Последний визит: 2023-03-05 16:55:12
Сейчас не в сети

Целый мир придуман, целый мир придуманных истин. Вторая часть

Мой вечер наполнен беспокойством о Валере Русике. Меня тревожит его взгляд, пугает будущее. Я ловлю себя на мысли, что, нервно стукая по клавиатуре в поисках новой, самой необычной информации о вампирах, ищу способ сделать то, что он просил – нарушить запрет и распространить всю доступную мне информацию. Мне кажется, агент Люк и другие несерьёзно относятся к угрозе. Мне кажется, что они вообще не собираются никому сообщать о вампирах, или дело не значилось бы под грифом «секретно». Мне кажется, Люк многого не договаривает. Если придётся, могу ли я рискнуть своей свободой и предать устав ради того, чтобы помочь Валере Русику достигнуть цели, ради которой он явился? Я не имею права выносить из Агенства какие-либо документы или файлы, - это тщательно проверяют, - но ведь вся информация хранится у меня в голове.

Создав папку, я пишу подробный отчёт обо всём, что уже узнал. Этого недостаточно, чтобы обратиться к журналистам, без фактических доказательств мне никто не поверит, а результаты исследований и фотографии нет никакой возможности вынести из Службы. Но я надеюсь решить эту проблему, когда буду на месте. Закрыв отчёт, я копирую папку в несколько мест, чтобы использовать в случае чего.

Не в состоянии спать, я, серьёзный специалист, привыкший опираться на факты, трачу половину ночи на то, чтобы посмотреть классические фильмы о вампирах. Страшные вурдалаки со слюной, капающей с острых зубов, и невероятные красавцы с обаятельными улыбками – человеческая фантазия не знает границ, её кидает из крайности в крайность. Множество совершенно разных легенд положено в основу десятков фильмов, и ни одна из кинолент не отображает действительности. Сравнения с тем, что я уже узнал, приводят к выводу, что между экранными образами и настоящими вампирами нет почти никаких сходств. Раздражённый, я выключаю компьютер и ложусь спать.

Мне снятся кошмары, в которых армия безжалостных красноглазых монстров стремительно приближается к Валере Русику, закованному в кандалы. Он совершенно одинок - беспомощный, уязвимый, уставший бороться с системой, смирившийся с поражением. Ярость поднимается в глубине моей души, когда я понимаю, что его некому защитить. В моих руках неожиданно оказывается пистолет, и я, будто вновь оказавшись на спецподготовке, приседаю на одно колено, прицеливаюсь и стреляю по приближающимся фигурам. Их слишком много, но я не сдамся. Валера мой, я не отдам им его.

Утром я не могу узнать себя в зеркале – бледный от усталости незнакомец с кругами под глазами. Я слишком много энергии трачу на дело, которое должно было стать просто ступенькой на моей карьерной лестнице. Я слишком заинтересован, слишком много думаю о Валере Русике, и меня беспокоит его дальнейшая судьба сильнее, чем я могу себе позволить. Я никто в его жизни. Я незначительная фигура на игральной доске Государства. Я просто должен закончить свою работу и забыть о вампире.

- Его обязательно держать в кандалах? – спрашиваю я у агента Дорова, который отвечает за нашу безопасность – мрачный и неразговорчивый тип с выправкой и внешностью генерала. – Он ведь не причиняет никому вреда?

- Определение мер безопасности – не ваша забота, - отвечает Доров безапелляционно.

- Как думаете, когда будут рассекречены данные об объекте и распространены через средства массовой информации? – задаю я вопрос агенту Кирову, который работает со мной за соседним столом. Он из научного отдела, «лабораторная крыса», как у нас принято говорить, исследование необычных способностей Валеры Русика – его специализация.

Он наклоняется через стол, чтобы тихо произнести:

- Мне кажется, Денис, что они вообще ничего не собираются распространять. Он нужен им для своих целей.

- Для каких же? – Я тоже наклоняюсь и понижаю тон, чтобы нас никто не смог расслышать.

Агент Киров – добрый малый с копной светлых кудрявых волос на голове. Он мой союзник, по крайней мере, мог бы таковым стать, потому что ему тоже не очень нравится то, что происходит в Агенстве.

- Нашего вампира собираются перевести в разведывательный отдел на следующей неделе. Я думаю, - он шепчет ещё тише, - что они хотят использовать его в разведке, обороне или для военных целей.

- Они собираются его заставить? – удивляюсь я; Валера Русик не похож на человека, который мечтает работать на правительство. - Они думают, что легко смогут им управлять?

Киров пожимает плечами.

- До сих пор он ни в чём им не отказывал.

- Вы превышаете свои полномочия, агент Садов, - выговаривает мне агент Люк, преграждая путь, когда я в очередной раз направляюсь в камеру к пленнику. – Мне нужен ваш отчёт завтра утром, или я найду другого, более компетентного специалиста.

- Простите, агент Люк, - отвечаю я в профессиональной манере, хотя моё сердце колотится из-за перспективы отправиться назад, даже не поговорив в последний раз с Валерой Русиком. – Понимаю, что задерживаю вас, но для выводов мне необходимы ещё кое-какие сведения, которые можно получить только при личном разговоре. – Я смотрю прямо, не отводя глаз, выдерживая подавляющий натиск руководителя.

- Дайте взглянуть! – Агент Люк забирает из моих рук журнал, и я радуюсь, что не записывал никаких личных вопросов и ответов – они остались лишь в моей голове. Вопросы, отпечатанные на листе, находятся в рамках возложенной на меня задачи.

- Хорошо, агент Садов, - Люк отдаёт мне журнал и освобождает проход. – Но завтра утром отчёт должен быть в моём кабинете. Поспешите.

Я нервничаю, заходя в камеру пленника. На этот раз я понимаю: это из-за того, что вижу его в последний раз. Мне грустно, что он не человек, и что мы встретились при таких печальных, безнадёжных обстоятельствах. Мне больно, что я не могу распоряжаться временем, которое мог бы провести с ним.

Он стоит у стены, наклонив голову, и смотрит на меня исподлобья своими пустыми глазами старика. Его лицо оживляется, когда вхожу я, но тут же тускнеет. Он медленно проходит вперёд и садится на свой стул.

- Привет, – говорит он устало.

- Здравствуй, Валера, - я отвечаю не просто вежливо, а необычно нежно – не могу сдержать сочувствия к нему. Это уже не допрос, это больше похоже на встречу пленника и... друга?

От меня не ускользает намёк на удивление в его глазах, он смотрит внимательно, ожидая вопросов. Я хочу обнять его, прижать его голову к своей груди и пообещать, что всё будет хорошо, и я борюсь с этой странной навязчивой потребностью. Это уже намного, намного больше, чем я мог бы себе позволить. Совершенно личное. Я с трудом могу справиться с взволнованным дыханием.

Копаюсь в бумагах, разрываясь между желанием предупредить его о планах Службы и необходимостью соблюдать субординацию. Профессионализм побеждает, но я с огромной неохотой приступаю к тому, что должен сказать.

- Результаты исследования слюны показали, что это какое-то неизвестное науке химическое соединение, - говорю я. – Она растворяет некоторые виды неорганических соединений, окисляет металл. Животное, которому она была введена в кровь, погибло.

- Надеюсь, вы не проверяли её действие на человеке? – спрашивает он отстранённо.

- Пока нет, - успокаиваю я и делаю пометку на полях, чтобы обдумать это на досуге. Мне не хочется уточнять последствия подобного эксперимента, чтобы не подать опасную идею другим агентам ФСБ. – Эксперимент показал, что вещество ведёт себя агрессивно по отношению к крови человека. Для полноценного исследования не хватило материала, но уже и так можно предположить, что вещество, содержащееся в слюне, возможно, меняет структуру человеческого ДНК.

Русик смотрит на меня выразительно, но без дополнительных опытов я не имею права делать какие-либо выводы. Тем более, я не химик и не биолог.

- Более того, слюна содержит химические вещества, которым нет названия в таблице Менделеева. Ты можешь как-то прокомментировать это?

Он пожимает плечами.

- Я не силён в современной науке.

Конечно, он не знает. Я вздыхаю. Он хочет помочь, но времени на его обследование дано слишком мало, чтобы изучить хорошенько. Агенство торопится осуществить свои планы, не посвящая в них рядовых агентов. Для ФСБ Валера Русик – объект, который можно выгодно использовать. И никого не волнует его история или его чувства.

