Последний визит: 2023-03-05 16:55:12
Сейчас не в сети

Хватай и беги

- Хорошо быть хорошим человеком, правда? Спокойная совесть, постоянная работа, медицинская страховка, красивая девушка, всё как у людей. Живёшь спокойно, ничего не боишься, у тебя всё о'кей, парень! А когда вокруг начинают говорить про так называемые приключения, поверь мне – не стоит и слушать. Нам это не надо. Приключения заканчиваются травмами, физическими и психологическими, кризисами и венерическими заболеваниями. Вот был у меня один знакомый...

Передача была новая и исповедовала новый подвид российской политкорректности: политкорректность по отношению к офисным работникам. Шоу учило их радоваться жизни, делать аюрведическую гимнастику прямо за компом, планировать свободное время, вести себя на корпоративах и тому подобной хрени. Называлось оно гордо: «Офисный планктон».

Недели две назад Русик думал, что опуститься ниже ежеутреннего просмотра «Планктона» просто невозможно, а сейчас уже привык. Смотрел и ничего. Там и хорошие идеи попадались. К тому же, эта передача чудесно помогала глушить временное недовольство спокойной совестью, красивой девушкой и постоянной работой.

В восемь пятнадцать он подсобрал раскиданные вчера по полу вещи, аккуратно сложил их в шкаф и закрыл окно на задвижку, опасаясь воров. Было жарко, слишком, пожалуй, жарко для апреля - тяжёлые косые лучи солнца лежали на полу кухни неровными прямоугольниками и высвечивали обычно незаметный рисунок на паркете и пыль по углам.

Прогноз обещал на сегодня четырнадцать и переменную облачность, и, как обычно, ошибся.

На улице Русик даже приложил ладонь к пыльному боку своего Ситроэна - почувствовать, как сильно нагрелся металл, и ещё раз внутренне позлорадствовать на тему несбывшегося предсказания метеослужбы новостей России-1.

В девять ноль две он обнаружил, что его место на стоянке кто-то опять занял, охранник опять отвернулся к мониторам и, не заметив его, не поздоровался, - в общем, стоило признать, что день начинался не слишком удачно, как и, - несмотря на спокойную, как покойник, совесть и медицинскую страховку, - триста шестьдесят четыре других дня в году.

Полчаса спустя позвонил редактор и сказал, что выстраданная им, Русиком, статья о священных озёрах лопарей пока в журнал не попадет, а как-нибудь в другой раз, потому что сейчас им прислали потрясающий материал о Фиджи.

К этому моменту (девять тридцать пять, если быть точными) настроение у Русика упало ниже всякого плинтуса. Лопари были его любимым детищем последних двух недель и он уже рассказал своим немногочисленным приятелям, что в новом номере National Geographic они смогут прочесть его великолепный материал с шикарными иллюстрациями.

В десять позвонила Дина и он ей рассказал про лопарей, отойдя к окну и угрюмо оглядывая полупустой коридор.

Дина сказала, что он бедняжка, а редактор козёл. Легче не стало.

В двенадцать сорок семь он взял свой сэндвич, налил кофе в бумажный стаканчик и отправился к Мише смотреть прогноз погоды.

Вот тогда-то всё и началось.

- ...С Атлантики к нам движется тёплый антициклон. Возможно, в ближайшие дни ветер усилится и количество осадков будет превышать среднестатистическое...

В коридоре послышался смутный грохот и витиеватое чертыхание - и через пять секунд в каморку к Мише ввалился нагруженный какими-то расползающимися у него в руках коробками и бутылками парень из фотоотдела и, не дожидаясь приглашения и не говоря ни слова, свалил это всё на стол. На столе, к сожалению, при этом стоял телевизор, и теперь пол-экрана было не видно. Русик привстал и нахмурился.

Он даже смутно помнил, как этого придурка зовут - точнее, помнил, что у него какая-то невыносимо идиотская фамилия неясной национальности. И ещё - что на всех корпоративах он очень громко орал, очень много пил, крутил со всеми девушками и занимал много места, а осенью, когда National Geographic праздновало День Всех Святых за городом, уставшая от его приставаний девушка уронила его в бассейн. Валера это запомнил, потому что парень этот, будучи мокрым, тогда сразу стал казаться меньше и как-то худее, словно свежевымытый персидский кот.

- Вещи свои уберите, - холодно сказал Русик и привстал ещё, потому что за бутылкой колы ему было не видно, куда движутся облака над Петербургом. - Загораживаете.

Парень оторвался от созерцания своих расползшихся пакетов (из одного торчал какой-то растрёпанный, неопрятный угол сэндвича, и Русик поморщился) и обнаглел.

- Ха. Так ты ж тот самый, да?

- В каком смысле? - приподнял брови автор неудавшейся статьи об озёрах лопарей.

- Ну, тот шибздик из геоотдела. Который каждый день в одно и то же время ходит к охраннику смотреть грёбаный прогноз погоды и ни с кем не разговаривает. Я, сказать по правде, даже не думал, что ты существуешь. Ну, типа, городская легенда такая, вызывайте охотников за привидениями, - Он коротко хохотнул.

- Убери свою жратву и проваливай, - пробормотал обалдевший Русик, пытаясь понять, когда успел заработать себе такую хреновую репутацию, когда работал здесь всего пять месяцев.

Долговязый повернулся, поглядел на экран, чуть сдвинул пакет с торчащими оттуда салатными листьями и с некоторым удивлением сказал:

- О. А ведущий-то симпатяга. Теперь ясно, чего тебе так дались эти прогнозы. Забавно.

Русик хмуро молчал и всё пытался извернуться так, чтобы было лучше видно.

Миша сидел в кресле и не обращал на них внимания с тем особенно мумифицированным выражением лица, которым в совершенстве владеют все охранники крупных компаний.

