Последний визит: 2023-03-05 16:55:12
Сейчас не в сети

Пропащие ребята. Глава 4

- Что у нас там ещё? - дежурный нейрохирург появился на пороге приёмного покоя. - Не дадут мне сегодня с историями поработать.

- Да вот, скорая привезла, - зачастила медсестра приёмного, - с интерната. Валера Русик, с лестницы упал. Несчастный случай.

- Несчастный случай? Ну-ну, подрались, небось, а теперь мажутся. Ладно, пусть сами разбираются. Я им не эксперт, чтоб по характеру повреждений заключения давать. Но ты сама-то, Люся, в это веришь, что с лестницы? Здесь явно не такие травмы, что при падениях получают.

- Оно нам надо, Артур Сергеевич? Пусть по месту разбираются.

- Ну да, тоже верно, - кто-то потянул за верхнее веко, в глаза ударил яркий свет, голоса стали громче, отчётливее, - кровь, мочу, УЗИ, рентген на область рёбер, сейчас отмечу. Да и так видно, что перелом. И вот ещё что, Люся, КТ черепа сделайте. Как готово будет – позовёшь.

- Артур Сергеевич, КТ или МРТ?

- КТ для начала, МРТ уже в отделении сделаем, позже. Клиника на перелом основания черепа похожа. Да уж, неудачно парень упал, очень неудачно.

Вспышки боли пронзают всё тело, невыносимо тошнит и нет никакой возможности открыть глаза. Меня куда-то перекладывают: холод, грохот металла и, кажется, какое-то движение. Тошнота усиливается. Лязг дверей. Невозможно громкие звуки, отдающиеся в голову пронзительным болезненным звоном. Я весь – словно сгусток боли. Боль затягивает, поглощает. Мне кажется, что ещё немного – и когда я погружусь в неё полностью, мне каким-то непостижимым образом станет легче. Почему-то именно так и должно быть. Если бы только не тошнота. Рвотные спазмы сотрясают тело. Такое чувство, что разрывает напополам. Что-то колет сбоку.

- Не двигайся, голову набок. Дайте полотенце, - до чего же громкий голос. От него просто закладывает уши. И, кажется, правое ухо вообще ничего не слышит. Снова куда-то перемещают. Чувствую себя безвольной куклой, тряпкой. Эта беспомощность напрягает похлеще боли. – Вот направление, дежурный дал. И КТ не забудьте. В коридоре жду.

На время меня оставляют в покое. Пытаюсь отдышаться, но каждый вдох отдаётся резкой болью в груди и где-то сбоку. Снова накатывает тошнота, когда кто-то касается стола, на котором лежу. Ноги чем-то придавливает. Что-то большое, похожее на одеяло, но холодное и очень тяжёлое. Какие-то звуки, шум. Почему я не могу открыть глаза? Снова куда-то перемещают. Так быстро? Сколько прошло времени? Я не могу определить точно, сознание возвращается какими-то обрывками, волнами вынося на поверхность и утягивая обратно. Вновь в пучину – темнее, ещё темнее, хорошо, тишина...

Снова резкий болезненный свет, снова голоса. Приоткрываю глаза – всё зыбко-мутное, плывущее. Потолок, чья-то рука, белый рукав, запах медикаментов. Я в больнице? Почему? Внезапной волной захлёстывают воспоминания. Интернат, Суд, град ударов. Дальше ничего не помню. Я живой? Они меня спасают? Зачем? Я не хочу. Я не хочу снова попасть обратно, не хочу. Что-то ещё, что-то, не дающее мне покоя. Матвей. Где он? Что с ним? Мне нужно туда. Пытаюсь подняться, но ничего не получается. Потолок бешено закружился, всё поплыло. Снова тошнота и пульсирующая, рвущая боль.

- Лежи-лежи, куда собрался? Да успокойся ты. Доктора позовите, он сейчас катетер вырвет.

Что-то холодное разливается по руке – от локтя до плеча и дальше. Холод постоянно сопровождает меня во всех ощущениях. Звуки стихают. Наваливается душная тяжесть. Боль отступает. Я ещё чувствую её, но она как бы отдельно от меня. Снова темнота. Я словно растворяюсь в ней, падая куда-то...

Уже около месяца я нахожусь в нейротравматологическом отделении больницы неотложной помощи. У меня сотрясение, ушиб головного мозга, разрыв барабанной перепонки правого уха и перелом двух рёбер. Ссадины, гематомы и прочие мелочи уже прошли, как и синяки под глазами. Сейчас глаза немного запавшие, под ними зеленоватые тени - остатки сошедших гематом. Доктора говорят, что мне повезло.

Повезло в том, что, когда разорвалась перепонка, кровь вышла наружу, а не скопилась в оболочках мозга. Это помогло избежать трепанации. Перелома основания черепа на снимках и по результатам КТ не обнаружилось. Хотя лечащий врач и не снимает до конца этот диагноз. Уж слишком клиническая симптоматика похожа, как он говорит.

С утра и до ночи мне капают всевозможные растворы и вводят медикаменты. Чувствую я себя уже терпимо и даже могу вставать. Голова немного кружится, и травмированное ухо чуть хуже слышит. Но лор, которого вызывали на консультацию, сказал, что всё восстановится. Аудиограмма, которую мне сделали, тоже показывает, что всё в порядке.

Восстанавливаюсь я быстро, сплю уже самостоятельно, без введения наркотиков. Боли почти не чувствую, лишь изредка, когда слишком много хожу. Перенапрягаться мне не разрешают, много ходить и читать тоже нельзя. Врачи говорят, что уже через неделю смогут выписать меня, но ещё нужен покой, дальнейшее долечивание, приём ноотропов. С одной стороны, я рад тому, что скоро смогу выйти из больницы. Но с другой, возвращение в интернат – это то, чего мне не хочется больше всего на свете.

Единственное, что примиряет меня с этим возвращением – возможность увидеться с Матвеем. Я чувствую себя виноватым перед ним. Не будь я таким упёртым, согласись сразу на условия Совета... Но я сам понимаю, что, скорее всего, это ничего бы не изменило.

Меня уже посещали представители опекунского совета, а за несколько дней до их визита приходила Анна вместе с директрисой интерната. Мне ненавязчиво посоветовали придерживаться версии падения с лестницы. Доказать что-либо обратное мне всё равно не удастся. А если буду сильно настаивать на своей трактовке событий, то неминуемо возвращение в психиатрическую клинику с принудительным лечением и последующей отправкой в интернат, где мне придётся сполна ответить за своё неразумное решение.

Внутри меня всё вопило против этой несправедливости, но я понимал, что в одиночку с этой системой мне не справиться. Поэтому и опекунскому совету, и следователям я озвучил навязанную мне версию своего падения. Деваться мне всё равно некуда, а по возвращению в интернат, в случае, если я пойду против и расскажу, что произошло на самом деле, мне могли создать такие условия, что всё произошедшее покажется сказкой.

Я пошёл на предложение администрации интерната в надежде, что меня оставят в покое и моё дальнейшее пребывание в интернате будет вполне сносным, а то и «комфортным», как обещала директриса. Сделки с совестью даются с трудом, но мне это уже не впервой. В таких условиях быстро взрослеешь, и вся грязь окружающей жизни видится отчётливо и без прикрас. Когда хочешь выжить – иногда приходится наступать на горло собственной песне.

А ещё через несколько дней случилась неожиданная радость. Я уже и не надеялся увидеть Ивана Степановича, но он пришёл ко мне в больницу. Сквозь слёзы радости я смотрел на него и не мог поверить, что он не забыл обо мне, что разыскал меня. Он выглядел похудевшим и осунувшимся. Сказал, что всё это время находился в больнице, лечил сердце, просил прощения, что не смог прийти раньше, тогда, возможно, смог бы уберечь меня от происшедшего.

Что случилось на самом деле, я не рассказывал, просто не мог. Но, видимо, ему и не нужно было это, каким-то образом он сам был в курсе. Это я понял по его осторожным расспросам. Тогда я отказался отвечать на неприятные вопросы, а он больше и не настаивал на ответах, пообещав мне, что обязательно вытащит меня из интерната и уже даже знает как. Честно сказать, в это я особо не поверил. Уже понимал, что ни усыновить меня, ни получить опекунство Ивану Степановичу не удастся.

