Обитель радости

Мотор чихает два раза и глохнет окончательно. Последние метры лодка скользит по инерции, пока не утыкается носом в заросший травой берег. Валерка спрыгивает и чертыхается, попав ногой в воду.

— А ну, Исми, чего расселся, как принцесса на троне? Давай, помогай вытаскивать.

Исмаэль с трудом может разогнуть затёкшие ноги. В лодке было тесно, он всю дорогу сидел, прижавшись к здоровенному мешку с консервами и посудой.

Отец молча похлопывает Исмаэля по плечу и тоже спрыгивает на берег. Потом он по очереди вытаскивает две тяжёлых заплечных сумки, одну закидывает себе на плечо, другую отдаёт Валере. Та, что досталась Валерке, глухо звякает. Оружие там, думает Исмаэль, неловко переваливаясь через борт.

— Держи ключи, Исмаэль, будешь открывать, — отец бросает ему связку и лезет доставать из лодки последний мешок. Валерка только молча ухмыляется, и его белые зубы блестят в темноте.

Исмаэль идёт мимо Валеры, стараясь держаться подальше, но дорожка, ведущая к сараю, узкая, и они всё равно едва не сталкиваются. Исмаэль вздёргивает плечи, когда Валера чуть слышно хмыкает ему в спину. Сарай, в котором им предстоит жить, нависает тёмной глыбой на фоне уже тёмного неба.

— Тут две комнаты, — деловито объясняет батя, когда они, наконец, попадают внутрь и включают свет — тусклую пыльную лампочку. Исмаэль стоит у двери, засунув руки в карманы джинсов и стиснув холодные пальцы в кулак, чтобы скрыть дрожь. — Там, за стеной, — это лодочный сарай, там лодки, снасти для рыбалки, надеюсь, горючее тоже найдётся, а то мне отсюда не выбраться. Но вам туда лазить не надо, будете жить здесь.

Исмаэль осматривается. Комнатка длинная, как ножны. В дальнем от двери углу стоят две кровати. Стол, стул с отломанным подлокотником, колченогий табурет и плитка в углу.

— А телевизор? — интересуется Валерка, с грохотом опуская на пол свою сумку.

— Ни телевизора, ни холодильника. Плитка есть, консервов хватит. Вам тут только неделю побыть, и в следующую среду я вернусь за вами.

— Ну почему неделю? — подаёт голос Исмаэль, которому неделя наедине с Валеркой в замкнутом пространстве кажется сущим адом.

— Мы уже это обсуждали, Исмаэль. Тут тварь вас не найдёт, я сделаю дело и вернусь за вами. Точка. Стелите постели и спать.

— Да, папа.

— «Да, папа», — передразнивает его Валерка и, ловко расшнуровав рюкзак одной рукой, кидает Исмаэлю узел с постельным бельём. Исмаэль хватает его машинально, не успев обидеться. — Не знаю, за что мне такое наказание, но я выдержу его, сэр. — И, ещё раз нагло сверкнув зубами, Валерка отдаёт отцу честь.

Батя уходит искать в сарае горючее, а Исмаэль разбирает вещи, стараясь не смотреть на Валерку, который то сладко потягивается, обнажая голый живот, то наклоняется, чтобы достать из сумки консервы, выставляя напоказ упругую крепкую задницу. Или делает ещё что-то такое, Валериновое, чего Исмаэль мечтал не видеть, не слышать, не чувствовать, но оно преследует его, дразнит и не отпускает. Воздух крошечного домика начинает пахнуть Валерой, и Исмаэля ведёт от этого запаха. Исмаэль возится с одеялом, стараясь повернуться к брату спиной.

— Мне тоже постели, пока я тут едой занимаюсь.

