Целый мир придуман, целый мир придуманных истин. Эпилог

Эта ночь становится самой длинной в моей жизни. Бесконечная гонка переездов и убийств. Нужно закончить до утра, пока другие агенты Службы не спохватились и не связали воедино череду смертей. Иначе ко всем свидетелям будет незамедлительно приставлена охрана. И тогда мне придётся уничтожить вдвое больше людей...

Охранник, лица которого я даже не помню, вышедший покурить на двор... Его девушка спит в доме, в мягкой постели. Уютный дворик едва освещён, поблёскивает вода в небольшом бассейне. Тонкий красный ручеёк, движущийся по мраморной плитке, к утру окрасит воду в розоватый цвет. Девушка найдёт своего спутника жестоко убитым...

Охранник, спящий в квартире на первом этаже, который никогда больше не проснётся...

Охранник, услышавший мои шаги, подскочивший и тут же рухнувший обратно с дырой в груди...

Артибальд ходит со мной, признав, наконец, что человеческие возможности ограничены. Или просто ему надоело возиться, он хочет ускорить процесс. Он вскрывает замки, взламывает оконные рамы, тихонько ведёт меня туда, где я просто делаю свою часть работы. Он не вмешивается в сам процесс, но наблюдает очень внимательно, с выражением непреходящего удовольствия на лице.

У нас почти не возникает затруднений, ведь сейчас ночь, и все спят. Артибальд умеет проникать в квартиры быстро и бесшумно. Главное – просто следовать за ним.

Охранник-азиат становится для меня трудной жертвой. Его квартира пахнет сладкой выпечкой, повсюду разбросаны детские игрушки. Я спотыкаюсь, заметив через полуоткрытую дверь детскую двухъярусную кровать, мои мышцы костенеют, а ноги отказываются вести вперёд.

Мы проникаем в спальню, «Глок-19» давно готов и направлен в сторону подушек. Вот только сердце останавливается, когда я вижу, кроме мужчины и его жены, двух спящих между ними маленьких детишек...

Их чёрные головки лежат на мягких подушках, материнская рука нежно обнимает их тельца. Чёрные волосы женщины убраны на затылке в пучок, чтобы не мешать.

Мужчина лежит на спине, знакомые черты охранника во сне расслаблены, он не похож на солдата. Здесь он любящий отец и муж.

Его зовут Мин Чан. Я помню его имя.

Опускаю пистолет, ужаснувшись тому, что уже сделал и что ещё собираюсь. Сталь словно прибавляет в весе, руки дрожат, а по вискам струится обильный пот.

Артибальд молча стоит в стороне, ждёт и наблюдает. Ничего не говорит, позволяя мне самому сделать очередной чудовищный шаг в ад.

Поднимаю пистолет и опускаю его. Поднимаю снова, но не могу заставить палец нажать. Не могу убить человека, у которого, насколько я успел заметить, четверо детей...

Всхлипываю, с трудом подавляя громкое рыдание, когда замечаю возле большой кровати маленькую розовую колыбель, украшенную атласными бантами. Пятеро...

Что-то ломается во мне...

Я больше не могу стрелять...

Пот едко щиплет глаза. А может, это слёзы.

Не могу стрелять. Больше не хочу убивать.

Желаю только одного – стереть из памяти мучительные воспоминания. Стать прежним Дэном, которым я был всего несколько часов назад. Отмотать время вспять и послушаться Валеру – принять гибель, не сопротивляясь. Потому что сейчас не уверен, что жить дальше с тем, что совершил, есть смысл...

- Быстрее, - тихо поторапливает Артибальд, и только тогда я вижу, что азиат не спит. Он смотрит на меня.

Его глаза не круглые и не испуганные, он не кричит, не паникует, просто смотрит на меня и пистолет. В полной тишине.

Я поднимаю оружие, целясь ему в голову, но медлю. Не могу нажать на курок. Дыхание то и дело прерывается: сдавленное, сиплое.

Правая рука азиата лежит поверх одеяла. Он осторожно поднимает её ладонью вверх, как будто призывает меня повременить с убийством. Какой смысл в том, чтобы отсрочить смерть?

- Пожалуйста, не убивай мою жену и детей, - шепчет он безмолвно, я читаю слова по его губам.

Я хочу ответить, но в горле словно застыл комок остро ранящих колючек.

Медленно, не делая резких движений, Мин Чан спускает одну ногу с кровати. Его глаза пристально смотрят в мои глаза, а их выражение остаётся для меня загадочным. Он словно хочет что-то сказать, но не здесь, в другом месте. Он умоляет меня послушаться его, тихонько, осторожно, чтобы не напугать, указывая на дверь.

Артибальд молчит, не делая попыток помешать азиату двигаться, не принуждая меня спешить, и Мин Чан благополучно выбирается из кровати. С поднятыми вверх руками, беспомощный и безоружный, он осторожными жестами выманивает нас из спальни вон.

Я, словно заворожённый, следую за ним, держа его на мушке, а палец на чувствительном курке.

- Не здесь, пожалуйста, не нужно будить детей, - еле слышно шепчет Мин Чан. - Пожалуйста, сюда. - Его спокойный, абсолютно собранный, без признаков паники голос почти гипнотизирует, и мы выходим вслед за ним на улицу, в тёмную ночь, подходим к двум большим мусорным контейнерам, стоящим возле пустынной ночной дороги сразу за оградой домика.

Здесь можно говорить чуть громче. Здесь мы не разбудим его детей.

Мин Чан опускает руки и стоит, не шевелясь. Я не вижу в его глазах даже следа страха. Только поразительное спокойствие и глубокий ум.

- Это Ветра? – спрашивает он у меня, осторожно взглянув на моего спутника.

Я мрачно киваю, не в силах ответить вслух. Горло снова жжёт кислота. Она жжёт и мои глаза.

Я вдруг понимаю, что делает Мин Чан. Оберегает семью от чудовищного зрелища поутру. И чистота его самопожертвования опустошает меня, выворачивает наизнанку, вытаскивает наружу все мои чёрные деяния и бросает мне в лицо. Мы словно две противоположности, я зло, он – абсолютное добро.

