Сексуальное отступление

Это был мой далеко не первый раз с Валерой, и, стоит поверить на слово, когда я говорю «далеко не», это значит, что мы занимаемся этим действительно много и часто. Реально много и реально часто, да.

Часто. Если говорить о движениях, которые мы совершаем, то частота просто зашкаливает на явно центростремительном ускорении. И центром в конце концов становимся мы сами, утопающие в головокружительном движении тел, мокрых и горячих, под громкую музыку, орущую на весь дом, но не заглушающую стонов ни на децибел.

И я не знаю, какие чувства побудили Русика во время очередного нашего движения навстречу центру сказать, что он бы всё для меня сделал, о чём бы я ни попросил, но я твёрдо решил воспользоваться этим. И решение было таким же твёрдым, как мой член, напрягшийся после этих слов, сказанных в моё ухо не совсем решительным, но уверенным голоском парня, вот-вот собирающегося кончить мне в ладонь.

- Д... Дэн, ты уверен, что мне стоит это делать?

- Да! Да, малыш, уверен так же, как был уверен в детстве, что Санта - это жирный маньяк-педофил, который сажает всех детей на коленки и платит им за это конфеткой! Только выйди уже из-за двери, если ты поинтригуешь меня ещё хотя бы минуту, то я сорву с тебя это чёртово платье и трахну раньше времени, чел, обещаю, - мне явно не терпелось увидеть своего бест бро.

- Ох... Раз ты так говоришь...

И он вышел. Встал передо мной, в замешательстве улыбаясь. Если он не знает, куда деваться, то он улыбается. Его улыбка – выход из всех проблем, но не в этот раз. Сейчас ему было действительно некуда деваться. Не нужно было снимать с меня очки, чтобы догадаться, что я откровенно пялюсь на него, оценивающе осматривая и прикидывая, с чего бы начать и с какой стороны бы подобраться. К чему бы приложить свои руки сперва и чего коснуться в завершение. Ему не скрыться от моего взгляда. Пока я размышлял, он приблизился сам.

- Ну как? По-моему, ужасно, я так некомфортно себя чувствую, ох! Это смущает, Дэн...

Он что-то ещё протараторил, беспорядочно осматривая углы комнаты и не зная, за что зацепить взгляд, но слова не доходили до меня. Мой взгляд привлекал вид оголённых плеч, выпирающих ключиц и белоснежной кожи, на которой, должно быть, особенно отчётливо виднеются засосы, если их оставлять. Но по каким-то причинам у меня это никогда не выходило – оставить красный засос на шее. Свою метку. Лишнее доказательство того, что этот парень – мой.

Я стоял достаточно близко, чтобы увидеть из-за складывающейся на груди ткани от чего-то уже отвердевшие соски и уж там-то красовался засос, оставленный мною в тот самый раз, когда желание нарядить Русика в платье сорвалось с губ и закрепилось смачным поцелуем. Я провёл руками по ягодицам, приподняв подол юбки – моё тело сообщило, что ему это по нраву. Выдохнул, предвкушая продолжение собственных действий.

- Идеально, мне уже не терпится снять с тебя это, Русик. Хотя я вижу необходимость подразнить самого себя, чтобы было интереснее. Начнём с разогрева, ты не против? Не сразу же мне тебя жарить, надо бы и разморозить. Хах.

Грёбаный извращенский извращенец, живущий во мне, показывал змеиный язычок, удовлетворённо прищуриваясь, пока я приподнимал и опускал подол платья, щекоча ногу оробевшего Валеры и заставляя его чувствовать дикую неловкость. Сам же, неприкрыто получая удовольствие, я даже снял очки с той целью, чтобы в моих глазах читались все желания и чтобы в расширенных от дозы такого кайфа зрачках отражался тот самый Валера, который так меня возбуждает.

Пока он мотал головой в знак согласия, я упивался прикосновениями через тонкую ткань летнего, совершенно ничем не примечательного платья. На Валере эта вещица смотрелась великолепно. Этот парень – мечта извращенца. Моя мечта. И я никогда ни с кем не поделюсь ею. Глотку перегрызу любому, кто покусится на это хрупкое доверчивое создание. Пусть Валерка немного наркоман и неадекватный местами, а его действия часто несут за собой необъяснимый характер, это не делает его менее хрупким и тонко душевно настроенным.

Это не делает его менее желанным и чертовски привлекательным. Хотя, казалось бы, худенькое бледное тельце. Но, когда я держу его в своих руках, ощущение власти накрывает меня с головой, как волна накрывает сёрфера, и он зачастую неотвратимо падает с доски и идёт ко дну.

Он так сильно смущается. Румянец уже в первые минуты загорелся на его щеках, глаза заблестели. О, эта его привычка и готовность заплакать от непомерно большого смущения, в которое я так люблю приводить. Я не люблю, когда он плачет, поэтому всегда нарушаю границы дозволенного мягко, чтобы он не заметил. Но блестящие глаза – это нечто особенное.

