Последний визит: 2023-03-05 16:55:12
Сейчас не в сети

Пропащие ребята. Глава 13

Край сознания обуглился от боли,
Слишком громко давит уши тишина.
Я с тобой остался на том поле,
Там, с тобой, моя судьба обречена.
Захожу на девятнадцатый круг Ада,
Сам себе шепчу цинично: «Потерпи».
В состоянии полураспада
На бессмысленно-бесчувственном пути.
Больно. Как же больно. Дико больно.
Сердце размолочено на фарш.
Хватит ныть. Собраться! Всё, довольно!
С зазеркалья усмехнётся криво шарж.
Губы запеклись и пересохли,
Взгляд потухший, а движения резки.
Все эмоции и чувства просто сдохли,
А надежду разодрало на куски.

Всю дорогу, пока мы тряслись в «бобике» представителей власти, я молчал. Они задавали мне кучу вопросов, угрожали, но я практически ничего не слышал. Находился, словно в каком-то ступоре. Перед глазами стоял мёртвый взгляд Славки, и от этого, казалось, внутри всё наживо разрывалось. Забив на меня и понимая, что ничего не добьются, менты занялись обсуждением между собой своих дел, порешив, что пусть со мной разбираются в отделении. Мне было всё равно. Абсолютно всё равно.

Отделение, куда меня доставили, давило своей мрачностью. Тёмные коридоры с зарешёченными окнами. Тошнотворная вонь запаха старых мокрых тряпок. Именно так воняло в кладовой интерната, где хранились швабры с тряпками для мытья пола, и куда закрывали иногда провинившихся воспитанников. Следователь, к которому меня привели, недобро взглянул и пообещал вытрясти из меня всё, что произошло. Тут меня включило. Ведь они же могут найти убийц Славки, если я расскажу. Я уже был готов излагать, но следователь начал с выяснения моей личности:

- Имя? Фамилия? Возраст? Восемнадцать есть? – спросил он, перебирая какие-то бумажки.

- Какая разница? – огрызнулся я, давайте, я вам всё расскажу, как было, чтобы вы поскорее нашли их.

- Кого – их? – переспросил следователь.

- Убийц... убийц Славки.

- Ага, значит, погибшего звали Славкой? А полное имя ты знаешь?

- Нет, - я покачал головой.

- А твоё имя?

- Валерий. Вы их найдёте?

- Дальше?

- Что, дальше?

- Фамилия, возраст, адрес, - вспылил следователь, - что ты дурачком прикидываешься?

Я понимал, что если я скажу ему свои данные, то он пробьёт по компьютеру и запросто всё вычислит. Выяснит, что меня разыскивают. А после сообщит Велигору, ну и остальное, с прилагающимися последствиями, позорище. Поэтому я молчал. Еле слышный голос разума пытался протестовать против игр в молчанку, тем более, я всё равно собирался рассказать всё Велигору. Но одно дело просто рассказывать, и совсем другое – каяться в таких вот обстоятельствах.

Пока я раздумывал, в кабинет вошёл ещё один человек в форме, который поставил на стол следователя Славкину сумку и рядом кинул какие-то листы формата А4. Затем, наклонившись, что-то говорил негромко, поглядывая на меня. Следователь хмурил брови. Затем открыл сумку Славки и попросил на время меня вывести. Я вышел в коридор в сопровождении того, второго. Молча сел на одно из обшарпанных откидных кресел у стены коридора. Сопровождающий, присев рядом, участливо спросил:

- Парень, может тебе позвонить куда нужно? Так ты скажи, я помогу. Что у тебя стряслось-то?

Возможно, я и поверил бы в это «участие», если бы не прошёл школу жизни в интернате. Я прекрасно знал все уловки в стиле «хороший мент – плохой мент», и как раскалывают на этом преступников. Но я же не преступник. И потом, я прекрасно помню взгляд этого «сопереживающего», когда он только вошел и о чём-то шептался со следователем.

- Нет, мне ничего не нужно, - я пожал плечами.

- Я же помочь хочу, - наклонившись ко мне, шепнул он, и кивнул на закрытую дверь. – Этот знаешь, какой бешеный? И руки распускать может, и вообще. Не повезло тебе именно к нему попасть. Ты если что, то мне всё расскажи, а я сделаю так, чтоб тебя под мою юрисдикцию направили.

Он хотел ещё что-то добавить, но дверь открылась, и следователь проорал, чтоб я зашёл.

- Запомни, что я тебе сказал, - подталкивая меня в спину, напутствовал второй. – Я попозже подойду.

Я вошёл в кабинет и снова сел на стул перед столом, где и сидел.

- Что ты делал на той станции? – резко сменил и тему, и тон следователь. – Кем тебе приходится погибший Берестов? И советую тебе, Русик, говорить правду. Иначе поедешь, дорогой, в СИЗО по подозрению в убийстве. А потом на зону. Лет так на пятнадцать. Как тебе перспектива?

- В убийстве? Я? – ошарашено глядя на следователя, я не мог понять, почему именно меня он обвиняет в такой дичи.

Циничный реализм сразу же нарисовал картинку-пояснение: зачем тратить время и силы, чтобы кого-то искать? Вот он, готовый убийца, задержанный на месте преступления.

- Ты, Русик, - подтвердил размышления следователь. – Так в каких отношениях ты был с убитым?

