Затаившись

Последнее зубами рвали поровну, напополам,
Кидая кости жертвы в стороны и по углам.
Ты заверши полёт мёртвой петлёй,
Ты вознесись колдун над грешною землёй.

И счастье уносили злые вороны, куда-то вдаль.
По-своему делили, так же поровну, его не жаль.
Ты подними ладонь, возьмись за край,
Ты выбирай колдун – ад или рай.

А кровь младенцев паром выдыхается – густой сироп.
И в безмятежность, топотом, вторгается дорога в гроб.
Ты отвори засов в запертый склеп,
Ты оскверни колдун вино и хлеб.

В глухой борьбе столкнулись руки грубые и разошлись,
Взметались в небо вопли гнилозубые, роняя слизь.
Ты приголубь штыком своих гостей,
Ты возведи колдун храм из костей.

Наряды серой осени потрёпаны – побила моль,
В могилах, что по новой были вскопаны, застыла боль.
Ты обрядись в наряд из алых лент,
Ты водрузись колдун на постамент.

Мы собирали доброе и вечное, набив мешки,
Летело в бездну время скоротечное с пустой башки.
Ты обрети покой, найди уют,
Беги колдун, беги, пока не бьют.

Тяжёлые шаги по мягкому ковру сухой травы звучат приглушённо, не привлекая внимания к идущему. Он выглядит сконцентрированным и самую малость встревоженным — цепкий взгляд прищуренных глаз направлен строго прямо. Он поднимает руку вверх, отдавая приказ не рыпаться. Застываешь на месте, всего в нескольких метрах, поднимая винтовку и взводя курок.

Ты никогда не сможешь понять, как по треску веток и шелесту листьев можно отличить волка от человека или дикого пса. Не сможешь распознать угрозу, пока не услышишь утробное рычание, не увидишь оскал зубов.

Не то, что он.

Он чует опасность на расстоянии, как дикий зверь ощущает пожар в лесу по неуловимой примеси дыма в воздухе. Совершенно особенный радар Дэна, уловив сигнал которого он инстинктивно прикасается к своему арбалету за спиной, готовясь выхватить его в любую секунду и метко пустить стрелу.

Он делает ещё несколько шагов и замирает. Через мгновение из кустов выпрыгивает большой серый кролик, что посчитал затишье лучшим моментом для побега, и несётся прямо на тебя, сверкая угольками глаз.

Растерянно спускаешь курок. Тушку животного подбрасывает, крупный калибр буквально разрывает её, сбрызгивая траву ярко-красной кровью.

— Чёрт, — зло цедит Дэн сквозь зубы. — Он поднимает за заднюю лапку то, что секунду назад было вашим ужином и выбрасывает в кусты. Есть там и так уже нечего — шерсть да раздроблённые кости в кровавом месиве. — Перестань дёргаться.

Виновато вжимаешь голову в плечи.

Луч солнца, отблёскивая от металлического корпуса зажигалки, режет глаза. Прикрываешься рукой. Он щёлкает кремнём, и красный язычок пламени ползёт вверх, жадно пожирая пожелтевшую бумагу, превращая её в пепел. Дэн запрокидывает голову, выпуская в вечернее небо тонкую струйку сизого дыма. Воздух тотчас пропитывается едким запахом сигарет, скользким ужом заползая через нос в горло, оставляя липкий след смолы и никотина. Дым проникает в лёгкие, свернувшись клубом в глотке.

— Бросал бы ты эту дрянь, — от табачного запаха першит в горле.

Он переводит взгляд на тебя. Эти глаза словно дула двустволки, в них искрится сталь и холод. Нацеленному оружию совсем необязательно стрелять, чтобы внушить страх, почти что благоговейный ужас.

— А то что? Не доживу до старости? — в хриплом голосе всё тот же свинец.

Он не стреляет — просто смотрит. Смотрит прямо под кожу.