Против играли не только глупые бюрократические условности, но и его заболевание сердца. Понимал это и сам Иван Степанович, но у него были свои соображения на этот счёт. Теперь он проведывал меня каждый день. Мы много разговаривали, гуляли в больничном парке. Иван Степанович приносил фрукты и всевозможные вкусности. Это время, несмотря на периодические головные боли, было для меня одним из самых счастливых. О будущем возвращении в интернат я старался не думать. Вот только мысли о Матвее никак не оставляли меня. В одну из прогулок, я решился и задал интересующий меня вопрос:

- Скажите, а Матвей, ну, Ширяев, он со мной в одной группе в интернате был, с ним всё в порядке, вы не знаете?

Иван Степанович остановился и задал мне встречный вопрос:

- А почему ты спрашиваешь?

- Просто, - я замялся, - понимаете, Матвей был мне там единственным другом. Мы нормально общались, и...

Я не знал, как сказать о том, что меня беспокоит, но при этом не говорить всего. Иван Степанович, видя мою заминку, ответил:

- Нормально с ним всё. Но я думаю, что ты вряд ли его уже увидишь, потому что я придумал, как избежать твоего возвращения в интернат.

- И как же? – с замиранием сердца переспросил я, на время даже забыв, что уже не увижусь с Матвеем.

- У меня есть давний друг. Он главный тренер по велоспорту в спортшколе. Вчера я связался с ним, и он обещал помочь нам. Когда ты полностью восстановишься, тебя переведут в эту школу. Она тоже считается интернатом, и там живут, тренируются и учатся спортсмены-сироты, оставшиеся без родителей. Конечно, это сложно, все эти бюрократические моменты, но у него хорошие связи. Думаю, у нас всё получится. – Иван Степанович улыбался. – Теперь дело за тобой.

- А что я? Что мне нужно сделать?

- Ну, во-первых, твоё желание. Хочешь ли ты связать своё будущее со спортом? И не против ли того, что тебя переведут в эту спортшколу?

В моём сознании сразу же нарисовались красочные перспективы и блестящее будущее профессионального спортсмена. Да и возможность вырваться из того интернатского ада, добиться чего-то в жизни играла немаловажную роль. Вряд ли мне ещё раз когда-то представится такая возможность. С Матвеем я бы нашёл, как видеться, хотя бы изредка. Вот только моё физическое состояние пока не позволяет особых нагрузок. Как же с этим быть?

Своими сомнениями я поделился с Иваном Степановичем, на что тот, добродушно улыбаясь, ответил:

- Никто ведь не собирается тебе давать задания сразу ставить мировые рекорды. Выпишешься из больницы, уже будешь числиться среди воспитанников спортшколы, после будешь восстанавливаться в санатории этой же школы, место тебе обеспечат. А когда доктора посчитают возможными физические нагрузки, тогда и начнёшь не спеша. К тому времени тебе исполнится пятнадцать. Конечно, для старта это поздновато, но пойми, Валера, не всем становиться олимпийскими чемпионами. Просто находиться в нормальных условиях, тренироваться, может быть, принимать участие в соревнованиях на уровне города. Затем поступишь в институт физкультуры и, по окончанию, сможешь работать тренером. Согласись, перспективы, всё же, получше, чем бурса после обычного интерната.

- Это было бы замечательно, - начал я, но мой энтузиазм сразу же поутих, когда я подумал о том, с какой стати этому тренеру мне помогать, - вот только этот ваш друг, захочет ли он всё это затевать?

- Захочет. Тем более, что я уже говорил с ним. Понимаешь, Валерка, друг – это не просто знакомый, с которым ты встречаешься по выходным, чтобы выпить пива. С настоящим другом ты можешь не видеться годами, но от этого дружба не ослабеет. Настоящий друг – это тот, с кем ты близок по духу, кто услышит тебя и поддержит в любых начинаниях, кто будет ценить тебя со всеми недостатками, кто честен по отношению к тебе, кто понимает и принимает тебя таким, какой ты есть.

- Это тот, кто поднимет тебя тогда, когда остальные даже не догадываются, что ты упал, - тихо закончил я.

- Верно, Валерка, именно так, самая суть. Ты молодец, правильно понимаешь понятие настоящей дружбы. Так вот, Велигор – именно такой, настоящий друг. Я знаю его уже очень давно. Знаю его семью – жену, дочек, знаю то, насколько он одержим своей работой. И он многое обо мне знает. Мы пронесли свою дружбу сквозь года. И теперь, когда мне понадобилась помощь, он сделает всё, что от него зависит, но поможет мне, нам с тобой поможет. Просто я не уверен, что смогу в одиночку отвоевать тебя у этих бюрократов. Закон, к сожалению, против, да и моё здоровье... - вздохнув, он замолчал, а я внезапно почувствовал сильное беспокойство.

- Вы говорите о своём здоровье. У вас же что-то с сердцем, да? Это очень серьёзно?

- Не буду тебя обманывать, ты уже взрослый парень. Да, это серьёзно. У меня прогрессирующая ишемическая болезнь, атеросклероз. Я долго лежал в клинике, и лечение не дало особых результатов. Кардиолог сказал, что мне необходима операция. Вначале было поражение коронарных сосудов, а теперь и на левой коронарной артерии заметно сужение из-за атерсклеротических бляшек. Консервативная терапия не помогает.

Я ничего толком не понимал из сказанного, одно только было ясно – у Ивана Степановича какое-то очень серьёзное заболевание сердца, которое, к тому же, требует операции. И это рискованно, иначе он бы не говорил, что его здоровье может не позволить ему видеться со мной. Наверное, смекнув, что для моего понимания сказанное им слишком сложно, Иван Степанович решил объяснить проще:

- Видишь ли, Валера, эта вот левая коронарная артерия – это главный сосуд, обеспечивающий доставку крови к сердцу. На его стенке образовался такой нарост – бляшка, и из-за этого просвет сосуда сужен. Кровь плохо поступает, а из-за её нехватки может произойти отмирание сердечной ткани – некроз. Это называется инфарктом. И если при относительно здоровых сосудах инфаркты могут заканчиваться относительно благоприятно, то в таких случаях – исход неблагополучный.

- Вы можете умереть? – еле слышно прошептал я.

- Мы все можем умереть, - вздохнул Иван Степанович, - рано или поздно. Но чтобы этого не произошло, нужно применить все возможные методы лечения. Поэтому я и дал согласие на оперативное вмешательство. Пока подходит моя очередь на госпитализацию, я проведу это время с тобой, а потом, когда уже лягу в клинику, я хотел бы, чтобы твоё будущее было в надёжных руках. И в этом плане я доверяю своему другу – Велигору.

- А когда это наступит? Ну, очередь? И вам сразу же сделают операцию? И всё будет хорошо?

- Это не быстрый процесс. Пока несколько месяцев я наблюдаюсь у кардиолога амбулаторно. Когда подойдёт моя очередь, я лягу в больницу и пройду полный комплекс обследования - всевозможные анализы и специальные методы, включая электрокардиографию, коронарографию, УЗИ сердца и что там ещё скажут из дополнительных. А затем уже сама операция. После неё период восстановления, и даст Бог, выгадаю ещё лет десять-пятнадцать. Но я верю, что всё будет хорошо. И ты тоже так думай, договорились?

- Договорились, - хоть я и пообещал думать в позитивном ключе, плохие мысли всё равно не уходили из моей головы.

- А завтра я тебя познакомлю с Велигором, - продолжал Иван Степанович, - ну что, Валера, пора возвращаться в палату, обед скоро.

После обеда я остался в палате. Настроение как-то резко упало. Почему в жизни так часто происходит? Казалось бы, я должен был радоваться, что моя судьба так круто изменится, что я стану спортсменом, а может быть, и чемпионом, что у меня есть будущее, которое будет зависеть от меня самого. Но, в то же время, чем-то приходится жертвовать. И так получается, что вместо меня пожертвует Иван Степанович.

Лучше бы я навсегда остался в своём интернате, но он был бы здоров. Хотя, он уже болеет и это ничего не изменит. А так, он хочет мне помочь, хотя бы напоследок, поэтому я должен приложить все усилия, чтобы оправдать его надежды. В размышлениях незаметно наступил вечер, а после и ночь. Я уснул, успев подумать, что с интересом жду завтрашней встречи с другом Ивана Степановича.