Я заставляю себя сосредоточиться на важных вопросах. Чем быстрее я расквитаюсь с ними, тем больше времени у меня останется для того, чтобы просто поговорить.

- Утверждаешь, что обнаружил себя в лесу, недалеко от места сражения? Как вышло, что тебя оставили умирать? Разве раненых не лечили?

Валера Русик настороженно прищуривается.

- Может, они посчитали меня мёртвым? Или отступление было поспешным, и меня не смогли забрать?

- Ты говоришь, что не помнишь своего прошлого? Точнее, - я обращаюсь к бумагам, - помнишь его очень смутно.

- Так и есть, - осторожно отвечает он.

- Как думаешь, почему?

Я поднимаю глаза, потому что он слишком долго молчит. Он смотрит на меня изучающе, и я, не выдержав нервозности, вспыхиваю под его взглядом.

- Скажи, в чём состоит твоя обязанность здесь? – спрашивает он.

Я делаю глубокий вздох, чтобы успокоиться. Мне очень трудно настроиться на рабочий лад, когда я смотрю на него. Всё в нём кажется слишком красивым – его взгляд, волосы, свободно падающие на лоб, изгиб губ и мужественно очерченных скул, скрытая сила в руках и широких плечах. И особенно болезненно понимать, что это последняя наша встреча.

Я откашливаюсь.

- Я мифолог и просто делаю свою работу.

- Все мои показания записаны с первого дня, - говорит он. – Разве обязательно приходить ко мне снова и снова?

Он, совершенно точно, подлавливает меня на интересе к нему, и моя кожа снова вспыхивает от смущения. Но я не собираюсь легко сдаваться.

- Конечно, да, - говорю уверенно, строгим голосом. - Я должен доказать, что ты вампир, и признать мифы фальсификацией. Или дать тебе другое научное определение.

Он принимает мою версию снисходительно. Он явно не верит, что приходить сюда для меня было так уж необходимо. Что ж, он прав. Но любопытство не позволило мне остаться к нему равнодушным. Или не только любопытство, но не могу же я признать это вслух.

Он улыбается одними губами, очень грустно.

- И как успехи?

- Я пока не готов ответить на этот вопрос. – Это так, но отчёт нужно составить уже завтра. Мне придётся что-то в нём написать, сказать «не знаю» было бы слишком непрофессионально.

Его лицо вытягивается. По всей видимости, он немного шокирован моим ответом.

- Ты не веришь в то, что я вампир? – Он настолько удивлён, что из его глаз исчезает всякое безразличие. Это интересно.

- Я давно и довольно обширно изучаю мифологию. Чаще всего это обычные выдумки, не основанные на реальности, но иногда кое-что оказывается правдой. В нашей среде принято считать, что если семьдесят процентов мифа не подтверждается, значит, мы на ложном пути и нужно искать в другом месте.

Русик внимательно смотрит на меня и, кажется, не понимает.

Наклоняюсь вперёд, сбрасывая маску. Мой голос звучит почти сочувственно:

- Скажи мне, ты решил, что вампир, только потому, что пьёшь кровь?

Некоторое время он не знает, что ответить. Я опережаю его, приводя доказательства:

- Посмотрим, что мы имеем: ты отражаешься в зеркале и проявляешься на фотоплёнке, не боишься солнца, чеснока, святой воды, распятия. Тебе не нужно спать в дневное время. По правде говоря, отсутствие сна вообще сбивает меня с толку. Я не знаю ни одного живого существа, которое не нуждается в отдыхе. Это ненормально.

- Разве это не доказывает, что я вампир? – Его голос тихий, недоумевающий.

- Это доказывает лишь то, что ты не человек, но не является признаком вампиризма ни по одной из существующих гипотез. Во всех легендах без исключения вампиры днём спят!

- Я пью кровь, - заявляет он уверенно.

- Есть заболевание, при котором необходимо ежедневное употребление свежей крови – недостаток гемоглобулина в организме.

Он неистово мотает головой и раздражается.

- Что за чушь! Ты собираешься доказывать мне, что я что-то другое? – Он вскакивает. – Это нелепо! Я вампир. Никакое это не заболевание, я ЖИВУ за счёт крови, а не дополняю ей свой рацион! – Но в его глазах я вижу странное выражение, как будто я заставил его усомниться. Он растерян.

- Вампиры испытывают жажду и набрасываются на людей, - гну своё я. – Как ты объяснишь, что осознанно выбираешь животных, отказываясь от человеческой крови?

- Другие вампиры набрасываются на людей, - злится Русик, цепи на его кандалах звенят, когда он встряхивает руками. – Мой выбор продиктован только лишь личными убеждениями.

- Нет ни одного свидетельства твоих слов, кроме выдуманных, ничем не доказанных страшилок и сюжетов кино, - возражаю я. – Пока что ты единственный представитель своего рода. Других мы не встречали и не имеем права делать выводы на основе слов.

- Это потому что доказательства и свидетели аккуратно уничтожаются, - почти рычит он, взбешённый моим недоверием.

Мне не хочется обижать его, но он должен понять, что, возможно, давно и сильно заблуждается.

- Почему ты не позволяешь записать на видеоплёнку процесс поглощения крови?

Русик резко оборачивается, его глаза мечут молнии.

- Тебе нравится, когда тебе смотрят в рот во время еды? – грубит он.

- Разве ты испытываешь жажду чьей-то крови? – я немного отхожу от плана, переходя на более личный тон. Я должен знать.

- Да! – уверяет он, при этом его глаза вспыхивают чернотой, а взгляд опускается на мою шею. – Любой, даже твоей, даже сейчас...

Я гляжу в бумаги, чтобы скрыть смущение. Наверняка, я должен был испугаться его признания, но отчего-то слышу в нём сексуальный подтекст. Это звучит не так, будто он хочет моей крови, это звучит так, будто он хочет меня.

- Прямо сейчас? – переспрашиваю тихо.

- Не только сейчас. Всегда... - шепчет он.

- Но ты не сделал ни одной попытки, - констатирую я. Во всех абсолютно легендах о вампирах они не могут сопротивляться искушению выпить кровь. Они монстры, хоть и в человеческом обличии. – Как ты объяснишь, что не набросился ни на меня, ни на кого-либо из людей ни разу за полторы недели?

- Несдержанность – не есть добродетель, - отвечает Русик мягко.

Я перехожу к следующему факту:

- На твоём теле нет следов укуса. Невозможно доказать, что ты стал таким, как сейчас, именно тем способом, каким предполагаешь.

Валера Русик садится обратно на стул и закатывает глаза. На его губах недоверчивая ухмылка. Наш разговор становится похож на нелепую борьбу - перебрасывание фактами.

- Я бессмертен.

- Невозможно проверить. Для этого ты должен прожить под постоянным наблюдением не один десяток лет.

- Есть другие способы, у вас была тысяча возможностей, - тихо говорит он, и я вспыхиваю от возмущения, когда до меня доходит, что он имеет в виду.

- Никто не станет проверять. Никто не будет в тебя стрелять ради этого!

- Я не был против, - бормочет он, и когда я, расширив глаза, смотрю на него, продолжает более громко: - Я здесь уже полторы недели, и всё ради того, чтобы вы научились убивать таких, как я. Что вам мешало проверить на мне всё своё вооружение? Уверен, что-то обязательно бы подошло!

- Ты хочешь умереть?! – восклицаю я потрясённо.

- Пожил бы с моё, смог бы понять меня... - внезапно голос Русика понижается и снова становится смертельно усталым.

- Конституция Российской Федерации не позволит применять к человеку насилие без оснований, - возражаю я удивлённо.

Русик поднимает руки и показывает мне кандалы, как доказательство обратного. Я вздыхаю и оправдываюсь:

- Это другое. Простая мера предосторожности.

- Мне сто семьдесят семь лет! – Он продолжает наш спор.

- Недоказуемо. Нет свидетельств, что ты родился в тысяча восемьсот тридцать девятом. Твоего имени нигде не значится. Все люди с твоей фамилией, которых мы нашли, не подходят под твоё описание. Фактически тебя не существует на Земле.

- Ты смеёшься? – восклицает он.

Разве похоже, что мне смешно?

- Нет.

- Я мёртв, моё сердце не бьётся, - говорит он, но уже не так уверенно.

- Невозможно проверить. Твоя кожа – неприступная крепость. Мы не видим того, что внутри. Мы не знаем, бьётся ли твоё сердце, или оно просто хорошо защищено? Ты слышишь его стук? Слышишь внутри себя какое-то движение?