- Мы просто друзья, - я опустил голову.

- Друзья? – сарказм в голосе следователя, казалось, зашкаливал. – Интересно, что могло связывать двух людей из абсолютно разных сословий, живущих в разных местах, да и ещё когда один другого старше на пять лет?

Я неопределённо сдвинул плечами, и промолчал. Что я мог ему сказать? Недождавшись от меня ответа, он покопался в вещах Славки и взял в руки его телефон.

- Так значит, друзья, говоришь? И это чисто по-дружески вы снимали такие вот фотографии?

Он развернул ко мне телефон, на котором была открыта фотография. Моя фотография. Та самая, где я на четвереньках, без одежды, выгнувшись, вид сзади. Меня затрясло. И от того, что всё всплыло. И от того, что этот посторонний человек, словно ножом, выпотрошил мою душу, вывернув из неё всё, и теперь копается грязными руками в моих чувствах. Перекраивает их по-своему, опошляет, делает грязными.

- Так может, ты и убил его из-за этого? – голос следователя стал вкрадчивым. – Он тебя шантажировал этими снимками?

- Нет! – сорвавшись, закричал я, - я не убивал, как вы вообще можете?

Я хотел уже в порыве чувств выложить ему всю правду о Славке и своём отношении к нему, но потом осознал, что он просто не поймёт этого. В его системе ценностей нет места для чувств однополых людей. В его понимании, как и в головах многих других, между такими людьми может быть только грязь и низменные инстинкты.

- Не ори, - прокричал в ответ следователь, - или тебя, может, в психушку на освидетельствование засунуть?

В это время в кабинет вошёл второй, тот с которым я сидел в коридоре, и стал у окна, листая какую-то папку. Я замолчал. Упоминание о психушке как-то остудило мой пыл. Неожиданно пришло понимание, что мои слова ничего не изменят. Они всё равно расценят всё так, как удобно им.

- Хватит в молчанку играть, - нагнетал следователь, - рассказывай давай: при каких обстоятельствах произошло убийство?

- На нас напали, - выдавил я из себя.

- Кто напал? – расхохотался следователь. – Кто? Как я уже устал слушать эти сказки. Все говорят одно и то же. Патрули проверили электричку, следовавшую через станцию в момент убийства. Никого там не обнаружили. Они что, испарились, эти твои мифические убийцы? В воздухе растаяли? Что ты мне лепишь здесь?

- Кость, ну не дави ты на пацана, - вступил второй, - ты же видишь, он и так на пределе. И потом, там, скорее, несчастный случай. Парень об опору ударился.

- Вань, вот ты сам веришь, что люди просто так, ни с чего, со всей дури вмазываются башкой об опоры? – ответствовал первый, закуривая сигарету. – Дружили они. Ты это видел?

Он ткнул этому Ване телефон Славки с фотографиями. Пролистав несколько снимков, тот вернул мобилку. На его лице было написано явное отвращение.

- Однако, - процедил он. – Слушай, парень, если ты не хочешь сесть на полную катушку, ты просто обязан сейчас пояснить историю происхождения этих фото. И начинать лучше с самого начала, со знакомства с погибшим. Если он тебя насиловал или шантажировал, то это многое объясняет. И ты можешь значительно себе помочь, если расскажешь всё откровенно. Одно дело преднамеренное убийство, а вот защита – совсем иначе квалифицируется. Учитывая, что ты несовершеннолетний, можешь отделаться даже условным сроком. Ну, естественно, на учёт поставят.

- Меня никто не насиловал и не шантажировал, - начал я срывающимся от обиды за Славку голосом. – На нас действительно напали. Мы пытались убежать, он споткнулся...

Слёзы перехватили мне горло, я не мог больше говорить. Нахлынули воспоминания. Во мне смешалось сразу несколько эмоций. Но больше всего давила обида за то, что они вот так просто изгадили светлую память о Славке. Я их ненавидел за это. А ещё внутри просто орало обострённое до предела чувство справедливости. Но я понимал, что им плевать. Им нужно раскрыть дело, и у них есть готовый терпила, на которого можно свалить всю ответственность.

- Споткнулся, - снова ехидно рассмеялся следователь. – Нет, Вань, ну ты слышал? Убегали они. Только друг от друга. Один бежал, а второй в ту же сторону. Получается, что догонял, как и показывают свидетели. Русик, я тебе гарантирую, что спецшкола тебе не светит. Сразу в колонию, ты меня понял?

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула девушка в форме:

- Константин Сергеевич, документы в СИЗО для несовершеннолетних оформлять? Там инспекторша по малолеткам приехала.

- Секунду, Алла, - зыркнул исподлобья следователь. – Я позвоню. А она где?

- Чай пьёт у меня, - усмехнулась Алла.

Пока они беседовали, ко мне подошёл Ваня, протягивая лист бумаги:

- Послушай меня, - сбивчиво говорил он, - напиши сейчас, что он тебя склонял ко всяким извращениям. Фотки на его телефоне это подтверждают. Ты решил удрать, он тебя догнал, ты отбивался, оттолкнул его, а он упал и ударился. Всё вышло случайно, по неосторожности и как мера самозащиты. Суд учтёт чистосердечное и обстоятельства. И ты получишь максимум условняк. Пиши, балбес, тебе же жить ещё.