Они пришли после обеда. Всё утро я был, как на иголках. Постоянно бегал к окну, всматриваясь в территорию больницы, где вдалеке виднелись зелёные ворота. Никого не было. Я расстраивался, но успокаивал себя тем, что ещё не вечер, да и дела какие-то могли быть у обоих. Пообедав, я решил пройтись прогуляться. Одевшись, спускался по лестнице и услышал голоса. Один из них принадлежал Ивану Степановичу, а второй, пока незнакомый мне, скорее всего, этому самому Велигору. Задержавшись на ступеньках, я прислушался:

- Вань, всё сделаем в лучшем виде, - говорил второй голос, - главное – не волнуйся, ты же знаешь, что тебе нельзя.

- Да я понимаю, Саша, понимаю, что нельзя. Ну очень уж душа за пацанёнка болит. Понимаешь, он мне, как родной стал. Неизвестно, сколько мне ещё осталось, а я просто не могу бросить его, не позаботившись. Оставить в том ужасном месте, без перспектив, без будущего. Мне не дали возможности усыновить его, даже опекунства не дали, ты же знаешь. Я буду тебе до конца жизни благодарен, если ты сможешь помочь.

- Вань, не нервничай, я уже занимаюсь этим вопросом. Более того, мне идут навстречу. По всему, у них в интернате что-то произошло из ряда вон, они сами рады от него избавиться. Да и связи мои помогли. Сам губернатор на контроле это держит.

- Ого, даже сам?

- Ну да, ты же знаешь, мы в плотной связке, иначе нельзя. Да и Федерация своё слово скажет, а губернатор заинтересован в нас. Финансирование же через него проходит. И мы тоже многое знаем. Ну и плюс ко всему, моя дочь - крёстная у его внучки. Жёны общаются. Семьями дружим, так сказать.

- Оно-то так, Саша, я понимаю. Вот только пацан после травмы, как обосновать, что ты его в спортинтернат забираешь, у него же нет никаких показателей.

- Ой, ну ты, как вчерашний, ей-Богу. Не знаешь, как липовые показатели делаются? Нет, понятно, что просто так я бы не стал этим заниматься, но если иначе никак, то что остаётся? Вот и дали прошение, что молодому таланту необходимо развивать свой потенциал. Опекунский совет не против, с интернатом согласовано всё, им лишь бы спихнуть куда – и рады. А как оно там дальше пойдёт – это уже посмотрим. Сразу в нашем санатории реабилитацию пройдёт. У нас там сильный врачебный состав, многие спортсмены - и довольно известные - восстанавливаются после травм. Ты сможешь его даже навещать, я распоряжусь. Там и уход, и питание, лес вокруг, воздух целебный. У него организм молодой, сильный, восстановится быстро. Потом я его к начинающим определю. Ну а дальше видно будет, может, и вырастим из него чемпиона.

Беседуя, они поднимались по лестнице, и мне ничего не оставалось, как пойти навстречу, иначе меня бы заметили, что я стою и прислушиваюсь к их разговору, а мне бы этого не хотелось. Сделав вид, что ничего не слышал, я спустился с пролёта, и на лестничной площадке мы встретились.

- О, Валера, прогуляться решил? – заулыбался Иван Степанович, увидев меня, - а мы здесь, как раз о тебе говорили. Всё идёт по плану. Кстати, познакомься, вот это и есть мой друг, о котором я тебе рассказывал – Велигор Александр Игоревич.

- Здрасте, - я протянул руку высокому, плотноватому мужчине, стоявшему рядом с Иваном Степановичем. Он был моложе, но на русых, коротко стриженых волосах явственно проступала седина. Особенно на висках, которые были почти белыми. Светлые и, как мне показалось, какие-то водянистые серые глаза смотрели цепко и внимательно. – Я Валерка. Валера Русик.

Рукопожатие Велигора было твёрдым и уверенным. Хоть и пришли они с улицы, пальцы рук оказались тёплыми.

- Здравствуй, Валерка, - Велигор улыбнулся уголками тонких губ, и взгляд его немного потеплел, - так что, Валера Русик, готов стать олимпийским чемпионом?

- А это реально? – вопрос прозвучал как-то совсем по-детски наивно.

- Всё возможно, - серьёзно ответил Велигор, - от тебя самого зависит, кем ты станешь. Через неделю тебя выпишут, мы уже беседовали с твоим лечащим врачом, и можешь считать, что ты уже числишься в воспитанниках нашей спортшколы. Но для начала пройдёшь реабилитационный курс в санатории. Это будет твой первый экзамен на выдержку и выносливость, и постепенное привыкание к режиму, а ему в большом спорте отводится очень важная роль. Отнесись к этому серьёзно.

- Я всё сделаю, - меня переполняла куча эмоций, радужные перспективы и осознание чего-то такого значимого в моей жизни. - И режим, и тренировки, и всё, как вы скажете. Я очень хочу добиться результатов.

- Хочешь – значит, добьёшься, - улыбнулся Велигор.

- Пойдёмте, прогуляемся, - вступил Иван Степанович, - тем более, что ты оделся уже, Валера, здесь тепло, вспотеешь, а потом на улицу выходить, ещё простынешь.

Почему-то мне вдруг стало неловко от этой заботы. Ну, в самом деле, я же не маленький уже, чтобы меня так опекали. Кивнув, я быстро стал спускаться по лестнице. Идти хотелось широко распрямив плечи, держа осанку и чеканя шаг. Идти, достойно чемпионов. Уже сейчас я чувствовал себя немного приобщённым к избранной касте профессиональных спортсменов.

Стараясь держать осанку, я задрал вверх голову и не смотрел под ноги. Естественно, случилась небольшая неприятность: оступившись, я споткнулся, и чуть было не растянулся на лестнице. Хорошо, что Иван Степанович успел вовремя меня подхватить, а то бы опозорился по полной. После этого я уже внимательно смотрел под ноги и пытался не летать в облаках. Тем не менее, всё равно держал спину выпрямленной, а походку пытался сделать пружинящей.

- Валер, расслабься, - Велигор, тронув меня за локоть, подошёл ближе и, остановившись, посмотрел мне прямо в глаза. - От тебя сейчас никто не требует никаких достижений. Ты перенёс серьёзную травму, ещё недостаточно окреп. Не нужно рвать жилы и пытаться сделать невозможное. Всему своё время. Просто гуляй, дыши воздухом и не строй из себя Терминатора.

Меня немного пристыдили его слова, но с другой стороны, я был благодарен ему за них, как и за первый урок, что кураж – не всегда хорошо. И что главное – это не видимость, а сущность. Успокоившись, я, уже не спеша и не выделываясь, прогулочным спокойным шагом побрёл по территории больницы, чуть отстав от Велигора и Ивана Степановича, которые о чём-то тихо беседовали. К их разговору я не прислушивался, что меня интересовало, я уже знал, а остальное – если посчитают нужным, то сами скажут.

Уже начинало темнеть, и я понимал, что прогулка подходит к концу. Им нужно домой, а меня ждали на процедуры в отделении. Тепло попрощавшись, я вернулся в больницу. В отделении меня обрадовали, сказав, что выписка через пять дней. Лечащий написал список медикаментов, которые необходимо будет принимать в дальнейшем, назначил контрольное обследование на томографе и оставил меня в покое, мечтать о своём спортивном будущем. Всю ночь мне снились соревнования и я, восходящий на верхнюю ступень пьедестала почёта.

В день выписки Иван Степанович пришёл ко мне с самого утра. Он был в приподнятом настроении, постоянно шутил и улыбался. Сказал мне, что, для начала, после больницы мы поедем в торговый центр, нужно будет кое-что мне купить. Я запротестовал, но Иван Степанович строго сказал, что возражения не принимаются. Мне было неловко, не хотелось, чтобы он тратился на меня, но он был непреклонен:

- Валера, вот если бы у тебя был сын, как ты думаешь, ты бы хотел сделать для него что-то? Купить что-то, что необходимо? – устав спорить со мной, спросил Иван Степанович.

- Так это сын, - ответил я ему, - я-то ведь вам не сын.

