Чужбина

Валере семнадцать, его брату Исмаэлю тринадцать...

Роксово – скучный город. Из достопримечательностей здесь только многочисленные поля и водонапорные башни.

Но они застревают здесь надолго: отец снимает номер в маленьком унылом мотеле рядом с трассой сразу на несколько месяцев и уезжает по делам, оставляя их вдвоём.

Именно такие маленькие городки, напоминающие пруд со стоячей водой, идеально подходят для взращивания безумных маньяков – атмосфера располагает. Но тут на удивление тихо. Никаких происшествий ни по их части, ни по части полиции.

К разочарованию Валеры, придорожный бар не блещет широким выбором напитков и... официанток. Из посетителей тут всё больше усатые фермеры, обсуждающие урожай или скот, а хозяйка бара, кажется, сто лет назад разменяла -ятый десяток.

Видимо, именно по этой причине Валерка с таким энтузиазмом хватается за Нюрку – девчонку, которую он встречает на своей новой временной работе.

Смешно сказать, но Валера теперь сотрудник почтовой конторы – единственное место, где срочно требовался работник.

Нюрка – странная девица, никогда не снимающая ковбойских сапог с острыми носами и рубашки, завязанной под внушительной грудью. В общем-то, для полноты картины, чтобы стать абсолютно картонной героиней дешёвого фильма, ей не хватает широкой шляпы с загнутыми полями и кнута, заткнутого за пояс.

Во всём остальном Нюра не хуже и не лучше прочих девчонок, встречавшихся Валерке на его пути. Но Исмаэлю она всё равно не нравится. Может быть, ещё и потому, что Валера встречается с ней неестественно долго, и каждый вечер после работы она тянет его куда-то с собою. Бывает, конечно, что Валерка проводит время и без неё, но тогда он надирается в баре до полубессознательного состояния и почти всегда возвращается поздно ночью, угловатой шатающейся походкой, тут же заваливаясь спать.

Исмаэль не может найти причины такому поведению. Сложно понять, почему Валера даже разговаривать с ним стал в разы меньше и совсем не горит желанием проводить время вместе, как было раньше.

Но уж точно не из-за того, из-за чего Исмаэль хочет быть каждую минуту своего времени с Валеркой!

Поэтому он грешит на то, что у брата едет крыша от безделья и угрюмости города, в котором они сейчас находятся.

Исмаэлю кажется, что он тоже сходит с ума. Только по другой причине. И всё, что ему остаётся, так это заниматься учёбой в пустом мотельном номере с выцветшими обоями. Но в школе Роксово, на фоне общей успеваемости остальных учеников, Исмаэля считают очень умным мальчиком, ему даже напрягаться не нужно.

Поэтому единственное занятие, на которое он тратит своё свободное время (уйму свободного времени!) – это разбор тем в конце учебников. И надо сказать, даже это уже не доставляет никакого удовольствия.

- Давай постреляем? - зачем-то предлагает брату Исмаэль однажды утром.

Валерка в ванной, где с шумом льётся вода, и он отвечает не сразу. Исмаэль заходит в ванную, останавливается на пороге, прижавшись виском к обшарпанному дверному косяку, и повторяет свой вопрос громче.

- Мы давно не тренировались, - добавляет он, но получается как-то совсем жалко.

Валера закидывает бритвенный станок обратно в пластиковый стакан, одиноко красующийся на раковине, крутит в разные стороны головой, стряхивая с волос воду, и перекидывает полотенце через плечо.

- Зачем? У тебя и так всё отлично получается.

- Ты ведь сам говорил, что надо постоянно упражняться.

- Нет, - напрямую категорично отвечает Валерка. – В этой дыре только пушками размахивать, ещё сбежится полгорода... Очень надо. К тому же я сегодня занят.

- Можем завтра.

Иногда Исмаэлю кажется, что он висит тяжёлой, прибивающей к земле обузой на плечах отца и Валеры. Он мешает им, а они лишь по привычке тянут его за собой, потому что, вроде как, избавиться не хватает решимости и немного жалко.

Последнее время они с Валеркой очень часто ссорятся и спорят до хрипоты - слишком разные стали интересы и взгляды на окружающий мир. Валера взрослый, а Исмаэль в его понимании малявка, хоть и стал уже на полголовы выше.

У них пока ещё тот возраст, когда разница в четыре года заметна и достаточно ощутима. Пройдёт несколько лет, и она сравняется, сотрётся окончательно. А пока... Валера, вероятно, всё ещё видит в Исмаэле вредного, сопливого, страшно приставучего младшего брата, который таскается за ним хвостом и хнычет почём зря.