Он задумчиво прислушивается к себе, его грудная клетка замирает.

- Нет, - наконец, отвечает он. – И я вампир.

Я не могу удержаться от улыбки. Он выглядит забавно в попытке доказать. Он похож на наивного ребёнка, в выдумку которого никто не верит.

- Ну а как же с другими доказательствами? – спрашивает он. – Холодная твёрдая кожа?

Я с сочувствием качаю головой.

- Нет нигде точных, подтвержденных документально данных, какой именно температуры и твёрдости должна быть кожа вампира. Если предположить, что он мертвец, его тело должно сохранять температуру окружающей среды, твоё же не нагревается в тёплом помещении, поддерживая свою собственную температуру. Это показатель того, что ты не мертвец, просто твои жизненные показатели другие. Скорее, мы бы назвали тебя «альтернативно живым». Твёрдость кожи и вовсе не совпадает ни с одной из многочисленных легенд. Ты помнишь, осиновый кол способен поразить сердце. А твою кожу не берёт даже металл!

Он молчит, на его лице полнейшая растерянность.

- Глаза вампира красные, - продолжаю я.

- О Боже... - стонет он, сползая на стуле и закрывая лицо руками. Цепи звенят.

- Они цвета выпитой крови, - настаиваю я.

- Это потому, что я предпочитаю кровь животных, - оправдывается он, избегая смотреть на меня.

- Чем кровь животных отличается от крови людей? Разве она не того же красного цвета?

Валера Русик отнимает руки, его глаза больше не пустые, на губах удивлённая улыбка. Теперь ему смешно.

- Я не понимаю, что ты хочешь мне сказать. Я не вампир, по твоему мнению?

Я не уверен, и смотрю на него проницательно.

- Думаю, это нуждается в дополнительной проверке, - говорю я, сожалея, что у меня не будет на это времени. – Но химические элементы твоей слюны, которых не существует в природе, а также твои повышенные способности и многочисленные отличия от человека о многом говорят. Есть исторические свидетельства о пришельцах, обладающих силой, во много раз превышающей человеческую. Есть также многочисленные упоминания в Древнегреческой, Египетской, Китайской и Индийской Мифологии о непобедимых бессмертных существах, не принадлежащих этому миру. Их возводили в ранг Богов и поклонялись им.

Валера Русик смотрит на меня с саркастической ухмылкой на губах.

- Всё может оказаться и более прозаично. Часто люди, возвращающиеся после похищения инопланетянами, обретают способности, позволяющие им заглядывать в будущее, определять болезни. Зафиксированы случаи, когда люди могли летать по воздуху или подолгу оставаться под водой без дыхания, двигать на расстоянии предметы, видеть сквозь стены... Это, конечно, не совсем то, что у тебя, но, думаю, я нашёл единственное рациональное объяснение.

- И какое же? – На лице Русика вежливый интерес, он силится не рассмеяться.

Меня обижает его недоверие, но я всё же озвучиваю своё предположение вслух, как бы нелепо оно не звучало:

- Я склонен думать, что ты не с нашей планеты, просто не помнишь этого.

- Я инопланетянин? – смеётся он. Теперь действительно смеётся, искренним и неподдельным смехом. В его глазах нет пустоты.

- Потомок Богов или инопланетянин, или подвергшийся экспериментам инопланетян человек... но не вампир, - пожимаю я плечами.

- Вы, люди, потрясающе изворотливы в самообмане, - говорит он. – Вам проще придумать своё нелепое объяснение, чем признать, что ваш идеальный мир, построенный на лжи и самоуверенности, совсем не тот, каким вы привыкли его представлять. Напрасно я сюда явился, только время зря потратил. Вы не поможете ни мне, ни себе. Вы ещё не готовы к переменам. Предпочитаете жить в огромных розовых очках. Вам удобно верить, что этот мир принадлежит вам, и что вы контролируете ситуацию. И пока вы думаете так, ничего не изменится...

Он встаёт и поворачивается ко мне спиной. Это выглядит так, словно наш разговор окончен. Я чувствую себя неуютно, как будто обидел его. Мне хочется верить его словам, но, вот так изложив перед ним факты, я и сам начинаю в них убеждаться. Он не вампир, просто ошибся с определением. Вероятно, питание кровью смутило его.

Я поднимаюсь, но мне не хочется уходить. Я задал ещё не все свои вопросы, но они касаются лишь незначительных деталей, ситуация в целом ясна. Я бы посоветовал Федеральной Службе продолжать исследования, но у них другие планы. И это возвращает меня к тому, что сегодня я вижу Валеру Русика в последний раз.

Мои руки дрожат, тело и разум входят в противоречие друг с другом. Я буквально насилую волю, принуждая себя уйти.

- На этом всё.

Он поворачивается. Я встречаю пристальный взгляд его тёмных глаз и краснею. Он так красив, просто незабываемо. В этом тоже кроется загадка: мифы твердят, что вампиры исключительно привлекательны, но как это может сочетаться с фактом, что они мертвы? Мертвецы не могут быть настолько живыми, настолько идеально прекрасными.

- Завтра зайдёшь? – спрашивает он, позволяя мне надеяться, что я всё-таки смог затронуть что-то в его душе, и он тоже радуется встречам со мной, как и я.

Качаю головой, и он неожиданно бледнеет. Свет исчезает из его глаз.

На его лице борьба – я вижу это. Он хочет мне что-то сказать, приоткрывает рот, но продолжает молчать.

- Моя работа на этом закончена, - строго говорю я, но голос трепещет.

Он кивает, мне больно видеть его пустое, безжизненное лицо – именно таким я увидел его впервые. Внутри меня что-то ломается в этот момент.

- Мне... жаль, - говорю невпопад, глаза непрофессионально наполняются сдержанными слезами, от которых глазное яблоко будто бы жжёт кислота. В горле ком острых игл. – Жаль, что ты в кандалах... Жаль, что я не могу что-то сделать для тебя... Жаль, что я больше не смогу зайти...

Он смотрит на меня потрясённо. И неожиданно перемещается, вставая прямо передо мной, между нами меньше метра. Оказывается, он выше меня на целую голову, и это несмотря на то, что я за метр восемьдесят. Его глаза светло-золотистые, с медовыми вкраплениями, а волосы имеют необычайно яркий апатичный оттенок. Я знаю, что дозволенное мне время истекает, и это ещё сильнее подталкивает меня сделать то, что нельзя – здесь и сейчас, под зорким оком телекамер.

- Можно?.. – спрашиваю я, протягивая руку вперёд. – Можно мне потрогать твою кожу?..

Валера Русик не колеблется ни секунды, протягивая ко мне руки. Может он привык подчиняться, находясь здесь, и думает, что это мой приказ? Или – в глубине души я надеюсь на это – ему тоже хочется, чтобы я его коснулся?

Кожа твёрдая, как гранит. И такая же холодная, гладкая. Я знаю об этом из многочисленных отчётов, но необычно убедиться в этом самому.

Осторожно провожу кончиками трясущихся пальцев по закованному в сталь запястью, касаюсь ладони и длинных, нечеловечески идеальных пальцев. Его большие руки не вмещаются в мои маленькие ладони, но, как могу, я сжимаю их в попытке поддержать. Отчего-то мне кажется, что он, как никто другой, нуждается в этом, пусть и простом, рукопожатии. Поднимаю взгляд, отчаянно сражаясь со слезами. У Валеры совершенно шокированные, растерянные глаза.

- Можно?.. – просит он тихим голосом, поднимая руки к моему лицу. – Мне тоже?..

Не успеваю дать ответ, - его пальцы уже скользят от виска к скуле, по моему подбородку, слегка задевают нижнюю губу. Его глаза такие внимательные, сосредоточенные. Моё сердце замирает и одновременно стучит в бешеном ритме. Кровь резко приливает к лицу.

- Остановись, - прошу я, с трудом сдерживая дыхание. – Или меня уволят.

Он опускает руку, но не делает шага назад. В его глазах непомерная печаль, гнетущая обречённость.

- Это уже не имеет значения, - шепчет он с такой безысходностью, что моё стремительно бьющееся сердце обволакивает липкий страх.