- А для того, чтобы это чувствовать, обязательно нужно кровное родство? – снова спросил меня Иван Степанович. - Ты мне даже дороже. Пожалуйста, Валера, не будь таким упрямым.

Я сдался. В конце концов, я и сам понимал, что новый образ жизни потребует обновления и в одежде, и может, в чем-то ещё. Так оно и вышло. В торговом центре мы купили для меня одежду и обувь, а также, посетив спортивный магазин, несколько комплектов формы для велогонщиков, специальную обувь и обычные кроссовки со спортивным костюмом. Но самое главное, Иван Степанович купил мне велосипед.

Настоящий, гоночный велосипед с низким рулём. И пусть его марка была не брендовой, пусть до профессиональных машин ему было далеко, этот велик нравился мне настолько, что я не мог им налюбоваться. Нагруженные покупками, мы вышли из магазина, и Иван Степанович сказал, что подождём Велигора дома, тот сможет освободиться только после вечерней тренировки. А затем на собственной машине отвезёт меня в санаторий.

- А вы разве не поедете с нами? – спросил я.

- Нет, Валера. Так получилось, что у меня появилась возможность прооперироваться заграницей. Это небывалая удача, да и оборудование получше, чем у нас. Более того, клиника специализируется именно на кардиососудистой хирургии, там такие операции, как мне нужно, проводят массово. Для них – это как для наших аппендикс удалить. Опять же, благодаря Велигору, это он выбил мне это место. Завтра с утра я ложусь в нашу кардиологию, чтобы были готовы свежие анализы и обследования и, к сожалению, не смогу тебя навещать. Конечно, в той заграничной клинике они проведут свои, но таков порядок. Мне очень жаль.

- Так это же хорошо, - я тоже расстроился, что не смогу долгое время видеться с ним, но понимал и то, что для благоприятного исхода, такой вариант самый оптимальный.

- Хорошо, да, - вздохнул Иван Степанович, - я буду скучать, Валерка.

- Я тоже буду скучать, - я чуть не плакал, поэтому Иван Степанович быстро сменил тему разговора.

- Да, я же не смогу тебя с Днём Рождения поздравить. Заранее нельзя, но считай это подарком и не вздумай отказываться, - он вынул какой-то свёрток и протянул мне. – Разверни.

Развернув упаковочную бумагу, я увидел небольшой кожаный портфель.

- А что это?

- Открой, - улыбнулся Иван Степанович.

Открыв молнию по периметру портфеля, я уставился на новый ноутбук, блестевший хромированным корпусом. «Asus», - прочёл я и чуть не задохнулся от восторга.

- Ноут, - улыбка сама расплывалась на моём лице, - в металлическом корпусе, последняя модель, но это же так дорого. Вы и так столько всего мне купили.

- Валера, я от чистого сердца, неужели ты не позволишь старику этой маленькой радости?

- Да я... нет, ну просто, мне неудобно, но я... - посмотрев на Ивана Степановича, сидевшего напротив меня за столом, я понял, что для него это имеет очень большое значение. - Спасибо вам огромное.

- Не за что, Валера, главное, чтобы ты был счастлив, - с его последними словами прозвучала трель дверного звонка, - вот, наверное, Саша приехал.

Подскочив с места, Иван Степанович пошёл открывать дверь, а я продолжал любоваться на ноутбук и велосипед, стоявший в разобранном виде. Послышались шаги, голоса, и в кухню вошёл Велигор:

- Ну, я вижу, что подготовились вы основательно. Велосипед нравится, Валера?

- Да, очень.

- Для старта неплохая машина, универсал, в принципе, то, что нужно. В дальнейшем подберём тебе продвинутый шоссейник, если, конечно, покажешь результаты, - он усмехнулся, - ну что? Поехали?

Я кивнул. Мы ещё долго не могли проститься с Иваном Степановичем, который отворачивался, чтобы я не заметил слёз на его лице. Я сам сдерживался изо всех сил, в горле что-то царапало, а все хорошие слова, которые я хотел сказать, застревали и не выговаривались.

- Всё, Валера, - взяв себя в руки, Иван Степанович подтолкнул меня к «Субару» Велигора, который уже завёл машину и теперь, сидя в кабине, прогревал мотор. – Залезай, езжайте с Богом, и пусть тебе повезёт в жизни.

Захлопнув за собой дверь «Форестера», я прилип к окну, глядя на удалявшуюся фигуру Ивана Степановича. Меня посетило ощущение дежа-вю: точно так же я смотрел из окна другой машины, когда меня увозили в интернат, а Иван Степанович оставался на крыльце психиатрической клиники. И точно так же у меня было ощущение, что больше я его никогда не увижу.

Примерно через час мы въехали на территорию санатория. Увиденное меня впечатлило. Огромный парк с хвойными деревьями, расчищенные дорожки, трёхэтажный жилой корпус из пенобетонных блоков, имеющих свойство сохранять тепло. Внутренняя обстановка корпуса тоже была на высшем уровне. Материалы подобраны со вкусом, везде чисто, опрятно и как-то светло и уютно.

Разместили меня на первом этаже в двухместной комнате. В небольшом коридоре перед комнатой стоял комод с широкими секциями, куда Велигор временно пристроил мой велосипед. Колёса, правда, не вместились, и их он оставил у шкафа, сказав, что я сам найду им место. Здесь же находился и широкий шкаф-купе для верхней одежды и обуви, а чуть дальше два отдельных шкафа для личных вещей. Сбоку имелся санузел с горячей водой и пушистыми полотенцами. Разместив вещи, мы прошли в саму комнату.

Лёгкая тюлевая занавеска на широком окне и тёмно-коричневые шторы создавали какую-то домашнюю обстановку. Деревянный пол, застеленный ковровыми дорожками. Удобная кровать с ортопедическим матрасом, накрытая покрывалом песочного цвета, в тон обоям на стенах.

На соседней кровати лежал парень в спортивном костюме. На вид ему было лет восемнадцать, темноволосый, под спортивной одеждой угадывалась хорошо развитая мускулатура. В его руках был журнал «Лёгкая атлетика», но он его не читал, а смотрел куда-то сквозь страницы. Увидев нас, он сел на кровати.

- Проходи, Валера, - Велигор поставил сумку с моими личными вещами у пустой кровати, а затем обратился к соседу по комнате. – Здравствуй, Назар. Как твои дела?

- Вашими молитвами, - буркнул этот Назар, утыкаясь в свой журнал.

Надо же, какой невоспитанный. К нему по-человечески, а он сквозь зубы. Но Велигора поведение парня совсем не обидело, или же, он просто не подал виду.

- Вот, Валера, - как ни в чём не бывало, он снова обратился ко мне, - ты будешь жить в одной комнате с самим Назаром Стрельниковым, восходящей звездой лёгкой атлетики.

- Ага, со звездой, - фыркнул Назар, - с восходящей, как же, не успела взойти, как тут же и закатилась. Скажете тоже, Александр Игоревич.

- Как есть, так и говорю, - ответствовал Велигор, - а твоя травма – ещё не повод хоронить свою будущую карьеру. Ты с психологом беседовал?

- Да забеседовали меня уже эти ваши психологи, толку от них? Доктора мне ясно дали понять, что в ближайшие полгода мне даже думать противопоказано о том, чтобы вернуться к тренировкам.

- А что такое полгода? – переспросил Велигор, - ты считаешь, что это очень много? Другие спортсмены, тренируясь годами, не показывают таких результатов, как ты. Восстановишься, вернёшься, и все свои титулы обратно завоюешь.

- Больно нужен я кому-то, - снова хмуро буркнул парень, - Верховенцев вообще глаз не кажет, а пацаны говорят, что он Ветрова взял на индивидуальные тренировки, вот весной на сборы поедут, а там и соревнования. Ну и что, что Ветров на кроссах позади всех тащится, зато у него папа крутой.

- Тогда тебе вообще нечего бояться, не так ли? – усмехнулся Велигор, - если тащится этот ваш новый фаворит в отстающих. Да и зная Верховенцева, не думаю, что он сделает ставку на аутсайдера. А пацанов ты своих, Назар, поменьше слушай. Они из зависти много чего наговорить могут. Насколько я знаю, твоё место никто не занимал, и сам Верховенцев говорил, что будет ждать, пока Стрельников полностью восстановится. Даже заявку на индивидуальные не подавал, только на командные соревнования. Но командные, ты сам понимаешь, никак нельзя отложить.