- Интересный у тебя вкус, - продолжал насмешливо тянуть навязчивый придурок. - Не подумал бы, что тебе нравятся мулаты. Мне казалось, тебе, с твоим типом лица, должны больше нравиться брутальные блондины, мускулистые, ну, знаешь, ноги, как столбы, челюсть квадратная...

Русик встал и направился к выходу.

- Ладно, человеку свойственно ошибаться... Но нет, ну надо такое придумать - влюбиться в ведущего метеопрогноза... Теперь ясно, почему ты такой шизанутый.

Русик сунул руки в карманы, протиснулся мимо наглой сволочи, от которой так и полыхнуло жаром, насмешкой и слишком сильным запахом одеколона, и отправился к себе.

Так он впервые за время своей работы в National Geographic не досмотрел прогноз. Но это, как потом выяснилось, было ещё не худшим пунктом дня.

В четырнадцать двадцать его вызвал Клим, замглавного, который по совместительству занимался всеми международными выездными репортажами.

- Валера, - торжественно начал он. - Есть задание. Через пять дней выезжаешь.

- Куда?

- Аргентина. Визу тебе сделают, я уже договорился. Сходи только, сделай прививку от жёлтой лихорадки и от менингита.

- Вы ж меня раньше никуда не посылали.

- Но тут, - довольно сказал Клим. - Особый случай. Твоё резюме? - он ткнул во что-то на экране ноутбука, а Русику было неловко вставать и проверять, так что он просто кивнул. - Так. Ты тут писал, что учил испанский?

- Ну да.

- Ты писал, что твоё хобби - велогонки?

- Ну да.

- Вот. А испанского у нас никто больше не знает и велогонками не увлекается. Потому что суть вот в чём...

Суть была в том, что Клим на днях разговорился с каким-то своим коллегой, а тот под бутылочку виски рассказал ему следующее: один фотограф из его знакомого издания поехал недавно в Аргентину фотографировать какой-то, по его словам, «зашибенно красивый район», где-то в районе Сальты - и пропал. В новостях этот факт не освещали.

- Я уж не знаю, - добродушно сказал Клим. - То ли упился до бесчувствия и съехал с горы, то ли звери какие-нибудь задрали, то ли местная преступность постаралась. Но, Валерка, для нас это просто супер. Я давно хотел какой-нибудь экзотический репортаж сделать, и заголовок какой-нибудь броский, вроде «Журналисты находят останки пропавшего коллеги в Латинской Америке» или «Вперёд, на поиски пропавшего», или «Гибель первооткрывателя», ну, вроде того.

Валера деревянно замер, даже боясь почему-то откинуться на спинку кресла.

- Вы сказали «журналисты, - с надеждой сказал он. - Нас, значит, много поедет?

- Двое, - лаконично ответил он. - Ты и фотограф. С тебя репортаж, с фотографа наглядный материал. Да где он, кстати? Опаздывает уже.

- А если и нас тоже... того? - поинтересовался Валерка.

- Ничего не будет, - неискренне успокоил Клим. - Ну, одному не повезло, так некоторым и кирпичи на голову падают.

- А велогонки тут причём?

- На велосипедах поедете. Там по-другому не проехать.

Валера изо всех сил постарался сделать довольное лицо, но получилось, кажется, плохо, потому что Клим пригляделся и воскликнул:

- Ребята, да вы чего все, обалдели? Где ваша тяга к открытиям? Вы же журналисты! Привыкли тут на заднице сидеть, позорище. А политика нашего издания, если ты вдруг забыл - страсть к неизведанному, и вы... а, ну вот он, наконец.

И с учётом невезения всего предыдущего дня Русик и не удивился, когда в кабинет влетел давешний хам с пакетами. Ну, только теперь уже без пакетов, а с какой-то папкой в руке. Хам поглядел сначала на Клима, потом на него, и коротко сказал:

- Ого.

И, сев в соседнее кресло - на какую-то секунду у Валеры в голове мелькнула фантастическая мысль, что хам сейчас закинет ноги на стол, - он прищурился, потёр подбородок и поглядел на Русика с такой неприкрытой издевательской усмешкой, что тот отвернулся.

И пока Клим вещал о политике издания, а хам кивал с преувеличенно внимательным видом, Валера мрачно думал о том, что ведущий «Офисного планктона», был чертовски прав. Не надо нам этих приключений. От них одни кризисы и заболевания.

Вечером он всё не мог заснуть, и часа два ворочался, подгребая под себя одеяло - а когда, наконец, заснул, словно проваливаясь в болото, ему снилось солнце, жадно, жарко и бессмысленно бьющее по глазам.

Солнце бьёт по глазам нестерпимо, нещадно, наотмашь, и каждый оборот колеса - это то, что ты сделал сам, своими силами. Твоя победа, напряжение твоих мышц, твоё продвижение вперёд. Мать вашу, звучит, как реклама. Путешествуйте по Аргентине на велосипедах. Жарко, ужас, как жарко. Джинсы липнут к лодыжкам, майка посерела от пота, над горами висят пухлые тёмные тучи, а впереди - асфальт и асфальт, на мили, мили-мили-мили.

- Мать твою.

Это была первая фраза Дэна за день.

Они ехали третьи сутки.

В самолёте он пытался доставать Русика, насмехаться, смеяться и припоминать ему мнимую влюблённость в телеведущего, потом пытался знакомиться поближе, совал Валере свою огромную взмокшую ладонь для рукопожатия, хлопал по плечу и рассказывал, как однажды летел в Польшу со своей бабушкой и как его девушка - какая-то из его девушек - боится летать, - в общем, всё то дерьмо, которое набалтывают для поддержания светской беседы, чтобы казаться friendly. Русик отвечал неохотно и редко - его раздражало это неожиданное внимание, слишком шумное, слишком навязчивое. Дэн этого не замечал.