Исмаэлю не нужно оборачиваться, чтобы догадаться, — Валерка открывал консервы с тунцом большим ножом и теперь облизывает лезвие. Потом облизывает губы. Стоп. Исмаэль неловко роняет подушку на пол. У него такой стояк, что нагнуться — целая проблема. Ему кажется, что джинсы трещат, и этот треск слышит Валера, взгляд которого будто прожигает дыру между лопатками Исмаэля. Но тут дверь распахивается и входит отец.

— Я заправил лодку, вот ключи от сарая. — Исмаэль слышит, как о стол звякает связка. — Валера, береги Исмаэля. Исмаэль, слушайся Валеру. — Исмаэль, прижав подушку к животу, молча кивает, низко опустив голову. Валерка выходит вслед за отцом.

Пользуясь тишиной и одиночеством, Исмаэль быстро заканчивает стелить постель для Валеры и плюхается на свою кровать; он выбрал ту, которая в самом углу, подальше от двери. Ему кажется, что так он в безопасности. Ну, хоть немножко. Потому что нельзя жить с Валерой и быть в безопасности. Валера — сама опасность. Валера — это порох, яд и грех, и нет такой соли в мире, чтобы спасла от него.

Исмаэль слышит, как удаляется неровный звук мотора, как входит Валера, как он хозяйничает — щёлкает рычажками плитки, гремит консервными банками, звякает посудой.

— Иди есть, — слышит Исмаэль, но не поворачивается. — Не знаю, что ты там себе возомнил, но ты будешь меня слушаться, понял, мелочь? Так отец сказал.

Валерка не стебёт его, он говорит чуть глухо, словно устал, и в другой раз Исмаэль был бы ему благодарен за это и повиновался, но только не сейчас — когда он спустил себе в штаны.

— Не хочу. Не мешай спать.

— Исмаэль, кончай дурью маяться. Иди поешь.

«Кончай»... «кончай дурью»... «кончай дурью маяться»... Исмаэль зажмуривается и отворачивается к стене, когда слышит шаги.

— Исмаэль, что с тобой? Ты почему такой красный, заболел? — Валерка дотрагивается ладонью до лба Исмаэля, пальцы пахнут хлебом. Исмаэль отрицательно мотает головой, стискивая зубы. — Тогда ешь. — Валера кладёт сэндвич на подушку, перед этим заботливо убрав растрепавшуюся прядь Исмаэлю за ухо, и уходит к столу.

Валера ест неторопливо, шуршит, разворачивая бутерброды, бумагой, хрустит огурцом. Потом открывает бутылку пива. Наверняка об край стола, Исмаэль знает все дурные манеры Валеры Русика наизусть. Чтобы не слышать, как Валерка пьёт пиво, и не смотреть завороженно, как мерно ходит кадык в арке его горла, Исмаэль набрасывается на свой бутерброд.

Пока Валера ходит отлить, Исмаэль быстро переодевается, сворачивает грязные трусы и затыкает их под матрас. Он доволен собой и почти успокоился, но потом понимает, что руки пахнут спермой, и, расстроенный, кидается к рукомойнику. Он ожесточённо трёт ладони под холодной водой и не успевает закончить это маниакальное занятие, когда возвращается Валера. Вместе с ним в спёртый воздух комнатёнки врываются запах озёрного ветра и табачного дыма. Валера курил. Исмаэль неумолимо твердеет снова. Он думает только о том, что Валерка обязательно догадается, что с Исмаэлем происходит, и снова начнёт приставать с расспросами, но старший сбрасывает ботинки и командует:

— Погасишь свет, мелочь.

Утром Валерка уходит ловить рыбу, а Исмаэль пристраивается на крыльце с тетрадкой по математике. Его сорвали из школы прямо перед контрольной, и больше всего ему неприятно думать, что, когда он вернётся, все решат — он специально уехал, чтобы не сдавать. Хотя кто сказал, что он вернётся в ту же школу?