- Пожалуйста, не убивайте жену и детей, они ничего не знают, - шепчет азиат, медленно опускаясь на колени и убирая руки за голову, как на казни. Он так похож на Валеру в этот момент.

Я не выдерживаю перенапряжения и громко рыдаю, позволяя слезам скатиться по щекам.

- Он никому не расскажет! – Глядя на Артибальда, я взываю к снисхождению. – Пожалуйста, отпусти его!

Лицо Артибальда не меняется. Он подходит к контейнеру и откидывает крышку. Смотрит на азиата и равнодушно, непреклонно говорит:

- Полезай сюда.

Рыдания разрывают грудную клетку, хотя я знаю, что нельзя кричать.

- Я не могу, я не могу, - повторяю я, с ужасом глядя, как Мин Чан беспрекословно повинуется приказу.

- Только не убивайте жену и детей, - всё время повторяет он.

- Давай, Денис, - подталкивает Артибальд, и я, отчаянно рыдая, поднимаю пистолет, который дрожит так, будто хочет выпрыгнуть из пальцев. Я ненавижу сейчас его грубую стальную силу всей душой.

Мин Чан смотрит мне прямо в глаза, его губы двигаются, словно в молитве:

- Это ничего, Денис, главное – не трогай жену и детей! Проследи, чтобы с ними ничего не случилось. Они не должны пострадать. - В глазах нет страха, и это сокрушает меня. Когда он кивает, подбадривая меня сделать то, что должен, я нажимаю на курок...

И отворачиваюсь, чтобы не видеть содеянное...

«Глок-19» с металлическим лязгом падает вниз, а ноги подкашиваются. Крышка контейнера захлопывается, и бесстрастный голос Артибальда приказывает мне подняться.

- Скоро рассвет, Денис, - строго говорит он. – Осталось всего три человека. Ты же не хочешь бросить дело на половине? Где твоя решимость, которая с самого начала покорила меня?

Я безудержно рыдаю.

- Валера ожидает тебя, - сурово напоминает мне Артибальд, тем самым призывая собраться. – Разве не ради него ты всё это затеял? Разве ты передумал и хочешь, чтобы он был наказан за преступление?

Я отчаянно мотаю головой, но не потому, что соглашаюсь с доводами Артибальда, а потому что прекрасно понимаю: это не обещание пощадить. Это ловкий обман, выдуманный лишь для того, чтобы принудить меня доделать начатое.

Для чего ему это, мне непонятно, ведь самостоятельно он сделает это быстрее, без колебаний и ошибок. Но, вероятно, я отличное развлечение в его скучной жизни, и он не желает так скоро со мной расставаться. Он хочет ещё поиграть.

- Убей меня, - прошу я, спотыкаясь, когда Артибальд ведёт меня по улице, грубо держа за плечо.

- Всему своё время, - отвечает он, помогая мне устроиться на сидении автомобиля. Машина с визгом трогается прочь.

Мимо проносятся дома, я бездумно смотрю на них, но не вижу. Перед глазами лицо Мин Чана, до последней минуты защищавшего семью, храбро смотревшего в лицо смерти, погибшего лишь по той причине, что он слишком много знал. Он не молил трусливо о пощаде, не кричал о помощи, не пресмыкался. Не спасал свою жизнь любой ценой, как это делаю я.

Стыд жжёт меня, будто кислота разливается по всем внутренностям.

«Никакая страсть не стоит того, чтобы ради неё убивать». Теперь я понимаю истинное значение этих слов. Теперь я на одной стороне с Валерой. Я больше не боюсь. Не хочу спасать свою жалкую, пустую, непримечательную жизнь за счёт убийства невинных людей. Эта цена слишком высока, и очень жаль, что я не понял этого прежде, чем взял в руки пистолет и направил его на агентов.

Не представляю, как посмотрю в глаза Валеры, когда вернусь... Что теперь он обо мне подумает?

Если случится чудо и Артибальд отпустит нас, я никогда себе не прощу того, что совершил...

Если стану вампиром, мне снова придётся убивать? Я этого не хочу...

Не понимаю, что произнёс это вслух, до тех пор пока Артибальд не отвечает мне, наклонившись к уху:

- Ты переменишь свои взгляды, Денис. Тебе понравится убивать. Я вижу потенциал. У тебя даже сейчас неплохо получается.

Я с отвращением гляжу на него. Линзы исчезли, и на меня смотрят алые глаза монстра. Я вижу своё отражение в них, как будто моя крошечная копия купается в море крови. Так символично. Я тоже монстр. Чувствую себя испачканным прикосновением к этому плотоядному миру. Хочу всё забыть. Умереть.

- Ещё не время, - повторяет Артибальд, и я понимаю, что он слышит мои мысли через прикосновение: его холодные пальцы крепко держат моё запястье. – Остался агент Доров. Совсем чуть-чуть до конца.

Я приободряюсь. С одной стороны, нет смысла больше соглашаться на то, что делаю: Артибальд всё равно убьёт меня. Так пусть сам свершает своё несправедливое правосудие, я подожду в машине. С другой, я настолько опустошён, что действую будто робот. Отчасти это обусловлено бессонной ночью и тем, что я почти сутки не ел и не пил, - человеческие возможности ограничены, усталость даёт о себе знать.

Молча выхожу и будто в коме следую за невозмутимым Артибальдом. Портфеля давно нет, я потерял его. Рукоять пистолета нагрета теплом моих пальцев и словно приросла, став продолжением моей руки.

Что чувствуют солдаты, вынужденные ежедневно стрелять во врага? В людей, которые по другую сторону баррикады, у которых есть дети, семья. Привыкают ли они к убийствам настолько, что начинают воспринимать их, как обыденность? Я чувствую себя именно так: мне всё равно. Ещё один или два человека не сделают меня хуже – я и так обеспечил себе горячую путёвку в ад.