Запихиваешь в себя поучительную лекцию о вреде курения, проглатываешь её вместе с отравленным дымом воздухом.

Вы проводите часы, дни за периметром. Реальный мир — это постоянная опасность и восставшая смерть. Здесь нет светских вечеров, звона бокалов и шоколадного печенья. Нет пустой болтовни и прожигания времени за очередной книгой Марка Твена. Мир за стенами суров и жесток. Он пахнет кровью и сладковатым запахом разложения. В нём нужно уметь выживать.

Дэн умеет.

Тебе иногда кажется, что этот парень, в крылатой жилетке, само воплощения мира. Одичалый, самодостаточный, не приемлющий чужих правил.

Ты смотришь на него исподтишка, внимая каждому слову и жесту.

Ты успел выучить его привычки: знаешь, как он передёргивает плечами, не найдя ответа на один из сотни твоих глупых вопросов. Знаешь, как он снимает языком горький никотиновый налёт, после выкуренной сигареты. Знаешь, как он тщательно проводит рукой по вытесанной стреле, как тихо матерится себе под нос, если она, не выдержав напряжения, ломается в руках. Знаешь, как каждый вечер он, прислонившись спиной к водительской двери автомобиля, смотрит в небо. Тебе даже кажется, что знаешь, о чём он думает в такие моменты. Именно по вечерам он становится, больше всего, похож на обычного человека, а не на машину, запрограммированную на выживание. Толстая броня даёт брешь, металл в глазах сменяется сереющим меланхоличным рассветом, а хищный блеск — уязвимой тоской.

— С ними всё в порядке. За стенами безопасно, — говоришь ты, держась на расстоянии.

— Нигде не безопасно, — отрезает он, даже не повернув головы в твою сторону.

Его жилистые руки напрягаются, удерживая вес арбалета, нацеленного на тебя. Волна леденящего страха приковывает к земле и обездвиживает. Он легко кивает, выпуская стрелу, со звоном пролетающую у самого уха. Поворачиваешься, рассматривая только что пригвождённого к дереву медведя. Густая и липкая, словно карамель, кровь, медленно стекает по оголённому черепу.

— Соберись, — рявкает Дэн, отталкивая тебя со своего пути. Он вытаскивает окровавленную стрелу, вытирая её о порванные джинсы, сверля тебя глазами.

И вновь взгляд, что прожигает насквозь, что причиняет боль, отпечатываясь на рёбрах, лёгких, сердце и ещё глубже.

— Спасибо, — язык словно опухает от укуса пчелы, речь получается невнятной и тихой.

— Гляди по сторонам, а не мне в спину. В следующий раз первая стрела прилетит тебе между глаз.

Снимаешь с себя одежду, бросая грязные тряпки на вылизанный до блеска кафель. Забираешься в душ, поворачиваешь кран. Тёплая вода приятно оглаживает плечи и спину, что страшно гудят после последней вылазки. Вас не было четыре дня. За это время ты хорошенько успел соскучиться по благам цивилизованного общества. Смываешь с себя грязь и запах красного Лаки Страйк, вспениваешь на голове мятный шампунь. Вылазка не принесла плодов, вы так и не обнаружили других выживших, нуждающихся в помощи жителей пост-апокалиптической России, а это значит, что в скором времени вам придётся вновь отправиться за периметр. Снова один на один с волком. Наедине со сталью его глаз.

Эрик встречает тебя вкусным сытным ужином с потрясающим бисквитным десертом. Говорит, что волновался. И что ему было спокойней, когда вы были вместе.

Он много улыбается и без умолку тараторит. Это утомляет.

— Как Дэн?

Это имя выхватывает тебя из полёта размышлений, грубо бросая на землю реальности.

— Он спас мне жизнь вчера утром, — выбалтываешь совсем ненужную информацию, из-за чего твой любимый будет беспокоиться ещё сильнее.

