Последний визит: 2023-03-05 16:55:12
Сейчас не в сети

Больной мальчик

Денис:

Это было на четвёртой или пятой по счёту рюмке текилы. Я поймал его взгляд, он сидел за столиком в другом конце зала и смотрел на меня, как ленивый кот на аппетитную мышь. Будто ещё раздумывал, попробовать или нет, заранее зная, что поймает. Это раздражало и возбуждало одновременно. Краем глаза я следил за ним, тем, кто сидел, расслабленно откинув голову на спинку удобного диванчика в дальнем углу.

Я оправил одежду и направился в сторону ленивого кота. Я вовсе не был пьяным – лишь разгорячённым. И не только текилой. Я ступал медленно и эффектно. Он смотрел на меня, не отрываясь, почти не моргая. Игра была опасной, потому что в голове то и дело мелькало подозрение о том, как он может отреагировать на моё приглашение.

Его взгляд манил меня, как прекрасная пагубная бездна, раздевал меня, как шальная волна, целовал, как ласковое течение, вбирал, как неминуемый водоворот. Неужели я так испорчен? Он не знает, что за мысли бродят в моей рациональной голове. И, тем более, не предполагает, какие желания жаждут вырваться из пут, связавших скромное даже в выборе одежды, не то, что в тяге к удовольствиям, тело. Да, я хотел быть пойманным этим парнем. Я знал, кто он, и знал, что анонимность будет обеспечена. Его чары никогда не действовали на меня с экрана. Но вне его он излучал такой животный магнетизм, что сейчас я казался себе сомнамбулом, бредущем сквозь сон. Сны. Тысячи снов...

Я видел всё, будто в замедленной съёмке. Как парни, сидящие за его столиком, замерли, раскрыв рты, ошарашенно и бесцеремонно разглядывая меня с головы до ног. Хотя нет, с ног до... И в том же режиме замедленной съёмки я склонился к нему так близко, что ощутил едва уловимый запах туалетной воды, а может, лосьона после бритья – там, у границы резко очерченного, тёмного от щетины подбородка. Край моей обтянутой латексом груди коснулся его плеча, когда я шепнул те слова, смысл которых был понятен сразу. Его лицо показалось мне непроницаемым. Взгляд скользнул туда, где задержались бы глаза любого нормального парня-гея в такой ситуации. Я не стал дожидаться реакции на своё непристойное предложение или ответа. Развернулся и пошёл... в коридор.

Пара шагов, и за спиной тихо хлопнула дверь. Я почувствовал, как пересохло во рту. Но не от страха – от жажды.

- Ты смелый мальчик. – От его шёпота по коже поползли мурашки. Может быть, потому, что я ощутил этот шёпот обнажённой шеей.

- А как насчёт тебя? Смелый? – Я сам не узнал свой голос, но был он каким угодно, только не испуганным.

- Я не упускаю возможностей. Особенно так щедро предоставленных. – Его слова прозвучали до сумасшествия сексуально. И не менее порочно.

Его пальцы едва уловимо коснулись талии. Он медленно развернул меня к стене. Кошачий взгляд поймал мой и больше не отпустил, руки легко и осторожно – даже излишне осторожно! – скользнули по краю латексного костюма. Стали приподнимать его с обеих сторон, рисуя узоры сначала с внешней стороны бёдер, потом с внутренней. Сам же он, продолжая с едва заметной чувственной ухмылкой смотреть на меня, опустился на колени. Это было сродни гипнозу – не думая о том, что мы в коридоре ночного тематического гей-клуба, где в любой момент может распахнуться дверь с какой угодно стороны, охладив реальностью, сквозняком и позором, я стоял перед ним полуобнажённым, с возбуждённым членом и смотрел сверху вниз, прямо в манящие глаза. В них было обещание, очень много обещаний. И мне захотелось притянуть его голову ближе, утопив пальцы в буйных растрёпанных волосах.