- Ляг на кровать, Валерка, и не прекращай смотреть на меня. Слышишь? Не отводи от меня своих голубых глаз, я хочу утонуть в них, как в море, - шептал я.

Он только захотел мне ответить, но я не дал это сделать, прикрыв ротик долгим сладким поцелуем, во время которого уложил Валеру на лопатки.

Так, с чего бы начать?

Я приложил ладонь к его паху, с удовольствием обнаружив напряжение члена. Член под юбкой. Клянусь, что мысль о членах под юбками ранее для меня не была такой привлекательной и уж тем более возбуждающей. Русик смотрел на меня послушно, его вскинутые брови говорили об удивлении. Но стоит ли просто удивляться происходящему, Валера?

Он всегда полностью доверял мне, даже сейчас, неуверенный в правильности происходящего. Будь у меня хоть где-то совесть, я бы постыдился, но не сейчас. Я не дам какой-то совести испортить мой убийственно грешный триумф. Единственная совесть, которую я допускаю, это та, которая лежит подо мной в платье и сглатывает комок в горле, пока я смотрю на двинувшийся кадык и приоткрываю свой рот от восхищения детальным зрелищем и желания поцеловать этот двинувшийся бугорок. Наклоняюсь.

- Мне кажется, что я делаю что-то... грязное. Мне так стыдно.

- Успокойся, - отвечал я ласково и вкрадчиво, почти не узнавая свой спокойный голос: он звучал ровно и уверенно, вопреки тому, что моё сердце было готово выпрыгнуть прямо из штанов. – Единственный, кто делает тут «что-то грязное», это я. И, Святые из Преисподней, я от этого ниибически кайфую. Я хочу тебя.

- П... правда, я тебе так нравлюсь? – он ещё раз сглотнул (возбуждаюсь даже от такого, ну надо же!). – Я боялся выглядеть нелепо.

Моя рука легла на его щёку. Горячо.

- Ещё ни одна нелепость так сильно меня не возбуждала.

- Я возбуждаю тебя одним своим видом?!

- Мой член уже стоит, как грёбаная Эйфелева башня, и готов сломать зубы ширинке, которая чудом удерживает этого зверя. И всё благодаря тебе, чувак. Нужны доказательства – потрогай.

- Дэн!

Кажется, моя безусловно ироничная проникновенная речь убедила его. Господи, он смутился ещё сильнее, разве это было возможно?

Я терял контроль над собой, постепенно приобретая контроль над Валерой. Разбираться, что от чего зависело, было бесполезным делом. Держать язык за зубами становилось сложнее, я люблю «подбадривать». Когда ты шепчешь слова во время секса, то чувствуешь всеми частицами тела, как они произносятся. Когда ты комментируешь свои действия или открыто заявляешь о желаниях, то ощущения увеличиваются многократно.

Слова, такие же горячие, как и дыхание. Такие же горячие, как и мои желания. Такие же горячие, как волны, которые отдаются внизу моего живота. Уровень фетишизма во мне рвал шаблоны. Уровень возбуждения рвал ширинку.

Парень в платье, парень в платье... Извращённо ли это настолько, чтобы сравниться с плюшевыми хуями?

Нет. Это прекрасное зрелище. «Боже мой, как же я хочу его, своего лучшего друга, как же я безумно хочу услышать его продолжительные стоны», - думаю я и зажимаю его соски через ткань. Прикосновения через ткань – это вообще охуенная штука. Как раз для меня. Я получаю то, что хочу, одним движением рук. Приспустив лямки платья, я целую соски, обвожу недавние засосы языком и наслаждаюсь голосом Валеры. Я давно заметил, что чем сильнее сжимаешь твёрдую плоть губами, тем продолжительнее и слаще становится стон. Шерлок Холмс бы позавидовал моей наблюдательности и чуткости, которые я проявляю во время занятий любовью.

Ещё мне всегда нравилось зажимать соски между предварительно смоченными средними и большими пальцами. Это давало мне возможность привстать и посмотреть на картину свысока. Что я, собственно, и делал сейчас.

Валера послушно не отводил от меня взгляда, он кусал и облизывал губы, пересыхающие от частого горячего дыхания, иногда закрывал глаза, но всё время старался смотреть на меня, как я и просил. Он действительно на всё готов. Со временем не отводить взгляд давалось тяжелее. Он тоже терял контроль, но по-своему. Совсем скоро мы оба его потеряем. Но зато, я знаю, мы найдём друг друга. Как бы это пидорски не звучало.

В комнате тишина, светло, середина дня.

- Может, лучше, включим музыку?

- Ни-за-что.

Я покачал головой, уголок губ дёрнулся в улыбке.