- Отвали, мелкий. Говорю же, занят.

Исмаэль обиженно поджимает губы и, переминаясь с ноги на ногу, спрашивает:

- Она тебе хотя бы нравится?

- Кто? – не сразу понимает Валера.

- Ну, она...

Исмаэль собой загораживает почти весь дверной проём, и Валерка замирает, останавливаясь в опасной близости от брата, будто боясь его коснуться и подвинуть.

- У нас тут сложные условия, - пространно отвечает Валера, улучая момент, когда Исмаэль делает шаг назад, и выныривает из ванной. – Особо не разгуляешься. Понимаешь, да? Найди и ты себе какую-нибудь весёлую пастушку что ли, а, Исми!

У Исмаэля почему-то больно сводит живот.

Вообще, Исмаэль уже не помнит, когда именно и как именно всё началось – кажется, случилось само собой, против воли и здравого смысла, просто рухнуло на голову снежной лавиной, накрыло со спины, удушило всей своей неподъёмной тяжестью.

С тех пор Исмаэль живёт с неизменным ощущением ужаса, холодным дыханием неправильности у себя за спиной, пытается спрятать подальше – от себя, от посторонних взглядов и, главное, от Валеры.

Валерка старший, Валерка лучший и он очень родной – это правильно. Но Исмаэлю хочется ближе, теснее, настойчивее, чтобы вобрать в себя всё до единого взгляда, улыбки, сомкнуться в одно целое. Иногда кажется, что над ними с Валеркой кто-то сыграл злую шутку, и вопреки всем законам биологии, соединил одной пуповиной. И это уже даже не странно – это просто бред.

Поэтому Исмаэль из ночи в ночь засыпает, тупо пялясь в сторону кровати Валеры и неотрывно глядя на тёмные очертания – ловит, запоминает каждый ровный вздох, поворот, лёгкое движение. Иногда хочется позвать, и чтобы Валера пришёл, прижал к себе, как в детстве. Хотя вряд ли он поймёт и разделит с Исмаэлем это противоестественное желание...

Больше всего Исмаэлю не нравится, когда приходится засыпать, глядя на пустую заправленную кровать, когда брат пропадает невесть где.

В эту ночь Исмаэлю тоже не спится. Потому что табло электронных часов, светящееся кислотно-зелёными цифрами, показывает четверть второго, а Валерки всё нет. Исмаэль успевает послоняться по номеру, вытоптать дорожку от кровати до окна, по второму разу перебрать учебники в рюкзаке, искрутиться на диване перед телевизором, как уж на сковородке. И даже поваляться на кровати брата - забраться под одеяло, ткнуться носом в слабо пахнущую Валерой подушку.

В конце концов его смаривает, и он едва не пропускает момент, когда ручка входной двери щёлкает и поворачивается. Исмаэль приоткрывает один глаз, и видит, как Валерка, недовольно что-то бурча, вяло выпутывается из рукавов своей куртки, огибает свою койку, в которой сейчас спит Исмаэль, и заваливается на соседнюю.

У Исмаэля перед глазами всё плывёт, он на мгновение облегчённо закрывает глаза, просто смыкает веки, чтобы моргнуть и открыть их снова, но падает в толщу темноты, на секунду, две, минуту. А когда приходит в себя, то понимает, что прошло уже больше часа. И шея затекла от жёсткой подушки и неудобной позы.

Всё, что он помнит, это как Валерка плюхается на кровать, а потом ничего. Сейчас Валера лежит на спине - в той же самой позе, в которой успел повстречаться с поверхностью матраса, и в номере очень тихо.

Исмаэль слышит, как Валера часто дышит. Ему снится, кажется, что-то: пальцы на правой руке двигаются, будто он отчаянно жмёт на курок – такое привычное, такое с детства впитанное в кровь движение. Валере, конечно, снится охота – Валера правильный, Валера настоящий охотник, не то, что Исмаэль со своими глупостями на уме...

Валерке вообще последнее время слишком часто снятся сны – он ворочается, бормочет какую-то неразбериху, стонет и иногда зовёт Исмаэля... видимо, в этих снах они охотятся вдвоём.

Исмаэль сидит на кровати, откинув одеяло, и просто смотрит. Он понимает, что оступился и увяз в чём-то очень плотном, что обратно не отпустит.