- Я никого не убивал, - я поднял взгляд и посмотрел ему в глаза. – И Славка... он действительно споткнулся, убегая от каких-то пьяных гопников. Они на нас напали на станции. Напали просто потому, что мы были вместе.

- Да что ж ты упёртый-то такой, - в сердцах бросил он, - я ж тебе помочь хочу.

- Хороша помощь, - до боли знакомый голос от двери.

Оборачиваюсь. На пороге стоит Велигор в расстёгнутой спортивной куртке, запыхавшийся и, судя по выражению лица, в ярости. Меня охватил страх и одновременно облегчение. Я был очень рад его видеть, мне было тепло от того, что он примчался, когда я попал в неприятности. Но и стыдно, что я снова доставил ему эти неприятности. И страшно, что всё выплывет. Теперь уже и с этими фотографиями и прочими «отягчающими».

Велигор же, стремительным шагом преодолев расстояние от двери до стола, присел передо мной:

- Валера, ты в порядке? Что здесь происходит? Что они тебе говорят?

- Александр Игоревич, простите, пожалуйста, - я не знал, куда девать глаза. – Я всё объясню. От меня требуют написать, что я убил по неосторожности, но я никого не убивал. На нас напали. А они мне говорят, что в колонию, что на пятнадцать лет посадят. И не хотят искать настоящих убийц.

- Гражданин, вы кто такой? – вскинулся следователь, - на каком основании врываетесь в кабинет? Здесь допрос идёт, посторонним не положено.

- Не положено проводить допросы и прочие следственные действия в отношении несовершеннолетних без присутствия его родителей, родственников или опекунов, - медленно приподнимаясь, тихо, но внушительно, говорит Велигор. – И запугивать не положено. И инструкции нарушать. Меня зовут Велигор Александр Игоревич, и я являюсь опекуном этого молодого человека. По совместительству ещё и главный тренер спортивной школы, где занимается Валерий. Причём, занимается довольно успешно, завоёвывая награды на соревнованиях. А вот теперь вы мне объясните, на каком основании здесь творится весь этот беспредел?

- Выведи его, - кивнул следователь Ване, указывая на меня.

Мы вышли в коридор. Выражение лица Вани было угрюмым, и больше он мне никакой «помощи» не предлагал. Всё время, пока мы ожидали, в коридоре стояла глухая тишина. Из-за плотно закрытой двери кабинета голоса тоже не доносились. Я прикидывал, как лучше объяснить Велигору всё произошедшее, начиная с момента моего побега из школы. Что объяснять придётся, я не сомневался. И ещё о том, что мне предстоит дальше. Конечно, перспектива провести ближайшие пятнадцать лет в колонии - не прельщала. Но я надеялся, что Велигор сможет убедить их если не поверить мне, то хотя бы провести все необходимые действия.

Спокойствия, что всё обойдётся, не было. Я не наивный, и понимал, что влетел по-крупному. И даже был согласен какое-то время находиться под следствием. Но чтобы это следствие велось, а не ляпалось на скорую руку. Вон нашли же они каких-то свидетелей, кто видел, как мы бежали. Значит, должны были видеть и тех гопников. Странно вообще, конечно, что кто-то мог видеть. Я чётко помню, что на станции людей не было. Но, может, мы просто со Славкой не заметили кого-то, так как были увлечены друг другом? Славка... блин, Славка.

Снова подступили слёзы. Но стояли в горле, перехватывая дыхание, забивая нос, а пролиться из глаз категорически не желали. Я был и рад этому – распускать нюни было стыдно. Но и понимал, что если бы прорыдался, то может быть, стало бы хоть немного легче.

Примерно через час в коридор выглянул следователь, позвав меня в кабинет кивком головы. Я вошёл, остановившись у порога. Велигор, подойдя ко мне, легонько подтолкнул к столу, на котором лежал листок и ручка.

- Валера, - мягко проговорил он, - напиши, как на вас напали, откуда они появились, сколько их было, и как произошло всё дальше. Эта объяснительная будет нужна для дальнейших действий по поимке настоящих преступников. Напиши, а после поедем.

Следователь молча курил у открытого окна, повернувшись к нам спиной. Находясь, словно в ступоре, я сел за стол и придвинул к себе листок. Ничего не понимаю – куда поедем? Как поедем? А как же все эти обвинения? Меня что, отпустят? Но спрашивать не решился. Взяв ручку, описал утренние события, поставил дату и подпись. Закончив, глянул на Велигора. Тот, быстро пробежав глазами написанное, кивнул и обратился к следователю:

- Константин Сергеевич, объяснительная написана, мальчика я забираю. Мой телефон у вас есть, свяжетесь при надобности, - тот молча кивнул, не оборачиваясь. – Всё, Валера, поехали на Базу. Хватит уже на твою голову событий.

Я шёл за Велигором к его машине, ещё не веря в собственное спасение. Пытаясь выяснить для себя окончательно, осмелился задать вопрос:

- Так меня что, отпустили? – Велигор кивнул. – А как же остальное? Колония? Пятнадцать лет?..