- Это... правда? – Назар выглядел ошарашенным, - вот то, что вы мне только что сказали? А чего же тогда?.. Ну, да, вполне могли и из зависти... Александр Игоревич, спасибо вам огромное, вот вы человек, везёт же вашим ученикам. Мне ж никто ничего не говорит толком. Лежу здесь, как от мира оторванный и из жизни потерянный. Спасибо вам, спасибо огромное. Вы мне надежду вернули, смысл жизни.

- Да ладно, успокойся, ничего я такого не сделал. А вот тебе должно быть стыдно, что ты сомневаешься в своём тренере при первых же трудностях. Такое поведение недостойно спортсмена. А тем более – спортсмена-профессионала.

- Молодой, исправлюсь, - хохотнул Назар. Настроение у него явно улучшилось. – Да не, я понимаю, что неправ, спасибо вам ещё раз.

- Не за что, - улыбнулся Велигор, - ладно, ребята, знакомьтесь, общайтесь, восстанавливайтесь. Мне пора уже. Завтра тренировка рано утром. Да и вы режим не нарушайте. Валера, я загляну по возможности. Всё, бывайте.

Он вышел, а Назар, повернувшись ко мне, сказал:

- Давно у Велигора тренируешься?

- Да я не тренируюсь ещё, я только пришёл в спорт, ещё не успел ничего, травма была, вот, сказали, что восстановиться надо.

- Как, только пришёл? И сразу к главному тренеру? У тебя что, какие-то особые результаты?

- Да не особые, просто он помог мне, я из интерната сам. Ничего ещё пока я не показал, никаких результатов. Это ты – звезда, а я так, но буду стараться.

- Звезда-а, - протянул Назар, - знаешь, что такое звёзды? Всего лишь скопление газов, как астрономия говорит. Сегодня ты звезда, а завтра – пых, и в туман. Вот как я. Я ведь чемпионат области выиграл, отборочные. За страну собирался выступать, и почти ведь добился...

Он замолчал. Подождав немного продолжения, я спросил:

- И что случилось?

- Что случилось? Как обычно, травма. Колено, вот теперь всё, потухла звезда.

- Но ведь Велигор сказал, что ты ещё сможешь вернуть всё.

- Ну да, сказать-то он сказал, да только я чувствую, что не всё он говорит, что знает. В любом случае, я не дам им списать себя со счетов. Я добьюсь, я им ещё всем покажу.

- Конечно, добьёшься. Ведь главное – это упорство, так ведь?

- И упорство тоже. Ты ещё мелкий, многого не понимаешь. В большом спорте ведь как? Одного желания недостаточно. И начинающим, и уже сложившимся спортсменам-непрофессионалам необходимо пройти горнило любительского спорта, где конкуренция настолько высока, что победу приходится зубами выдирать. И только самые способные и целеустремлённые пробиваются сквозь сито жёсткого отбора в элиту. А там свои волчьи законы. Ты должен быть жестоким, расчётливым, хладнокровным, упрямым, целеустремлённым. Ради цели должен быть готов идти по головам, по трупам, если хочешь. Победителей не судят, а кто попадёт в мясорубку на пути к победе – о тех быстро забывают.

- Ты так говоришь, как будто бы это не спорт, а война, - впечатлённый его словами, протянул я, настолько меня поразили его рассуждения.

- А война и есть. И даже хуже. Ладно, - наверное, заметив мой обалдевший вид, Назар решил, что перегнул, - не грузись, я там наговорил тебе всякого. Просто в спорте не всё так сказочно, как хотелось бы. Да, собственно, оно и в жизни так. Пока ты успешен и здоров, у тебя есть всё: признание, поклонники, деньги, а стоит тебе оказаться не у дел – и всё, ты как будто перестаёшь существовать.

- А ты как травму-то получил? – спросил я, в надежде, что он сменит тему. Уж очень меня напрягали эти его «страшилки».

- Да сам виноват, - вздохнул Назар, - самоуверенность, помноженная на чувство вседозволенности. Не рассчитал нагрузку, не послушал тренера, всё хотел большего эффекта достичь. А вышло наоборот - получил растяжение. Не обращая внимания на боль и дискомфорт, продолжал тренировки в усиленном режиме. Пока в один из дней не смог стать на ногу. Развилось воспаление, киста какая-то, не специалист я в этом. Сделали операцию, но что-то пошло не так, как ожидали, и теперь это не даёт мне возможности заниматься спортом.

- Жаль, - мне хотелось как-то его приободрить, но я не знал, что нужно говорить в таких случаях, - но я уверен, что ты сможешь справиться.

- Надеюсь, - ответил он, - ладно, давай спать, времени уже до фига. Режим особое значение для спортсмена имеет, его соблюдать с самого начала нужно. Самодисциплина – это основное, а тренер – царь и бог, понятно?

- Понятно, - я пошёл чистить зубы и готовиться ко сну, попутно переваривая всю информацию, что выдал мне Назар.

Конечно, в нём сейчас говорит обида. Возможно, его напрягает собственная беспомощность и то, что он зависит от докторов и своего заболевания. Но, тем не менее, нельзя впадать в такое отчаяние, нельзя так видеть весь мир в негативном свете. Это не выход, таким образом, он наоборот загоняет себя в ещё больший тупик. В любом случае, мне нужно думать о том, что я должен сделать, чтобы поскорее восстановиться и приступить к полноценным тренировкам. А это я узнаю уже завтра, на утреннем обходе.

Мне расписали полный курс лечения и восстановления. Приём препаратов, назначенных ещё в больнице, прогулки, лечебная физкультура. Сняли все показатели работы внутренних органов и мышц с нагрузкой и без, на специальном оборудовании. Такие показатели снимались еженедельно, в зависимости от их значений, корректировались нагрузки. Наряду с этим, усиленное пятиразовое питание, свежий воздух и витамины тоже делали своё дело. Я чувствовал себя значительно лучше и уже был готов приступить к тренировкам, но доктора пока не разрешали полноценных занятий.

Что я стал чувствовать себя значительно лучше, говорило и вернувшееся возбуждение. Ночами снились сны о том, чем мы занимались в интернате с Матвеем. Иногда снился Матвей, а иногда, на удивление, и мой сосед по комнате. После снов с его участием мне было как-то стыдно встречаться с ним взглядом по утрам. Я понимал, что он никак не может быть в курсе того, что я вижу во сне. Тем не менее, смущение присутствовало.

И всё труднее было заставить себя не смотреть на его утреннюю эрекцию. Свою я тоже пытался скрыть. Назар особо не парился на этот счёт, иногда даже отпуская пошловатые шуточки. Но он говорил о девчонках и о том, что по утрам нам не помешала бы «скорая помощь» в виде этих самых девчонок. Я поддерживал его шутки, а сам думал о том, что мы могли бы и сами прекрасно обойтись. И не только по утрам. Спонтанные эрекции происходили у меня и днём.

А вечера, когда Назар выходил из душа и одевался, стоя у шкафа в прихожей, вообще стали чуть ли не мучением. Иногда я даже запирался в санузле после этих зрелищ, помогая себе руками, потому как казалось, что без немедленной разрядки член попросту разорвётся от напряжения. Во время этой бешеной дрочки перед глазами всегда стояло тело Назара, которое было очень красивым, впрочем, как и у всех легкоатлетов. Оргазм наступал быстро, я бывал настолько перевозбуждён, что мне хватало меньше минуты, чтобы кончить.

Естественно, все свои мысли и желания я тщательно скрывал от соседа. Он бы не понял. Да и девушка у него была, она даже приезжала один раз. Ничего особенного, как на мой взгляд, но Назар явно гордился её внешними данными. Ну, да, стройная, симпатичная, с выдающимися «буферами», как говорил сам Назар. Но у меня, при виде её «достоинств» вообще нигде ничего не шевелилось. Назар же, наоборот, пытался при любом удобном случае обнять её, прижать, где-то погладить. Она тоже не смущалась, хихикая, когда сосед облапывал её грудь и задницу.