Дом Дорова стоит на окраине и обнесён глухим металлическим забором. Это богатый особняк, наверняка оснащённый охранной системой сигнализации и камерами слежения. Алекс и Джина исчезают в ночной тишине, и вскоре замок на резных воротах с тихим металлическим звуком открывается.

Окна небольшого двухэтажного домика темны. Дорожка вымощена тротуарной плиткой, я слышу запах цветов: розы и шиповника. Спотыкаюсь о тело и вздрагиваю, когда вижу лежащего мёртвого человека в форме: это охранник. Агент Доров, руководитель охраны Отдела расследований, полковник, военный, умеет защитить себя.

Мы беспрепятственно проникаем в дом, поднимаемся по винтовой лестнице в спальню. Бесшумно входим, и несколько секунд я растерянно смотрю на пустую кровать. А затем спальня резко освещается, и я слышу щелчок взведенного курка. Висок ощущает холодную сталь...

- Проникновение со взломом, а я-то пол ночи думал, кто так поспешно убирает свидетелей. Никак не ожидал, что это ты! – Голос ровный, со сдержанным гневом.

Агент Доров делает шаг, появляясь в поле моего зрения и аккуратно держа меня на мушке: суровый, внушительный боец. Он смотрит прямо в мои глаза, которые слезятся от резко включённого света.

- Я ждал тебя, так что ФСБ уже в минуте отсюда, - предупреждает Доров, - советую бросить оружие.

Холодный пот выступает на всём теле. В голове всё спонтанно перемешивается...

Хочу жить, несмотря на то, что несколько минут назад мечтал об обратном. Выжить, даже понимая, что заслужил смерть.

Хочу, чтобы Доров нажал на курок и быстро прервал мои сомнения. Это просто, мне нужно всего лишь поднять свой пистолет, и всё будет кончено в мгновение, - он вынужден будет выстрелить первым. Но я не могу заставить себя сделать это...

Презираю себя за слабость.

Ненавижу себя.

Одновременно я не могу понять, почему Артибальд молча стоит рядом и ничего не предпринимает? Всё ещё проводит свой тошнотворный эксперимент? Наблюдает, ему любопытно, чем всё закончится? Ему всё равно, кто умрёт первым, я или другой агент? Конечно, ему безразлично, какая разница, в каком порядке умирают свидетели...

Всё меняется за одно мгновение, в которое я решаюсь, послушаться Дорова и бросить оружие или спровоцировать его на расправу. Артибальд делает один короткий шаг в сторону от меня – должно быть, открывает себе наилучший обзор. Или не хочет пачкаться в моей крови...

Агент Доров допускает ошибку, резко переводя пистолет на Артибальда...

В ту же секунду, - не отдавая себе отчёт в том, что делаю, действуя спонтанно и интуитивно, - я поднимаю свой ствол и нажимаю на курок, превращая голову Дорова в кровавую бесформенность. Его лицо перекашивается, отображая шок. Несколько секунд он балансирует на одной ноге, тщетно пытаясь поймать меня на мушку. А затем кулем падает вниз, так и не выстрелив. Его пустеющий взгляд упирается в потолок.

- Молодец, - с уважением хвалит Артибальд, глядя на меня.

Слышу сдавленный крик и быстро поворачиваю голову в сторону шкафа. Артибальд уже там, распахивает дверь: на нас смотрит шесть испуганных пар глаз. Женщина, плача, прикрывает собой двух маленьких детей. Она неотрывно смотрит на тело агента Дорова и качает головой из стороны в сторону.

Мои руки бессильно опускаются, когда Артибальд вытаскивает кричащую и сопротивляющуюся женщину из шкафа на середину спальни. Она в одной сорочке, - видимо, нападение застало семью в постели, - но отважно сражается, царапая твёрдую кожу вампира слабыми человеческими ногтями.

Артибальд ногой захлопывает шкаф, и я благодарен ему за то, что дети не увидят творящегося здесь безумия.

Несколько секунд Артибальд, невзирая на отчаянное сопротивление и беспомощные угрозы женщины, держит её за горло. А затем отпускает, и она падает вниз. Я послушно поднимаю пистолет, хотя моё нутро отчаянно протестует.

- Не нужно, - тихо говорит Артибальд, пальцем аккуратно направляя ствол вниз. – Она ничего не знает. – И скользит мимо меня к выходу из спальни.

Мы с женщиной смотрим друг на друга. Она не двигается, но тяжело дышит, из-под спутанных тёмных волос её глаза с ненавистью буравят меня. Складывается ощущение, что она собирается наброситься, словно дикая кошка, и растерзать меня в клочья. Она борец, я ясно вижу это. Застыв, не могу заставить себя повернуться к ней спиной.

В момент, когда её мышцы напрягаются, - хотя я не знаю, для чего, чтобы вцепиться мне в лицо или чтобы просто подняться, - я резко вскидываю «Глок-19» и стреляю. С коротким криком женщина падает рядом с мужем. Из дула пистолета выходит струйка дыма, подчёркивая драматичность ситуации.

Артибальд моментально образовывается рядом, с изумлением смотрит на меня. Сам не понимаю, зачем я это сделал. Последние часы моей жизни стали походить на мощёную ошибками феерическую дорогу в ад. Одна или две новых не исправят ситуацию.

- Она слишком много видела, - говорю я, разворачиваясь и уходя с места преступления. – Твои глаза, - поясняю я всё ещё ничего не понимающему Артибальду.

- О, - говорит он удивлённо и, когда мы проходим мимо высокого зеркала в просторном холле, бегло заглядывает в него, рассматривая свои глаза. Он делает это настолько обыденно, как будто не присутствовал только что при смерти двух человек. Впрочем, он-то к такому зрелищу давно привык.

И снова в его взгляде восхищение, когда он смотрит на меня, даже сильнее, чем раньше. Но я больше не пытаюсь произвести на него впечатление ради того, чтобы выжить. Вместо этого я испытываю странное облегчение оттого, что скоро умру.