- Ты что, так сильно в колонию хочешь? – Велигор резко остановился, развернувшись ко мне. По инерции я чуть на него не налетел. Услышав вопрос, отрицательно замотал головой. – Ну, так к чему тогда глупости спрашиваешь? Пятнадцать лет, придумали же, тоже мне, сказочники. На пятнашку и ОПГ не всегда тянет. Всё, Валера, забудь за это. Тебя здесь не было. Случившаяся трагедия происходила без твоего участия.

- Забыть? То есть как? – я смотрел на Велигора, недоумённо расширив глаза. – А как же убийцы? Их найдут? Если бы не они, он был бы жив.

- Найдут, - он немного помолчал, а затем добавил. – Наверное. Послушай, Валера, произошедшее уже не изменишь, как бы ты этого не хотел. Да, погибшего парня жаль, но ты, слава Богу, остался живым. И должен жить дальше. Не смотря ни на что.

Я понимал, что он прав. Понимал, но не мог отделаться от какого-то гадкого чувства внутри. Мне казалось, что соглашаясь с Велигором, я предаю Славку. Предаю наши чувства, нашу любовь. От этого было больно. От этого появлялось раздражение и злость на Велигора. Как тогда, в ситуации с Назаром, я удивлялся некой чёрствости Велигора. Ну нельзя быть таким, как он. Нельзя так легко относиться к смертям людей. Но с другой стороны, действительно, что мы можем уже сейчас изменить? Но всё равно, хоть и принимая подсознательно правоту Велигора, сердцем я не мог согласиться с его позицией. И если с Назаром всё было хоть и в моём присутствии, но близок я к нему особо не был, то здесь...

Как? Ну как мне забыть Славку? Его глаза, его руки, губы. Как вырвать из себя воспоминания о человеке, который дал мне почувствовать себя счастливым? Неужели за такое остро концентрированное счастье нужно так дорого платить? Такой вот жестокой ценой? Мне было физически плохо, словно я чувствовал, как из меня насильно выдирают эти воспоминания.

Я даже не смогу прийти к нему на могилу, потому что мне никто не скажет, где его похоронят. У меня ведь даже ничего не осталось на память о нём. Ни фото, ничего. Кстати, фотографии в Славкином телефоне. Они же остались там, у ментов. И мало того, что от одного этого было невыносимо, но и то, что говорил Велигор – как-то не вязалось. Как меня не было здесь, и как я был не знаком со Славкой, если...

- А... а фотографии? – кто бы знал, насколько мне мучительно было об этом говорить.

- Что фотографии? – Велигор словно издевался, заставляя меня подробно раскрывать неудобную тему.

- Ну, мои фотографии. В мобильном Славы. Там же видно, что... а вы говорите, чтобы я считал, что меня здесь не было, - неловко замолчал я, опустив глаза и не выдерживая взгляда Велигора.

- Нет уже никаких фотографий. И тебя здесь не было. Забудь, - повторив это своё «забудь», Велигор открыл машину. – Залезай.

- И куда мы поедем? – я медлил.

Почему-то я был уверен, что он отвезёт меня снова в интернат.

- Я же сказал, на Базу. Или ты против?

- Нет, - я сел в тёплый салон машины, и только внутри почувствовал, насколько замёрз.

Ещё вчера было относительно тепло, а сегодня резко похолодало, и даже пролетали редкие снежинки. Приближалась настоящая зима. Сев на водительское место, Велигор пристегнулся и завёл машину. Не спеша выехал со двора. Ни о чём не спрашивал, а сам я не решался начинать разговор, хоть и понимал его необходимость. Я смотрел на пустынные улицы за окном автомобиля, явственно ощущая такую же пустоту внутри себя. Если какое-то время назад я был охвачен чувством ненависти к убийцам Славки, необходимостью возмездия и справедливости, то сейчас на смену этому пришла полная апатия. Теперь мне даже не хотелось, чтоб тех выродков поймали. Мне не хотелось ничего. Мне хотелось туда, к Славке. Мне казалось, что он ждёт меня, улыбаясь своими лучистыми глазами...

На Базу мы приехали ближе к вечеру. Состояние отрешённости от происходящего не покидало меня. Мне было плевать абсолютно на всё. На то, что я так и не объяснился с Велигором, на то, что на Базе Шелест, который снова начнёт травлю. Даже на то, что он может растрепать о моей ориентации. Всё это казалось такой незначительной ерундой по сравнению с потерей. Но и об этом я запретил себе думать. Запретил вспоминать Славку, пытаясь таким образом избавиться от раздирающей внутри боли. Не думать, не слышать, не чувствовать.

Состояние анабиоза преследовало меня практически постоянно. Я на автомате ходил на занятия и в столовую. Занимался какими-то повседневными делами, разговаривал с Генкой, который так и остался моим соседом по комнате. Вик переехал в другую комнату. Но даже если бы он и остался, мне было бы всё равно. Шелест, на удивление, тоже никак себя не проявлял, только недобро зыркал исподлобья, но я не обращал на него никакого внимания, глядя, как на пустое место.

Только на тренировках я немного приходил в себя. Нечеловеческие нагрузки, которые я давал самому себе помимо тренерской программы, помогали отключить все мысли. И состояние биоробота меня вполне устраивало. Я вкалывал, как проклятый, подсознательно ожидая ещё и похвалы от Велигора. Таким образом, пытаясь искупить свою вину за все неприятности, что ему доставил, я загонял себя в буквальном смысле. Шёл зимний подготовительный период, насыпало снега, и команда занималась в основном в зале, наматывая километраж на станках. На улице совершались только пробежки, ставшие своеобразной разминкой. Велигор же, приходя после окончания тренировки в зал и чуть ли не насильно стаскивая меня со станка, всё чаще хмурился. Всё это продолжалось примерно месяц, и чем дальше шло время, тем больше я удалялся вглубь себя.