- Я хочу слышать твои стоны и только их. Хочу слышать, как ты хлюпаешь, как я стукаюсь о тебя. Хочу слышать своё имя из твоих уст, малыш. Хочу только эти звуки и никакие другие.

Ну и желания у меня. Хоть бы постыдился.

Наконец-то. Я давно этого ждал. Приподнимаю платье снизу и начинается самое интересное. Самое... Погодите, что это?

- Валерка, чел, бля... Они что, женские?

Пуф! Русик вспыхивает, как спичка. Да, под платьем на нём женские трусики.

Это же перебор! Или нет? Судя по тому, что я, как озабоченный долбоёб и японский хентайщик, глажу пальцами промежность парня в женских трусах, наблюдая за реакцией, смотря в его лицо и наслаждаясь происходящим, да, это не перебор, а совсем наоборот: то, что надо. То, что доктор прописал.

Врачи. По мне плачет Фрейд.

- Ох, оу, ебать. Русик, так вот ты какой на самом деле. А я, наивный, предполагал, что ты стеснительный милашка. Признаться, ты меня обрадовал тем, что не оправдал мои ожидания. Но...

- Но? – теряясь, переспрашивал Валерка. Он-то знает, что от меня можно ожидать всего.

- Но ты всё-таки не оправдал моих ожиданий. Поэтому. Я буду...

Он всё ещё в стеснении зажимал ноги, но моя коленка мешала ему закрыться. Каждый раз, делая так, он только возбуждался сильнее и напоминал мушку, путающуюся в паутине.

- Я буду тянуть время.

Валера мучительно застонал, он сходил с ума, когда я долго не входил в него, и очень часто доходило до того, что он начинал умолять его трахнуть. Сегодня я намеревался довести парня именно до этой стадии.

«- Дэн Садов, вы приговариваетесь к жизни в Преисподней после смерти. Решение окончательное и обжалованию не подлежит.

- Ой, да как-то похуй мне на ваше решение», - мои мысли так же неуправляемы, как и я сам.

Я не заметил, как избавил его от уже ненужной одежды. Кого оно теперь волнует, когда передо мной предстаёт... Стоп. Я хочу видеть его по-другому.

Встаю. Раздеваюсь. Это занимает пару секунд. Ложусь рядом.

- Малыш, я хочу, чтобы ты сел на меня сверху.

Ох, блять, пора бы подучиться тактичности.

- Дэн, не так же прямо об этом заявлять.

- Иди сюда. Учитывая то, что мы тут творим, прямота слов не имеет никакого значения.

Я принял его в свои руки. Ну, может, не совсем его, но за попу ухватился смачно. И тут же сжал. Увидел, что ему нравится, продолжил сильно сжимать и мять половинки в руках. Приподняв его над собой, я чуть было не вошёл в него, ткнувшись в колечко головкой члена, но тут вспомнил нечто очень важное...

- Ты великолепен, как на тебя ни смотри. Всё больше и больше хочу тебя, готов взять прямо сейчас, но ты же знаешь, что мне нужно тянуть время...

- Ах, нет, только не это.

По его лицу было видно, что он забыл об этом и был готов впустить меня в себя. Опять сглотнул. Закусил губу.

Встав надо мной на четвереньки, Валера начал тереться попкой о мой член, я ласкал его. Это было исключительно мозговыносяще – не давать сесть на себя. Он стонал, но ничего поделать не мог. Постепенно стоны приобретали более умоляющий характер, он нарочно стонал мне в рот, чтобы я ловил его дыхание. И, в конце концов, я не выдержал первым:

- Хочешь, чтобы я вошёл в тебя? Отвечай.

- Да!..

- Желаешь это всем телом, хочешь почувствовать мой член в себе? Не боишься?

- Да, да, нет, - простонал он и отрицательно замотал головой, слишком сильно показывая своё нетерпение. Такое его поведение, как бальзам на душу. Чувствую, теперь он в моей власти.

- Умоляй.

Его голос подрагивал, это были замечательные звуки. Что-то заложило мои уши, и я сквозь неясный шум слышал, как Валера умоляет: «Дэн, пожалуйста, Дэн... Дэн, войди в меня, я хочу этого, хочу. Я хочу тебя... ну же, трахни!»

С меня хватит. Больше не могу это терпеть. И плевать, что я сам это придумал.

Вхожу. Чувствую, как он сжимает меня со всех сторон. Делаю пробные толчки, слышу стоны. Малыш получил то, что хотел. Теперь моя очередь получать своё. Я сжимаю ягодицы в руках, придерживая. Валера скачет на мне, забыв про стеснение. Он хочет. Он получает. Его желание воплощается в реальность. Я наблюдаю и держу его крепче, чтобы почувствовать напряжение. Мы оба теряем контроль.

- О Боже, о Господи, - взывает Валерка.