Он подался вперёд и подцепил зубами резинку моих слипов. Чёрт, он сделал это так ловко, будто тренировался каждый вечер. Хотя, кто его знает? И кого это волнует? С бешено колотящимся сердцем я ждал... ждал продолжения. Он стянул белый материал ниже, к середине бёдер, и остановился. Но это был самый сексуальный момент в моей жизни – до сих пор. Слипы лёгким облаком съехали по ногам, накрыв «второй этаж». И тогда он поднялся с колен.

- Я буду ждать тебя через час за дверью, ведущей на подземный этаж. Это в конце коридора. Справа, - произнёс он, аккуратно поправив мне латексный костюм. – Хочу, чтобы ты был уверен. Хочу, чтобы ты поступил, как хороший мальчик, и сбежал.

Он рассмеялся как-то странно, напряжённо. Провёл приоткрытым ртом по моей щеке, оставляя жаркий след дыхания. Его ладонь снова опустилась к моему возбуждённому члену, легко беря его в ладонь и совершая нужные движения. Вверх, затем вниз. Ещё мгновение – и он отстранился, как ни в чём не бывало направляясь обратно в зал, но при этом покручивая на пальце мои белые слипы.

- Это беру в залог.

- Зачем? – всё ещё сбитый с толку его странным высказыванием минутой раньше, спросил я.

У самой двери он остановился и, одарив очередным волнующим взглядом, ответил:

- Потому что ещё больше хочу, чтобы ты пришёл ко мне, плохой и горячий.

Всё же я пьян, сильно пьян, если мне это нравится. Если воспринимаю происходящее с такой лёгкостью. Хочу быть втянутым в кошки-мышки с парнем, который ищет приключения на одну ночь и знает, что со мной это пройдёт – я предпочту всё забыть... Почему бы нет. Только когда час ожидания подходит к завершению, всё внутри закручено тугой спиралью. Напряжения, почти паники. И не потому, что я собираюсь поступить легкомысленно, а потому, что, по мере того, как алкоголь перестаёт действовать на меня расслабляюще или как-то ещё, начинаю понимать, как сильно влип. Как безудержно, даже отчаянно хочу этого парня. Все посетители клуба продолжают веселиться, меня же бьёт внутренняя дрожь, как только он, будто случайно, в очередной раз поворачивает голову в мою сторону. Я чувствую его взгляд, как прикосновение, на коже и под кожей.

За пятнадцать минут до условленного времени он поднимается и выходит. На улицу. Стараюсь не думать о том, есть ли здесь другой вход; передумал он, решив уйти от греха подальше, или будет меня ждать; применяет обходные манёвры, заботясь о моей репутации или своей?

Я могу сбежать. Ещё могу сбежать от соблазна... Вместо этого сбегаю ото всех, прошу счёт и, оплатив, ухожу. Туда, в уже знакомый коридор, в самый его конец, где без труда нахожу нужную дверь. Не оставляя себе времени на раздумья, открываю её и спускаюсь по лестнице. Слишком поспешно...

Я ступаю в темноту, в неизвестное. И он ждёт меня там. Скользя колючим подбородком вдоль шеи, хрипло шепчет в ухо:

- Плохой мальчик.

Его руки опоясывают одновременно талию и плечи, прежде чем я успеваю повернуться. Спиной льну к его груди, ягодицами – к низу живота. Плохой ли, хороший – не знаю, но откидываю голову назад, чтобы ощутить жёсткость щетины в возбуждающем контрасте с влажной лаской языка и мягкостью губ. Слабость, что внезапно охватывает меня, не имеет ничего общего со слабостью жертвы. Это слабость желания. Слабость долгожданного освобождения от тугих пут – приятная ноющая боль, невероятная отзывчивость кожи, когда каждое поглаживание жизненно важно, и чем оно интимнее, чем настойчивее, тем больше пьянит свобода.

Я не вижу его, но сейчас мне этого не хочется, сейчас хочется недосказанности, размытости сна, где единственная реальность – эти жадные ласки.

- Иди сюда. Ближе. – Голос низкий, влекущий. Тот, что поведёт сквозь тысячи снов...