Так он сидит до тех пор, пока один сон Валеры не сменяется другим – пока Валера не перестаёт шумно дышать и вздрагивать.

Исмаэль выбирается из кровати и, шлёпая босыми ногами по полу, идёт к Валерке. Он испуганно охает, когда старый продавленный матрас под его весом прогибается ещё больше, и Исмаэль, теряя равновесие, подкатывается прямо под бок к брату.

Просто надо проверить – всё ли с Валерой в порядке. Это как бы оправдание, на случай, если сейчас Валерка откроет глаза и спросит, какого чёрта он тут делает.

На самом деле, Исмаэль даже сам себе не может объяснить, зачем он сюда забрался и что собирается делать. Но Валеры рядом последнее время так мало, что Исмаэлю просто хочется побыть вот так – совсем близко, как когда-то в детстве, когда он боялся грозы или замерзал, а Валера всегда разрешал ему оставаться в своей кровати, укутывал в одеяло, стискивал в руках крепко. Это не так давно, всего несколько лет назад Валерка стал усердно выпихивать младшего из своей кровати: «Исмаэль, ты уже большой!», «свали отсюда, мы здесь не поместимся!», «убери свои огромные конечности, Исмаэль!», «прекрати слюнявить мою подушку!», «не обжимайся со мною, я тебе не одноклассница!» и ещё много-много всего другого, на что можно здорово обидеться.

Зато сейчас можно представить, что всех этих лет не было и ему всё можно.

Только Исмаэль всё равно не маленький и не хочет прятаться от грозы или сказку. Просто... чёрт, он даже не может подобрать этому название.

Но, кажется, всё происходит, решается в этот момент: когда Исмаэль тянется к Валере ближе, убеждаясь, что тот спит, и очень осторожно ведёт губами по подбородку. Щетина у Валеры острая и царапает, и это почти больно. Почти, если не считать того, что внутри плещется что-то горячее, необъятное, обжигает внутренности, стекает вниз стягивающей волной.

Исмаэль замирает, останавливается у самых губ, забывая, как дышать, теряется во вкусах, запахах, ощущениях. Валера, кажется, пил пиво и курил. И Исмаэлю тоже хочется пива и курить. То есть, не совсем... не в прямом смысле. По-другому. И теперь Исмаэль совершенно точно знает, что произойдёт - это предсказуемо банально, но хотелось сделать это уже очень-очень давно.

Исмаэль зажмуривается – кругом всё равно темно – и неуклюже касается покорных губ брата, пробуя горьковатый табачный вкус - это очень странно, но одновременно приятно. И Исмаэль никак не может понять, почему никогда не делал этого прежде. Не в смысле вообще, а с Валерой...

Когда одна малолетняя сучка три города назад в кинотеатре на последнем ряду без всякого предупреждения засунула Исмаэлю в рот мокрый вёрткий язык, а вместе с ним и банановую жвачку, Исмаэль от внезапности едва не опрокинул целый ряд кресел. Спасло только то, что те намертво привинчены к полу. И решил для себя, что Валера, всегда говоривший о том, что лизаться не так-то и круто, всё-таки был прав.

Но сейчас всё было как-то иначе. Может быть, всё дело в том, кого именно целовать? Что если и Валера так говорил именно потому, что всё это время целовал не тех?

Губы у Валеры обветренные и колются потрескавшейся кожей. Исмаэль, забывая об осторожности, языком раздвигает их, проваливается в жаркую глубину и трогает гладкую полоску зубов. Чёртов рот, на который без конца пялятся все девки, хочется зацеловать, зализать, закусать. Им можно, а Исмаэлю нельзя? У него, между прочим, больше прав на Валеру, чем у них у всех вместе взятых.

И пусть сначала у него губы слишком приторные, и пусть, возможно, он трахает эту свою недоделанную ковбойку Нюрку, но, в конце-то концов, через неделю или месяц он всё равно уедет отсюда с Исмаэлем, а Нюрка останется здесь – как и многие другие.

От странного желания живот делается просто каменным, и хочется нечто большего, чем прикоснуться губами к губам. Но Исмаэль не успевает подумать об этом, потому что в следующее мгновение слышит хриплое знакомое вибрирующее:

- Исмаэль? – Валерка сонно моргает и приподнимается на локте, чтобы получше рассмотреть его, трёт тыльной стороной ладони лицо. - Какого хрена ты тут делаешь?

Глаза Валеры блестят двумя яркими стеклянными точками – как у кошки – и, кажется, вытягивают из Исмаэля по нитке жизнь.