Валерка приносит пять каких-то мелких рыбок и требует у Исмаэля, чтобы тот сказал, как они называются на латыни. Исмаэль пытается вспомнить, пока до него не доходит, что Валера подкалывает его, и он злится, и от злости краснеет, словно рак. Валерка почему-то жалеет его и идёт сам чистить рыбу.

Два дня проходят сносно. Валерка каждый день находит себе занятие. Островок, на который их привезли, небольшой, но сначала Валера обходит его пешком, потом берёт лодку и делает круг по воде. Валерка гребёт так сосредоточенно, что это выглядело бы смешно, если бы не слаженная работа рук, выглядывающих из коротких рукавов футболки; мускулы играют, перекатываются, и каждый взмах вёслами толкает лодку вперёд. Исмаэль прячется, прижавшись к стене, и не отрывая взгляда, смотрит, как подмышками и на спине Валеры расплываются тёмные пятна.

За сараем Исмаэль находит заросли дикой ежевики, ягод почти нет, и листья уже начали желтеть, но он съедает несколько штук, сморщенных, терпких, вдыхая аромат ушедшего лета.

Валера возвращается и молча проводит пальцем по щеке Исмаэля, стирая ежевичный сок, и это настолько неожиданно, что Исмаэль не успевает отстраниться. От Валеры остро пахнет потом, и мозг Исмаэля плавно стекает в яйца.

Следующий день грозит катастрофой, потому что идёт дождь, и они заперты в четырёх стенах. Валера предлагает сыграть в покер, но игра не клеится — Исмаэль не может блефовать, когда Валерка смотрит на него в упор, перекатывая во рту обгрызенный карандаш и плотоядно ухмыляясь.

Исмаэль пытается отвлечься на чёртову математику, но Валерка продолжает подкалывать его. И ведь в другой ситуации Исмаэль бы ему посочувствовал — ни тебе телепередач, ни порнушки (хотя Исмаэль видел в рюкзаке Валеры пару кассет, с которыми тот никогда не расстаётся), но сейчас — нет пощады грешникам. Он хамит старшему брату так, как ещё ни разу не осмеливался. И видит, как в глазах Валеры разгорается огонёк. Наверное, брат тоже охуевает от выкрутасов Исмаэля.

Дождь кончился, но в окно хлещут мокрые ветки. Темнота снаружи неровная, она то накатывает, то отступает, вспыхивая заревом дальних зарниц. Исмаэль завернулся в одеяло с головой, но ему всё равно не по себе. Ему чудится, что снаружи кто-то дышит; стены тонкие, и Исмаэль представляет себе, как когти страшного безумия вонзаются в них, продирая насквозь. Но, сколько он ни прислушивается, кроме дыхания Валеры, раскинувшегося на соседней кровати, не слышно ни одного звука, который выдавал бы присутствие живого существа.

Исмаэль засыпает, и ему снится, что кто-то гонится за ним, он оборачивается во сне — и никого не видит. Исмаэль просыпается в поту, пытаясь выровнять дыхание, но жуткое ощущение не уходит. Превозмогая стыд и гордость, Исмаэль переползает на кровать к Валере.

— Что такое? Что, Исмаэль? — спросонья спрашивает Валера, отодвигаясь к стене.

— Валера, мне страшно. Я... я вспомнил кошмарные сны.

— Исмаэль, тебе тринадцать уже, ты забыл?

— Ну... Валерка, пожалуйста. — Исмаэль ложится с краю, прижимаясь к Валере спиной.

— Здесь мало места для двоих, — растерянно отвечает Валерка.

— Я с краю, я совсем мало места займу. — Исмаэль натягивает на них обоих одеяло.

Они ещё немного возятся в темноте, но Исмаэль быстро засыпает, чувствуя тепло Валеры, прикрывающего ему спину. Исмаэлю вообще ничего не снится. Но он просыпается под утро от дикого стояка. Член прижат к животу, головка мажет кожу.