Клим сказал, что у них на всё про всё есть неделя, но если они нароют сенсацию, то могут задержаться на две.

Получая в аэропорту Буэнос-Айреса велосипед и рюкзаки, Дэн мегадружелюбно и фальшиво, как реклама зубной пасты, продолжал болтать о своём чёртовом детстве.

- Когда я был маленький, я обожал лазить на деревья. Вокруг дома росли сосны, и я всё хотел сделать домик на сосне, а у них, знаешь, нижние ветки высоко, не допрыгнешь, я тогда себе все ноги исцарапал, а так и не залез. Но я обожаю сосны, знаешь. Ну, все мы родом из детства, да?

- Расскажи об этом своему психологу, - неожиданно зло заткнул его Валерка. – А теперь заткнись и достань карту.

- Эй, да чего с тобой? – поднял брови Дэн. Он был очень высокий и от этого у него была дурацкая привычка наклонять голову вниз и набок, как великаны в книжках, когда разговаривают с простыми смертными. – Чувак, у тебя что, кризис среднего возраста? У тебя морда всё время такая постная, словно весь мир тебе задолжал и забыл об этом. Ты, конечно, извини за такое предположение, но ты выглядишь, как человек, который каждый день смотрит «Офисный планктон»... О нет. Не говори, что ты правда это делаешь.

- Тебе обязательно всё время говорить? – устало перебил его Валерка, прилаживая рюкзак к раме.

- Да я просто пытаюсь быть вежливым. Ты что, всегда такой долбанутый? А, слушай, может ты всё дуешься на мои шутки насчёт прогноза? Ну извиняй. Я не думал, что ты такая неженка.

- Ты сегодня заткнёшься?

Дэн зло улыбнулся, пожал плечами и полез искать карту.

И вот теперь, на третий день, парень, наконец, замолчал. Крутил педали, неподвижно уставившись в одну точку на горизонте.

Фамилия-то, кстати, у него оказалась действительно дурацкая и никак не желающая запоминаться.

- Поляк? - лаконично спросил Русик в первый день.

- Отчасти, - так же лаконично ответил тот.

Города давно закончились, вокруг тянулись то песчаные дюны, то виноградники, то пересохшие русла рек, то редкие кактусы. И пыль. Тонкая, как пепел, пыль покрывала всё вокруг ровным слоем, - ветер тысячелетиями молол тут верхний слой почвы. Временами попадались одинокие убогие домишки - из необожжённой глины, с окнами, затянутыми криво торчащим полиэтиленом, с крышами из жердей, - и через всё это уныние ветер гнал бесконечную пыль.

Жарко, очень жарко, и Валерка жалеет, что не может послушать прогноз, - вдруг тот пообещал бы дождь?

- Скоро допрём до Валле-Фертиль, - задыхающимся голосом пробормотал Дэн. - Плодородная Долина. Туда этот Тим и поехал. И неизвестно, добрался или нет. А тут и не спросишь ни у кого. - И, без всякого перехода, - Давай отдохнём, а?

Было уже около семи по местному времени, Валерка, не говоря ни слова, затормозил и съехал на обочину, поближе к сухому руслу какой-то речушки: там была тень.

Фотограф бросил велик, упрямо стянул с плеча фотоаппарат, долго примеривался, сделал пару кадров и тут же бросил его обратно в сумку.

- Фигня, - сказал он. - Уже пятьдесят километров одно и то же. Не разживёшься.

Дэн, у которого лицо от пыли становилось каким-то удивительно грязным - наверное, из-за того, что он всё время возил руками по лицу, отводя волосы - нагнулся и стал подтягивать висящий на раме рюкзак. Русик смотрел на его обтянутую джинсами тощую задницу и боролся со смутным, ленивым от жары желанием наподдать по ней коленом.

Впрочем, было лень. Валерка перевёл взгляд на уже надоевший однообразный пейзаж.

Сухое дерево над руслом, вцепившееся узловатыми корнями в безводную землю. Ветки подрагивают и стучат на ветру, как кастаньеты. У обочины - маленький алтарик Гаучито Хилю, местному святому - деревянный крестик и флажки, только здесь почему-то не красные, как везде, а синие. Наверное, красных тряпок у местных не хватило. У третьего слева флажка сидит какая-то тёмно-рыжая птичка, глаза у неё черные и лениво посверкивают. Тень от флажка падает ей на спину, деля пополам.

Дэн выпрямился, слегка качнувшись, и вдруг внимательно уставился куда-то за Валерку.

- Чё? - лениво спросил тот.

- Смотри.

Русик обернулся и всмотрелся. Сначала он ничего не увидел, но секунд через пять понял, в чём дело.

- Ни хрена себе, - флегматично протянул Валерка. - Там город, что ли?

- Вроде да. На деревню непохоже. Странно, а на карте тут вроде ничего не было. Может, заблудились?

Город тянулся вдалеке длинной, чёрной, неровной полосой, и где-то можно было разглядеть дым – а может, так просто казалось из-за пыли.

Он вроде ничем не отличался от других городков, в которые они заезжали по дороге. Замурзанные халупы с хилыми огородиками, облупленная церковь - какая-нибудь наверняка Санта-Мария или Санта-Хуанита - смутное неодобрение на лицах жителей, ветряные мельницы и раздолбанные, много раз перекрашенные автомобили.

- Вэл, - подал вдруг голос недоделанный поляк и даже слегка приулыбнулся. - Давай тут зависнем на денёк, а? Я не могу уже ехать. Ну, отдохнём чуть-чуть.

- Слабак. И не называй меня Вэлом, - презрительно бросил Русик и увидел, как Дэн скривился. Он был грязный, небритый и нечёсаный, и при своём росте походил сейчас на бандита с большой дороги, не хватало только торчащей из кармана пушки и сигареты в зубах.