И в это мгновение Исмаэль понимает, что он, кажется, пропал, облажался, конкретно влип по самую маковку. Он виновато втягивает шею в плечи, будто ожидая, что Валера замахнётся сейчас и хорошенько зарядит ему в ухо – кстати, наверное, правильно зарядит – и говорит первое, что приходит в голову:

- Это моя кровать.

- Ты дрых на моей. Что мне ещё оставалось, умник?

- Валера, - зовёт Исмаэль, решая, что тянуть и увиливать смысла уже нет. - Поцелуй меня.

- Чего? – растерянно переспрашивает Валера, промаргиваясь. – А колыбельную не спеть?

- Пожалуйста, - бормочет Исмаэль. – Я так больше не могу, правда.

- Как «так»?

- Вот так – без тебя. Ты меня постоянно избегаешь.

- Я не... Чёрт, Исмаэль, что ты несёшь?

- Пожалуйста, один раз. Потом можешь набить мне морду – я сдачи давать не буду. Но сначала поцелуй. Только по-настоящему, - торопливо поясняет Исмаэль. - В губы.

Валерка крякает, словно ему двинули железной трубой по хребту.

- Ты бухой?

- Я не бухой. Я знаю, я совсем рехнулся, но... ты просто сделай и всё, ладно? - Исмаэль ездит своими огромными ладонями Валерке по плечам и груди, тычется губами наугад, как слепой котёнок, и кажется, даже попадает пару раз куда-то в уголок рта.

- Ты рехнулся нахрен? – вскидывается Валерка и сталкивает с себя Исмаэля. – Ты что творишь?

Исмаэль чудом не летит в проход между кроватями, а просто опрокидывается спиной на самый край матраса, но всхлипывает, как от сильной боли.

- Ты ведь её целуешь, да? – заморожено спрашивает он. – Ну, а чем я хуже?

- Ты вообще понимаешь, что ты несёшь?

- Её, значит, можно, а меня – нет?

- Ты мой брат.

- Я всё жду, когда ты увидишь, поймёшь или хоть что-то сделаешь, а ты... ты не видишь, не понимаешь, - не унимается Исмаэль, даже не поворачиваясь к Валере, а просто неотрывно глядя в потолок.

- Исмаэль, заткнись. Пожалуйста! – просит Валера, кусая губы.

Просто какой-то сумасшедший дом, а они двое в нём – главные пациенты!

- Я знаю, это потому что ты правильный, и ты меня не хочешь. А я – нет, я хочу, - быстро говорит Исмаэль, спотыкаясь на каждом слове. - Очень-очень. Это, вроде как, ужасно, да? С этим что-то делают, наверное. Но я не знаю – что. Я пробовал не думать, забыть – не получается. Совсем не получается.

Валерка перекатывается на бок, а потом нависает над Исмаэлем и укладывается сверху, зажимая ему рот жёсткой ладонью. Исмаэль от неожиданности вздрагивает и пытается вздохнуть поглубже, преодолевая мучительно сладкую внезапную тяжесть.

- Лучше бы ты молчал, Исмаэль. Правда, - скорым полушёпотом говорит Валерка, и упирается лбом в лоб Исмаэля. – Лучше бы молчал.

Он очерчивает пальцем линию от подбородка к скуле у Исмаэля на лице и целует его. Губы у Валеры осторожные, но настойчивые. В первую секунду Исмаэль теряется, видимо до сих пор не в состоянии поверить, что Валерка всё-таки это делает, но потом вцепляется ему в бока пальцами и самозабвенно начинает отвечать.

Будь это любая другая ситуация, Валерка не преминул бы колко заметить, что целуется Исмаэль прескверно, как ботаник – слишком уж усердствует, крутит головой, стукается зубами, цепляется носом, слюнявит Валере губы и щёки, открывает рот очень широко, силясь впустить чужой язык поглубже.

Но сейчас Валера предпочитает молчать и ничего не говорить на этот счёт - в Исмаэля хочется впечатываться губами до бесконечности, слушать, как он мычит и мокро чмокает в ответ.

Кровать тоскливо скрипит, но как ни странно, это совсем не мешает, не отвлекает, не действует на нервы, и у Исмаэля так гудит в ушах, что он толком ничего не слышит – ничего, кроме дыхания Валеры.