Сегодняшняя тренировка ничем не отличалась от остальных. Я всё так же продолжал «крутить», когда все разошлись. Через полчаса в зал заглянул Велигор:

- Отставить, - он подошёл и резко стопорнул станок, от чего я чуть не слетел на пол. – Сколько это может продолжаться?

- Что именно? – переводя дыхание, поинтересовался я.

- Издевательство над собой и режимом, - уточнил Велигор. – Валерий, вот объясни мне, пожалуйста, ты уже не маленький, чтобы не понимать сути постепенного развития потенциала спортсмена. Что ты творишь? Ты перегрузку хочешь получить? Чтоб потом на начало соревновательного сезона упасть «в провал»?

- У меня хорошие показатели, - упрямо гнул свою линию я. – Улучшил почти на пятьдесят процентов.

- Да твои эти улучшения сейчас работают на твоей компенсаторной способности. Пройдёт пара месяцев, и к концу марта ты вылетишь из всех отборочных заездов. А знаешь почему? – кипятился тренер. – Потому что ты плевать хотел на меня и мою программу. Потому что ты втемяшил себе в голову, что чем больше ты пашешь, тем лучше результат. Вкалывать нужно, жалеть тебя никто не будет. Но всему должен быть предел. И если тренер говорит тебе, что нужно делать так и так, то нужно и делать так, как он говорит, а не упрямым бараном долбиться о скалу.

Я молчал. Да и что я мог ему сказать, если он говорил чистую правду. Правду, которую я не хотел воспринимать. Мне так было проще – убивать себя на тренировках, чтобы потом бесчувственным бревном падать в кровать.

- Молчишь? – продолжал тренер. – Нечего сказать? Потому что ты прекрасно понимаешь, что это не решение проблемы. Я старался тебя не трогать первое время. Думал, что ты сам возьмёшь себя в руки. Дал тебе достаточно времени. Более чем. Но ты закрываешься всё больше. Так нельзя, Валера. И теперь я жалею, что пустил всё на самотёк, нужно было сразу. Или с психологами тебе поработать нужно было, но я щадил твои чувства, понимая, что не всё можно рассказать даже психологу.

Он явно намекал на мои особенности, на ориентацию, и меня это разозлило. Он же, как ни в чём не бывало, продолжал:

- Ты поговорить не хочешь? Рассказать мне, что так и не удосужился. Хотя бы о том, почему сбежал из школы?

- Нет, - процедил я сквозь зубы. – Что рассказывать? Вы и сами всё прекрасно понимаете.

- Я-то понимаю, - всё больше заводился он, - а вот ты, похоже, не очень. Ты плюёшь на свою программу, ставишь под угрозу будущие результаты, подставляя всю команду, между прочим. Ты даже массаж после тренировки не посещаешь.

- Я сам разминаю, - я всё ещё пытался огрызаться, но Велигора это, похоже, не трогало.

- Что ты можешь сам размять? Не смеши меня. Максимум – икроножные мышцы, и то через раз, потому что вряд ли у тебя остаются на это силы после таких нагрузок.

И он снова был прав. Но признавал я это только внутренне, подсознательно. Сознание же упорно навязывало сопротивление.

- Александр Игоревич, что вы от меня хотите? – я понимал, что несу хрень, но что-то словно подстёгивало меня говорить именно так. - Я работаю на пределе, я даю результаты, я, в конце концов, поставил рекорд на Базе по станкам. У меня самые лучшие показатели в команде. Что вам нужно ещё?

- Мне нужно, Валера, чтобы ты жил, а не существовал. Потому что долго так ты не протянешь. Поверь мне, я знаю, о чём говорю. И потом сам же будешь об этом жалеть, когда не сможешь проехать даже отборочную. И снова подставишь меня, как тренера. Да и как опекуна тоже.

Он знал, куда ударить. То, что я всё время подставляю его – не давало мне покоя. И то, что так и не объяснил своё поведение, когда сбегал. И то, что постоянно выходит так, что делаю только хуже. И то, что, не смотря на всё, что произошло, я всё же хотел добиться результатов. Но я не знал, как мне вырваться из этого эмоционального отупения. Не знал, потому что не видел выхода. И боялся, что не выдержу, если позволю себе чувствовать. Закрывшись ото всех и всего, я думал, что смогу перетерпеть тяжёлый период. А выкладываясь на тренировках, пытался выплеснуть из себя всё, что давило изнутри. Но почему-то, это не работало. А Велигор продолжал говорить:

- Понимаешь, как тренер, я вижу в тебе огромный потенциал. И мне больно смотреть на то, как ты его в себе гробишь. И как человеку, мне тоже больно смотреть на тебя, Валера. На то, как ты убиваешь себя. Тебе нужно открыться, дать волю эмоциям, а ты со всех сторон зажатый. И если, по началу, это ещё было относительно нормально, то прошло уже достаточно времени, чтобы шок сгладился. Если сразу нагрузки могли помочь тебе восстановить форму, то сейчас ты наоборот расшатываешь её, теряя возможность получить прирост в будущем. Ты идёшь в никуда. И я, неся за тебя ответственность, не могу тебе этого позволить.