- Я не слабак, - пояснил он, с трудом, казалось, сдерживаясь, чтобы не остановиться, не взять Валерку за ворот и не врезать в челюсть. - Просто устал. Это ты у нас грёбаный велолюбитель, а я последний раз на велике катался в колледже.

Доехав до площади, они остановились, прислонили велосипеды к дереву, Дэн привычно достал фотоаппарат, а Валерка - фотографию пропавшего Тима. Эта фотография была их тузом: позволяла прикрыть написание репортажа и щёлканье фотоаппарата благовидным предлогом поисков пропавшего.

Женщина, к которой обратился Русик со всей вежливостью, на которую был способен после шести часов пылящей дороги, покачала головой, как и десяток других женщин до неё.

- Спасибо за помощь. Есть ли здесь отель? Дом для приезжих? Место, где мы с другом могли бы переночевать?

Она махнула куда-то к югу, рука у неё была тёмная от солнца, чуть тронутая морщинами.

Жарко, жарко, как же жарко.

Отель назвался «Регрезо», «возвращение» по-испански, там была оплывшая консьержка непонятных лет, горячая вода, душ, огороженная шатким проволочным забором стоянка, одноместные номера, радио и круглосуточный бар.

Они сняли два номера с кондиционером (в одном он, правда, просто был сломан, а в другом, по словам «портье», полуголого мальчишки лет пятнадцати, в прошлом году застряла сойка и с тех пор он не работает - это был номер Валеры и тот слегка побледнел). В номере Русика зато был чёрно-белый телевизор, показывавший один федеральный канал и один местный. Дэн сразу куда-то умчался, Русик посидел, уставившись в телек, а потом решил прогуляться.

Надо же материал для статьи хоть какой-то собрать.

Это был странный городок. Вроде такой же, как все остальные здесь, но было в нём что-то чуть неправильное, словно...

«Словно он пережил нашествие инопланетян», - подумал Валерка, поёжился и усмехнулся. То тут, то там встречались какие-то вещи, которых тут и быть-то не могло: почти новый Ситроэн, одинокий фонарный столб, развешенная на балконе майка с огромным логотипом D&G, а на окне одного из домов висело нечто уж совсем странное - огромный розовый медведь, плюшевый и грязный, с разодранным животом. То ли его так сушили, то ли это был герб проживающего там семейства, то ли средство устрашения.

Утомившись, он сел выпить колы в забегаловке, к нему подошла официантка - слишком улыбчивая, слишком ухоженная для такого Богом забытого местечка, и смотрела на него, конечно, так, что чуть дыры не прожгла - он явно выгодно отличался от местных парней налётом экзотики. Он смутно подумал, что есть в этом что-то не то, какая-то напрягающая деталь, но так и не смог её отловить, и не улыбнулся в ответ - он, впрочем, и вообще был не ахти какой улыбчивый, - не зная, чем ещё заняться, с тоской поглядел на солнце, которое стремительно садилось, и поплёлся обратно в отель.

Когда он подошёл к двери номера Дэна, оттуда донёсся мягкий женский смешок и бормотание, и почему-то стало почти жутко, наверное, место так влияло - словно парень не нашёл себе девушку потрахаться, а привёл ведьму, которая в данный момент заговаривает его от дурного глаза, тряся высохшей куриной лапой на верёвочке.

Он решил лечь спать пораньше, чтобы завтра... так и не додумал. что - завтра: уснул, как убитый.

Последним, что он услышал перед тем, как провалиться, было мягкое суховатое постукивание каких-то веток об окно, словно стук в дверь костяшками стариковских пальцев.

Проснулся Валера оттого, что под окном чинили машину и громко ругались по-испански. Машина чихала, рычала, стонала, но совершенно явно не двигалась с места.

На мобильнике было семь пятьдесят пять утра, в восемь по местному каналу показывали прогноз погоды, прогноз читала миловидная латиноамериканка средних лет, и движения её рук были мягкими, словно пассы гипнотизёра.

Сегодня она обещала жаркую, солнечную, безветренную погоду во всём регионе, до самой Валле- Фертиль, «а завтра ожидается переменная облачность с прояснениями, возможен дождь, так что не торопитесь с поливкой всходов - завтра природа сама о них позаботится».

Как хорошо звучит - сама природа позаботится.

Пока он спустился в бар - который тут был по совместительству и столовой, а может и, чем чёрт не шутит, рестораном, - майка уже намокла от пота, а ещё и девяти не было. Валерка заказал себе холодный сок и яичницу - это было больше всего похоже на Санкт-Петербургскую еду, закрой глаза - и можно представить, что и не уезжал. Не нравилось ему это путешествие. Страховка, девушка, телевизор. Аминь.

Дэн слетел с лестницы с такой скоростью и таким грохотом, что барменша неодобрительно глянула на него и отвернулась, да Дэн и внимания не обратил.

- Русик, у меня есть информация. Шикарная информация. Наконец, у нас хоть что-то есть, чувак.

- И что?

- Насчёт Тима. Его здесь видели. Я нашёл вчера человека, который видел его.

- Круто, - вяло откомментировал Русик. Как же жарко. - Ну и где ты его отрыл?

- В баре. Я вчера в баре познакомился с девушкой, мы с ней... ну, понимаешь... но было ещё очень рано и я потом ещё пошёл в другой бар. Выпил там, было скучно, и я от нечего делать показал фотографию Тима мужику, который сидел рядом со мной. Тот уже расплачивался, и странно так на меня посмотрел, сказал, что да, видал он его, и заторопился. А я пока расплачивался – я языка-то не знаю, и всё понять не мог, сколько от меня хотят – выскочил на улицу, а того уже и след простыл. Ну, я пошёл к тебе, рассказать – приятель, мы же напарники всё-таки, хоть ты и грёбаный шибздик, – но ты спал, как убитый, и я решил обождать до утра.