Дверь автомобиля захлопывается. Я думаю о Валере, когда мы отъезжаем. Боль жжёт изнутри, я не уверен, что справлюсь с этим подавляющим чувством стыда, когда мы встретимся. Но я хочу увидеть моего вампира ещё раз. Испытываю освобождение оттого, что всё, наконец, закончилось, и мне больше не придётся убивать. Это как сбросить с шеи тяжёлый груз. Воспоминания навсегда останутся со мной, но самое страшное позади. Ничто не может быть страшнее того, что уже было. Даже собственная смерть не так пугает, как воспоминания.

Вижу знак выезда из города и удивляюсь, так как мы едем по шоссе, ведущему в Питер. Ничего не понимаю.

- Разве мы не вернёмся к Валере? – испуганно спрашиваю я у Артибальда, и сердце замирает от мысли, что Валеры, возможно, уже нет в живых.

- Не сейчас, - кратко говорит Артибальд. – Ещё не время.

- Куда же мы? – недоумеваю я, и сердце проваливается в чёрную, проглатывающую бездну мрачного предчувствия.

- Ты забыл, Денис, - снисходительно улыбается Артибальд. – Свидетели. Остался ещё один.

Не могу понять. Разве я ещё не всех убил? Перебираю в памяти список жертв и не нахожу ошибки. Агенты и охранники, работающие в Службе – все мертвы. До кого не мог дотянуться я – убрали сами Ветра.

Дорога к Питеру заставляет моё сердце сжаться в страхе. Я ещё не понимаю, зачем мы туда направляемся, но пытливое подсознание знает ответ. Я просто не хочу верить в это. Возражая, качаю головой, глядя на тошнотворно-снисходительную улыбку Артибальда.

- Кто? – Мой голос хриплый и надломленный, лицо потеет, а тело будто превращается в лёд.

- Дима.

Не верю. Нет.

Всё во мне отчаянно сопротивляется неизбежности, я ищу в глазах Артибальда подтверждение, что он шутит, но вижу только насмешку Короля, нашедшего новую забаву. Он знает что-то, чего не знаю я. Или забыл и не хочу вспоминать. Глупая овечка в руках опытного хищника, загнавшего зверушку в хитроумную западню.

Мотаю головой:

- Он же не имеет отношения к Службе. Он ничего не знает. Зачем его убивать?

Артибальд улыбается удовлетворённо: именно такой реакции он ждал. Ему нравится играть со мной и заставлять делать вещи, воспоминания о которых измучают меня. Я – его личное развлечение, способ скрасить наскучившую вечность. Пешка в руках жестокого и непреклонного убийцы.

- Он видел фотографии вампира. Я прочёл это в твоих мыслях, – напоминает Артибальд. – И разве он не поклялся искать тебя, если ты исчезнешь?

Глупый, глупый Димон, зачем ты сказал так?

- Но это же... просто слова! – молю я, не находя в алых глазах монстра сострадания. – Он обычный учитель. На что он способен? У него нет никаких доказательств, нет зацепки, куда я мог бы направиться. Он не опасен для вас! Он даже не знает о вашем существовании, никогда не слышал вашей фамилии.

Артибальда не убеждают мои слабые оправдания.

- Некоторые охранники, которых ты сегодня уничтожил, знали меньше, чем твой Димон, - напоминает он. – Но это тебя не остановило.

Меня тошнит. Я отворачиваюсь и опускаю голову между коленей, хватаю себя за волосы, сжимаю пальцами со всей силы, причиняя вред, лишь бы заглушить терзания. Из горла вырывается мучительный стон. Так больно, стыд гложет изнутри, я больше не желаю ни в кого стрелять. Лучше бы Артибальд сразу убил меня...

- Мы не должны оставить людям даже малейший шанс, - повторяет Артибальд строго, будто начальник прикрикивает на подчинённого. – Ты убьёшь Диму. Или я сделаю это сам...

Голос Артибальда не звучит, как угроза, но я всё равно слышу её. Будет ли он менее милосердным, более ожесточённым, чем мог бы быть я? Что больнее – быстрая смерть от пули или смертельный укус? Я не хочу видеть, как из Димы высасывают кровь, как его тело дёргается, а глаза постепенно пустеют. Я не хочу ему мучительной смерти, которую наблюдал в кабинете агента Люка. Это чудовищно страшно, и точно болезненно... Решительно я сжимаю пистолет.

- Молодец, мальчик, - удовлетворённо произносит Артибальд.

Светает, когда машина въезжает в Петербург. Я гляжу на знакомые дома, отчётливо понимая, что вижу их в последний раз. Моя жизнь перевернулась с ног на голову за пару недель. Я всегда знал, что не приеду сюда больше, предчувствовал это, когда покидал родимый город. Я мог вернуться лишь за вещами... Но даже не предполагал, что вот таким станет моё последнее свидание с родным городом.

Солнце освещает сонные улочки первыми лучами. Вампиры остаются в машине, предоставляя мне самостоятельно свершить суд. На секунду у меня мелькает мысль предложить Диме бежать, но я же понимаю, что ему ни за что не позволят скрыться. Быстрая безболезненная смерть от моей руки предпочтительнее призрачной надежды на побег и медленной смерти в зубах вампира.

Нажимаю на звонок. Сердце стучит надрывно, руки и ноги дрожат. Кожу покрывает холодный и горячий пот попеременно. Мне так плохо, что я готов упасть замертво, сгореть от разрыва аорты.

Тяжёлые шаги, и дверь распахивается, на пороге удивлённый Дима. Смотрю на знакомые черты, с мучительной нежностью вспоминая всё, что нас связывало: детскую дружбу, переросшую в симпатию во время обучения в школе; первые попытки ухаживания в университете; многолетнюю тоску Димона во время работы в школе... Что мне стоило уступить ему тогда? Ничего бы не произошло ни с ним, ни со мной, если бы я был чуточку менее эгоистичным... чуточку сговорчивым...

- Дэн? – произносит Димон растерянно.

- Привет, - шагаю вперёд, стремительно обвиваю его шею руками, чтобы он не успел заметить пистолет. Ногой захлопываю за нами дверь, когда оторопевший Дима автоматически кладёт руки на мою поясницу. Его глаза шокировано распахнуты, для него моё поведение непонятно и непривычно.