Исмаэль знает своего старшего брата с первых дней своей жизни, считай, с рождения и по сей момент. За эти годы он наизусть изучил каждый Валеркин изгиб, угол, он знает, что Валерка любит, а что терпеть не может. Исмаэль знает, что в большинстве своём Валера спит на животе, подтянув к груди ногу, и его голая коленка вечно выглядывает из-под одеяла, знает, что просыпаясь, Валерка первым делом приглаживает взлохмаченный ёжик волос, а по походке и тяжести шагов Исмаэль может угадать настроение Валеры и много чего ещё. Валера родной, свой, выученный наизусть, как много раз повторённый урок, как отделившаяся от Исмаэля и зажившая своей собственной жизнью часть. Но сейчас, вжимаясь грудью в его грудь, чувствуя на себе жар его тела, Исмаэль отчётливо понимает, что видит и чувствует Валеру таким впервые...

Это что-то совсем другое и неизведанное, странное. Странное, но не ужасное. У Исмаэля, как загнанное колотится сердце, но не от страха – а надо бы, наверное, испугаться. Но Исмаэль не может бояться, когда Валера проводит большим пальцем по его нижней чуть вывернутой от поцелуев губе, и просит:

- Погоди-ка, Исмаэль.

Валера отстраняется, но не уходит – усаживается между широко раскинутых длинных ног Исмаэля и поспешно стягивает с себя сначала рубашку, потом футболку.

- Всё снимай, - требовательно просит Исмаэль и суетливо вскакивает вслед за Валеркой.

Боясь, что сейчас-то Валерка его точно пошлёт, Исмаэль хватается за пряжку его ремня на джинсах, пробует расстегнуть. Но не столько помогает, сколько мешает – непослушные пальцы никак не могут вытолкнуть металлическую рельефную пуговицу из обтрёпанной петли на поясе.

Исмаэлю кажется, что это всё из-за этого города – не застрянь они тут в глуши, не изнывай Валерка от безделья и скуки, он бы никогда не разрешил, никогда не допустил... правда, какое сейчас это имеет значение?

С застёжкой Валера возится вдвое дольше, постоянно натыкаясь на руки Исми, но когда всё-таки выкручивается из джинсов, следом сдёргивает пижамные штаны и с Исмаэля, что тот даже охнуть не успевает.

Удивительно, но Исмаэль в ответ на это густо краснеет и заходится мелкой дрожью, будто его голого вытолкали на мороз. Валера прижимает его к себе и укладывает на кровать, накрывает их обоих сползшим на самый край одеялом.

- И как ты с этим жил-то и не свихнулся? – спрашивает вдруг Валера, убирая с глаз Исмаэля растрепавшуюся чёлку, пропускает пряди между пальцев, задирает волосы, оголяя лоб: без чёлки Исмаэль непривычный и немного странный, наивно трогательный, но всё равно Исмаэль.

- Не знаю, - ведёт тот плечом, пододвигаясь ближе. – Свихнулся, наверное, всё-таки.

Валера умеет смотреть так, как, кажется, никто и никогда на Исмаэля смотреть не будет. Валера умеет вытягивать из самой глубины что-то, что Исмаэль никому и никогда кроме него показать не сможет. Рядом с Валеркой Исмаэль чувствует себя страшно беззащитным и до позорного глупым, маленьким – это периодически бесит. Только почему-то не сейчас.

Валера трогает Исмаэля там, где никогда прежде ещё не касался, заставляя трепыхаться и скулить, выгибаться дугой.

Исмаэля совершенно неприлично развозит от нескольких бутылок пива и от стакана лёгкого коктейля – это то, что Валера знает уже очень давно, то, что Исмаэля развозит от поцелуев и прикосновений – то, что Валера не знал, но о чём догадывался. Ещё как развозит. Теперь он может сказать, что не ошибался в своих предположениях.

И ведёт себя Исмаэль так же, будто надрался в баре до бессознательного состояния – краснеет с ног до головы, обмякает, бормочет Валерке на ухо какой-то бред – признания, восторги и то, что, возможно, ему всё это лишь чудится.

Исмаэль кончает Валере в кулак – брат даже не морщится, не убирает руку, наоборот, подносит ладонь к лицу и кладёт большой палец себе в рот, облизывает, обводя языком, будто испачкался в кетчупе или соусе.

Глядя на это, Исмаэль придушённо всхлипывает и лезет к Валере с ответной благодарной лаской. Он гладит его живот, съезжает вниз от пупка, но Валерка резко перехватывает его руки и отводит в стороны.

- Так нечестно! – как-то по-детски слёзно тянет Исмаэль. – Я тоже хочу, пожалуйста.