- Хэй... не уверен.. что это он... тебя так... трахает... что ты так вспоминаешь его.

Я говорю, а дыхание сбивается по мере движений. Слова вылетают отрывками на лад «прыг-скок».

- Дэн, Дэн... Дэн... О да, Дэн... Не останавливайся, охх... Дэн... - тут же исправляется Валера.

- И не думал... останавливаться.

И я остаюсь доволен, хотя вообще-то и не намекал ни на что. Но удивительно, как возбуждает собственное имя, сказанное в такой ситуации.

Переворачиваю его на живот. Вижу, как подушечками пальцев Валера вцепляется в кровать. Он никогда не зажимает простыни и не мнёт их в своих руках.

Выгибает спину и приподнимается, чтобы мне было удобно. Он похож на кошку, которая в мартовский период особенно хочет получить порцию своей весенней любви.

- Хороший мальчик.

Хлопаю его по попе. Мне это нравится, хлопаю ещё с характерным звуком, Русик смущённо стонет, но не имеет ничего против. Вхожу. Я снова двигаюсь, вскоре хлопки раздаются совсем другие. Мокрые. Гулкие.

Обхватываю бёдра, с силой натаскиваю на себя Валеру, надеюсь, на нём не останется синяков от моих пальцев. А даже если останутся, то не страшно. Сейчас ему не больно.

Забываю обо всём. Абонент временно недоступен. Помню только безумные движения, толчки, хлюпанья, стоны и своё имя.

- Дэн, Дэн...

- Валера, малыш... Ты великолепен, ты мой, мой, мой, только мой... Ебать, как это круто... Всё, что сейчас происходит, слышишь? Я люблю тебя. Люблю безумно...

Что я ещё шептал? Вот уж точно безумно. Всё это было так же безумно, как вторая часть фильма «Адреналин».

- Дэн!

Мы лежим в одной кровати, не прикрытые одеялом. Всё ещё жарко, но уже не так, как было. Валера лежит на мне, я вожу руками по его спине, отдыхая.

Приподнявшись на локтях, он заглянул в мои глаза:

- А ты извращенец! Я не знал.

Весело улыбается. В сердце что-то кольнуло. Совесть ли?

- Со мной побудешь, и не такого узнаешь. Ещё смотри, опыта наберёшься, я-то тебя научу. Уму-разуму, ха-ха.

- И где же ты всему научился? Вот судя по тому, как ты меня... шлёпал... ты точно порно смотришь.

- Не будем это аргументировать, Русик.

- В смысле?

- Ну, распространяться об этом не будем, зачем тебе знать.

- Ты хотел сказать «афишировать», ха-ха, забавный, в словах потерялся.

Но ведь ничего смешного в этом нет, почему ты смеёшься? Валера. Ты чертовски милый. Ты мил сейчас. Смотрю в его лицо – он мне улыбается.

Я пригладил его волосы, дотронулся до щёк руками. И смотрю, всё смотрю в глаза. Такие ясные, чистые. Он всегда невинный, даже после такого секса. В нём нет ни капли разврата. Во мне – есть. В нём – лишь чистота. Чистота...

- Я буду защищать тебя, Валера. Ты под моей защитой.

- А? – хлопает ресницами, которые в светлой комнате отчётливо выделяются на его веках. Где-то в них путается свет, который проникает в радужку и остаётся там ярким сиянием, тонущим в голубизне глаз. Блин, осёл я, нужно было держать язык за зубами, а не выпаливать. Это ж не круто. – Ты милый такой, делать заявления. Ох, мне очень...

- Очень что?

Молчание.

- Хэ-эй, Валерка, ты не договорил, вообще-то.

Я прислушался к его дыханию, такому ровному и спокойному. Нет сомнений – он уснул.

В обеденное время. Голым. В моей комнате. Не договорив фразу. Назвав меня милым, в конце концов!

- Блин, Русик, ты такой Русик.

Простынь мятая, стоны рваные.
И грешно мне с тобой, и сладостно...
На губах поцелуи пряные.
И на сердце преступно радостно.

Руки смелые, всхлип нечаянный.
Жжёт мне кожу твоё объятие!
И вжимаюсь в тебя отчаянно,
Искушенье моё, проклятие...

За окном непогода мается,
И дрожать бы одной от холода,
Но на коже горит, кусается,
Поцелуй. И сильнее голода

Не бывает, чем голод гибельный,
Голод сердца, огонь-желание
Обладать и на шёлке выбелить
Еле слышимый стон-признание!

А наутро глаза опущены,
И вина за распутство пьяное,
Но ночные грехи отпущены
То ли Богом, а то ли Дьяволом!

И по новой в холодном сумраке,
Осыпая друг друга клятвами,
Мы ныряем в своё безумие.
Стоны рваные. Простынь мятая.