Поддавшись спонтанному порыву, и чтобы он не увидел слёзы в моих глазах, я целую его – страстно и отчаянно. Его губы не сопротивляются, но и не отвечают – чужие, бесчувственные, мягкие и слишком тёплые. А затем, будто опомнившись, Димон прижимает меня к себе и начинает целовать в ответ.

Моё тело немедленно протестует, сопротивляется нежности, которую Димон несмело пытается вложить в это простое действие. Смог бы я любить Диму из чувства долга?

Теперь я знаю - нет. Чувствую это. Вся моя жизнь – это путь к тому, чем я стал сейчас. Неправильный, полный ошибок, чудовищный итог моих амбиций. Но это избранный мной путь, и я должен пройти его до конца, даже если стало слишком больно.

Отстраняюсь, и Димон расслабляет руки, позволяя расстоянию просочиться между нами. В его глазах непонимание, удивление и восторг.

- Прости, - шепчу я солёными от пролитой влаги губами. Прижимаю холодную сталь к взлохмаченной голове, прямо над ухом. В его глазах не успевает появиться страх – вряд ли Димон вообще держал когда-либо в руках оружие и знает, как ощущается холод дула у виска. – Прощай...

«Пум-м». - Моя рука в горячей крови друга, а его тело оседает вниз. Я опускаюсь следом, наблюдая, как жизнь медленно исчезает из его глаз. Глажу его по волосам, утешая, а он всё так же непонимающе смотрит вверх, медленно моргая. Одинокая слезинка падает вниз и скатывается по щеке Димона, создавая иллюзию того, что плачет он. Под моими пальцами сердце издаёт последний удар и замолкает навсегда...

Не могу оторвать взгляда от спокойного мёртвого лица... перестать вспоминать и другие такие же лица... прекратить прикасаться ко всё ещё тёплой коже. Не могу подняться, чтобы уйти, – руки Артибальда делают это, отрывают моё безвольное тело от Димона и несут прочь. Ничего не чувствую, только помню... помню... помню... весь ужас прошедшего дня.

Это ненадолго. Смерть избавит меня от кошмарных воспоминаний. Я жду этого момента со странным, абсолютным, опустошающим равнодушием. Немного потерпеть, и пытка завершится. Я обрету незаслуженный покой.

Наверное, Валера испытывал то же самое, когда пришёл в Агенство. Усталость. Презрение к себе. Обречённость. Обезличенное ожидание конца.

Мне кажется, что я пережил всё то же самое, что и он, только ему понадобилось две сотни лет, чтобы дойти до этого самоубийственного состояния, а мне хватило нескольких длинных, как вечность, часов.

Артибальд убьёт меня быстро или медленно? Полакомится моей кровью напоследок или ограничится тем, чтобы безболезненно сломать шею? Использует мой же пистолет? Сделает это на глазах Валеры, или я больше не увижу вампира, которого успел полюбить? Имеет ли это теперь хоть какое-то значение? Могу ли я после всего вообще любить? Заслуживаю ли это?

Прошла одна ночь, но у меня чувство, будто между вчерашним днём и сегодняшним утром пролегла пропасть в несколько столетий. Я стал совершенно другим. Как будто в моей загубленной душе поселилась пустота, та же самая, которую я видел в глазах Валеры. Нечего терять. Нечего желать. Не на что надеяться. Нечем гордиться.

Безразличие – это всё, что у меня осталось.

Смиренное ожидание конца.

Слава Богу, что эта нескончаемая, безумная, чудовищная и кровавая ночь закончилась. Скоро закончится и моя короткая скучная жизнь.

Я хотел стать чем-то большим, чем простым непримечательным учителем Истории, о котором никто и никогда не услышит. Хотел стать защитником, спасителем, телохранителем того, кого так быстро и отчаянно успел полюбить. Хотел испытать адреналин настоящей битвы, сделать свои дни ярче, но не ожидал, что краска будет цвета крови... Слишком высока заплаченная цена.

Послезавтра никто и не вспомнит обо мне – всего лишь имя в отчёте Агенства, стоящее рядом со столбиком имён других погибших, сгоревших, пропавших без вести свидетелей. Найдут ли доказательства моей причастности к многочисленным смертям? Похоронят меня, как жертву или, как преступника? Не всё ли равно, ведь я этого никогда уже не узнаю.

Минуты, часы сливаются в одно бесконечное мгновение. Я готов к смерти. Какой-то крошечной, полуживой частью мозга пытаюсь убедить себя, что поступил правильно, ведь неизвестно, насколько сострадательно убивал бы Артибальд или остальные. Но это всё равно не оправдывает меня. И я рад, что мои мучения вскоре прекратятся.

Автомобиль останавливается в лесной глуши, рядом ещё с одним таким же, как и наш, автомобилем. Ледяная рука Артибальда заставляет меня подняться и идти вперёд – в чащу, под своды вековых сосен и елей. Пахнет хвоей, под ногами по сухим сосновым иглам бегают насекомые. Моё тело вряд ли будет найдено здесь, так далеко от цивилизации. Даже если его обнаружат, от него останется только скелет...

Небольшая поляна залита неясным солнечным светом, едва пробивающимся сквозь пелену облаков. Артибальд выпускает мою руку, оставив меня на краю поляны, дрожащего и смертельно уставшего, и быстро двигается к группе вампиров, среди которых я с удивлением и растерянностью узнаю Валеру. Он жив, расширенными, дикими глазами смотрит на меня. Его губы искривляются – не могу понять, от боли или отвращения. Я заслужил его осуждение в полной мере и не пытаюсь отвести мучительный взгляд. Я не сожалею о своём решении. Поздно отменять то, что сделано.

Не слышу, о чём вампиры говорят – они находятся слишком далеко. Усталым взглядом подмечаю, что все в сборе: здесь Феликс и Демус, Алекс и Джина, и вампирша с тёмными волосами, имя которой мне так и не довелось узнать. Они ругаются, о чём-то спорят, негодующе потрясают руками и с досадой закатывают глаза. Спокоен лишь Артибальд, степенно и терпеливо разговаривая с подчинёнными. Когда он берёт за руку Валеру, вздрагиваем мы оба: и я, и он.