- И что делать? – тихо произнёс я, глядя куда-то сквозь него. – У меня не получается иначе.

- И не получится, пока ты не дашь волю эмоциям. И если сразу ещё можно было как-то добиться этого разговорами, то сейчас накопилось столько, что... - он замолчал, как бы раздумывая.

Я же находился в каком-то отрешённом состоянии, воспринимая его слова поверхностно. Действительно, разговором здесь вряд ли что-то изменишь.

- Был бы я твоим отцом, - внезапно снова заговорил Велигор. - Хотя, что мне мешает? Иногда, если никакие другие методы не работают, то приходится прибегать к непопулярным, но не менее действенным. Раздевайся.

- Что? – последнее его слово настолько выбивалось из общей массы сказанного, что резко полоснуло по моим, закутанным в вату мыслям.

- Раздевайся, - просто и как-то спокойно повторил он, - лечить тебя буду.

- В смысле? – я не понимал и понимал одновременно.

- Форму снимай и ложись животом на валик, - он ткнул на скрученный из старых матов валик, который валялся в углу зала, и который спортсмены иногда использовали вместо боксёрской груши.

Я не знаю, почему послушал его. То ли авторитет тренера сказался, то ли что-то ещё, но я принялся стаскивать с себя форму непослушными, дрожащими пальцами. Белья под велоформой спортсмены не носят, поэтому, стянув с себя форму, я остался полностью голым. Велигор отошёл к шведским стенкам, где стояла коробка со спортивным инвентарём. Чтобы он не увидел меня «во всей красе», я поспешил улечься на валик. Лёг грудью, упираясь коленями в пол. Велигор со скакалкой в руке направился ко мне. От стыда у меня горело лицо, а перед глазами всё расплывалось в тумане.

- Не так, - я услышал его голос, который казался мне приглушённым. – Животом ложись.

Я пододвинулся выше и лёг так, как он сказал. Теперь моё положение было и вовсе незавидным: голова свешивалась вниз, корпус тела согнут, а задница поднята. До пола я мог достать только ладонями и носками кроссовок. Велигор стал сзади меня, а я сгорал от стыда, понимая, что лежу перед ним голый, с выпяченным задом, и что самое стрёмное – лёг без малейшего сопротивления. Додумать дальше я не успел. Ягодицы обжёг удар. Дёрнувшись от неожиданности и вскрикнув, я тут же заставил себя заткнуться. Не хватало ещё в этом показать свою слабость. Если уж Велигор и решил побыть мне строгим папаней, вправляющим мозг нерадивому дитяти, то я должен вытерпеть это достойно.

Второй удар пришёлся чуть выше первого. Я молча снёс жалящую боль и приготовился к третьему. Третий не заставил себя долго ждать. За ним четвёртый, пятый, следующий. При каждом я дёргался, но голос сдерживать пока удавалось. У меня из головы вылетели все мысли. Сейчас я думал только о том, чтобы не заорать. И чтобы, не дай Бог, никто не вошёл. А терпеть становилось всё тяжелее. Особенно, когда скакалка попадала по нежному месту, где заканчивались ягодицы и начинались ноги. Как будто бы зная об этом, Велигор старался попадать именно туда, словно специально выцеливая.

Я всё ещё держался, но стал тихонечко подвывать сквозь зубы. Мне не приходило в голову, что это было как-то не правильно, не педагогично, и вообще, хрен знает как. Наоборот, этот поступок казался единственно правильным в сложившейся ситуации. Но, тем не менее, от стыда это не избавляло. Как и от боли, которую становилось всё труднее терпеть.

Скакалка свистела в воздухе, я прислушивался к свисту, сжимаясь с каждым ударом, и понимал, что ещё немного, и я не выдержу. Велигор, по идее, тоже должен был это понимать и остановиться. Но он, как назло, только усилил удары. На очередном из меня вырвался рваный крик. Не успел я перевести дух, как обрушился следующий, заставший меня врасплох.

- А-а-а-а, бля-я-я, - уже во весь голос заорал я.

- Отлично, не сдерживайся, - не переставая охаживать меня скакалкой, приговаривал Велигор, - не бойся, тебя никто не услышит, и никто сюда не войдёт. Раскройся, ну!

С этим его «ну» скакалка, казалось, вгрызлась в моё тело. Из глаз брызнули слёзы, словно прорвав плотину. Я кричал, рыдал, захлёбывался в слезах и соплях, рычал и выл. Боль была невыносимой, но вместе с ней приходило облегчение. Я словно искупал свою вину за все проступки. С каждым ударом, с каждым криком становилось легче. Слёзы уже лились непрерывным потоком. Я уже ничего не стеснялся, мне было всё равно, даже если бы сюда кто-то и вошёл.

Погрузившись полностью в свои ощущения, я даже не понял, когда он прекратил меня сечь. Только почувствовал, как его рука гладит мои волосы. Продолжая всхлипывать, я не мог остановиться. Меня несло и, путаясь в словах, периодически судорожно вздыхая, я выложил ему все свои злоключения с момента переписки с Шелестом в чате. Он слушал, не перебивая, обняв и накинув на меня широкое полотенце, которое стелил на массажный стол. А когда я закончил, снова погладил по голове, успокаивая.