Он усаживается на что-то, что-то высокое, притягивает к себе, на мгновение так тесно прижимая меня, что я чувствую сквозь плотную джинсовую ткань его эрекцию. Моя одежда скинута, грубый деним трётся о кожу, отчего хочется вскрикнуть. Колени подгибаются, становясь ватными, когда его рука, скользнув по обнажённому животу ниже, достигает цели. Я прикрываю глаза, беззвучно ахнув, безвольно всхлипнув, и подаюсь навстречу его пальцам. Он неспешно поглаживает, чуть надавливает, искусно выводя иероглифы на коже моего члена. Другая рука пробирается в анальный проход, поочерёдно лаская чувствительные мышцы ануса... Закусываю губу, позволяя ему делать это со мной так умело, так бесстыдно, что готов взвыть от остроты чувств и нарастающего удовольствия. Между ног всё сжимается, мышцы натянуты, потому что наши икры плотно переплетены. Мои яйца гудят, член умирает под лаской его умелых пальцев, но он не даёт мне кончить. Я весь в его власти, весь будто устремляюсь вверх... Не могу больше терпеть, кажется, будто тело горит в лихорадке. Наслаждение накатывает, но так же быстро ускользает.

- Возьми меня, – тихим стоном срывается с губ.

На миг он замирает, тяжело дыша мне в шею. Я дрожу под его неподвижными руками. Моё тело требует разрядки, капельки пота стекают вниз по разгорячённой коже.

- Презервативы и смазка в кармане куртки, - прерывисто хрипит он.

- Не надо... Я хочу на сухую... - мой голос надломлен, слова сумбурны, как в бреду. - Хочу без... Хочу тебя чувствовать...

Он шумно выдыхает, прижимаясь лбом к моему затылку. Через одно бесконечное мгновение приподнимает мне бёдра, чтобы расстегнуть свои джинсы.

Его твёрдый член соприкасается с моей горячей кожей, отчего снова хочется закричать. И хочется, теперь хочется повернуться, чтобы посмотреть в манящую бездну его голубых глаз. Увидеть, какие они сейчас. Видеть их, когда он будет во мне. Хочется впиваться в его губы своими, хочется стискивать пальцами его волосы...

Только он охватывает ладонью мне шею, вдавливая в себя ещё сильней, притягивая бёдра к бёдрам. Каждой напряжённой мышцей чувствую, как он медленно входит в меня. Каждым нервом ощущаю его плоть во мне, его оборванный стон в моих волосах. Вздрагиваю от избытка ощущений, открываясь ему, желая вобрать полностью. И, будто чувствуя это, он проникает глубже, во всю длину, вырывая тихий крик. Одна его рука снова опускается мне между ног, другая гладит по лицу, губам, пока они не распахиваются навстречу его пальцам. Я начинаю то покусывать их, то втягивать ртом, совершенно теряя голову и стыд, и уже сам двигаюсь на нём, то поднимаясь, то опускаясь, полностью свободный, полностью открытый. Теперь его щетина колет мне плечо, влажные волосы щекочут шею. Он держит меня крепко, но он меня высвобождает, каждым своим бесконтрольным низким стоном, каждым размеренным вдохом, чтобы не сорваться – и когда я кончаю, выгибаясь в сладостной судороге, тут же чувствую, как он кончает вместе со мной. Во мне. Глубоко в моём теле, так тесно и совершенно окутавшем его.

Какое-то время мы сидим неподвижно, припав друг к другу. В ушах шумит, сердце грозит вырваться из груди.

Хватка его рук постепенно слабеет и, пусть я не уверен, что ноги удержат, поднимаюсь, медленно поворачиваюсь. Только теперь замечаю зеркало на стене, прямо за его спиной. Вопреки накатившему смятению, смотрю сначала туда, тайно, будто впервые, разглядывая себя. Этот незнакомец красив, столь убийственно красив, сколь безудержно сексуален. В глазах чайного цвета, подёрнутых таинственной дымкой, полыхает неведомый прежде огонь. Такой же огонь отражается в другом зеркале – неуёмное желание, что горит, как яркий воспалённый закат, в стальном поднебесье его взгляда.