Валера отворачивается от меня, неохотно переводит на Артибальда затравленный, обречённый взгляд, пока тот что-то серьёзно объясняет. Вампиры один за другим покидают поляну: сначала исчезают Феликс и Джина, обдав моё лицо прохладным ветром. Демус медленно следует мимо, с человеческой скоростью, и ухмыляется, слегка задевая меня плечом, - странно, что я не падаю от толчка, ноги будто одеревенели, стали неживыми. Артибальд остаётся один, только женщина с ним.

Встречаюсь взглядом с Валерой – он смотрит напряжённо, пристально. Мне кажется, что осуждение льётся из него мощной волной, он меня презирает. Закрываю глаза, чтобы не видеть ни его смерть, ни свою. Скорей бы всё закончилось...

Чувствую ледяные пальцы на своём горле и с трудом дышу. Умирать – страшно, даже если кажется, что ты готов. Измождённое сердце с трудом набирает обороты, - оно так устало гонять кровь.

Призрачный голос Артибальда, в котором я слышу насмешку, умело скрывающую восхищение, тихо раздаётся над ухом:

- Ещё увидимся, дорогой мой Денис...

Проходит, казалось бы, доля секунды, - я ещё не успеваю осознать, что означают слова, - а за спиной уже раздаётся рёв моторов. Машины отъезжают. Распахиваю глаза и непонимающе смотрю на Валеру. Он не двигается с места, – нас разделяет метров двадцать. Смотрит, не отрываясь, и по его лицу я не могу ничего прочитать. Мы замерли оба, раскинутые по двум разным берегам, разделённые магнитным притяжением противоположных полюсов, чужие и далёкие, как звёзды.

А затем, словно прорывает воздвигнутую сознанием защитную плотину, понимание случившегося обрушивается на меня: казнь отменена, не будет избавления от ужасных воспоминаний. Пережитый ужас последних часов, мельчайшие детали убийств, выражение лиц умирающих – всё останется со мной навсегда. Стыд заполняет до краёв, спазм горькой тошноты обжигает горло.

Падаю на колени и сгибаюсь пополам. Пальцы ударяются о твёрдую землю и сжимаются так сильно, что больно суставам; я понимаю, что в правой руке до сих пор зажат пистолет, и хочу поднять его к виску. Судороги бесполезных рвотных позывов сотрясают меня, мешая сделать это, я лишь дёргаюсь, выполняя хаотичные, нелепые движения плечами, напрягаю мышцы и волю, но не могу совладать с собственным телом, которое вдруг становится для меня чужим. Будто душа покидает его самовольно, оставляя пустым внутри. Из груди вырывается то ли рёв, то ли вой. Свет меркнет.

Прострелить голову, буквально взрывающуюся от кошмарных образов крови и смерти, мне не позволяет Валера. Его до этого мгновения бесстрастное лицо искажается от ужаса, и он внезапно бросается ко мне. Холодные руки подхватывают дрожащее слабеющее тело, а пальцы насильно вырывают «Глок-19» из руки и отбрасывают его прочь, за пределы досягаемости. Он отбирает у меня единственное спасение от страданий, шанс покончить с разъедающими словно кислота, тяжёлыми, как скала, душащими как вакуум воспоминаниями.

Я не могу поднять лицо – стыд сжигает самые глубокие уголки сердца, заставляет кожу мощно пылать. Не могу видеть – обильные слёзы застилают глаза. Не могу слышать – в ушах звенит чей-то ужасный крик.

Холодные каменные объятия, как нельзя кстати – я расслабляюсь в них, позволяя выплеснуться той черноте, что скопилась внутри. Валера не отпускает, беспрерывно гладит меня по лицу твёрдыми пальцами. Ненавидит ли он меня теперь? Осуждает ли? Простит ли когда-нибудь? Неожиданное великодушие Артибальда – что оно означает для нас? Это помилование? Или извращённое наказание за мои грехи? Я не хочу жить с воспоминаниями об убийствах...

Наконец, пелена слёз спадает, я вижу жёсткий взгляд золотистых глаз. У меня нет сил, чтобы связно мыслить – я не спал почти двое суток. И всё это время испытывал такой сильный стресс, что вряд ли стоит ожидать от меня адекватности. Могу понимать только одно: я сдержал обещание, завоевал свободу для себя и для Валеры. Но тогда, когда осознал, что такой ценой она мне не нужна.

- Валера, - всхлипываю я, чувствуя, что очень скоро потеряю сознание и способность говорить. – Всё это было... ужасно... - Это слово даже в маленькой мере не передаёт испытанных мною чувств. Чудовищно, омерзительно, подло, преступно – вот что на самом деле. Лица убитых преследуют меня наяву, их мрачные тени обступают со всех сторон, одним своим присутствием мстя за страдания и отнятые жизни.

- Не вини себя, - просит Валера, бережно утирая мои слёзы холодными пальцами. – Лучше вини меня. Ты сделал то, что должен был сделать я. Ты совершил поступок, который оказался мне не под силу.

В его лице боль, я не могу понять её причины.

- Он бы всё равно убил всех свидетелей, - шепчет Валера, закрывая глаза и покачивая меня в крепких объятиях. – Не только свидетелей... они собирались уничтожить половину Агенства, взорвав здание, чтобы не вылавливать каждого осведомлённого по отдельности... Ты поступил милосердно...

- Взорвать Агенство?.. – растеряно повторяю я, чувствуя, как стынет кровь в венах.

- Погибли бы сотни, - кивает Валера, его голос опустошён, как и я внутри. – Своим решением ты спас больше жизней, чем отнял...

Меня удивляет ход его мыслей. Но это не оправдание. Да и воспоминания не сотрёт. Они навсегда запечатаются в голове. Моя душа прошла сквозь врата ада, нет пути назад. Я буду вечность гореть за свои преступления.