И Валерка сдаётся. Он разрешает Исмаэлю, старательно прячущему беспокойство, придавливать, прихватывать, прикусывать, поглаживать, будто хочет удостовериться, действительно ли он пойдёт до конца или остановится на полпути. Только судя по тому, как тот спешит, захлёбываясь дыханием, остановки в его планы не входят.

Исмаэль суёт руку под одеяло и хватается за член Валеры, но у него не получается одновременно дрочить левой рукой и целоваться: движения какие-то рваные и неуклюжие, и губы сразу не слушаются, становятся деревянными.

Поэтому Исмаэль перестаёт дёргать, скользить, тянуть – он просто держит и чуть поглаживает большим пальцем под головкой.

- Ты меня презирать завтра будешь за это всё, да? – спрашивает он, стискивая пальцы на Валерке сильнее.

- Тебя – нет, - отвечает тот нетвёрдым голосом.

Они лежат на боку, глядя друг на друга, и лицо Валеры так близко, что когда он моргает, его ресницы щекотно задевают кожу на щеках Исмаэля.

- Тогда, - шепчет зацелованными губами Исмаэль, – хочу до конца... ну, чтобы мы... чтобы ты не останавливался.

- Исмаэль! – кадык у Валеры судорожно дёргается, то ли оттого, что пальцы Исмаэль так до сих пор и не разжал, то ли оттого, что внутри у Валеры с хрустом ломается какой-то барьер.

- Я не буду сожалеть, правда. Я хочу. Я знаю, это странно, и не должно так быть. Но, ты ведь тоже хочешь? Скажи, что да.

Ему хочется так думать, особенно если учесть, что Валера несносно твёрдый.

Поэтому Исмаэль оторопело ищет что-то в лице Валеры, пытаясь получить ответ на этот очень важный вопрос – но у Валеры на лице только болезненный несвойственный ему румянец.

Он не отвечает, просто кивает, но Исмаэлю достаточно и этого, чтобы улыбка растянулась от уха до уха.

Исмаэлю внезапно становится очень легко и хорошо: минус на минус даёт плюс – неожиданно выстраивается в голове странная формула. Неправильное, помноженное на неправильное, по закону логики отсекает всякое «не» и рождает единственное верное. Для них двоих.

Исмаэль чувствует, буквально ощущает физически, как между ними крепче затягивается узел неизбежности. Они одно целое, соединённое по рукам и ногам, и этот узел между ними не разрубить даже им самим.

- Отпусти, - просит Валера и пробует разжать руку Исмаэля. – Оторвёшь к херам собачьим, чем трахать-то тебя буду?

Валерка хохмит в своём не смешном для Исмаэля репертуаре, только на этот раз младший брат возвращает ему пусть и глупый, но искренний смешок.

Исмаэль перекатывается на живот, когда Валера подталкивает его локтем, раскидывается на матрасе морской звездой. Ему почему-то кажется, что всё должно происходить именно так.

Зато Валере так отчего-то не кажется. Он просовывает руку Исмаэлю под живот и тянет на себя, вынуждая вздёрнуть задницу повыше. Вряд ли Исмаэлю так удобно или хотя бы привычно, но он не противится, только весь натягивается, каменеет и, кажется, даже перестаёт дышать.

Валера смотрит на острые лопатки, цепочку позвонков, бледную матовую кожу на ягодицах и ловит себя на мысли, что с такого ракурса Исмаэль кажется невероятно хрупким.

- Прекрати на меня пялиться, придурок, - глухо ворчит Исмаэль в подушку, думая, что Валера сейчас в куда более выигрышной роли, он сзади и может видеть Исмаэля всего, как на ладони, а за окном уже почти светло и солнце желтит стены. – Ты же пялишься, чёрт... просто вставь и всё, Валера.

Валерка лишь хмыкает в ответ.

Он возится где-то позади, и весь матрас ходит ходуном - Исмаэля в его идиотской неживописной позе раскачивает, как на лодке. Приходится прогибаться ещё сильнее, чтобы не завалиться боком.

- Только у меня ни резинок, ничего с собой, Исмаэль.

- Забей!

- Ну тогда, если что, не хнычь.

- Чего это я хны... а-а-а... - договорить Исмаэль не успевает, давится странным всхлипом.

Мокрое упругое юркое проезжается между ягодиц и, чёрт возьми, Исмаэль точно знает, что это не член. Это, определённо, не член – Исмаэль бы отличил – это, мать его, язык!