Он сидит передо мной, расставив ноги, сжимая руками край высокого стола. Его джинсы приспущены, футболка смята. Не знаю, видел ли я зрелище эротичнее. Он взмокший, растрёпанный, черты лица кажутся более резкими в игре теней и света, сквозь приоткрытые губы прорывается беспорядочное дыхание. На запястьях чётко прорисованы вены, как и на шее, на лбу... Мне хочется ощутить их пульсацию, хочется настолько, что начинает казаться, будто уже чувствую. Задница и низ живота приятно ноют, между ног горячо, липко, но именно сейчас, здесь, это кажется таким возбуждающе-порочным. Он смотрит мне прямо в глаза, не отрываясь, посылая по телу волны колючей сладкой боли. Не знаю, что сказать и надо ли – но знаю, что не отпущу его всю ночь. Потому по безмолвному зову ступаю ближе, берусь за край футболки непослушными руками, тяну её вверх. Он помогает мне и, как только остаётся обнажённым до бёдер, привлекает к себе. Но, упираясь ладонью ему в грудь, останавливаю.

- Иди ко мне... - Тяжело дыша, он смотрит на меня с одержимостью раздразненного маньяка, сдавливая предплечье так, что, скорее всего, там завтра останутся синяки.

Не в силах произнести ни слова, едва заметно качаю головой. Ещё немного, и я расплавлюсь, как кусок пластмассы в языках пламени. Он выльет из него новую форму в считанные мгновения, поглотив меня прежнего. Ещё немного...

Скользнув губами вдоль дорожки волос на его животе, опускаюсь на корточки.

- Чёрт... - невнятно выдыхает он, когда я отвожу руками потрёпанные края дизайнерских джинсов. – Ты хочешь...

Есть намерения, которые трудно истолковать неправильно, но ему нужно услышать ответ, я знаю. Вижу. Смотрю в его глаза, где сталь полностью поглощена пламенем, и шепчу:

- Да.

Он захватывает пальцами мои волосы, и сквозь бешеное сердцебиение слышу:

- Тогда сделай это для меня.

От его слов и собственнического жеста я мгновенно становлюсь ещё более твёрдым, чем был.

Пытаясь ничем не выдать волнения и ничтожности опыта, сжимаю ладонью упругий член, осторожно массируя от крайней плоти к основанию, поначалу неуверенно, почти неловко. Но стоит услышать неразборчивое ругательство, смешанное с прерывистым стоном, стоит ощутить, как тугой ствол начинает жадно, грубо тереться о кольцо моих сомкнутых пальцев, волна сумасшествия захлёстывает окончательно. Движения становятся такими же несдержанными, как и у него, касания рта, что ласкает разгорячённую кожу вокруг – совершенно непристойными. Я посасываю, облизываю, пьяно и откровенно смакую его, впитывая терпкий мужской запах, наслаждаясь вкусом страсти и греха. Неведомая жажда подгоняет меня, сжигая изнутри. Мне хочется довести его до безумия, хочется, чтобы он потерял голову, как я её потерял. Хочется увидеть следы его оргазма на своей груди...

Но всё мгновенно обрывается с низким бесконтрольным хрипом, почти рыком:

- Остановись.

Перед глазами расходятся разноцветные круги, когда я смотрю сквозь слипшиеся ресницы ему в лицо, ища ответ. Но он молчит, отводит взгляд и уверенно тянет к себе, на ходу подготавливая меня. Меня заносит на невнятных мышцах ног, по телу разлита невозможная слабость, оно невероятно чувствительно – там, где касаются его губы или пальцы, кажется, рассыпаются искры, и я бессильно ахаю каждый раз, припадая к нему в жажде избавления. Он разворачивает меня, усаживая на стол, произносит глухо, сдержанно:

- Приподними колени.