Валера Русик вдруг хватается руками за волосы. Глядя на меня в немом потрясении, медленно садится на свой стул и опускает голову, при этом красивые, с осенним отливом пряди, взъерошенные резким движением, проходят между пальцев. Невыносимо хочется обнять его, но я не могу себе этого позволить. Тело замирает в муке, будто в мои мышцы влили затвердевающий воск. Просто стою и смотрю, не в состоянии заставить себя уйти, не в силах протянуть руку...

- Я сожалею. - Он бормочет это так тихо, что я не могу быть уверен. – Я ошибся.

- О чём ты?..

Русик бормочет в пол, мне трудно уловить смысл:

- Я поспешил. Если бы подождал ещё немного, всё могло быть по-другому...

- Я не понимаю...

Он поднимает глаза. В них плещется глухая безнадёжность.

- Я сожалею не из-за себя, - поясняет он. – Но ты действительно можешь сделать кое-что для меня.

Я нервно оглядываюсь на камеры, удивляясь, что за мной ещё никто не прибежал. Это чистое везение, что ещё никто не проявил интереса. Прямо здесь, за дверью, находится охрана, которая в любой момент может вломиться внутрь, и агент Люк с огромным удовольствием отчитает меня за нарушение протокола, а потом с треском уволит. Я вернусь в Питер, как побитая собачонка, и всё, что мне останется – это воспоминания о том, что было здесь. Точнее, могло быть, но осталось недостижимо. Хотя я даже не могу однозначно ответить, чего именно хочу, - у меня попросту не было времени это обдумать.

Однако, вопреки вопиющему голосу разума, призывающему бежать, пока ещё не слишком поздно, я сажусь на свой стул с готовностью слушать.

- Да?

Валера Русик шепчет взволнованно, его глаза больше не пустые и не безжизненные – они горят яростной убеждённостью, которую он с каждым словом будто бы хочет внушить и мне:

- Заканчивай свой отчёт. Потом возьми деньги – все, что у тебя есть – и отправляйся, как можно дальше. В другую страну. В самую дальнюю точку планеты. Закажи поддельные документы. Сделай пластическую операцию, измени лицо. Никогда не возвращайся назад, порви все связи. Забудь о том, что узнал здесь, никогда никому не рассказывай, даже не упоминай. Вампиров не существует.

Я ошеломлённо смотрю на него. Сейчас он, как никогда до этого напоминает безумца, и мне хочется отмахнуться от его слов, как от выдумки. Но отчего-то страх ядовитой змеёй вползает внутрь и колко замирает на уровне живота.

- Агенство может защитить себя и своих агентов, спасибо за беспокойство, - возражаю я не слишком уверенно.

Русик мотает головой, в его глаза снова возвращается усталость старика.

- Если в ближайшее время вы не расскажете обо мне журналистам, ничто не сможет защитить ни тебя, ни остальных осведомлённых. Вы все умрёте.

Мне настолько страшно, что в горле застывает колючий ледяной ком.

- Агенство существует уже больше ста лет и может справиться с любой угрозой. Смешно считать, что горстка Ветра представляет опасность для столь большой и защищённой организации. – Я возражаю уже скорее по инерции, просто потому, что привык отстаивать интересы своей страны.

- Недооценивание противника – залог краха. Вы даже глазом моргнуть не успеете, как исчезнете один за другим, а все упоминания о вампирах и результаты ваших исследований будут навсегда утеряны. Не останется даже маленькой зацепки или того, кто мог бы рассказать... Уезжай. Попробуй скрыться, - теперь интонация Русика меняется – он умоляет.

- А как же другие агенты? – Внезапно я осознаю неотвратимость трагедии. Я не могу думать только о себе в такой ответственный момент, ведь остаются другие люди. Обрекать их на гибель – преступление.

Русик печально качает головой.

- Им не жить. Мне жаль, но я не могу спасти всех, слишком поздно. Только у тебя есть шанс, потому что ты единственный мне веришь.

- А что будет с тобой? – шепчу я; и вновь старый вопрос не даёт покоя: не могу понять, почему Валера здесь. Что его привело сюда на самом деле? Не верю, что одна лишь самоотверженность. Кто мы ему, чтобы нам помогать?

- Почему тебя это волнует? – раздражается он.

- Тебя же волнует моя безопасность. – Я поясняю.

Он смотрит на меня долго и пристально, а затем молчаливо соглашается и коротко кивает.

- Я не стану убегать, - говорит он устало. – Я всегда был обречён, просто долго шёл к этому. Две сотни лет – не так уж мало, чтобы определиться с выбором. Никогда не мог понять смысла своего существования. Конечно, я мог отправиться в Италию и покончить с этим по-другому, но мне показалось неправильным так дёшево тратить свою жизнь. Может, где-то в глубине души я остался больше предан людям, чем вампирам. Чудовище, не желающее становиться чудовищем. Генетическая ошибка природы. Я хотел помочь вам избавиться от монстров. Надеялся, вы решите бороться за свою свободу и найдёте способ нас убивать. Поможете мне, если вас не опередят Ветра... – Русик снова ерошит свои волосы, в его лице печальное разочарование. – Всё пошло не так... но теперь уже поздно сожалеть об этом.

Я смотрю на него с недоумением, когда до меня доходит то, что он сказал. Где-то в глубине подсознания я давно знал ответ, но не хотел верить в это. Казалось непостижимым, что кто-то настолько идеальный мог хотеть прервать свою жизнь... мог считать её бессмысленной...

И тогда во мне вспыхивает гнев.

- Это что, извращённый способ самоубийства? – восклицаю я в крайнем возмущении.

- Неплохой способ, - грустно поправляет он, а затем его рука внезапно тянется ко мне. Но, не достигая цели, опускается; Русик хмурится.

Я смотрю на его красивое печальное лицо, и теперь мне становится ясна причина страшной усталости в его глазах. Представляю, как понурый воин одиноко бредёт сквозь многие года, не находя места, которое мог бы назвать своим домом, соратников, которых мог бы назвать друзьями или семьёй... Два века бесконечного, отчаянного одиночества могут свести с ума кого угодно, даже самое стойкое и совершенное существо.

В уголках глаз мимолётно щиплются сухие слёзы...

Но я всё равно не понимаю. Во мне включается профессионализм.

- Ты утверждаешь, что бессмертный. Каким образом ты собирался умереть?

- Думал, вы найдёте подходящий способ. – Он пожимает плечами так спокойно, как будто смерть совершенно не пугает и не трогает его. – Ну а Ветра точно знают, как сделать это. Рано или поздно они придут. Даже если вы распространите информацию, это убережёт только вас, но не меня.

- Ты пожертвовал своей жизнью ради нас? – Мой голос поднимается на пол-октавы. Трудно постигнуть всю глубину благородства его поступка.

- Я просто решил отдать её не задаром, - поясняет он с таким равнодушием, что мне становится очень больно, и нестерпимо хочется его обнять, прижать к себе, как маленького ребёнка.

- Зачем тебе умирать? – Мне хочется убедить его в том, что он принял неправильное решение, хочется зажечь в его потухших глазах надежду. – Неужели нет ничего, что тебя бы удержало? Друзья, семья?

Я не могу согласиться с выбором такого пути. Для меня самоубийство – величайшая трагедия. Жизнь слишком ценна, чтобы вот так просто отказываться от неё.

Мне трудно принять его выбор ещё и потому, что я не прожил две сотни лет и не пережил то, что пережил он. Я пытаюсь... но всё равно не могу с ним согласиться.

- Мои родители умерли сто семьдесят лет назад, - объясняет Русик. – И у меня нет друзей.

- Неужели за сто семьдесят лет ты не нашёл никого, с кем тебе интересно?

Он долго молчит, неотрывно меня рассматривая. Его глаза светлые, очень проницательные, и с каждой секундой я отчего-то всё сильнее смущаюсь. Наше общение давно вышло за рамки работы, но мне уже всё равно. Я искренне переживаю за него, просто, как за человека. Он не объект, и никогда им для меня не был, - с самой первой встречи я чувствовал иное притяжение. И сейчас я убедился, что он нуждается в помощи больше, чем кто-либо другой. В поддержке хотя бы одного искреннего друга.

Очень жаль, что то положение, в котором мы оба находимся, не позволит нам стать друзьями...

- Никого, - наконец, устало отвечает он, скользя по мне обречённым взглядом. – Я не смог дружить с вампирами, потому что знал, что они потом идут и убивают людей. Мне же это претило. Я пытался, но это заканчивалось одинаково – я начинал испытывать отвращение к их образу жизни и уходил. С людьми водить дружбу опасно по многим причинам, не говоря уже о том, что мне пришлось бы их хоронить...