- Ты же не собираешься... - Исмаэль никак не может подобрать нужное слово и произнести это вслух. Щёки у него пылают жаром.

- Нет, чувак, именно это я и собираюсь делать, - буднично сообщает Валерка.

Исмаэль неудобно выворачивает шею, чтобы видеть Валерку, и мучительно краснея, спрашивает:

- Что, прям, как этих своих... подружек?

- Не совсем.

У Исмаэля на лице бегущей строкой из огромных букв читается сомнение и растерянность.

- Если хочешь, - предлагает Валерка, приподнимая брови, - можем остановиться пока не поздно. И ничего не будет.

- Нет! – не соглашается Исмаэль. - Может, просто... без этого обойдёмся?

- Ну уж нет, - Валерка берёт его за бёдра и подтягивает ещё ближе к себе, дует прохладным на копчик. – Я слишком часто представлял – как это. Так что, с тебя причитается за испорченную одежду.

Исмаэль напряжённо вертится в его руках и ахает.

- Ты что? – переспрашивает он, враз забывая о выставленной напоказ заднице. – Ты и правда об этом думал? Как ты и я... как ты меня...

- Я не понял, Исмаэль, ты, типа, хотел просто потрепаться, стоя задом кверху?

Исмаэль пристыжено затыкается и подставляется под язык, забывая про неловкость. Слишком хорошо, чтобы думать. Язык гладит, широко лижет, мягко щекочет, напряжённо толкается внутрь, а колючий подбородок царапает на контрасте – от этого всего Исмаэль снова твердеет.

Когда Валера без предупреждения вкручивает в него палец, Исмаэль охает, прикусывая зубами угол наволочки.

Первые секунды это странно - он не может понять, на что это похоже, но, определённо, в этом нет ничего такого уж классного, от чего можно было бы съехать крышей. До тех пор, пока Валера не вталкивается глубже и не начинает плавно оглаживать стенки. Исмаэль не хочет знать, как он это делает и на ком именно тренировался, но от этих ласк начинает потряхивать, скручивать жгутом всё нутро.

Исмаэлю хочется кричать, но это, наверное, будет уж точно очень по-девчачьи. Поэтому он просто тихо воет в мокрую от слюны подушку.

Валера толкает второй палец, и сладкая волна сминается под новой – болезненно-тугой, сбивающей дыхание. Но Исмаэлю уже всё равно, он раскачивается из стороны в сторону, льнёт к животу Валеры задницей. И, чёрт возьми, если это только пальцы, то от члена он точно кончит в первую же секунду!

За неимением других сподручных средств Валера, собирая на языке влагу, старательно лижет, вталкивает слюну внутрь, тянет пальцы вниз, проверяя – достаточно или ещё...

По-хорошему, Исмаэля можно растягивать бесконечно, но Валера уже на грани – у него нет столько времени.

Член въезжает слишком резко и до самого конца, Исмаэль дёргается от неожиданности и незнакомого ощущения, шумно сопит.

- Прости, - Валера горячей ладонью оглаживает его по пояснице, наклоняется чуть вперёд, чтобы ободряюще потрепать за волосы – на самом деле, к Исмаэлю хочется просто прикасаться, много и часто.

Вот только тот никак не реагирует и вообще ведёт себя тихо. Валерка замирает и спрашивает:

- Ты как?

- Нормально. Хорошо, - поправляет себя Исмаэль и старается, как можно ровнее дышать через нос, когда Валера наползает на него, укладываясь грудью на спину.

Он налегает всем весом, накрывает, вжимает в скрипящие пружины, и обмякший, вмиг растерявший все силы Исмаэль, разъезжается руками и ногами, будто жеребёнок на льду, валится на кровать. Они - два тела, будучи ещё минуту назад порознь - складываются в одно целое. Удивительное необъяснимое никакой наукой чудо природы - одно тело на двоих.

Валера двигает бёдрами нетерпеливо, размашисто и иногда слишком грубо.

Он видит, как Исмаэль зажимает себе рот рукой, чтобы не заорать, и это кажется очень неправильным, потому что Исмаэля мало и его хочется слышать.

- Зачем? Не надо. Не молчи, - просит Валерка шёпотом, тычась мокрыми губами ему в ухо. - Давай, Исми, стонать разрешается. Ну! – и начинает вбиваться мелкими ритмичными толчками, почти не отстраняясь.