Но я чувствую всем своим нутром, что этот сухой тон – лишь обман. Никогда, никогда ещё мне не доводилось видеть такого возбуждённого мужчину, одновременно соблазнителя и соблазнённого.

Делаю так, как он говорит, неуклюже избавляясь от обуви. Голые пятки упираются в край стола. Я весь открыт ему, весь горю, чувствуя, как его напряжённый член настойчиво, жёстко скользит вдоль линии разлома моих ягодиц. Губы открываются в беззвучном крике, голова бессильно откидывается назад – и когда он разводит мне бёдра шире, когда резко толкается внутрь, каждая микрочастица неминуемо вздрагивает от острого наслаждения. Я намеренно уворачиваюсь от поцелуя, потому что не могу молчать, не хочу молчать, какими бы громкими, неприличными и безумными ни были звуки, заполнившие пропитанный электричеством воздух... не могу не смотреть туда, где соединяюсь с ним... Он не заморачивается на любовную изысканность, он берёт, грубо и просто, но при каждом столкновении бёдер, каждом рывке глубоко в меня сладчайшая судорога проходит через всё тело, сокрушая, поражая. Моя рука скользит между нами, его рука оказывается сверху, и переплетённые пальцы рисуют мучительно приятный узор – интенсивно, болезненно. И как только умелые губы обрушиваются на мою грудь, захватывая сосок, терзая его языком, зубами, я взрываюсь одновременно под пальцами и ртом, кончая так бурно, как никогда в жизни.

Через мгновение он выходит из меня, всё ещё исступлённо дрожащим. Выгибаясь, ощущаю животом и грудью тёплые капли и, с трудом раскрыв глаза, вижу совсем близко его искажённое оргазмом лицо – эта картина врезается в мою память, как его запах на моей влажной от пота коже, как гулкий стук его сердца и обжигающее шею дыхание. Возможно, уже грядущим утром я очнусь, протрезвею, ужаснусь себе самому, возненавижу... или запрячу эти чувства, эти мысли глубоко-глубоко, превратив их в аморальную компенсацию за жизнь без любви. Но это будет после. После него.

Света нет, кроме лунного, льющегося в маленькое окошко откуда-то сверху. Это позволяет видеть черты его лица очень хорошо. Он красив до умопомрачения. Я едва могу дышать. Эмоции накатывают волнами, затапливают меня, бросая от никогда прежде неиспытанного, необъяснимого отчаяния к невероятному, пугающему, всеобъемлющему восторгу. Всё внутри сжимается, кажется, мне страшно, больно, сладко, горько... И, будто угадав мою нервозность, он не даёт времени на мысли, охватывает моё лицо ладонями, властно припадает к губам. Он забирает меня в плен, не вынуждая, а приглашая сдаться... пылкий, нежный завоеватель. И я уже не могу остановиться, деля с ним это безумие, шаря руками по его груди, сдавливая плечи, зарываясь пальцами в волосы. Мы ловим тихие стоны друг друга, целуясь долго и жадно, впервые после трёх заходов головокружительно секса. Но именно с этого поцелуя всё начинается по-настоящему. А может быть, в тот роковой момент, когда, с трудом отрываясь от этих невероятных губ, я неосторожно произношу вслух его имя.

Имя моей страсти. Моего греха. Моего желания.

Валера.

Валера:

Когда впервые встретились наши глаза, показалось, что ничего не произошло, ничего не грозит, лишь захотелось... я сам не мог понять, чего именно, но посмотрел снова – и мой взгляд будто сцепило с его взглядом намертво, и тряхнуло так, что лёгкое покалывание до сих пор бродило по всему телу, электризуя каждый нерв.