Исмаэль пытается незаметно выскользнуть, но не может — рука Валеры тяжело лежит на нём, а сзади... сзади напирает что-то такое, что не может быть ничем иным кроме стояка Валеры. Исмаэль елозит задницей туда-сюда, Валера мычит во сне, и Исмаэль решительно кладёт ладонь Валеры на свой член. И замирает. Он стискивает ладонь Валеры и пробует движение вверх, потом вниз. Получается неловко, но Исмаэль почти на грани, ему совсем немного нужно, чтобы кончить. Он задерживает дыхание и ещё теснее прижимается к Валерке.

— Исмаэль, что за...

Валера вырывает свою руку, но Исмаэль поворачивается, чуть не упав с кровати, и хватает Валерку за плечо, утыкаясь носом ему в шею.

— Ва-а-а-але-е-ера-а прости... я хочу...

— Я догадался, чего ты хочешь... — хрипло говорит Валера, пытаясь отстраниться, но на такой узкой кровати это невозможно. — Прекращай уже...

— Нет.

Исмаэль прячет лицо на груди Валеры, иначе он не смог бы так разговаривать. Потом он ведёт рукой от плеча вниз и обхватывает оба члена, которые теперь плотно прижаты друг к другу.

— А-а-ах...

Исмаэль смелеет и, чуть повернув голову, целует Валеру в подбородок снизу. Валерка небрит, но щетина мягкая, почти не колет, и Исмаэль языком пробует её на вкус. В ответ он слышит ещё один рваный выдох, переходящий в едва неслышный стон. Исмаэль закидывает на Валерку ногу, которая мешает ему дрочить, чуть привстаёт, и Валера поддаётся, ложится на спину и подхватывает Исмаэля под ягодицы. Исмаэль, выгнувшись, неожиданно высоко вскрикивает и кончает так сильно, что брызнувшая сперма достаёт Валерке до подбородка. Он машинально вытирает её рукой и ошалело смотрит на Исмаэля.

— Валера, пожалуйста...

— Что?

— Сам знаешь что. — Исмаэль опять прячет глаза и шепчет Валере в ухо. — У тебя есть кассета, ну та, без коробки, ты смотрел её тыщу раз...

— Нет, Исмаэль, даже не думай.

— У тебя стоит, Валерка, и стоит на меня, а не на Памелу Андерсон.

— Какая, нахрен, Памела Андерсон, — рычит Валерка и пытается стащить с себя Исмаэля, но тот гибкими, как побеги лианы, руками обхватывает его и не даёт пошевелиться.

— Валера, один раз и всё. Я знаю, потом ты не согласишься. Один раз...

Наверное, в его словах есть какой-то гипнотический эффект, думает Исмаэль, потому что Валера не возражает. Он кладёт Исмаэля на живот и вылизывает его там. Лижет, одновременно массируя плечи, поглаживая руки, проводя шершавыми ладонями по животу, нащупывая член, который у Исмаэля снова стоит.

— Да-а-а-а... Валера, ну давай же, не тяни!

Валера входит в мокрое одним плавным, долгим движением. Он натягивает Исмаэля бережно, но твёрдо. Дрочит ему в такт резким движениям собственных бёдер.

— Давай, Валерка, сильнее... — Исмаэль не может больше говорить, его захлёстывают ощущения.

— Ис-ми, Ис-ми, Ис-ми... — повторяет Валера короткими рваными выдохами.

Исмаэль утыкается в подушку, которая пахнет Валерой, его волосами. И кончает в кулак Валере, стискивая его член в себе. Валера не супермен, чтобы выдержать такое, и он тоже кончает, падая сверху на Исмаэля. У него нет сил, чтобы отстраниться, у Исмаэля нет вообще ничего, он чувствует, что вытек весь.