- И что теперь?

- Как что? – возмутился парень. Он стоял, упираясь кулаками в спинку стула, и от нетерпения постукивал ногой. Барменша продолжала коситься из-под тяжёлых морщинистых век. – Нам надо сейчас пойти в бар и расспросить бармена про этого мужика, с которым я вчера говорил. Кто он, где живёт. Потом пойти к нему, прижать к стенке и заставить рассказать, при каких обстоятельствах он его видел. Ну, точнее, ты будешь расспрашивать, а я буду снимать. Потом сделаем ретроспективу, типа как мы пытались найти пропавшего, давай, вставай уже, пошли!

Русик не стал говорить, что подобный план в чужом городе, а уж особенно таком, может не сработать, и что им могут набить морду раньше, чем они успеют рот раскрыть, но уж слишком ему хотелось посмотреть, как обломается со своим проектом Дэн – и он пошёл.

Но Дэн не обломался.

Через полчаса они уже знали, что мужчину, видевшего Тима, звали Рафаэль Клаверия – бармен почему-то сказал об этом, обречённо махнув рукой и хмыкнув, словно не они первые спросили и он уж устал говорить об этом.

Дэн всё это время остервенело щёлкал фотоаппаратом, бармену на это было, казалось, наплевать.

Парень казался таким сосредоточенным на своём щёлканьи, словно это важнейшее дело его жизни и он не имеет права оторваться.

Рафаэля дома не оказалось.

Во дворе они осторожно пробрались между хлопающим на ветру пыльным бельём и пыльными играющими детьми и постучали. Дверь открыла бесформенная баба, чем-то страшно напомнившая Валерке его тётку – должно быть, тем, что на взмокшую щёку ей прилепились волосы и обрывок какой-то зелени и она всё пыталась их сдуть.

- Добрый день, сеньора. Мы к Рафаэлю, - вежливо начал Русик и тут же был грубо оборван.

- Так я и знала, - заголосила тётка. – Опять, да? Опять? Убирайтесь отсюда, я не знаю, где этот ублюдок, у нас нет денег, пожалейте наших детей, вы видите, видите, сколько у меня детей? Их надо кормить, их надо одевать, и они ни в чём не виноваты, не виноваты, что их зачала такая грязная свинья, как их папаша! – обращалась она при этом почему-то исключительно к Дэну – может, его лицо ей больше понравилось, - а тот от растерянности даже забыл про фотоаппарат и только повторял:

- Русик, о чём она? Что она говорит? О чём она?

Валерка от него отмахнулся.

- Сеньора, поверьте, мы ничего такого не имели в виду. Просто хотели спросить его об одной вещи.

- Все так говорят! Все так говорят! – проверещала баба и захлопнула дверь у них перед носом. Потом тут же открыла, криками загнала в дом своих чумазых ребятишек и захлопнула дверь ещё раз, словно боясь, что приезжие тут же начнут расчленять младенцев и что все её детки полягут бездыханными, стоит ей отвернуться.

Дэн вытер блестящий от пота лоб, сощурившись, поглядел на солнце – он не носил тёмных оков, говорил, что в них неудобно фотографировать, - и пробормотал:

- Я ничего не понял, но, кажется, она не очень рада была нас видеть.

Пока они шли вниз по улице, все соседи – чернявые смуглые аргентинцы в вылинявших от бесконечного солнца рубашках – глядели на них: без враждебности, но с каким-то глухим подозрением, похожим на низкий рык готовящегося к нападению пса. Русик чувствовал, что Дэн невольно сильнее прижался к нему плечом и, хотя это горячее потное плечо комфорта не прибавляло, не стал отпихивать – не хватало ещё устраивать разборку перед всеми этими Хуанами и Мануэлями.

Они молча дошли до ближайшей пивнушки, протиснулись туда, заказали газировки и Русик рассказал о претензиях сеньоры Клаверия.

Дэн вздохнул и почему-то не засмеялся.

Проторчав там пару часов, они вернулись – было время сиесты, и, кто бы где ни работал, все возвращались домой.

Когда они вторично за день постучали в эту дверь, открыл сам хозяин – небольшого роста, сухой, как спичка, с тонкими, почти франтоватыми усами.

Но начать говорить им не удалось. За спиной открывшего было рот мужчины возникла жена, снова пронзительно завопившая про деньги и детей. Перекрывая её вопли, Валера достал фотографию и осведомился, где и при каких обстоятельствах Рафаэль видел этого человека.

- Я такого не видел, - пробормотал Клаверия, злобно косясь на Дэна. – Не видел. Не знаю, о чём вы. Я ничего не сделал. Не смейте больше приходить.

И дверь захлопнулась перед ними третий раз за день.

- Ты всё придумал, - раздражённо проговорил Валерка. – Ты это придумал, потому что устал, тебе хотелось задержаться тут ещё на день и отдохнуть, вот ты и подсунул мне историю про этого мужика. Ну ты и слабак.

- Это была правда, - ответил Дэн. В его голосе не было ни следа обычного шуточного возмущения, он был серьёзным и хриплым. - Я не знаю, почему он теперь отказывается. Да по глазам было видно, что он лжёт, и ещё жена эта его. Он просто испугался. Нам надо остаться и попытаться это выяснить.

- Ну уж нет, - бросил Русик. – Иди собирай вещи. Мы уезжаем.

- А кто тебя вообще назначал тут главным, а?

- Я пишу статью, и мне некогда нянчиться с твоими бреднями.

- А я фотографирую, и не дам тебе испортить мне материал. Ты, кстати, кажется, ещё ничего не написал? У меня уже есть четыреста кадров.