— Нужно снова пригласить его на ужин. Я запеку кролика, которого ты поймал, — щебечет Эрик, кладя тебе на тарелку очередной кусочек бисквита.

— Это он... — ты не можешь избавиться от него даже здесь, в стенах вашего дома. Он повсюду. — Дэн поймал кролика.

— Хороший парень, — улыбается Эрик. — Думаю, вы скоро подружитесь.

Очередной выход за стены, наполненный гнетущей тишиной и редкими упрёками. Он охотится, разжигает огонь и точит стрелы. Ты тенью слоняешься следом, давишься сухим мясом и сигаретным дымом, болтаешь невпопад.

Дэн смотрит волком, стреляет метко и всё больше молчит.

Закрывается в себе, отгораживается. У них какие-то тёрки с Ринатом, поэтому в городе он всё время проводит, уединившись в вашем гараже.

И ты, кажется, не против.

Достаёшь из выдвижного ящика в письменном столе нетронутую пачку сигарет. Эрик настоял на том, чтобы они всегда были в доме. Как напоминание, трофей, свидетельство твоей силы духа. Ну что за идиотизм?

Подносишь её к лицу, вдыхая слабый аромат табака. Бывших наркоманов не бывает, точно как и бывших курильщиков.

Вы уже неделю дома и тебе до исступления, до одури не хватает этого запаха.

Не хватает голоса с хрипотцой, постоянно напоминающего о том, что ведёшь себя, как мудак, что клювом надо щёлкать меньше, не трепать без толку языком и внимательней смотреть по сторонам.

Не хватает прицельного взгляда выцветших глаз.

Эрик подходит сзади, нежно обнимая руками за талию. Запах его туалетной воды вытесняет собой другие.

— Решил убить себя раньше времени? — он ласково целует шею.

Отрицательно мотаешь головой, положив пачку на место.

— Сегодня Серафима Ивановна принесла нам новые занавески, хочу, чтобы ты посмотрел на них. Как по мне, они выглядят слишком старческими.

Он всего лишь без года неделя, как в отставке, а ведёт себя, как докучливая домохозяйка, поднимая настоящую бурю по пустякам: новый ковёр, перестановка мебели в гостиной, кусты роз возле дома, теперь вот занавески. Ведёт себя так, словно всё в порядке, словно на улице не грёбаный конец света.

Это бесит.

Но разве ты не этого хотел? Обычной жизни. С собственным домом и подстриженной лужайкой. С любимым мужчиной, терпеливо ждущим твоего возвращения. Кажется, именно этого. Кажется, что ты был счастлив здесь.

Так почему же тебя так сильно тянет туда: за ограждение, в лес. В кровь и грязь. В истошный ночной холод и знойный день. Туда, где мозолит глаза крылатая жилетка.

— Пошли посмотрим, малыш, — подыгрываешь своей половинке, заведомо зная, что скажешь: «По-моему, они замечательные», а Эрик тебя назовёт безвкусным.

Ты случайно встречаешь его на улице. Он улыбается, держа на руках малышку Рината, девочка дёргает его за длинные, отросшие волосы. Ты думал, что мышцы на этом лице уже давно атрофировались в постоянно хмурую гримасу, оказывается, нет. Его улыбка невероятно трогательная.

Он ступает следом за Ринатом, безотчётно синхронизируя шаги.

Прячешься за угол дома, потому что не желаешь быть замеченным, не хочешь смутить его, испортить момент своим неуместным появлением. Они — его семья. Табуированная грань.

Ринат обычно серьёзен и сосредоточен на своём. Ринат не замечает улыбки Дэна. Не обращает внимания на его взгляд, наполненный неуловимым теплом. Не видит, как он смотрит вслед, как серые глаза оттеняют немое восхищение и глухую тоску.

В них нет бесстрастного расплавленного олова, что обжигает тебя раз за разом.