Я опускаю глаза под гнётом факта о его возрасте. Несмотря на отчёт, в котором я собираюсь опровергнуть или хотя бы подвергнуть сомнению информацию, будто ему почти две сотни лет, я не могу избавиться от чувства, что он говорит правду. Просто в эту правду сложно поверить, а проверить невозможно.

- Ужасно, что ты так одинок, - признаю я сочувственно, сухие слёзы снова жгут глаза. Я слышу разговор охраны за дверью, смотрю на часы и понимаю, что исчерпал свой лимит. Мне пора.

Поднимаюсь, а в груди тоска. Сердце болит, и я ничего не могу с этим поделать. Я слишком проникся к Валере Русику, он для меня больше, чем объект. Я привязался к нему за эти несколько дней. Но я должен смириться, что никак не могу повлиять на обстоятельства.

- Сделай, как я сказал, - просит Русик, тоже поднимаясь. – Не будь, как другие.

Я не уверен, что готов поступить, как он предлагает, я не могу до конца поверить в серьёзность угрозы, о которой он говорит. Мне всё ещё кажется, что он преувеличивает степень опасности. Но я киваю, чтобы успокоить его.

- Ты напрасно ждёшь, что они расскажут о тебе журналистам. Они не собираются делать этого, - спешу сказать я, когда нахожусь уже у самой двери. После всего, о чём мы сегодня говорили, после трогательного доверия, которое между нами возникло, было бы предательством не предупредить его. – Они собираются перевести тебя в разведывательный отдел и использовать в военных целях.

Он улыбается одними губами, и я понимаю: ему всё равно. Что бы я ни сказал, что бы ни сделали с ним дальше – это не имеет никакого значения, если в конечном счёте он умрёт. Ему безразлично, как и где это случится. Он просто ждёт.

- Прощай, - шепчу я, хотя хочется от души пообещать «до свидания».

Я ухожу от него в потрясённом состоянии. Охранники поворачивают ко мне головы и видят слёзы на моих глазах. Дисциплина не позволяет им заговорить со мной о том, что случилось. Они могут себе позволить лишь стандартный вопрос:

- Всё в порядке, агент Садов?

Мужчина, который спрашивает, имеет выправку солдата. Высокий, широкоплечий, и его фигура кажется ещё мощнее из-за толстого бронежилета. Из-под каски выбивается прядь светлых волос. На бейджике имя – Борис Старков. Его лицо строгое, - привычная маска солдата, - но взгляд мальчишеский, парню не больше девятнадцати лет. Знает ли он, что сторожит потенциально опасное существо, которое не сдержат ни цепи, ни орудийный огонь? Или выполняет приказ, не уточняя секретных деталей?

- Да, всё нормально.

Резко выдыхая, я заставляю себя успокоиться, нервно вытирая уголки глаз кончиками пальцев.

Другой охранник, ниже ростом, с азиатскими чертами лица, на бейджике которого значится имя Мин Чан, молча подаёт мне платок. Откуда у охранника платок?

Я благодарю его кивком, я уже справился сам. Не понимаю, отчего больше расстроился: оттого, что больше никогда не увижу Валеру Русика и не смогу стать ему другом, или оттого, что вскоре он умрёт? Или, если перевести проекцию чувств на меня, то: переживаю за него из личного интереса или общечеловеческого? Кажется невероятным, что такой необычный, великолепный представитель неизученного рода попросту перестанет существовать, не оставив после себя никаких доказательств того, что он был в моей жизни. Его скорая смерть вызывает у меня сомнение, хотя и сочувствие к нему тоже играет большую роль.

В голове почти готовый отчёт, его нужно только изложить на бумагу. В аудитории вся команда специалистов смотрит на меня, когда я вхожу. Мониторы на их столах показывают камеру Валеры Русика, и кровь тут же бросается в моё лицо, когда я понимаю, что они наблюдали.

Агент Рипсов отворачивается первым, деликатно переключая монитор и беря в руки свои бумаги. То же самое делают агент Киров и агент Рашель. Они стараются не улыбаться, но все мы просто люди, несмотря на то, что работаем на ФСБ. И каждому из нас не чужды чувства. Я знаю: несмотря на любопытство, которое проявили, они не станут осуждать меня за мимолётную слабость. А значит, не станут и никому сообщать.

Агент Доров, Бонгов и Хорчук отсутствуют, - вероятно, вышли на обед. Из кабинета Люка не доносится ни звука.

- Он тоже видел? – спрашиваю я у агента Критова, который единственный из всех продолжает смотреть на меня.

Он без слов понимает, оглядываясь на кабинет начальника, и качает головой.

- Он вышел вместе с остальными.

Я киваю и сажусь работать. Люк всё равно увидит плёнку, если решит её просмотреть. С другой стороны, это мой последний рабочий день, что я теряю? Моя мечта получить престижную работу в ФСБ оказалась призрачной – никому не нужен узкий специалист из города дождей, не видевший настоящей жизни, не исполнявший боевых заданий. Моя самоуверенность вознесла меня слишком высоко, и теперь приходится больно падать. Я никто, и теперь мне предстоит вернуться в своё привычное забытье, к скучной, бесперспективной работе учителя Мировой Истории. Никудышная собачонка, возомнившая себя злой овчаркой – вот кто я.

Карьера перестает меня так сильно заботить, как раньше – это беспокойство не имеет никакого смысла. Будет доволен агент Люк моей работой или нет, увидит ли он на плёнке мою слабость, результат один – скоро я вернусь ни с чем домой.

Но мне везёт: у агента Люка загруженный график, видимо, ему некогда просматривать каждую записанную минуту, так что моё маленькое отступление от протокола остаётся незамеченным. Пока.

Несмотря на то, что я тороплюсь дописать отчёт, все мои мысли занимает Валера Русик. Его печальные безжизненные глаза преследуют меня, ранят сердце. Мне очень хочется протянуть ему руку помощи, хочется видеть его свободным и живым, и больно от бессилия изменить нарисованное им мрачное будущее.

Когда рабочее время истекает, я отправляюсь в гостиницу. Завтра я в последний раз заеду в Агенство. Что я буду делать дальше, пока не решил. У меня нет желания возвращаться в Питер. Оставаться в Москве тоже не имеет смысла – задание Государства оказалось одним из многих и явно не станет ступенькой на карьерной лестнице, на которую я так опрометчиво и наивно рассчитывал.

На улице прохладно, несмотря на лето. Я кутаюсь в тёплую куртку. Вечер тёмный, собирается дождь, и я чувствую себя непривычно одиноким в снующей вокруг толпе. Открытия, которые я совершил за эту неделю, переворачивают моё мировоззрение.

Теперь я знаю, что наш мир не такой милый, каким мы привыкли его представлять – он полон мифов, самые страшные из которых оказываются реальностью. Вглядываясь в лица прохожих, я ловлю себя на том, что присматриваюсь к цвету их кожи и глаз. Странно понимать, что среди нас живут нечеловечески опасные существа, и мы рискуем своей жизнью ежедневно, не подозревая этого.

Я вижу человека в тёмных очках на автобусной остановке, и это невольно заставляет меня задуматься: для чего вечером ему понадобились солнцезащитные стёкла, за которыми не видно глаз? Не потому ли, что иначе прохожие заметят: его радужка опасного красного цвета?

Я трясу головой, отгоняя подальше приступ паранойи. Это не может быть так. Фантазия разыгралась.

Однако я избегаю автобусной остановки, не решаюсь приблизиться. Вместо этого я иду в противоположную сторону, невольно ускоряя шаг. Я бегу, потому что теперь я боюсь своего мира, населённого чудовищами.

Когда оказываюсь на приличном от остановки расстоянии, ловлю такси. Вместо отеля я называю таксисту адрес магазина, где можно приобрести оружие. Я не солдат, но, как работник ФСБ, имею обязательную военную подготовку и разрешение на ношение и использование огнестрельного оружия. Я покупаю «Глок-19» и набор девятимиллиметровых патронов к нему, хотя не уверен, что оружие чем-то мне поможет. В любом случае, с заряженным тридцатью тремя патронами мощным стволом я чувствую себя более защищённым.