Ведь его губы выглядели так, словно только что делали что-то неприличное, будто губы его - нектар изо льда и огня. А мужская грудь, обтянутая латексом, сильные плечи... к нему так хотелось прикоснуться. Я предполагал, что в обычной жизни он выглядел совершенно иначе и, наверное, не провоцировал одним своим видом, но сейчас, в этой расслабляющей атмосфере, вызывал вполне естественную реакцию у мужчин – он был их воплощённой мечтой. Глядя на него, чьего-то красавчика-гея с атлетическим телом, идеальными чертами лица, такого пьяно-нескромного, можно было извращаться сколько угодно, позволяя воображению рисовать самые пикантные картины. Да, он был бы звездой «целомудренного» гей-порноролика – хороший мальчик, сбитый с пути, готовый сделать всё, что соблазнитель пожелает. Крепкий брюнет с безупречной кожей, такой влекущий и в то же время беззащитно-трогательный. Его волосы, мягко спадающие на глаза, так и просились в кулак. Хотелось расстегнуть это провокационное одеяние, телом почувствовать твёрдо-сильные мышцы, затянутые в дурацкий, но возбуждающий латекс. Хотелось сомкнуть эти умопомрачительные ноги у себя за спиной, прижав так, чтобы слился, отдался полностью, безоговорочно, бесстыдно... и срывать с этих губ самые непристойные звуки на свете.

Уже в тот момент, когда он пересёк зал, когда склонился ко мне и произнёс те провокационные слова, я представлял не то, что он предлагал сделать. Я представлял, что сделаю с ним потом.

Я хотел бы приказать мыслям стать изысканнее, а желаниям оригинальней, но, глядя на него, понимал, насколько по-мужски примитивен. Думал я теперь отнюдь не мозгом, и тот орган, которым я думал, хотел отыметь его во всех возможных и невозможных позах.

Можно было закончить на почти невинном развлечении «стяни-слипы-зубами», чувствуя себя польщённым. Но тормоза у меня сорвало на входе в тот коридор. Его широко открытые глаза смотрели в мои со смесью волнения и вожделения. Стоило вдохнуть запах его кожи, как мир вокруг потерял чёткие очертания. «Почему бы и нет?» – с деланным безразличием спросила часть моего сознания. Та, эгоистичная, для которой недоступное было намного ценнее и интереснее свободного. Плохому парню во мне захотелось поиграть в эту взрослую игру. Никаких обязательств, никаких последствий, никаких запретов. Единственная сумасшедшая ночь.

Мне переставало нравиться то, что я чувствую. Что всё гораздо, гораздо сильнее, чем хотелось бы... И чужой мужчина, обдуманно отдавшимся мне, казался после намного уязвимее, чем можно было ожидать от того, что пошёл на секс вслепую так просто. Скорее всего, он даже не осознаёт этого, но, каким бы горячим мачо ни был, далёк от распутной беспечности и самоуверенности. Я понял это сразу, но предпочёл не углубляться – не моя проблема, не моё сожаление. Он согласился по собственной воле, я дал ему шанс передумать. По неведомой причине ему понадобилась эта шальная ночь, так же, как мне. Отбросив все ненужные мысли, не зацикливаясь на том, как одуряюще чувственно прозвучало на его губах моё имя, я снова поцеловал его – потому что ещё рано, ещё мало, ещё можно. Намеренно подавляя страстным напором любой протест, любое новое сомнение, ненужные сейчас никому из нас, сделал то, что должен был, решая за двоих. Не размыкая объятий, достал из кармана телефон и вызвал такси у надёжного оператора. Укутал его в свою куртку, увлекая к выходу. Он ничего не говорил, не спрашивал, доверяясь мне. Его ноги чуть заплетались.

Машина подъехала к самой двери во внутреннем дворе, стоило той открыться. Водитель с беспристрастным лицом выслушал указания, не проявляя излишнего интереса – пользуясь преимуществами своего положения, я обращался только к ранее зарекомендовавшим себя. То же касалось уединённого места для нас двоих сегодня. Таксист понимающе кивнул, сказав, что без проблем доставит, куда полагается. И он сдержал слово. Это было так быстро, словно отель находился за поворотом. Впрочем, тоже не исключено – но меня так разобрало от офигенного секса, что на выходе я отвалил ему совершенно непотребную, в духе своего состояния, сумму.