- Лучше одна хорошая статья, чем тысяча бездарных фотографий, - влажно облизнув губы, ответил Валерка, уже чувствуя, что, наверное, не стоило так нарываться – в том, что касается работы, Дэн бешеный, как волчица с раненым детёнышем. Но жарко, так жарко, словно само солнце спустилось с неба и лежит на городской площади, как выброшенная на берег туша кита, распространяя вокруг себя последние отчаянной силы лучи.

- Ха. Как забавно, что ты это говоришь, если учесть, что меня считают талантливым фотографом, а тебя задротом-неудачником, офисным планктоном, который только и умеет, что компилировать свои истории из чужих и никогда не может рассказать свою. Думаешь, про это никто у нас не знает?

- Да пошёл ты, - прошипел Русик, весь красный от обиды и оттого, что обида была почти справедливой – и быстро, оттолкнувшись от забора, на который опирался, пошёл вниз по улице. Обернувшись, он увидел, что Дэн пошёл в другую сторону. Промелькнувшее днём чувство партнёрства исчезло – просто два человека, посланных зачем-то чёрт знает куда, которые друг другу неприятны, но хотят следовать голливудским стандартам того, что уж если тебя послали с кем-то зачем-то чёрт знает куда, ты сначала должен с ним поцапаться, а потом подружиться по гроб жизни.

Ни хрена.

Ну и пошло всё к чёрту.

Через час Валера сидел в том же баре, что и вчера, и думал, хватит ли у него пороху снять официантку и не пырнут ли его за это ножом.

В забегаловке было бедно и жарко, красное закатное солнце косо заливало пол, какие-то парни играли в домино, какие-то мужчины пили, официантка подмигивала парням с домино, но гордо проходила мимо пьющих мужчин, за соседним столиком сидела красивая женщина лет тридцати – полная, с высокой грудью, смуглая, рослая, с тяжёлым золотым перстнем на пальце, и Валера, все девушки которого всегда были миниатюрные крашенные худышки, подумал, что вот бы ему такую. Ему всегда хотелось завести роман с замужней женщиной, да никогда куража не хватало. А здорово, наверное, заниматься сексом вот с такой женщиной – длинные тёмные волосы, гладкие плечи, тяжёлая грудь, сильные бёдра. Чёрт.

Русик одним глотком допил пиво и вышел на улицу. Завтра утром они уезжают. Совершенно точно. А то тут свихнуться можно – целыми днями таскаешься из одной забегаловки в другую, пьёшь и мучаешься от нестерпимой жары.

Из номера Дэна не доносилось ни звука. Валера подошёл, приложил ухо к двери, но там было темно и тихо, а единственные ботинки Дэна стояли под дверью, что свидетельствовало о том, что он уже вернулся.

Валерка с мелким мстительным удовольствием связал шнурки на двух ботинках и отправился спать, подумав, что назавтра обещали переменную облачность и будет не так жарко, какое счастье.

И заснул он в тот вечер быстро, как провалился.

А проснулся оттого, что под окном чинили машину.

«Что за чёрт? Они что, каждый день теперь будут тут ломаться? Ладно, я этого уже всё равно не увижу...» - подумал Валерка, выбираясь из постели.

И всё утро оказалось каким-то неправильным, как будто что-то где-то переломалось. Он включил телевизор, а прогноз, хотя вчера пообещал переменную облачность, опять повторил, что будет жарища.

В баре-столовой снова была только яичница, суп и какие-то местные фрукты подозрительного вида.

Дэн с грохотом слетел с лестницы и заорал:

- Русик, у меня есть информация. Шикарная информация. Наконец, у нас хоть что-то есть. Насчёт Тима. Его здесь видели. Я нашёл вчера человека, который видел его.

- Не смешно, козёл, - прошипел Валерка. – Нихуя не смешно.

- А почему это должно быть смешно? Ты чем меня слушал? Давай, пошли быстрее, подробности по дороге, - от ажиотажа парень даже не замечал, какими глазами смотрит на него коллега.

- Я тебе серьёзно говорю: кончай это, - с растерянной злостью пробормотал Валерка. – Я тебе вчера ясно сказал: мы утром уезжаем.

- Да, но это было до того, как я нашёл информацию! Тебе что, жалко проверить? Я бы давно тебя, зануду, бросил тут и пошёл бы сам, но язык-то у нас знаешь ты. Мы быстро. Вперёд. Да чего такое-то? Только вчера вечером приехали, а ты уже рвёшься в весёлый двухколёсный путь?

У Русика внутри что-то похолодело.

- Ты не перегрелся? – деревянно спросил он. – Мы приехали уже позавчера. Вчера мы провели тут целый день. Что, амнезия?

- У кого тут амнезия-то? Это ты небось нажрался вчера в одиночку, как... как хомяк! И теперь мне лапшу вешаешь. Сегодня десятое число. Десятое мая. Мы приехали вчера, девятого.

- Сегодня одиннадцатое.

- Спроси у барменши. Посмотри на мобильнике. Умойся холодной водой. Очухайся и, твою мать, пойдём уже, наконец!

На мобильнике было десятое. «Сломался», - подумал Русик и сам не понял, то ли с досадой, то ли с надеждой.

- Сеньора, а скажите, которое сегодня число?

Взгляд, каким она его окинула, говорил красноречивее всяких слов, но в конце концов всё-таки выдавила почти вежливо:

- Десятое, сеньор.

- Мне сегодня приснился просто дикий сон, - пробормотал Русик, когда они вышли на улицу и их тут же облило нестерпимым солнечным жаром.

- В нём ты занимался сексом и рассыпался в труху прямо в процессе? – машинально нахамил Дэн, ища в сумке какую-то штуку для фотоаппарата.