Ринат знать не знает, как каждый вечер, там, в мире, кишащем опасностями, в мире, где жизнь висит на волоске, Дэн смотрит в небо, беспокоясь совсем не за себя — за него, за единственного и незаменимого Рината, в котором так нуждается новый мир. В котором так нуждается Дэн.

Они проходят мимо, не замечая тебя. Долго смотришь им в спину. К горлу подкатывает ком, на вкус, как яблочное пюре. Бесполезно пытаешься протолкнуть его поглубже, задыхаясь от этого чувства.

Эрик тянется к тебе, целуя в губы. Закрываешь его рот рукой и отталкиваешь от себя, бросая на кровать.

— Кто-то совсем одичал? — он флиртует с тобой, воспринимая происходящее, как игру.

Нависаешь над ним, придавливая хрупкое тело партнёра.

— Хочешь пожёстче? — он игриво стреляет глазами.

Ничего не отвечаешь, просто переворачиваешь его на живот, приподнимая за бёдра.

Входишь быстро и резко, податливое тело принимает тебя с лёгким сопротивлением. Набираешь темп, трахая грубо, как резиновую куклу — до упора. Сжимаешь белую кожу на ягодицах, натягивая его на себя ещё сильнее, пальцы оставляют красные отметины.

— Валера, — шипит Эрик. — Легче...

Сознание словно окутано туманом. Ты не видишь ничего, кроме крыльев на спине.

— Перестань, — мычит в подушку Эрик.

Ещё несколько толчков, и в животе разливается тепло, глухо пульсируя в паху. Перед глазами образ так ясен, что ты ощущаешь запах сигарет и кожи на кончике языка. На губах застывает это проклятое имя, готовое сорваться и на мелкие куски разнести твою прежнюю жизнь, но Эрику удаётся выбраться из крепкой хватки и оттолкнуть тебя.

— Да что с тобой такое?! — он кричит тебе в лицо оборачиваясь.

— Прости. — Твоё сердце бьётся так громко, что ты слышишь лишь шум крови в ушах. — Я немного не в себе, — пытаешься обнять его, но Эрик вскакивает на ноги и уходит в ванную, громко хлопая дверью.

— Эрик... — тебе просто хочется, чтобы сейчас он побыл рядом, убедил тебя, что всё хорошо. Ты нуждаешься в тепле его тела, в его ясных любящих глазах больше чем когда-либо в жизни. Желаешь, чтобы он вытеснил собой мрачную тень Дэна из твоей головы.

Бессильно падаешь на смятые простыни, зарываясь головой в подушку.

А потом Эрик просто отдаляется от тебя: перестаёт приносить кофе в постель, баловать тебя вкусной выпечкой, рассказывать о своих переживаниях и вообще разговаривать, — всячески игнорируя твоё существование. Ты знаешь, что такое поведение не сулит ничего хорошего — затишье перед бурей.

Он срывается в один из дней. Он ходит кругами, как загнанный зверь, бьёт фоторамки, с изображением двух счастливых людей — вот они находят новый дом, вот празднуют свою годовщину, вот стоят с испуганными и грязными новенькими — всё это вдребезги. Словно ничего и не было до той злополучной встречи. Словно ваше прошлое — стекло.

Он называет тебя трусом и слабаком, говорит, что у тебя нет смелости признать очевидные вещи, говорит, что ОН разрушает вашу семью, что устал видеть твой отсутствующий взгляд. Говорит, говорит, говорит...

— Я люблю тебя. И всегда буду любить, — ты приближаешься, хватая его за руки, пытаешься настроить зрительный контакт, но Эрик вырывается.

— Что ты чувствуешь к нему? — он немного успокаивается, пытаясь совладать с собой. — Что ты, блядь, чувствуешь?! — голос снова срывается на крик.

— Я не знаю, — почему-то честный ответ обманчиво показался тебя самым верным. — Я люблю тебя, — повторяешь раз за разом.

Надеешься, что Эрик поверит. Надеешься, что это правда.