- Тише, тише, - как маленькому, приговаривал он, - уже всё закончилось. Всё позади. Теперь будет всё хорошо. У тебя получилось выбросить из себя всю боль, все муки, все страдания. Теперь начинай с чистого листа. А я тебе помогу. Эх, Валерка, мы с тобой ещё олимпийское золото возьмём.

Сквозь слёзы улыбаясь его словам, я поймал себя на этой улыбке и удивился, осознав, что с момента возвращения, я впервые искренне улыбаюсь. Это не была та обычная гримаса, в которой я растягивал губы, выдавая подобие улыбки, когда того требовал случай. Та улыбка была не настоящей: я старательно кривил рот, а сердце плакало. Сейчас же я улыбался от всей души. И хотелось верить, что именно так всё и будет: и с чистого листа, и олимпийское золото, и всё остальное.

- Ты в норме? – спросил Велигор, поднимаясь с матов, на которых мы сидели. Я кивнул. – Хорошо. Сейчас иди отдыхать, завтра и послезавтра тренировки пропустишь. А потом отойдёшь, и с новыми силами – за работу. И... Валера, ещё один момент. Никогда, слышишь меня? Никогда не молчи о своих проблемах. Проблему в зародыше всегда легче решить, чем когда она уже нацепляет на себя снежный ком. А в остальном – ты сильный, справишься.

Он ушёл, а я ещё долго приходил в себя, стоя в душе, а затем, переодевшись и не спеша покидать раздевалку. И его слова о том, что я «сильный и справлюсь» звучали лучшей похвалой для меня.

Дойдя до своей комнаты, я машинально стащил с себя одежду и рухнул в кровать на живот, слегка прикрыв тело простынёй. Укрываться одеялом было больновато, а простыня лёгкая, сильно не мешает. Мне было параллельно, что сосед по комнате мог увидеть меня в таком виде. Тело было настолько расслабленным, что сознание даже отказывалось формировать мысли. Плюнув на всё, я мгновенно отрубился.

Впервые сон был глубоким и без пробуждений. Мне ничего не снилось, я не просыпался в холодном поту по сто раз за ночь. Я вообще не просыпался. Проснулся уже ближе к полудню. В комнате никого не было – Генка ушёл на занятия. Интересно, он меня будил? Или не стал? А видел? Собственно, это и не важно. Настроение было на уровне, я чувствовал прилив сил и желание что-то делать. Но для начала – привести себя в порядок: душ принять, зубы почистить.

Поднимаясь, почувствовал довольно сильную боль в ягодицах. Воспоминания о вчерашнем накрыли раскалённой лавиной. Мне было дико стыдно за всё, что произошло в зале. Хоть и принесло облегчение, но понимание того, что меня высек собственный тренер, как какого-то... как я даже не знаю кого, не отпускало. А потом я ещё и каялся ему во всех своих прегрешениях. И рассказывал... да всё рассказывал, как на исповеди. Ой, бля, и как я теперь ему в глаза смотреть буду? Плюс ко всему ощущения усугублял мощный стояк. Раньше, когда я находился в том ступоре, я даже не обращал внимания на утренние эрекции, считая их привычным явлением.

Да и сами эрекции были не то, чтобы слабыми, но и не очень выматывающими, совсем не такими, что когда-то. Но вот сегодня было что-то невообразимое. Захотелось разрядки, срочно, немедленно. Я хотел сделать это в душе, но неуклюже пытаясь встать из-за горящей задницы, случайно теранулся членом о постель. Мгновенно пробило судорожной пульсацией и ощущением близкой разрядки.

Зад горел, а головка члена блестела от выделявшейся смазки. Застонав, я несколько раз сильно сжал бёдра, делая поступательно – трущиеся движения членом о кровать. При сжатии ягодиц, жар на них усиливался до покалывания, и это так сносило крышу, что уже после следующего движения я разрядился. Оргазм был настолько мощным, что у меня потемнело перед глазами. Но картинка вчерашних методов воспитания, ярко сверкавшая в голове, никуда не исчезла.

Обессилено рухнув прямо на мокрое, расплывающееся подо мной пятно, я переводил дыхание, чувствуя, как в висках бешено колотится пульс. Да уж, вот, что значит долгое воздержание. Совсем выносит. Но почему у меня эти мультики в голове? Почти как тогда, когда я наблюдал за тем, как Барлогин воспитывал своих подопечных. Как тогда, когда увидел тот несчастный ролик с порнухой в сети. Но гораздо сильнее, на порядок или даже несколько порядков значительнее.

Твою мать, может, я действительно какой-то сдвинутый? И кайф от боли – это обо мне? А жопа-то болит. Но как кайфово болит. Блин, ну вот что за мысли у меня в голове? Хрень это всё. Просто у меня давно не было секса, а узнав, что это такое на самом деле, очень непросто остановиться. А тут такие события: стресс, шок, менты, потом эта моя апатия, когда ни до чего было. Понятно, что теперь организм компенсируется, беря своё. А истерика, когда Велигор меня драл, так это нормальная как раз реакция, любой бы вопил на моём месте. И потом, мне это даже помогло растормозиться, выкинуть из себя эту эмоциональную заглушку. Всё-таки, наверное, что-то есть в философии телесных наказаний, практиковавшейся раньше.