Дома я не нахожу себе места, постоянно выглядываю в окно и наблюдаю за огнями города с восемнадцатого этажа отеля. Открываю оконную раму, чтобы глотнуть свежего воздуха и немного охладить душное помещение. Дёргаюсь от звука движущегося лифта, от звонка телефона в чужом номере. Проверяю свои документы, прикидывая, успею ли достать поддельные, если придётся. Как агент, я знаю, где их можно заказать. Возможно, завтра я отправлюсь туда после того, как отдам заключительный отчёт Люку и официально завершу своё задание.

Глаза Валеры Русика всё ещё преследуют меня, его холодные пальцы, осторожно трогающие мою нижнюю губу, оставили на коже след для воспоминаний. Наступающая ночь придаёт его словам о Ветра зловещее звучание. Чтобы перестать думать об этом, я несколько раз собираю и разбираю пистолет, взвешивая его на руке. Он очень тяжёлый. За годы, которые я провёл, работая в школе, совершенно отвык стрелять. Руки без физической подготовки стали слабыми.

Приседаю, как нас учили на подготовке в Агенство, целюсь в воображаемого преступника, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, целясь в другого... Бессмысленно трачу своё время. Совсем как он...

Я вдруг понимаю, что мы похожи, только я прожил всего двадцать девять, а он сто семьдесят семь лет. Моя жизнь серая и скучная и будет такой, потому что по натуре я безынициативен и инертен. Нет любимого. Я не зануда, не интроверт, но не могу похвастаться большим количеством друзей. Мои родители умерли естественной смертью. Одиночество не тяготит меня, оно прочно поселилось в моей жизни. И я понимаю, что избрал тупиковый путь саморазвития. Мне хочется обрести цель, к которой я мог бы стремиться. Но единственная вещь, которая одержимо захватила меня за все последние годы, находится вне досягаемости, за металлической решёткой, с добровольными кандалами на руках.

Целясь в сторону окна, я представляю Валеру Русика за своей спиной, сидящим на диване. В мечтах я защищаю его от воображаемых врагов. Я даже хочу, чтобы эти Ветра поскорее явились, тогда я смогу проявить себя сполна. Хочу перестать жить по инерции, хочу свершений. Целясь в картины, стулья и шторы, я убиваю всех, кто угрожает моему вампиру, а затем бросаю пистолет, чтобы обнять и привлечь невероятного мужчину к себе, чувствуя холодную твердь его кожи под пальцами.

Да, вот чего бы я хотел! Чтобы он стал моим личным пленником. Пленником моего сердца. А я бы стал для него телохранителем.

Опускаю руки и истерично смеюсь, потому что понимаю, насколько бредово звучат мои фантазии. Я веду себя, как пятнадцатилетний школьник, без памяти влюблённый в актёра с обложки популярного журнала. Валера Русик точно так же недосягаем для меня, и вряд ли я вообще его интересую. Мои мечты похожи на бред сумасшедшего.

Моя уверенность в собственной непобедимости тоже смешна и ничтожна. Я никогда по-настоящему не стрелял из огнестрельного оружия, никогда не был на боевом задании. Я мелкая фигура, никто. Простой историк, мечтающий о карьере в ФСБ, но получивший маленькую, ничего не значащую роль на игральной доске агента Люка. Это моё первое со времён подготовки задание, когда меня пригласили в Москву. Глупо было надеяться, что это повлечёт за собой нечто большее. Мне придётся вернуться в Питер.

Сердце не на месте, а в мыслях всё те же пустые, равнодушные глаза не человека, который ожидает свою смерть. Кладу пистолет в коробку, обессилено опускаюсь на ковролин и рыдаю, дав волю накопившимся слезам. Я скорблю о том, кто мне даже не друг. Первый мужчина, вызвавший во мне сильные чувства, и он даже не человек. Пленник системы. Узник своего заблудшего разума. Печальное существо, не знающее, кто он на самом деле. Одинокий скиталец в море лиц, для которых он лишь объект, способ достигнуть целей. И я ничего не могу сделать, чтобы спасти его из тюрьмы, в которой он заточил себя добровольно...

Уставший окончательно, я валюсь спать прямо на покрывало, в одежде, пряча «Глок-19» под кровать, чтобы в случае необходимости выхватить его.

Забыв закрыть окно, замерзаю во сне, скрючиваясь в холодный комочек. Мне снятся вампиры с кроваво-красными глазами, которые собираются убить меня. Я даже рад, когда звонок будильника подрывает меня, вытаскивая из кошмара.

Хлопаю глазами, не понимая, который час. Электронный дисплей показывает 05:30 утра. На работу мне к девяти, так что я понимаю – надрывается не будильник. Телефон.

Удивлённо подношу трубку к уху, всё ещё пытаясь продрать глаза. Резко скидываю с себя одеяло, услышав:

- Агент Садов? Срочный сбор через полчаса. Исследуемый вашим отделом объект Валера Русик сбежал...

- Они открыты ключом или разорваны?

- Звенья рассоединены. – Агент Доров демонстрирует нам повреждённые кандалы. Пленник исчез, и как, каким образом ему удалось сделать это незаметно – неизвестно. Теперь мы проводим расследование.

Почти все агенты здесь, в камере, собирают информацию, задают вопросы. Кто-то профессионально подходит к расследованию, а кто-то заглянул из простого любопытства. В любом случае, всем нам предстоит жёсткий допрос.

- Как возможно порвать такую цепь? Это же сплав титана и молибдена, сталь, укреплённая углеродным волокном, ничто её не берёт, - удивляется агент Рашель.

- Возможно, мы недооценили его силу... - отвечает агент Рипсов.

- Он никогда не показывал, что способен рвать сталь, – констатирует Киров. – Он не демонстрировал нам свою полную силу.

- Скрыл это? – подозрительно интересуется Доров.

- Да ему никогда и не предлагали... это казалось невыполнимым.

- Говорите, охрана ничего не видела?

- Он просто исчез... Они обнаружили камеру пустой, хотя никто не выходил из неё.

- Он что же, умеет проходить сквозь стены?

- Замок двери, однако, взломан!

- Неужели охрана ничего не слышала? – Этот вопрос, похоже, волнует сильнее всего. Несколько охранников растерянно топчутся рядом с нами, отвечая на многочисленные вопросы.

- Не может же быть, что он спокойно прошёл мимо вас, а вы даже не заметили!

- А вы видели, какая у него скорость?

- И дверь за собой прикрыл...

- Среди нас есть предатель! Кто-то помог ему выбраться!

- Никто не оставлял свой пост?

- Никак нет, сэр!

Я почти не слушаю, меня завораживают разъединённые звенья цепи. Они выглядят прочными, и я, аккуратно приподняв, взвешиваю кандалы на руке, чтобы оценить их мощь. Я даже не могу приподнять их над столом – для меня они чрезмерно тяжёлые. Вспоминаю, как непринуждённо, даже грациозно двигался Валера Русик с ними на руках и на ногах, словно они ничего не весят, и поражаюсь его силе и выносливости.

В глубине души не могу избавиться от чувства радости, что он сбежал и свободен. С другой стороны, меня не оставляет горькое ощущение, что он опять где-то путешествует совершенно один, и что теперь-то я уж точно его никогда не увижу. Я слишком увлёкся им... Мне понадобится очень много времени, чтобы забыть.

А ещё я непроизвольно ищу следы какой-нибудь борьбы, гадаю, было ли это на самом деле побегом, или Ветра пришли за ним и расправились? Но отбрасываю эту мысль, потому что в таком случае все участники задания уже были бы мертвы, в том числе и я.

- Агент Садов, срочно в кабинет руководителя отдела Петра Люкова! – Голос, раздающийся из динамиков, злой и раздражённый. Мне следует поспешить.

Теперь все агенты собираются в просторном кабинете руководителя. Я думаю, что меня хотят отчитать за ещё не сделанный отчёт, но ошибаюсь.

Агент Люк разворачивает ко мне монитор, на котором плёнка замерла как раз на моменте, когда я протягиваю к Валере Русику руки. Кровь бросается в моё лицо, а потом с той же скоростью отливает, и я чувствую холод распространяющейся по телу паники и стыда.

- Не соизволите ли объяснить, что вы делаете на плёнке? – Агент Люк даёт «старт», и я повторно смотрю кадры моей маленькой вчерашней слабости. Вот мои руки скользят по запястьям Валеры Русика, касаются кандалов... Понимаю, что после побега пленника моим действиям можно придать иной смысл, но морально готовлюсь к отпору – ведь не думают же они, что я мог порвать титановую сталь?!

- Ну? – грозно повторяет агент Люк, останавливая плёнку.