- Ты меня ненавидишь? – Горькие слёзы вырываются из уголков глаз и бегут по щекам. Во рту сухо, язык распухает. Мне нужно воды и еды, а ещё много-много сна, если я хочу дожить до следующей ночи.

- За что?! – искренне удивляется Валера, и мне вдруг становится легче дышать. – Ты сделал за меня работу, которую я был обязан сделать сам. Ты человек сильной воли, в отличие от меня. Не думаю, что я был бы способен на подобный шаг – убить невинных, даже ради тебя, ради твоего спасения... даже зная, что они обречены в любом случае. Мои убеждения ослепили меня. А ты просто пошёл и, задвинув страхи и слабость, совершил подвиг: спас и меня, и себя.

Я слушаю, но не верю: вина ядовитой змеёй кусает внутри.

- Ты уже не осуждаешь убийство людей? – шепчу со слезами. – Когда я уходил, не ты ли сказал: никакая страсть не стоит того, чтобы ради неё убивать. Ты просил меня уступить неизбежности смерти. Разве ты передумал?

- Я передумал, - признаёт Валера с тяжёлым вздохом, зажмуривая глаза. Немного помедлив, даёт развёрнутый ответ: - Был момент, когда в самом начале я осудил тебя.

Я благодарен ему за то, что он не стал лгать.

Пряча глаза, усталый, виноватый и разбитый, Валера объясняет:

- Мне казалось – ты совершаешь ошибку. Я приучил себя к мысли о смерти и ждал её, как избавления. Ты разбудил моё сознание, но нескольких дней и последних счастливых часов, проведённых с тобой, недостаточно, чтобы полностью перестроить все взгляды. Слишком быстро. Я не успел обдумать последствия. Мне казалось – ещё будет возможность впереди... Поэтому первым желанием, когда появились Ветра, было безвольно согласиться на смерть... - Валера кивает самому себе, отвечая на собственные невысказанные вопросы. – Но у меня появилось много свободных часов, пока ты отсутствовал. Нашлось время хорошенько подумать. В конечном итоге я понял, что твоё решение ничего не меняет – я ведь тоже когда-то убивал и знаю, что это такое. Оправдывал себя, свою нерешительность и слабость естественными потребностями, которые ничем, кроме крови, не удовлетворить... Шёл на поводу у звериных инстинктов, даже тогда, когда научился собой управлять. Пытался бороться, но уступал. Я убивал, Дэн... по гораздо менее веской причине, чем сегодня ты. Я был жалок и слаб, но делал это снова и снова. Я знаю силу раскаяния, поверь. Я смог противостоять искушению в конечном итоге, но это никогда не избавит меня от сожаления о том, кем я был...

Он замолкает и на мгновение прикрывает глаза, вспоминая.

- Для себя я решил, что приму любую твою перемену. – Его глаза распахиваются, взгляд настолько обжигающий, что мне становится почти физически тепло. – Но ты себе не представляешь, как приятно видеть тебя раскаивающимся... В глубине души я боялся, что убийства тебя изменят, и ты... останешься глух к смертям. Как бы мы сосуществовали вместе, если бы я знал, что ты пьёшь человеческую кровь?..

Это возвращает меня к реальности, – Артибальд ведь отпустил меня не просто так. Вряд ли он планировал оставить меня человеком. Это значит, что он оставил Валере только одну дорогу – превратить меня в чудовище, продолжающее убивать. Но воспоминания о крови и смерти слишком яркие, чтобы согласиться на подобное безрадостное существование. Это похоже на тот самый ад, билет в который я усердно зарабатывал последние часы. Вечность, наполненная адскими муками совести...

Думаю, моё мировоззрение теперь полностью совпадает с позицией Валеры: я не достоин ни вечности, ни человеческой жизни.

Я на удивление спокоен, ничего не боюсь.

- Смерть – это всё, чего я заслуживаю... Верни пистолет... позволь мне умереть... - говорю устало и обречённо, и глаза Валеры расширяются. Его палец очерчивает контур моих губ.

- Не оставляй меня?.. - тихо и безнадёжно просит он. – Я так долго ждал тебя!

Поднимаю руку и трогаю идеально гладкое лицо. Валера закрывает глаза, прижимается щекой к моей ладони и грустно выдыхает.

- Ты спас меня не только от Ветра, Дэн, - шепчет он. – Ты вернул мне желание продолжать существование. Я нашёл в тебе смысл. Останься со мной... дай нам обоим шанс попробовать... позволь мне вернуть тебе долг. Дай время на то, чтобы мы оба излечились, найдя утешение друг в друге...

Такой жажды жизни в его глазах я ещё не видел никогда. Он будто прозревший слепец, впервые увидевший красоту мира. Надежда мерцает в золоте его глаз, дыхание поднимает грудную клетку выше обычного.

Эта ночь проводит жирную черту между моим прошлым и будущим. Даже если бы у меня была возможность вернуться в человеческий мир к привычным вещам, как бы я смог существовать дальше с таким грузом? Зная то, что знаю, и сделав то, что сделал, я уже не был бы прежним Дэном... простым учителем в школе, имеющим значок Службы и мечтающим о реальных, а не виртуальных заданиях... Я теперь другой, искривлённая копия прежнего себя. Тот Дэн умер. Я переродился в чудовище ещё до того, как реально стал вампиром. Поэтому Артибальд был так сильно впечатлён?

- Почему он отпустил нас? – удивляюсь я.

Валера пожимает плечами:

- Ты мне объясни.

И улыбается умопомрачительной улыбкой, от которой перехватывает дыхание. Кто знает, может я и смогу... если не забыть, то хотя бы жить с этими воспоминаниями... смогу ради Валеры и его улыбки, его счастья, которое он заслужил за десятилетия одиночества и раскаяния. Ведь всё, что натворил, я делал ради него. Сломаться сейчас, когда достиг цели, когда он испытал надежду, значит совершить ещё одно страшное преступление.