Чем закончилось то их свидание, я не знаю, я тогда ушёл на прогулку, а они остались в комнате. Когда я вернулся, девушка уже ушла, а сосед не стал распространяться насчёт того, как они провели время. И к лучшему. Выслушивать скабрезные подробности мне не хотелось, хватило того, чего наслушался в интернате.

В санатории я провёл почти два месяца. Уже была весна, а мне предстояло находиться здесь ещё месяц. С Назаром мы почти сдружились. Иногда только его посещала апатия, и он мог днями не разговаривать, отвернувшись лицом к стене. Я сочувствовал ему, но помочь ничем не мог.

Велигор несколько раз навещал меня, и в каждый свой приезд беседовал и с Назаром. После этих разговоров, тот немного приходил в себя, но через несколько дней всё становилось по-прежнему. Я думал, что это из-за того, что за весь этот период к нему ни разу не приехал его тренер. Он даже не звонил, никак не поддерживал. Пару раз приезжали ребята из команды Назара, но они тоже не гостили долго, объясняя тем, что необходимо на тренировку.

О том, что происходило на тренировках, кто участвует в соревнованиях и прочих моментах, они не говорили, стараясь избегать этих тем. По их тщательному умалчиванию и обхождению этих скользких вопросов, даже я понимал, что не всё так гладко, как хотели преподнести. С Назаром постоянно беседовал психолог, но и это мало помогало. С каждым разом его уходы в апатию становились всё дольше, а периоды нормального настроения сокращались. Ещё и его девушка куда-то уехала, оповестив об этом всего лишь короткой смс-кой. Всё это только усугубляло состояние соседа.

Близился мой День Рождения, когда мне должно было исполниться пятнадцать. По случайному совпадению, у нас с Назаром Дни Рождения приходились на одно число, только он родился на четыре года раньше. За несколько дней до этой даты, я решил во время тихого часа незаметно слинять в город, чтобы купить Назару какой-нибудь сувенир ко Дню Рождения. Мне хотелось хоть чем-то порадовать его. Карточку с незначительной суммой денег мне тоже оставил Иван Степанович, она лежала внутри ноутбука, и я не сразу её заметил. Теперь же я собирался обналичить в банкомате небольшую сумму и что-нибудь купить.

Улизнув незамеченным, я дождался автобуса и вышел в центре города, направившись к банкомату. Получив наличные, посетил несколько магазинов, прикидывая, что такого недорогого и интересного Назару, я мог бы купить ему в подарок. Я смотрел на всевозможные статуэтки, брелки, ручки, портмоне, но не находил ничего, что меня бы заинтересовало. В отделе спорттоваров поглазел на всевозможную атрибутику, и чуть было не купил кубок чемпиона, но вовремя одумался.

После моё внимание привлекли качественные футболки с прикольными надписями. Это был бы неплохой подарок, если бы я точно знал размер Назара. В итоге, обойдя три магазина, я остановил свой выбор на термосе с термокружкой. И практично, и удобно, и пригодится в поездках, и денег мне на него хватало. Приобретя подарок, довольный, я вышел из магазина и поспешил на остановку, так как времени до окончания тихого часа оставалось совсем немного.

До остановки нужно было пройти пару кварталов. Быстрым шагом преодолевая расстояние, я обратил внимание на какого-то оборванца, стоявшего у станции метро и выпрашивающего у проходивших людей «на хлебушек». Что-то в нём мне показалось смутно знакомым. Приблизившись, я узнал в побирушке Загорского, того самого пацана из интерната, за которого когда-то заступался. Тот, в свою очередь, пристально смотрел на меня.

- Бэтмен? – подойдя ко мне, он улыбнулся и пихнул меня в бок, - ты где пропал-то? Одет по-крутому. Тебя что, кто-то усыновил?

- А ты чего здесь делаешь? – задал я ему встречный вопрос.

- Да я чего? Я ничего, как всегда. Денюжку зашибаю, надо ведь.

- Ну да, как я понимаю, порядки не поменялись у вас там.

- Да ты что? Поменялись, ещё как поменялись. Много чего поменялось. Директриса сменилась, Анка уволилась, да вообще почти каждый день воспитки новые. Текучка – жесть. А вот у нас всё по-старому. Правда Совет уже другой, те выпустились, да и попроще стало, но мы уже привыкли, да и не получается иначе. Кормят всё так же хреново. Так ты где сам-то?

Игнорируя его последний вопрос, я снова спросил:

- Слушай, а Матвей как? Ну, Ширяев, Шнырь? Он в интернате? Или мать его забрала?

- Шнырь-то? А ты чё, совсем не в курсах?

- Нет, а что я должен знать? Уехал куда?

- Ага, уехал, - хохотнул мелкий, - на тот свет уехал, на ПМЖ.

- Ты чего, совсем, что ли? Думай, что говоришь, - я схватил его за рукав тонкой куртки, но он неожиданно резко вывернулся.

- А ты меня не пихай. Чё есть, то и говорю. Откинулся Шнырь. Третьего дня, как тебя в больничку забрали да фотки те по интернату пошли, так он и вскрылся. Утром в душевой нашли. Ох, и кровищи ж там было. И не пизди, что не знал.

От неожиданности я отступил с тротуара на проезжую часть и чуть не попал под машину. Перед глазами потемнело, в груди что-то сдавило, а спазм в горле мешал вдохнуть.

- Я... я, правда, не знал... как же... как так?

- Вот так, - зло прищурившись, резко ответил малой, - да любой бы на его месте так сделал, чтоб не зачмырили. Лучше так, чем таким жить. Ладно, погнал я, пора мне. А ты, Бэтмен, заходи в гости, если чё. Бабло есть, кстати? Не поможешь?

Автоматически я выгреб из кармана оставшиеся деньги, оставив только на проезд, и отдал Загорскому. Присвистнув и буркнув что-то, вроде «живём», он быстро затерялся в толпе.

Развернувшись, я побрЁл на остановку. Затем, включившись и поддавшись какой-то дикой ярости, резко развернулся и побежал в противоположную сторону. Мне нужно попасть в этот интернат, разобраться с этими ублюдками, из-за которых Матвей...

Всё расплывалось перед глазами, внезапно всплыли слова Загорского: «Совет сменился». Остановившись, я стоял посреди улицы, не замечая струившихся по щекам слёз. «Где мне теперь искать этих тварей? Как им отомстить за смерть Матвея?» Мне хотелось вцепиться в горло каждому из той четвёрки, разорвать их, убить, так же, как они убили Матвея. Это они виноваты в его смерти. Они...

Но ведь и я. Да, и я тоже, ведь это из-за меня, из-за моей, такой неуместной тогда гордости, Матвея «опустили», это из-за меня всё. Сев на первую попавшуюся лавочку, я автоматически сжимал коленями пакет с подарком, а пальцами неосознанно впился в кисти рук. Сколько я там просидел – не могу сказать.

Мысль, бьющаяся в голове, причиняла невыносимую боль. Она резонировала по всем нервным окончаниям и, буквально, раздирала меня на части. «Это я виноват в смерти Матвея. Это всё произошло из-за меня». Пытаясь заглушить эту моральную боль физической, я сильнее и сильнее впивался пальцами в руки, загоняя под кожу коротко остриженные ногти.

Затем с силой протянул пальцами, оставляя глубокие царапины. Это немного отрезвило, помогло прийти в себя. Я поднялся с лавочки и, пошатываясь, побрёл к остановке. Автобус уже ушёл. Следующий должен быть только через час. Дождавшись его, я возвращался в санаторий, сидя у окна и в отупении глядя на проплывающие пейзажи, практически не замечая их.

Я понимал, что опоздал, понимал, что тихий час уже закончился, и моё отсутствие, скорее всего, уже заметили. Но меня это как-то не волновало. Только подходя к воротам санатория и заметив стоявшую на парковке «Субару» Велигора, я ощутил внутри небольшой укол беспокойства. Поравнявшись с машиной, в её открытое окно я увидел и самого тренера, который, сидя внутри кроссовера барабанил пальцами по рулю. Заметив меня, он поднял стекло и выпрыгнул из машины:

- И где ты был?

- В городе, - переминаясь с ноги на ногу, тихо ответил я.

- Ты понимаешь, что нельзя вот так исчезать, никого не предупредив? – я молчал. - Мало того, что это нарушение режима, это ещё и безответственный поступок. И наплевательское отношение к людям, взявшим на себя ответственность за тебя.