— Да? — Эрик вырывается из твоих рук. — Разберись в себе, — он разворачивается и уходит, прихватив с собой куртку.

Осторожно переступаешь битое стекло и падаешь на диван, прикрывая глаза рукой. Тебя одолевает дикая мигрень от постоянных конфликтов: внешних и внутренних. Сидишь так несколько минут.

— Что-то случилось? — Дэн возникает ниоткуда, а точнее сказать, из вашего гаража, где он проводит целые сутки. — Я слышал грохот, — объясняет он причину своего визита. Он никогда не заходит в дом. Ты отдал ему ключи от пристройки, чтобы лишний раз не мозолить глаз друг другу.

— Просто кто-то встал не с той ноги, — ты можешь даже ничего не объяснять, Дэну нет дела до ваших отношений.

— Ты... — он кивает на дверь, спрашивая, не пойдёшь ли ты догонять Эрика.

— Нет, — отрицательно киваешь. — Ему нужно побыть наедине.

— Я хочу тебе кое-что показать, — он подзывает тебя рукой, перепачканной машинным маслом.

С неохотой поднимаешься и следуешь за ним.

— Он просто невероятный, — увлечённо говорит Дэн.

В гараже воняет бензином и краской. Взгляд натыкается на стоящий по центру мотоцикл, прикрытый одеялом. Дэн слетает вниз по ступенькам, а ты остаёшься стоять наверху, чтобы иметь возможность свалить отсюда побыстрее.

Он поднимает одеяло, и перед твоими глазами возникает чёрный двухколёсный красавец, поблёскивая хромом в свете ламп.

— Чёрная лошадь, — Дэн похлопывает ладонью по кожаному сиденью, — коренной индеец.

— Вау, — вырывается невольно. Ты не думал, что из груды металлолома можно сделать нечто подобное. — Ездить сможет?

— Ещё спрашиваешь? — Дэн перебрасывает ногу через байк и садится на него.

Эта картина выглядит настолько органично, что тебе начинает казаться, что без мотоцикла он был неполноценный. Зато теперь все кусочки на своих местах, и то, что ты видишь, действительно невероятное зрелище.

Он поворачивает стартер и крутит ручку газа. Зверь под ним просыпается, смиренно урча мощным V-образным двигателем.

— Садись, — он смотрит через плечо, предлагая тебе место позади себя.

— Я не уверен, что хочу... — бубнишь под нос, не понимая, что ни черта не слышно из-за работающего мотора.

— Не дрейфь, мне не впервой катать неопытных нажопников, — Дэн вновь переводит взгляд на тебя, улыбаясь лишь одним уголком рта.

Улыбаясь тебе.

Ты прячешься за его спину, облачённую в кожу, от встречного потока воздуха.

Чувствуешь, как между ног рычит, вибрируя, 1811-кубовый двигатель, что источает мощь.

Закрываешь глаза, ещё сильнее прижимаясь к спине Дэна. Вдыхаешь запах бензина, пропитавший его одежду, зарываешься носом в волосы.

— Вот это кайф! — он чуть поворачивает голову и кричит в твою сторону. Ветер крадёт окончания слов.

Ты не можешь не согласиться.

Его тело в интимной близости от тебя, стоит всего лишь скользнуть рукой под жилетку, чтобы ощутить жар кожи.

— Это безумие! — кричишь в ответ.

Нет, не нестись по пустой трассе со скоростью сто километров в час — быть так близко.

Ты всячески пытаешься взять себя в руки, стараешься думать об Эрике, о конце света и о голой Серафиме Ивановне, об её занавесках, но никак не можешь контролировать нарастающее возбуждение в паху.

Когда вы пролетаете мимо стоящего на обочине Рината, что непонимающе смотрит вам вслед, ты немного отодвигаешься от Дэна, боясь, что он почувствует нехилый такой стояк.

Тебе ужасно стыдно и неловко, но Дэн так увлечён, что не замечает вообще ничего.