Валера приносит с озера воды, они греют её, потом моются. Молча. Такое ощущение, что слова тоже вытекли, и им нечего сказать друг другу. Под вечер оживает мобильный телефон. Смс-ка от отца со словами «Всё в порядке, вернусь за вами завтра». И тут срывается Валера. Он бежит в сарай, достаёт лодку и уплывает, молча орудуя вёслами.

Исмаэль пытается читать, но не различает букв. Он хочет сварить спагетти, но плитка почему-то не включается. Розетка искрит, и Исмаэль, плюнув на готовку, устраивается на крыльце, захватив кусок хлеба с сыром. Валерка возвращается, когда становится совсем темно, и Исмаэль начинает волноваться за брата.

— Валера? — неуверенно спрашивает Исмаэль, поднимаясь с крыльца и разминая затёкшие ноги.

— Не надо, Исмаэль. Забудь про то, что было. Я не должен был. Я виноват.

— Ты не виноват, Валера...

— Заткнись, придурок! Я обещал тебя беречь, а не трахать!

— Ладно, как скажешь. — Исмаэль поворачивается и уходит в дом.

Исмаэль забирается с ногами на свою кровать, пытаясь не смотреть на Валеру. Но смотреть больше решительно не на что. Исмаэль не знает, как описать, но Валера такой красивый, и даже сейчас, когда он явно не в своей тарелке, горестная складка на лбу совсем не портит его.

Ночью Исмаэль просыпается от неприятного ощущения. Он выходит на крыльцо, потом заходит обратно, ложится и начинает принюхиваться. Пока его не было минуту или полторы, что-то изменилось. Исмаэль чувствует резковатый химический запах, потом раздаётся треск и в дальнем углу что-то вспыхивает.

— Валерка, Валера! Вставай! — Исмаэль кидается к брату, расталкивая его, стаскивая с кровати.

— Что? Что, Исмаэль?

— Замыкание, Валерка, скорее! Наверное, я забыл выключить плитку!

Исмаэль хватает в охапку одежду и бежит к двери, выкидывая одежду наружу. Потом возвращается и хватает кроссовки. Едкий дым заполняет комнату, в нём Исмаэль сталкивается с Валерой, который тащит неразобранную сумку с оружием, и выталкивает его к выходу.

— Поздно, Исмаэль, бежим!

Языки пламени уже лижут дверной проём, и Исмаэль зажмуривается, ныряя в него.

Они отходят на безопасное расстояние и одеваются. Две пары джинсов и рубашек, но только одна куртка — Валеры, и одна пара кроссовок — Исмаэля. В сарае что-то взрывается, и столб искр вырывается высоко в ночное небо. Как фейерверк, вспоминает Исмаэль.

— Прям, как фейерверк, — говорит Валера. — Как ты сообразил, что мы горим, а, Исмаэль?

— Ходил отлить, потом почувствовал запах.

— Молодец. Возьми мою куртку, ты заслужил.

— И тебе не жалко?

— Не-а. Отцу придётся мне свою насовсем отдать, — радостно ухмыляется Валера.

И у них впереди вся ночь, чтобы любоваться, как в очередной раз сгорают их метрики. Но они целы, они вместе, и это главное.

За окнами опять бушует в гневе непогода.
Раскаты грома сотрясают гулом шар земной.
Свинцовой пеленою стянут купол небосвода,
И ветер воет, словно демонический гобой.

В камине пританцовывает судорожно пламя,
Бросая тени рваные на пыль холодных плит.
Я нежно молчаливых ржавых струн коснусь перстами,
Их пробудив тоской, что во душе моей свербит.

И грустью терпкою польются сладостные звуки,
Рождаемые чувством, мне не ясным до сих пор.
Как током, дрожью лёгкою пронзая мои руки,
И горькими слезами наполняя тусклый взор.

Я вспомню вновь те времена, когда вкушая славу,
Я жил, не думая о том, на сколь изменчив мир.
Тогда меня носили на руках, кричали «Bravo!»
Теперь же я – забытый всеми на века кумир.