- Это простое проявление сочувствия, сэр, - с чувством собственного достоинства отчитываюсь я. Агент Люк закостенелый руководитель и вряд ли меня поймёт – ему не свойственна человечность по отношению к объекту исследования. Валера Русик для него всего лишь образец, не более того.

- С вашего позволения, сэр, кандалы порваны, а не открыты ключом, - неожиданно вступается за меня агент Критов, и я с благодарностью смотрю на него. Он чуть улыбается мне тонкими губами, его голубые глаза искрятся пониманием и готовностью поддержать. – Агент Садов не имеет нужного уровня доступа.

Агент Люк грозно смотрит на Дорсова, который, кажется, всех вокруг недолюбливает.

- Так точно, сэр, - подтверждает он. – Ключ только у меня и у вас, сэр.

Я выдыхаю с облегчением, но рано радуюсь.

- А это что? – Люк включает плёнку дальше.

«Ты напрасно ждёшь, что они расскажут о тебе журналистам. Они не собираются делать этого, - говорю я тихо, мой голос на плёнке, поставленный на полную громкость, кажется искажённым, чужим. – Они собираются перевести тебя в разведывательный отдел и использовать в военных целях».

- Виноват, сэр, - признаю я пристыжено. Я действительно превысил свои полномочия и знаю, что заслужил порицание Государства. Я готов понести заслуженное наказание, и опускаю голову под гневным взглядом Люка.

- Вы предупредили его о том, о чём даже точно не знаете! - обвиняет он взбешенно.

- О, бросьте вы, сэр, - не выдерживаю я давления и начинаю оправдываться, не в силах удержаться от возражений. – Неужели вы думаете, это бы что-то изменило? Ну, ушёл бы он на неделю позже. Я не раскрыл ему никакой военной тайны! Вы бы сами ему сказали об этом на днях!

Агент Люк кипит от ярости, но заставляет себя успокоиться.

- Идите и доделывайте ваш отчёт, агент Садов! – цедит он. – Я жду его на своём столе ровно через час. А пока решу, что дальше делать с вами!

Это мне уже и так ясно: у меня отберут значок агента и вычеркнут из списка доверенных лиц. Моя карьера в ФСБ на этом навсегда завершена. Я вздыхаю: мои мечты получить интересную работу рушатся окончательно.

- Что стоите! – орёт Люк. – Работайте!

Все разбредаются по своим местам. Несмотря на побег заключённого, задание должно быть закончено. Каждый из нас обрабатывает полученную за две недели исследований информацию, сравнивает, анализирует и систематизирует. Расследованием и поисками беглеца займутся другие люди.

Я открываю свой файл и размышляю, что должен в нём написать. У меня есть множество результатов экспериментов, документально зафиксированные факты о способностях Валеры Русика, но ни одно из свидетельств не доказывает, что он вампир. Однако это и не означает, что он пришелец с другой планеты, это всего лишь предположение, основанное на анализе его слюны. Одна из версий. Другие отделы склонны считать Валеру Русика мутантом, о пришельце никто и не помышлял. Возможно, будучи человеком, во время войны Русик подвергся неизвестному химическому воздействию, отчего его генетическая структура полностью изменилась. Но я не имею права строить догадки. Я узкий специалист, и от меня ждут ответ только лишь в рамках моей профессиональной деятельности: вампир Валера Русик или нет.

Мои пальцы нерешительно замирают над клавишами, пока я раздумываю над проблемой.

И вдруг я отчётливо и ясно понимаю, что именно должен написать. Если Ветра существуют, значит, они придут уничтожить вампира, который раскрыл секрет их существования, дал факты в руки людям. Он хочет умереть, он дал это понять. Но я не могу сидеть сложа руки, зная это. Теперь я точно знаю, как ему помочь!

Пальцы быстро стучат по клавиатуре, заполняя отчёт доказательствами. Валера Русик не вампир. Я хотел всего лишь подвергнуть этот факт сомнению, но не абсолютно опровергать его. Но теперь я поступаю иначе: любой, кто прочтёт мой отчёт, сделает вывод, что Валера Русик – неизвестное науке существо. Пришелец, мутант – не имеет значения. Главное, что он не вампир. Доказательств его внеземного происхождения – хоть отбавляй, в отличие от доказательств вампиризма. Пусть будет так. Мой маленький подарок, который, может быть, подарит ему жизнь или хотя бы продлит её.

Мне становится легче от мысли, что он, возможно, будет жить... даже если я никогда больше его не увижу. Меня греет мысль, что я хотя бы попытался его спасти. Я знаю, что буду помнить и... любить его, даже если расстояние и время разделят нас навсегда.

Я сдаю отчёт ещё до обеда. Агент Люк молча принимает его. Он недоволен, но не сообщает мне никакого решения. По-видимому, я ещё числюсь в Структуре, хотя вряд ли это продлится долго.

Люк приказывает мне оставаться на связи и отправляет домой.

Я обедаю в кафе с красивым названием «Volcano» и, хотя название не имеет ничего общего с итальянцами, его первые буквы настойчиво напоминают мне о существовании Ветра. Машинально я проверяю, что оружие с тридцатью тремя патронами всё ещё при мне, - портфель из-за металлического ствола весит в два раза тяжелее.

В отель я возвращаюсь со смешанными чувствами. Не знаю, что меня дальше ждёт, и должен ли я послушаться Валеру Русика, заказав себе поддельные документы и позорно сбежав из страны? Если я сделаю это прямо сейчас, моё исчезновение точно свяжут с побегом пленника. Моё имя объявят в розыск. Мне всё равно не уйти.

Бросая портфель на пуф в гостиной, отмечаю, что в номере снова жара – наверное, уборщица снова закрыла окно. Подхожу и осторожно приоткрываю раму, чтобы впустить свежего воздуха внутрь. И замираю от ужаса, когда слышу позади спокойный голос:

- После всего, что ты узнал, всё ещё не боишься открывать окно?

Резко разворачиваюсь, выхватывая пистолет, и вижу на большом белом диване Валеру Русика, который серьёзно и строго смотрит на меня. Я тяжело дышу в испуге. А он даже не вздрагивает, хотя это чудо, что мой палец не нажал на курок.

- Я же просил тебя уехать! – укоряет он сердито.

Не могу прийти в себя от шока. Мне хочется протереть глаза. Не верю, что это происходит на самом деле.

- Не получится, - говорю, держа вампира на мушке. Несмотря на интерес к этому мужчине-нечеловеку, я ещё не лишился инстинкта самосохранения. Его намёк на то, что он зашёл через окно, не может не пугать меня. Мы на восемнадцатом этаже! – Твоё исчезновение пытаются связать со мной. Если я уеду, меня объявят во всемирный розыск.

«Об этом я не подумал», - говорит его вытянувшееся от удивления лицо.

Я делаю осторожный шаг к Валере Русику, немного отводя пистолет в сторону, но не опуская его. Недоверчиво разглядываю свежие джинсы и чистую белую рубашку, красивое лицо. Делаю ещё шаг, всё ещё не веря глазам.

Он смотрит хмуро. Его поза расслаблена, раскинутые руки покоятся на спинке дивана, а нога закинута на ногу, как будто он желанный гость, а не взломщик.

- Зачем ты здесь? – спрашиваю подозрительно, впервые за всё время задумываясь над тем, что он действительно вампир – слишком уж его бесшумное проникновение напоминает то, о чём рассказывают легенды и показывают голливудские кинокартины, которые я недавно очень внимательно пересмотрел.

- Решил сделать хоть одно доброе дело, раз уж мой основной план не удался. – Он вскидывает подбородок и добавляет решительно: - Я здесь, чтобы помочь тебе спрятаться от Ветра.

Его глаза честны, но у меня нет причины ему доверять. Делаю ещё шаг и останавливаюсь вплотную. Дуло пистолета смотрит вампиру в грудь. Зачем ему помогать мне, если мы почти не знакомы?

- Я могу сам себя защитить, спасибо, - оскорблённо отвечаю, вспоминая, как ещё вчера вечером хотел, чтобы Валера Русик сидел именно здесь, а я был бы его телохранителем. Происходящее так сильно похоже на сбывшуюся мечту, что у меня щемит сердце. Но радость не может прорваться сквозь слишком сильный страх.