- Нет, - Валерке было слишком не по себе, чтобы раздражаться. – Там был такой же день, как этот. Ну, всё было так же и... Слушай, а хочешь спор?

- Ну?

- Мы не пойдём в бар. Я в этом сне видел, как звали этого твоего мужика и где он живёт. И я даже знаю, какая у него жена и как он нас примет. Давай сразу пойдём туда и проверим.

И он рассказал всё, что произошло вчера, точнее, во сне, который казался ему вчерашним днём.

- Не веришь, да? Я сам не верю.

Дэн смотрел на него странным взглядом, с каким-то чуть ли не отвращением.

- Почему, верю. Я даже и не сомневаюсь, что так всё и будет, - поморщившись, пробормотал он. – Ты вчера наверняка следил за мной. Ты ночью сам пошёл и это всё выяснил, и заплатил этому мужику, и договорился – конечно, он всё разыграет, как ты сказал! Я уж не знаю, зачем это тебе, и мне плевать.

Валерка молчал.

- Ну, пошли, - издевательски протянул Дэн. – Полюбуемся на ваш спектакль.

И «спектакль», конечно, удался на славу.

- Мои дети! Мои бедные дети! – вопила сеньора Клаверия. - Я ничего не знаю, - бормотал Рафаэль. А солнце палило невыносимо, било по глазам наотмашь, но Русика к середине дня начало уже трясти. Все участники сцены выглядели так, будто и правда сговорились.

Дэн так же спрашивал:

- Что она говорит?, - проходившая вчера – во сне? – сегодня? – по улице собака так же любопытно косила на них чёрным глазом, дети четы Клаверия бегали друг за другом в том же порядке – Валера отличал их по цвету маек – и всё было невыносимо, невозможно так же.

Фразу «Этого не может быть» он даже про себя произносить боялся: в фильмах за ней обычно не следовало ничего хорошего.

Когда дверь дома Рафаэля третий – шестой? – раз за день захлопнулась у них перед носом, Русик убрал фотографию Тима в карман и, не говоря ни слова, пошёл в сторону отеля.

- Куда? – крикнул Дэн. – А обсудить это всё не хочешь?

- Нет. Мне надо пойти и выпить. И будь добр: отстань сейчас от меня. Завтра утром мы уезжаем.

- Почему? – Дэн задохнулся от возмущения. - Да по глазам было видно, что он лжёт, и еще жена эта его. Он просто испугался. Нам надо остаться и попытаться это выяснить.

- Нет, - проскрипел Русик. Что-то – всё? – было мучительно неправильным, опасным. Надо было убираться. – У меня плохое предчувствие. Не надо нам тут ничего копать. Что-то тут не так. Мне почти никогда ничего не снится, а тут вдруг такое. Кажется, они мне что-то подсыпали. Иди собирай вещи. Мы уезжаем.

- А кто тебя вообще назначал тут главным, а?

- Я пишу статью.

- А я фотографирую, и не дам тебе испортить мне материал. Ты, кстати, кажется, ещё ничего не написал? У меня уже есть четыреста кадров.

Валера уже открыл рот, чтобы отпарировать «Лучше одна хорошая статья, чем тысяча бездарных фотографий», - потом вспомнил, чем это закончится, махнул рукой, как-то разом устав, и пошёл дальше.

Упрямое скуластое лицо фотографа тут же опять замаячило перед самым носом.

- Ну уж нет. Мы завтра никуда не едем, понял? – зло процедил он сквозь зубы, хотел прибавить что-то ещё, но передумал и пошёл в другую сторону.

В баре была та же женщина. Красивая полная испанка. Грудь, бёдра, глаза, руки, золотой перстень. Но сегодня Валерка явно слишком пристально на неё пялился, потому что она неодобрительно скосила на него тёмные («как у лошади» – почему-то подумал Русик) глаза, подняла подбородок и отвернулась.

Он лёг спать в одиннадцать вечера, несколько раз проверив, завёл ли он будильник.

Но будильник прозвонить не успел. Разбудили его испанские голоса под окном, надрывный рёв мотора и визг буксующих колёс.

Когда до Валеры это дошло, он впервые в жизни уяснил смысл выражения «прошиб холодный пот».

«Господи, - почему-то подумал он, хотя молился последний раз лет в двенадцать. – Пожалуйста, пожалуйста, сделай так, чтобы я сейчас посмотрел на мобильник и там было одиннадцатое. Пожалуйста, я не знаю, что я там за это тебе буду должен, но сделай, а?»

И он протянул руку к тумбочке.

На мобильнике было десятое.

Наверное, Бог в это время ещё спал.

Он даже не стал спускаться вниз.

А как только Дэн заглянул ему в комнату и открыл рот, чтобы сообщить свои просроченные на два дня сенсационные новости, Русик мучительно поборол желание запустить в него ботинком и только просипел:

- Да, я знаю. Ты нашёл того, кто видел Тима. Этот человек живёт на улице Павла, дом пять. Подожди, пока уйдёт его жена, и покажи ему фотку. Он будет всё отрицать. Переводчик тебе для этого не нужен. А меня оставь в покое, я хочу спать.

- Ты свихнулся? – без обиняков спросил Дэн.

- Нет. А может... Может да, не знаю. Не знаю уже.

- У тебя такое лицо, словно ты сейчас разрыдаешься. Я не знаю, что ты вчера пил, но выглядишь отвратительно, - поморщился Дэн. – Я сам всё выясню. – И, подумав, ясно и раздельно прибавил: - Иди ты в жопу. Пользы от тебя ноль. Разговаривать нормально не хочешь, а теперь ещё и несёшь какой-то бред.

Он даже не казался удивлённым. Просто захлопнул дверь и сразу послышались быстрые шаги по лестнице вниз.