Вспоминаю слова Артибальда, на тот момент показавшиеся мне неуместными: «Ты же не хочешь бросить дело на полпути?» Ясно понимаю: я обещал не просто спасти Валеру от смерти... я поклялся, что попытаюсь наполнить его жизнь светом, которого он был лишён почти двести лет. Отказаться сейчас было бы слабостью по отношению к нему и настоящим, ужасающим предательством. Ещё одним в копилку моих грехов. Хуже, чем все остальные. Несравнимые поступки: быть сильным, когда пришлось убивать, и проявить слабость, когда необходимо просто продолжать жить ради кого-то.

Вспоминаю храброе самопожертвование Мин Чана. Я хочу равняться на него. Ради семьи он отдал главное – жизнь. Отдал, не раздумывая. Твёрдо глядя в глаза смерти.

Валера утверждает, что я сильный. Так буду же я таковым всегда. Отступать – удел трусов и предателей. Сдаваться – выбор слабых.

- Артибальд не боится, что мы ослушаемся?

Валера скептически дёргает бровями:

- Он вскоре проверит нас.

Мысль о том, что я снова увижу красноглазого монстра, вызывает во мне содрогание и неконтролируемую тошноту.

- И какой у нас план? – спрашиваю я, чувствуя, насколько обессилен. Мои пальцы невольно касаются шеи – там, где бьётся мой пульс. – Ты укусишь меня?

Валера осторожно встаёт, держа меня на руках, и направляется в сторону чащи. Мне холодно, но очень уютно. Я благодарен, что он несёт меня, потому что вряд ли способен передвигаться самостоятельно.

- Твоя душа будет проклята, когда ты станешь вампиром, – задумчиво шепчет Валера, целеустремлённо глядя вперёд.

Смешно. Хотя нет сил смеяться.

- Моя душа уже проклята, - напоминаю я, и ответ горечью наполняет мой рот. – Для меня в любом случае уже поздно думать об этом. А ты не против, что я разделю с тобой вечность? – спохватываюсь я.

Уголки его губ немножко поднимаются.

- С тобой вечность обретёт смысл. На Финской границе есть заброшенный дом егеря, в котором я часто убивал время. Подойдёт местечко для обращения? – Он снова улыбается, только как-то неуверенно.

- Отлично, - соглашаюсь я, как можно беспечнее, сожалея о брошенных в отеле вещах.

Я теперь без дома и без имени, фактически меня больше не существует, для людей я мёртв, а скоро стану таким и в буквальном смысле.

- Не хочу быть убийцей. – Меня передёргивает. - Не стану пить человеческую кровь, ни за что на свете...

- Не волнуйся, - обещает Валера, в его голосе я слышу железную непреклонность, - я прослежу, чтобы ты питался только животными. Ты мне веришь?

Он смотрит в глаза, и я вижу в его лице решительность. Он не позволит мне превратиться в чудовище, какими являются Ветра. Золото его радужки переливается словно вязкий мёд, и я даю себе клятву, что мои глаза вскоре будут точно такими же. Возможно, я даже найду способ чем-то искупить свои многочисленные грехи, незаметно помогу семьям, мужей и отцов которых я убил... это станет моей второй целью после счастья Валеры.

- Спасибо.

- Не могу пообещать, что не выпью тебя до дна. Я никогда прежде этого не делал. – Валера хмурится. – Вдруг я не смогу остановиться?

- Это ничего, - соглашаюсь я почти равнодушно. Какая разница – жить или умереть? – Такой исход меня вполне устроит.

Валера смотрит настолько свирепо, что я слабо смеюсь. Уверен – у него нет шанса ошибиться. Он любит меня, потому не убьёт, даже если сомневается в собственном самообладании.

- Я люблю тебя, - говорю, устало расслабляя голову на его крепкой груди. Пальцы трогают холодную кожу сквозь прорези рубашки. Я нуждаюсь в этом прикосновении. Хотя сегодняшняя ночь перечеркнула то хорошее, что случилось между нами, я, несмотря на это противоречие, помню, как было хорошо. Искренне надеюсь, что то светлое чувство, которое мы испытали, вернётся и если не сотрёт, то хотя бы приглушит вину и боль. Вместе мы сможем помочь друг другу справиться.

- И я тебя люблю, - отвечает Валера и аккуратно целует меня в лоб. – Спасибо, что подарил мне жизнь, любимый.

Мимо проносится лес, но я слишком слаб, чтоб испугаться скорости. Закрываю глаза, позволяя себе отдохнуть от реальности. И пусть хэппи енд у этой истории имеет привкус горечи, зато мы с Валерой есть друг у друга, для нас существует надежда. Я жив, и хотя не уверен, хорошо ли это, впереди меня ждёт целая вечность, чтобы раскаяться. Я спас хотя бы одну жизнь из многих, и я попытаюсь быть благодарным за подаренный нам второй шанс...

Однажды я спустился в подземелье
По узкой лестнице, висящей на цепях.
Во мраке, тишине могильной внемля,
Я ждал. И в сердце приторный вливался страх.

Но, наконец, полоскою пурпурной
Луч света яркого забрезжил предо мной –
То открывались мерно и бесшумно
Врата в неведомый мне раньше мир иной.

Я очутился в зале бесконечном,
Меня слепили блики тысячи свечей.
Здесь свой кровавый пир вершила нечисть.
Здесь восседала Тьма на троне из костей.

И среди смертных не было Ей равных.
Я был сражён величием Её красы –
Отныне мозг мой страстью был отравлен:
Я лобызал Её холодные персты

И падал ниц – к ногам, залитым кровью,
Я упивался взором угольных очей
И, словно верный пёс, был наготове
Служить Ей вечно телом и душой своей.

Под визг и хохот адовых созданий
Я Её кубок наполнял из вскрытых вен.
Рассудок мой увяз в густом тумане,
Полуживой лежал я средь гранитных стен.

И Тьма с улыбкою ко мне склонилась,
Коснувшись поцелуем побледневших губ...
Луна лишь на мгновенье осветила
Смыкающийся надо мною бесов круг...

Уж год прошёл, как этот сон я видел,
Но плоть мою терзает поцелуя жар.
О, Тьма, возьми меня в свою обитель –
Я жажду возвращенья в сладостный кошмар!