- Правда? – скептически восклицает он и вдруг, молниеносно подавшись вперёд, хватает меня за руку. Одна его ладонь сжимает мою руку, в которой пистолет, другая обхватывает дуло. Его лицо очень близко, светло-золотистые глаза горят вызовом, а палец ложится поверх моего указательного пальца на курок, показательно-медленно нажимая. Его ладонь прямо на пути пули...

Мои глаза расширяются в ужасе, когда я понимаю, что сейчас произойдёт. Я ослабляю хватку, но не могу выдернуть руку – он держит слишком крепко. Вздрагиваю всем телом и вскрикиваю, когда раздаётся приглушённый выстрел, и мои пальцы обдаёт жаром.

Валера Русик поднимает руку, которой закрывал ствол, показывая мне сплющенную, ещё дымящуюся пулю, не причинившую его ладони никакого вреда...

- Мать твою... - восклицаю я потрясённо, и мурашки ужаса, смешанного с благоговейным восхищением, бегут вниз по спине.

- Всё ещё не нужна помощь? – Его голос, перешедший на шёпот, электризует крошечные волоски на моих руках, ногах, между лопаток... Светло-золотые глаза очень близко, дыхание пьянящее. Я тянусь за ним, когда чёртов вампир откидывается обратно к спинке дивана, выпуская пистолет. Не раздумывая, я отбрасываю бесполезный «Глок» в сторону и забираюсь на Русика верхом.

Этот порыв спровоцирован опасностью, страхом, шоком, а ещё моим собственным сумасшествием.

Его глаза становятся круглыми и ошеломлёнными. Когда я с силой провожу ногтями по мышцам его груди, хватаю крепкие плечи, он вскидывает руки вверх, будто обороняясь, и ещё сильнее отшатывается, так что диван скрипит. Но я не собираюсь позволить ему сбежать. Наклонившись, целую в губы – они холодные и твёрдые, неподатливые, как будто я целую мрамор.

Мимолётное мгновение, которое длится всего долю секунды...

А в следующий миг Валера уже держит меня на расстоянии, до боли сжимая плечи каменными руками. Его глаза дикие и потемневшие до черноты, а дыхание свирепое; грудь вздымается высоко. Я думаю, что он оттолкнёт меня: как мужчина я ему неинтересен. Но он вдруг расслабляет пальцы, чтобы чувственно очертить контуры моих напряжённых плеч, шеи, зарыться руками в волосы. Мои волосы рассыпаются по плечам. Я запрокидываю голову назад, когда руки Русика быстро скользят вниз и накрывают грудь, скрытую строгим костюмом. Резкое движение, и пуговицы разлетаются в стороны, рвётся ткань белой рубашки. Холод на моих сосках, рёбрах – короткие, точечные прикосновения, от которых я взлетаю к небесам. Жёсткие и нежные одновременно, чертовски возбуждающие у него пальцы.

Со стоном открываю глаза, чтобы смотреть, как Валера ласкает меня. Напряжение между нами нарастает, молниеносно накаляется. Не успев понять, что происходит, оказываюсь на спине, ударившись о мягкую обивку дивана. Брюки рвутся вслед за остатками рубашки. Ярость, с которой Валера действует, не пугает, а приводит в восхищение; каждый бесконтрольный звук, который слетает с его губ, пропускает через моё тело электрический разряд. Валера выглядит безумным с чёрными глазами и порывистым дыханием. Его взгляд хищно скользит вдоль моего тела, а язык, облизнувший верхнюю губу, выглядит плотоядно. Я завороженно и восторженно наблюдаю за его реакцией.

- Я бы отказался, - хрипло шепчет он. – Но я хочу тебя так сильно...

- Не думай, - молю я. – Действуй.

Валера порывистым движением сдёргивает футболку, и я теперь могу увидеть гладкие мышцы его груди, коснуться кожи, не сдерживаясь и не боясь посторонних глаз.

Приподнимаюсь, чтобы лизнуть Валеру в ключицу. Он закрывает глаза со стоном, а затем, крепко схватив за волосы, снова опрокидывает меня на спину. В тот же миг целует грубо, с напором победителя. Стонет в мой рот, когда я пытаюсь увлечь его в волшебный мир французского поцелуя, и резко отстраняется. Замерев, мы смотрим друг другу в глаза: дыхание несдержанное, тяжёлое. Желание, которое нас настигает, пахнет опасностью, но оттого оно и слаще.

Я поднимаю руки и ласково провожу по гладкому, словно высеченному из камня лицу. Валера сглатывает и молниеносно поднимается. Его движения такие стремительные, что могут напугать, но я настолько увлечён этим мужчиной, что не могу бояться. Инстинкт самосохранения отключается, стирается сильным, невоздержанным желанием обладать.

Смотрю ему в глаза неотрывно, пока он так же быстро, как и футболку, сбрасывает джинсы. Теперь он обнажён. И великолепен в своём совершенстве. Греческий бог не мог быть красивее его.

Валера возвращается медленно. Я вижу: он пытается сдержать свои порывы. Бережно снимает с меня остатки одежды, отбрасывает её прочь. Мягко проводит по изгибам моего тела холодными руками, очерчивает и осторожно целует грудь. Я нетерпеливо тяну его к себе ближе, обхватывая твёрдую талию ногами. Я не могу похвастаться таким самообладанием, как у него. Когда я чувствую его плоть возле моего входа, он замирает.

Открываю глаза, встречая пристальный чёрный взгляд, и только тогда Валера начинает двигаться дальше. Его напряжение колоссально, однако я чувствую себя полностью защищённым в его крепких руках. Закрываю глаза и со стоном подаюсь навстречу, и немедленно слышу ответный стон. Наши тела сплетаются на белом диванчике номера отеля, и мне никогда прежде не бывало настолько хорошо. Удары следуют один за другим, мощно подталкивая меня к обрыву. Каждое движение Валеры сильнее предыдущего, каждый стон вибрацией отдаётся в моей груди. Диван ломается на две части, неожиданно давая нам простор. Искажённое наслаждением лицо Валеры приводит меня в полный восторг. Мышцы его груди красиво сокращаются, глаза горят возбуждающей чернотой. Пальцы сильно сжимают моё горло, безошибочно находят сонную артерию и надавливают на неё.

- Не позволяй мне выпить тебя, - рычит он. – Скажи мне «нет»!

- Нет... - послушно хриплю я, искренне не желая умирать.

- Спасибо... - его голова опускается, твёрдый лоб больно ударяется о моё плечо, и долю секунды я верю – он меня укусит. Пришла пора расплачиваться за самонадеянность. Но Валера лишь плотнее прижимается ко мне, буквально пригвоздив к кровати, и ускоряет резкие толчки. Его стоны звучат непрерывной чередой, учащаются и возвышаются на полоктавы: сладострастная мольба об освобождении. И, наконец, Валера громко кончает, совершив несколько тягуче-медленных, особенно глубоких проникновений.

Наши тела настолько близко друг к другу, что у меня нет шанса не последовать за ним. Тело взрывается фейерверком искр, заполняется удовольствием, вырывающимся наружу вместе с моим криком. Я парю...

В дебрях лесных под покровом пожухлой травы
Каменный гроб увязает в безжизненной почве;
Между увядших деревьев туманною ночью
Слышно лишь жуткое уханье белой совы.

Здесь, поглощённая мраком, я сплю вечным сном,
Только во веки веков не найти мне покоя,
Сдавлена грудь бездыханная хладной плитою,
Сомкнуты бледные губы в страданьи немом.

Перед восходом тринадцатой полной луны
Замерло всё в этом гиблом, покинутом месте...
Но, наконец, где-то волк затянул свою песню,
Воем тоскливым разрушив силки тишины –

Значит, свершилось! Земля задрожала, и вдруг
Гроб раскололся со стоном на мелкие части.
Я возрождаюсь - но так кратковременно счастье
Видеть, как оживший лес зеленеет вокруг.

Серый мой друг у осколков гранитных сидит.
Он, как всегда, в полнолунье приходит с часами,
Чаши которых полны не песком, а слезами –
Знаю лишь я, что в себе волчье сердце таит.

Смотрит с печалью и нежностью преданный зверь,
Трепетно голову мне положив на колени.
Капля за каплей в часах исчезают мгновенья,
И до разлуки так мало осталось теперь...

Вместе с последней слезою ушло волшебство.
Снова вокруг всё мертво и до боли нелепо:
Волк в свой чертог возвратится уже человеком,
Я – под замшелой плитою продолжу свой сон...

Опубликовано: 2016-07-29 22:13:42
Количество просмотров: 223

Комментарии