- Простите, больше этого не повторится, - выдавил я из себя.

Наверное, мой подавленный вид возымел действие на Велигора. Скорее всего, он подумал, что я раскаиваюсь и сожалею о своём поступке, из-за этого и выгляжу так, словно свалюсь сейчас в обморок. Я, конечно, раскаивался, но причины такого состояния были совсем в ином, о чём я рассказывать не собирался. Тем не менее, чуть сбавив тон, тренер спросил:

- Так что за причины заставили тебя сорваться в город?

- Я подарок хотел купить. Назару. У нас День Рождения скоро, у него и у меня, в один день, но он старше, но в один день...

- Да я в курсе, - прервал меня Велигор, - что в один день. Ну, это тебя хоть и не оправдывает, но хотя бы объясняет. Это хороший мотив, что ты хотел порадовать товарища, тем более, что тот сейчас не в лучшем состоянии. Но это не может быть причиной, чтобы так поступить. И откуда ты взял деньги на покупку?

- У меня были. Иван Степанович карточку оставил.

- Понятно. С руками что? – внезапно спросил он, заметив мои царапины.

- Это... кошка поцарапала.

- Кошка, говоришь? Это ж какая такая кошка? Размером с хорошую собаку должна быть, чтобы оставить такие следы. Валера, не рановато ли ты по «кошкам» бегать начинаешь?

- Я не бегаю нигде, - вспыхнув, уверял я, понимая, о чём он подумал, - правда. Это, ну, случайно получилось. Это я сам себя, споткнулся, уцепился за пакет с подарком, он выскальзывал, и я случайно...

Я отчаянно врал, пытаясь отвертеться от неудобных вопросов и его домыслов. Понимал, что вру бездарно, что мне не верят, но неожиданно Велигор махнул рукой:

- Ладно, пусть это на твоей совести останется. Это единственный и последний раз, когда я прощаю подобную выходку, тебе ясно?

- Ясно, - вздохнув, ответил я.

- Вот и хорошо. Надеюсь, мы друг друга поняли. Иди в комнату, администрацию я сам уведомлю о твоём возвращении. Да, Назара пока не тормоши, он немного не в себе. Отойдёт, пообщаетесь, да и подарок твой, может, порадует его. Что купил-то хоть?

- Термос с термокружкой, я подумал, что и пригодится, и необычно.

- Да, хороший подарок, молодец.

- Так а что с Назаром? Чего он не в себе?

- Он очень тяжело переживает своё временное устранение от спорта. Ты пока не полностью в этой системе, понять вряд ли сможешь. Но для спортсмена это очень важно, поверь мне. А у него так получилось, что всё одновременно. Его соперника вместо него заявили на соревнования, его команда завоевала серебро в чемпионате, а его девушка его бросила и теперь встречается с его же оппонентом.

- Но как он узнал это всё? Да и его девушка, она же, вроде бы, уехала.

- Враньё, - отмахнулся Велигор, - соврала она ему. А сегодня это всё вылезло, пока ты путешествовал. Его знакомый из команды приехал к нему, слово за слово – и проболтался.

- Но почему же он потом, когда уже понял, что проговорился, не попытался как-то сгладить? Сказал бы, что пошутил, в крайнем случае.

- Да пытался, - Велигор вздохнул, - да только Назара уже понесло. Он и девушке своей позвонил с упрёками, а та сказала, что ничего ему не должна. И тренеру своему с предъявой, а тот тоже повёл себя не совсем корректно. В общем, я попытался его успокоить, но не особо получилось. Он взрослый парень, должен сам справиться. Переболеет, перестрадает, зато станет сильнее. Ладно, заговорились уже, иди давай, тебе давно пора было быть на месте. И запомни, Валера, в первый и последний раз.

- Да, хорошо, - сказал я, быстро направившись к корпусу.

Ну и дела творятся. Сегодня что, день прозрений? Назар узнал всё нелицеприятное, что от него пытались скрыть. И мне открылась ужасная правда. Меня снова стали терзать мысли о Матвее, а в сердце вновь поселилось тянущее чувство, изморозью простреливающее по позвоночнику.

Пристроив пакет с подарком в шкафу, я прошёл в комнату. Назар лежал на кровати, укрывшись с головой. Подойдя к нему и чуть тронув за плечо, я хотел сказать несколько ободряющих слов. Но он, резко дёрнувшись, пробурчал глухим голосом, чтоб я отвалил. Я понял, что сейчас он всё равно ничего не воспринимает, и что-то говорить бесполезно. Молча ушёл на свою кровать, где лёг, также повернувшись к стене и погрузившись в свои мысли. Казалось, что в комнате сгустилось отчаяние и безнадёжность.

Чуть позже заглянула медсестра, позвав меня в медкабинет, где мне обработали и перевязали мои царапины. Назара она не трогала. От ужина он отказался и так и пролежал до самого вечера. В медпункте я слышал разговоры психолога о том, что завтра нужно будет вызвать кого-то из психиатров, что Назару нужна психиатрическая помощь, что его состояние какое-то «пограничное» и ещё какие-то термины, которых я не понял. Мне сказали, чтобы я не беспокоил соседа, и отпустили.

Вернувшись, я снова бросил взгляд на Назара, который, казалось, даже не пошевелился. Тяжело вздохнув, я улёгся на свою кровать. Постепенно стал проваливаться в сон. Спал беспокойно, всю ночь снилось что-то невнятное, страшное, тревожное. Я несколько раз просыпался. В свете луны, проникающей сквозь незадёрнутые шторы, было видно, что сосед всё также лежит на своей кровати в прежней позе.

Проснулся я за несколько минут до утреннего подъёма. Сходив в душ, умывшись и почистив зубы, пошёл на утреннюю зарядку. Затем на завтрак. Когда вернулся в комнату, Назар всё так же лежал, укрывшись с головой. Что-то меня стало беспокоить. Ну не может человек всё время вот так лежать неподвижно. И никто не приходит, никто не зовёт его на завтрак. Он ведь и ужин вчера пропустил, совсем обессилит. Решительно подойдя к кровати, я дотронулся до одеяла, намереваясь разбудить соседа.

Рука наткнулась на что-то мягкое. Слишком мягкое для человеческого тела. Сдёрнув одеяло, я с непониманием уставился на свёрнутые подушки и простыни. Назара не было. Странно, он что, проснулся раньше меня? Но на завтраке я его не видел, да и потом, зачем создавать видимость, что остаётся лежать на кровати? Может быть, он решил своими глазами посмотреть на происходящее, убедиться? И поехал в город? Но первый автобус уходит только в десять утра. А его нет с восьми. Пешком ушёл?

Глупости. Может, решил прогуляться в парке? Но я спал не глубоко, услышал бы, как он собирается. Ночью я что-то такое слышал, какой-то шорох, но не придал значения. А когда открыл глаза и посмотрел на кровать соседа, он всё так же лежал. Хотя, может быть, его тогда уже не было? Или вообще, с самого вечера? Я мог точно сказать, что Назар был в комнате, когда я только пришёл. Тогда он сам сказал мне, чтоб я отвалил. А позже я несколько раз выходил из комнаты и был он там или уже нет – точно сказать не могу.

Я снова почувствовал сильное беспокойство и какой-то даже страх. В любом случае, надо сообщить кому-то...

В это время в комнату вошёл психолог санатория – Валерий Леонидович.

- Доброе утро, Валерий, а Назар где? Встал уже?

- Я... я не знаю. Валерий Леонидович, понимаете, дело в том, что его нет. И вот так всё лежит. И сколько его нет – неизвестно.

Я рассказал всё подробно. И чем больше рассказывал, тем больше брови психолога хмурились, а лицо принимало озабоченное выражение. Когда я закончил, он, пробормотав что-то, резко выскочил из комнаты, даже не закрыв дверь.

До обеда ничего не было известно. А после мне сказали, что Назар ушёл в город рано утром, но его удалось найти. Его перевели в больницу. Никаких подробностей не сообщали, и как-то я с этим смирился. Как и со смертью Матвея. Точнее сказать, с тем, что Матвей погиб, я смириться так и не смог. Как не смог до конца избавиться и от чувства вины за его смерть.