Ощущения резко меняются, становятся более отчётливыми, и Исмаэль не успевает удержать в горле стон, который вырывается наружу продолжительным «а-ах», и теперь, будто получив одобрение, с каждым новым толчком отчаянно выстанывает то низко, то неожиданно высоко, то длинно, то совсем коротко, но часто и мелодично.

Утопая в густой вязи звуков и ощущений, беззащитно счастливый Исмаэль на какое-то мгновение теряет себя, теряет опору – дыхание останавливается, по позвоночнику проходит электрический разряд, искрами рассыпается перед глазами, и Исмаэль не сразу понимает, что всё... Он кончает. Кончает даже не от ощущения члена внутри, а от частого дыхания у него над ухом, отрывистых слов и сильных рук.

Он смутно слышит и чувствует, как Валера догоняет его следом – подбирается весь, натягивается струной, вытекает внутрь огненно-жгучим.

На простыне под животом у Исмаэля растекается горячее: обжигающе и мокро спереди, и сзади теперь тоже мокро. И он вяло думает, что это его кровать и это ему придётся спать на затраханной простыне...

Но это в данный момент не имеет никакого значения. Потому что Валера ещё продолжает в нём слабо двигаться. Он отводит с шеи Исми влажные волосы и целует нежное место за ухом. Исмаэлю щекотно, ему хочется захихикать, но на деле получается лишь глухое мычание.

Они лежат так ещё какое-то время, пока Валера собирает губами с шеи Исмаэля горько-солёные капли.

- Из-за меня, - внезапно начинает Исмаэль, едва ворочая языком, как пьяный, - ты будешь гореть в аду.

На что Валера лишь нехорошо усмехается, будто большей глупости из уст Исмаэля он не слышал прежде.

- Что ты ржёшь? Это не смешно.

- Но тебе же понравилось?

Исмаэль кивает:

- Значит, и я буду.

- А говорил, что не пожалеешь, - не упускает шанса поддразнить Валера.

Исмаэль опять кивает.

- Я и не жалею.

- Тогда с адом мы как-нибудь справимся.

Исмаэля начинает медленно вырубать, несмотря на неприятно стягивающую от подсыхающей спермы кожу. Валера скатывается с него, садится на кровати и вытирает его краем измятой простыни. Исмаэль вздрагивает.

- Больно?

Нет, это не больно, просто в заднице что-то непривычно хлюпает и слишком растянуто. И ощущение, что всё так и останется.

Исмаэль отрицательно качает головой и широко, как в детстве, зевает – очень хочется спать.

Валерка поднимается и тянет его за собой. Они укладываются на соседнюю кровать. Исмаэль поворачивается на бок – потому что иным образом им двоим тут никак не уместиться - и Валера приникает грудью к его спине, кладёт ладонь ему на бедро. Исмаэль чувствует, как сердце брата мерно стучит ему в лопатку, и радуется, что завтра выходной и им не надо ни в школу, ни на работу.

От осознания того, что они засыпают в одной кровати – щёки у Исмаэля полыхают, а в груди сладко тянет.

Всё не так, всё иначе – и одновременно так, как должно быть. Это ясно, как день, как Божий чёртов день, который вот-вот наступит, пробьётся через жалюзи и выхватит из полутьмы захудалого номера две голые фигуры.

Балансируя на границе сна и реальности, Исмаэль загадывает, чтобы отец подольше не забирал их отсюда. Ему, определённо, нравится этот городок...

Холодный серый дождь по пальцам в пустоту стекает -
Свирепо завывает зимний ветер за спиной,
И снова призрак смерти мою душу искушает,
Перстом маня под чёрный полог ночи за собой.

И рвётся разум тёмный заглянуть за грань запрета -
Туда, где вечный мрак немало жутких тайн хранит,
В надежде в этой мгле найти на многое ответы,
Не чуя той беды, что путь сей проклятый сулит.

И вот, за шагом шаг я в эту темень погружаюсь,
Оставив позади свою нетленную печаль.
Безумною симфонией покоя наслаждаясь,
В миноре мёртвой тишины звенящей, как хрусталь.

В кромешной тьме то там, то здесь белесый свет струится,
Кружатся в вальсе тени – души тех, кого уж нет,
И моё сердце, холодея, прекращает биться,
Чтоб свято чтить их вечного молчания обет.

Но вскоре музыка стихает и, средь тьмы нагой,
Я снова созерцаю пустоту вокруг себя...
Лишь дождь по пальцам в никуда и ветра скорбный вой,
И призрак опускает чёрный полог, уходя...