Представив себе, как каждую субботу Велигор раскладывает меня на матах и сечёт розгами, тьфу, то есть скакалкой, я даже посмеялся. Ну совсем уже больной. Это ж надо до такого додуматься? Что за бред? Да и не хочется мне этого повторения унижений. Хотя тело не слышало голос разума и реагировало иначе. Фантазия пошла развиваться, а утихшее после оргазма возбуждение снова заявило о себе. Эрекции пока не было, но ощутимое приближение напряжения и «мурашки» между лопаток я отчётливо почувствовал. Да что ж такое-то? Нет, определённо, долгое воздержание не способствует усмирению подобных реакций. Нужно с этим что-то делать.

Я и делал. Все те два дня отдыха, подаренные мне тренером, выдрачивал себя до бессилия. И с каждым разом, с каждым, блядь, грёбаным разом перед глазами появлялись красочные эпизоды перенесённой мной порки. Я уже даже забил на причины этих явлений, упиваясь просто получаемым эффектом. Но всё равно со страхом ожидал того, что придётся снова увидеться с Велигором на тренировке. В итоге, когда наступило утро того дня, когда мне предстояло заниматься, я поймал себя на том, что идти мне дико не хочется. Но это снова был бы тупик, поэтому, собрав в кулак всю свою силу воли, я оделся и вышел на построение перед разминкой.

Всё прошло на удивление легко. Велигор ни словом, ни взглядом, ни жестом не напомнил о стыдных мне событиях, держась ровно, доброжелательно и ничем не выделяя меня среди остальных. Ну, разве что нагрузку дал чуть меньше, чем обычно, сказав, что мне нужно заново входить в режим. Я с облегчением выдохнул и был очень ему благодарен. Ни разу с того события он ничем не дал понять, что между нами что-то произошло. И получалось у него это настолько естественно, что иной раз я и сам задумывался – а не привиделось ли мне всё это?

Как бы там ни было, но своеобразное внушение помогло мне снова найти себя. И снова ощутить желание совершенствоваться. Но если раньше я шёл к этому путём упрямства и поступков на зло, то теперь я стал просто фанатично следовать инструкциям Велигора. Он, его слово, его программа - стали для меня непререкаемым авторитетом. Доходило до того, что если тренер говорил проехать ещё тридцать километров после основной тренировки, то все забивали, а я выполнял. Более того, выполнял, щепетильно придерживаясь километража. Иногда бывало, что по приезду на Базу велокомпьютер показывал не заданные тридцать, а двадцать девять с половиной километров.

И я не мог позволить себе сдать вёл в ангар, пока не наберу именно тридцать. Понимая, что пятьсот метров ничего не решают, тем не менее, я тупо наматывал круги вокруг ангара, и ставил велосипед только после того, когда на мониторе не засвечивалась заветная цифра. Выполняя задания тренера настолько скрупулёзно, я и сам чувствовал себя более уверенно, положившись во всём на его опыт. Остальные члены команды, конечно же, недолюбливали меня за такую преданность, считая, что я пытаюсь выслужиться перед Велигором. И частенько спихивали на меня мытьё своих велосипедов после тренировки.

Несколько раз я даже делал это, не желая вступать в конфликт. Но в какой-то из дней просто забил, приведя в порядок свой велосипед и проигнорировав остальных. Конечно же, их это взбесило. Ещё бы, какой-то выскочка, неизвестно что из себя представляющий, и такое пренебрежение. Однако, грузить меня не рискнули, занимаясь своими машинами самостоятельно. Пару раз отпускали в мою сторону колкости, не без этого, но меня это мало волновало.

Прошли почти все отборочные гонки, Велигор был доволен результатами своей команды, но расслабляться было рано. Оставалась ещё несколько гонок, а после них предстояла большая гонка на чемпионат области. От результатов заезда зависело, поедем ли мы выступать за страну. В международных гонках я ещё не участвовал, и попасть туда – для меня было делом чести. К тому же, Велигор сказал, что у него большие надежды на этот чемпионат, и мы должны, просто обязаны его завоевать. А раз обязаны, значит, и я выложусь по максимуму, чтобы сделать всё, что от меня зависит для победы. Я работал на результат и своё будущее.

Раскалённой нитью рассекая небо,
Ядовитой каплей воздух оплавляя,
Из чужих галактик яркая комета
Падала на Землю, искрами пылая.

Следом за кометой тихо шёл Посланник
С лёгкою улыбкой, с безмятежным взором.
Шёл по небосклону мерными шагами,
Застилая звёзды взмахом крыльев чёрных.

Был когда-то брошен он в людскую свору -
Как источник света, как зерно святыни,
Но разбился оземь он с хрустальным звоном,
Орошая кровью гиблую пустыню.

Под палящим солнцем высыхали пятна,
Покрывались грязью, заметались пылью,
Испарялись, чтобы вознестись обратно,
Чтобы стать, как прежде, тем, о ком забыли...

Шёл Посланник снова, сквозь тысячелетья,
Чтобы о единой Истине напомнить -
Возвращался к людям не с благою вестью:
Смерть в часах песочных нёс он на ладони.

Опубликовано: 2016-07-13 15:26:51
Количество просмотров: 182

Комментарии