Но мне удалось загнать все эти ощущения глубоко в себя и стараться не думать об этом. Иногда это приходило ко мне во снах, тогда я просыпался со слезами на глазах и с прежним тяжёлым, щемящим чувством в груди. Но усилием воли я снова загонял это поглубже и, со временем, почти научился контролировать эти эмоции.

Мне уже разрешали более сильные нагрузки. Я и сам старался вымотать себя посильнее, чтобы не оставалось времени на тяжкие размышления. К тому же, снег почти сошёл, и я уже ездил по дорожкам парка на своём велосипеде, за которым научился ухаживать, собирать и разбирать. Время моего пребывания в санатории заканчивалось, и через несколько дней Велигор должен был приехать за мной и отвезти в спортшколу.

В тот день, когда я, уже собранный, ожидал Велигора у машины, пока он улаживал какие-то вопросы с администрацией, я случайно услышал, как дворник разговаривал с поварихой пищеблока. Что-то в их разговоре заставило меня подойти чуть ближе к машине и прислушаться. Они стояли с другой стороны кроссовера и видеть меня не могли.

- Митрич, так а родители того парня знают?

- Знают. Мать приезжала, они ж по заграницам где-то мотаются. Работают или что, я не знаю. А расследование же было. Да, конечно, всё замяли, но мать скандалила сильно. Я сам слыхал, как она угрожала вывести всех на чистую воду, что не уберегли её сына.

- Сама сына бросила, если уж на то пошло, - повариха поставила на дорожку ведро, что держала в руках. – Надо было плюнуть на работу, и с ним быть. Тем более, коль он травмировался.

- Надо было. Так чего уж теперь, не вернёшь Назарку-то.

- Да любая бы мать так себя повела, - в противоположность своим предыдущим словам снова говорила повариха, - скандал закатила любая, вот те крест. Ну а что, нет разве? Если б узнала, что её сын повесился. За него же отвечать должны были. А они что? И тренер его, Верховенцев этот, та ещё сука. Да и наши доктора прошляпили. Эх, жалко парня.

- Слышь, Ефимовна, а он точно сам? Не убийство это?

- Да господь с тобой, Митрич, какое убийство? Кому оно надо-то? Переживал он сильно, вот и...

Дальнейшего разговора я уже не слышал. Осознание того, что Назар покончил с собой, настолько выбило меня из равновесия, что даже потемнело в глазах. Мне стало реально физически плохо. Не хватало воздуха, что-то тяжёлое навалилось сверху на грудь и не давало дышать. Перед глазами мелькали какие-то противные серые мошки. Где-то на грани уплывающего сознания я слышал далёкий голос Велигора:

- Валера, Валера, что с тобой? Тебе плохо? Что случилось?

Очнулся я в медпункте санатория. Открыв глаза, обнаружил себя лежащим на кушетке. Рука согнута в локте, в локтевом сгибе кусок ваты, остро пахнувший спиртом. Значит, мне делали какой-то укол. Надо мной стоит медсестра, поднося к носу салфетку, пропитанную нашатырным спиртом. Фыркнув от запаха нашатыря, я отвернулся и увидел Велигора, сидящего на стуле с другой стороны. Заметив, что я открыл глаза и шевелюсь, он подошёл ко мне, присев возле кушетки:

- Как ты себя чувствуешь?

- Нормально вроде.

- Ну и напугал ты меня, Валера. Хлопнулся в обморок прямо у машины. Хорошо, что на землю, не ударился головой об асфальт...

- А то была бы ещё одна смерть в санатории, если б ударился, - тихо закончил я за него.

- В смысле, ещё одна смерть? Что ты такое говоришь?

- Да ладно вам, Александр Игоревич, не надо меня беречь. Я знаю всё о Назаре, что он, - я хотел сказать «повесился», но не смог и сказал «умер».

- Откуда? Кто тебе сказал?

- Не важно. Слышал разговор. Почему от меня скрыли? Зачем?

- А зачем тебе лишние потрясения? Я очень жалею, что ты услышал об этом. К сожалению, людям невозможно закрыть рты. Да, Назар свёл счёты с жизнью. Не смог, не выдержал, не прошёл данное ему испытание. Сломался. Для спортсмена-профессионала важно, чтобы внутри был прочный несгибаемый стержень. Цель. То, что не даст и шанса никаким слабостям. У Назара его не было.

- Как вы можете так? – прошептал я. - На него столько всего свалилось...

- И что? Это повод опустить руки? Сдаться? Так, как поступил он, поступают только слабаки. Он не подумал о своих близких, не подумал об окружающих его людях. Он видел только себя и свои проблемы. Но при этом всём, совсем не хотел напрягаться и что-то делать для того, чтобы их решить.

Мне хотелось протестовать против этого цинизма в словах Велигора, но я промолчал, сам не знаю, почему. Может быть, тем самым хотел показать, что я не слабак, что во мне есть этот стержень. И даже если его пока и нет, или он недостаточно прочный, я собирался сделать всё для того, чтобы укрепить его.

Тогда, несмотря на мои протесты, меня оставили в санатории ещё на сутки, по настоянию тренера. А на следующий день, с самого утра он приехал за мной, и мы отправились в спортшколу. По дороге Велигор старался развлечь меня, рассказывая какие-то смешные истории. Хоть я и слушал вполуха, погрузившись в себя, всё же, ему удалось немного поднять мне настроение. Когда мы уже подъезжали к «базе», как назвал спортшколу тренер, я немного занервничал. Я не знал, что меня ожидает, как там всё будет, смогу ли я оправдать надежды, возложенные на меня. Заметив это состояние, Велигор, повернувшись ко мне, сказал:

- Всё зависит от тебя самого, Валера. Я вижу в тебе хороший потенциал. У тебя есть цель, а это одно из основных качеств. И ещё одно – об ушедших мы должны помнить, но живым необходимо жить. Жить для того, чтобы выполнить своё предназначение в этой жизни. И не нужно позволять этим воспоминаниям омрачать свою настоящую жизнь. У тебя большое будущее, я уверен в этом. И ты сможешь достичь всего, чего захочешь. Ну что, пойдём в новую жизнь?

- Пойдём, - взяв себя в руки, ответил я, вылезая из машины.

Внешне я выглядел спокойным и был уверен, что со временем справлюсь и с внутренним беспокойством. Да, нужно жить. Ведь если я остаюсь среди живых, значит это кому-то нужно. Значит, я ещё не выполнил своё предназначение. А оно, скорее всего, в том, что я должен стать профессиональным велогонщиком, стать чемпионом, лучшим из лучших. И я сделаю это, чего бы мне это ни стоило.

Ветром подхваченный, падаю в пропасть бездонную,
Крылья мои пожирает огонь Правосудия.
Я наслаждаюсь кончиной своей, как прелюдией
К той вечной и сладостной неге, что ждёт меня вскоре.
Так долог был путь мой, наполненный болью и горем,
Но, наконец, я сумел обрести то искомое...

Я сам не желая того, птицей скорби родился,
Мне прочили всюду изгнанье за это проклятье.
Для всех я был жалким уродом и ада исчадьем.
Я сущность свою укрывал под личиной изгоя,
И стало навеки душе моей чуждо родное –
Во что так давно юным взором, казалось, влюбился.

Шли годы, и облик мирской постоянно менялся,
И многое тлену забвения в нём предавалось,
Лишь только уродство моё неизменным осталось.
Но сердце скрепя, продолжал я терпеть эти муки,
Они для меня отражались тоской в каждом звуке
Я тщетно не слышать, не видеть всё это пытался.

И всё же, не выдержав больше сей тягостной доли,
В объятиях красного солнца решил раствориться,
Чтоб светом ста тысяч лучей роковых озариться,
Взрывая неистовым криком ванильное небо,
Чтоб снова поверить в мечты свои детские слепо,
Себя ощущая свободным от пут старой роли.

Недолог был этот полет перед смертию лютой.
Я помню, как ноги мои до костей обгорели,
Как белые перья в мгновенье одно почернели,
Как бледною точкой, пронзая пространство и время,
Я падал стремительно вниз, попрощавшись со всеми,
И счастье струилось из вежд моих полу сомкнутых.

Опубликовано: 2016-07-09 18:47:14
Количество просмотров: 204

Комментарии