Валера приподнялся на локте и чуть не бросился ему вдогонку. Хотелось заорать: «Я не пил, ничего не пил, я не знаю, что это за чертовщина, мать твою, я не знаю!», да так заорать, чтоб стёкла задрожали. Но ноги были, как кисель, и он не смог заставить себя встать.

Солнечный луч уже полз по полу к двери, как огромная змея.

Начиналась жара.

Он почти весь день пролежал в кровати, мучительно пытаясь заснуть обратно.

А потом – пытался помолиться: может, если делать это подольше, раз уж всё равно больше нечего, завтра настанет новый день? Потому что это уже слишком, ребята, это слишком.

Ближе к вечеру появился Дэн. Весь взмокший, пропахший потом и пылью, озадаченный и явно не в своей тарелке.

Он без приглашения уселся на край кровати, положил ногу на ногу и как ни в чём не бывало доложил:

- Ничего не вышло. Отпираются. Ну, слов я не понимал, но было ясно. Тут что-то нечисто. И слушай, откуда ты знал это всё?

- Долгая история, - вяло отмахнулся Русик и сел на кровати. – И ещё я знаю одну вещь. Нам надо уехать.

- Ну уж нет, - опять начал заводиться Дэн. – Ни за что. Они что-то знают, я...

- А я знаю, что если мы сейчас не уедем, случится большая беда, - стараясь оставаться спокойным, соврал Валера, лихорадочно думая: мне надо отсюда выбраться... мне надо отсюда выбраться... мне надо надо надо. – Я точно тебе говорю. Дэн, бери вещи и поехали.

Он первый раз назвал напарника по имени, а не по игнору, и тот явно это заметил: скривил губы, то ли чтоб улыбнуться, то ли чтоб нахамить, потом посмотрел на Валерку и сказал:

- У тебя морда совершенно бешеная, чувак. Всё ж-таки ты явно выпил что-то не то. Ладно, поехали, раз уж ты заделался таким пророком. Я не люблю психов и зануд. А уж когда два в одном – это вообще невыносимо.

И с этим глубокомысленным замечанием он вышел из комнаты.

Они выехали из города на закате - солнце, наконец, дохло, сжималось, убирало щупальца, и Валера ненавидел его, как личного врага, сжимая руль непрошено трясущимися руками, думал: провалитесь вы с вашим городом, я уезжаю, всё, финита, баста.

Они ехали до самой ночи. Дэн молчал и поглядывал с опасливым отвращением: видимо, и правда вид у Русика был бешеный.

Ночевать остановились за много километров от города, в какой-то рощице, и Валерка заснул спокойный, в полном молчании, глядя на моргающие крупные звёзды.

Утро наступило неожиданно и уж лучше б не наступало вовсе: солнце полоснуло ему по щеке, под головой была подушка, вокруг – четыре стены, и совсем близко испанский голос кричал:

- Ну, давай, Мигелито, толкай, толкай! Где гаечный ключ? Не идёт, сучка! Ну, ну, толкай!

Колёса, визжа, захлёбывались пылью и не подавались.

Солнце глядело прямо в окно.

- Дина? Дина, я...

Он попытался придумать что-нибудь светское, но не смог.

- У меня неприятности, Дина.

И рассказал всё.

- Дорогой, это ужасно. Ты, наверное, перегрелся. Купи себе кепку.

- Дина, я не знаю, что со мной такое. Правда. Я, кажется, сошёл с ума. А может, меня сглазили. Прокляли. Отравили. А ты мне говоришь «Купи кепку»?

- Но милый, солнечный удар – это реальная опасность. О нём часто говорят по радио, и я подумала...

- Ладно, Дина, спасибо. Я потом тебе ещё позвоню, хорошо?

- Нет, слушай, я не хотела тебя...

- Нет, правда, всё в порядке. Пока.

Когда побег не удался, а день повторился в четвёртый раз, Валера понял, наконец, что это всё ему напоминает. Фильм «День сурка». Там чувак с телевидения тоже вот так застрял, а потом стал хорошим, трахнулся с кудрявой красоткой и выбрался.

Пункт про «стать хорошим» Валера решил опустить, он и так хороший, куда уж лучше-то? – нет, ребята, переходим сразу ко второму пункту программы.

Хотя, если уж честно, он просто храбрился. Ему было очуметь, как страшно. Снова оказавшись в городе после неудачного побега, он весь день пил. Ну, раз у него белая горячка, как у пьяного, то уж клин клином вышибают.

Не помогло.

Одно было хорошо – голова на утро не болела, потому что это было утро всё того же дня.

Тогда он попытался сесть и подумать, что могло случиться. Эту хрень мог вызывать либо сам город, либо кто-то из его жителей, либо...

Либо какая-то вещь. Что-то в его номере. Или что-то, что он здесь, например, пил.

Но город отпадал, потому что при выезде из него ничего не изменилось. Жители теперь уже тоже отпадали: пока он пил, то сидел, запершись у себя в комнате, и ни с кем из местных не виделся, а Дэну сказал, чтоб отвалил.

Оставались предметы.

- Сеньора, вы не могли бы переселить меня в другой номер?

- Нет, не могу.

- Почему? В гостинице ведь нет больше никого, кроме нас.

- Я уже вписала вас в этот, - сердито блестя глазами, ответила оплывшая консьержка. – Я не могу переписывать. В документах будут помарки.

- Тогда я переезжаю в другую гостиницу, - огрызнулся Русик.

- Другой здесь нет, сеньор, - ответила консьержка, как ему показалось, злорадно.

Тогда он поднялся в номер и разнёс его до основания.

С какой-то дикой, непонятно откуда проснувшейся яростью он рвал обивку на диване, переворачивал мебель, и искал, искал – куриные

Опубликовано: 2016-05-22 21:30:06
Количество просмотров: 223

Комментарии