Обеденное солнце невыносимо жарит голову. Вы останавливаетесь через час, чтобы попить воды и размяться — на машине гораздо удобней, но байк манёвренней. И не только это: Дэну нравится ездить на нём, тебе нравится ездить с ним.

Ты долго ждал следующей вылазки за стены. Несколько раз прокручивал сценарий этого дня, ложась спать в пустую кровать — Эрик, хоть и вернулся, делить с тобой постель не собирался. Возможно, это к лучшему, он хотел, чтобы ты разобрался в себе, наверное, пришло время.

Дэн стоит неподалёку, прячась от знойного солнца в тени, прислонившись спиной к стволу дерева.

Подходишь, пытаясь найти слова. В голове звенящая, гулкая пустота.

Он смотрит на тебя.

Что?

Понимаешь: или ты сейчас решишься, или это уничтожит тебя.

Без слов, не медля, ты впиваешься в тонкие губы поцелуем. Они горчат отравой. Это лишает рассудка. Все мысли куда-то улетучиваются, уступая место дикой эйфории, когда твои пальцы, приподняв края хлопчатой рубашки, прикасаются к гладкой коже.

Прижимаешь к дереву его напряжённое тело, не отдавая себе отчёта в действиях.

Он ошарашен твоим поведением и не сразу приходит в себя. Ему нужно чуть меньше минуты, чтобы с силой оттолкнуть тебя.

Не удержав равновесия, падаешь наземь.

Дэн наваливается сверху, до боли, вжимая тебя в землю — сухие ветки врезаются в кожу.

В его глазах всё меньше растерянности и всё больше злого металлического блеска. Смотрит неотрывно, буравя взглядом — он пробивает кожу, накручивая на себя внутренности.

Выстрел.

— Никогда, — тихо рычит он. — Никогда больше не делай так. — Его слова покрыты инеем, в них сквозит нескрытая угроза.

На секунду, кажется, что он сейчас просто заедет тебе кулаком по лицу, выключая свет. Просто добьёт из гуманных побуждений.

Закусываешь нижнюю губу, ещё хранящую привкус поцелуя, и киваешь в ответ.

Он ещё некоторое время удерживает тебя на лопатках, и лишь убедившись, что ты вновь не выкинешь глупости, отпускает.

Поднимаешься с земли, стряхивая с одежды сухие листья.

Волка нельзя приручить заботой и хорошим отношением. Нельзя прикормить его или пригреть в тепле. С волком нужно вести себя на равных. В твоём случае — стать волком.

Заслужить доверие и уважение, стать его стаей, его семьёй.

Ты ещё увидишь, как уходит сталь из его глаз. Это то, что ты умеешь лучше всего — наблюдать и выжидать нужного момента.

Никогда — слишком размытое понятие. Я никогда не буду убивать людей, я никогда не стану предавать близких, мёртвые никогда не восстанут. Никогда — это ваше завтра. Никогда — это когда-нибудь.

Как хотелось бы стать невидимым,
Не бесплотным, но чище воздуха.
Вырвать чудо в мире обыденном,
Да, и сырость в душе, выжечь досуха.

A зачем мне такое качество,
Чтоб смеяться в лицо незамеченным?
Нет, не нужно мне это ребячество,
Я и так суетой искалеченный.

Нет! Мне нужно стать невидимкою,
Быть невидимым и неопознанным,
Чтоб одной любоваться картинкою,
Что на горе мне была создана.

Если стану стекла прозрачнее,
Я пойду за тобой лёгкой поступью.
Знаю, будет гораздо удачнее,
Сверху небо сиять звёздной россыпью.

Смог бы выдержать я невидимкою,
Сероглазый взгляд твой чарующий.
Зазвучал бы розовой дымкою,
Перезвон мыслей волнующих.

Я смогу созерцать, без волнения,
Образ твой божественно-юный.
И бежать по тропе вдохновения,
За мечтой по тропинке лунной.