачиваясь, взмокшие, вспотевшие, вздыхая и спускаясь с высот удовольствия.
– Чёрт побери, – пробормотал Русик в твоё плечо, содрогаясь от мощных остаточных вспышек оргазма, и поцеловал тебя в ключицы. – Блядь... чёрт подери, мужик.
– Так хорошо, – выдохнул Дэн, оставляя ленивые, влажные поцелуи вдоль его челюсти. – Господи, Русик, ты... ты заставляешь меня чувствовать себя просто невероятно.
– М-м-м, – промычал он, уткнувшись в изгиб твоей шеи.
Он почувствовал, как твои любимые руки слегка сжали его, и, закрыв глаза, услышал твой прекрасный шёпот:
– Я люблю тебя.