Дверца захлопнулась, гул мотора затих вдали, и мы остались вдвоём среди бархатной ночной тишины. Будто одни в целом мире. Лёгкий ветерок, скользнув вдоль узкого проулка, игриво взметнул его тёмные волосы. На миг чёрные пряди закрыли собою небо, рисуя на нём млечный путь, потом мягко коснулись моего лица. Протянув руку, я осторожно убрал их ему за ухо. Наши глаза встретились, и то ощущение снова вернулось – словно воздух стал горячим, потрескивающим, тяжёлым. Невозможно вдохнуть, невозможно избавиться от внезапной сухости в горле. Не удержавшись, я охватил ладонью его подбородок, провёл большим пальцем по нижней губе. Он стоял замерев, прикрыв веки. Может быть, ждал поцелуя... Всё было слишком красивым, почти идеальным – эта ночь и он, эта уединённая улочка рядом с гостиницей, танец ветерка, звуки саксофона вдали...

- Пойдём в отель, - произнёс я более равнодушно, чем хотел. Потому что так было безопаснее.

Казалось, он только сейчас позволил себе вдох, прерывистый, медленный, будто мог порезать лёгкие. Но не успел я почувствовать себя грубой сволочью, как он взглянул на меня и, тут же отводя взгляд, мимолётно, с почти задевшей меня небрежностью, пожал плечами:

- Пойдём...

Гостиница была небольшой, но, это сразу бросалось в глаза, элитной. Учитывая поздний час, освещение просторного холла сводилось к минимуму и явно не в целях экономии – от изысканности убранства так и веяло романтизмом, что, в свою очередь, располагало к интимности. Солидный, отлично вышколенный швейцар скрывался за богатой резной стойкой, словно гарантируя клиентам отсутствие навязчивого внимания. Я оплатил люкс и, отказавшись от услуг портье и шампанского в номер, тут же получил заверение, что нас никто не побеспокоит.

«Приятного пребывания в нашем отеле!» Ну да, таким, оно, собственно, и задумывалось.

Я закрыл дверь и нащупал в темноте выключатель. Неяркий золотистый свет разлился вдоль стен, озаряя удивительной красоты лицо совсем близко. Это было похоже на удар тока, неожиданный, болезненный. Будто я неосторожно прикоснулся к оголённым проводам.

Он, кажется, не понял этого. Тихо спросил, разуваясь:

- Подождать тебя в душе?

Даже не попытался заговорить о чём-то нейтральном, не стал осматривать номер... будто видел только меня.

- Нет, ты... – Тут я осёкся, подавляя сиюминутный порыв затащить его туда и, прижав к скользкой от пара стенке, взять под жаркими струями воды. - Лучше подожди потом в кровати. Хорошо?

Он лишь кивнул, отвернулся и, прежде чем направиться на поиски ванной, позволил моей куртке, что была ему слишком велика, удивительно изящно сползти с плеч.

Он понятия не имел, как действовал на меня один его вид. Понимание того, что его брюки остались где-то в полутёмном помещении, где он отдался мне вот так... где пробормотал не своим от желания голосом: «Хочу тебя чувствовать», вынося мне остатки мозга. А ведь я, как зелёный пацан, бегал за презервативами и смазкой в магазинчик за углом, потому что был не из тех, у кого в кармане случайно «завалялось». И не думал, что...

Это была та грань интимности, которую так быстро не переступают. Но он позволил мне... он вообще слишком многое позволил, наверное, потому мне так нравилось знать – на улице, в такси, в холле отеля – что скрывается под курткой, застёгнутой до самого горлышка. Что на его коже мой запах. Что в нём следы моего семени... Что губы его припухли от моих поцелуев – и это понятно любому встречному.

После душа он появился в дверях шикарной гостиничной спальни в белом банном халате.

- Ванная свободна, - сказал чуть слышно, и даже находиться с ним в одном помещении показалось неожиданной пыткой. Какое-то странное наваждение владело мной. Он же, будто не желая тревожить лишними разговорами или самим присутствием в неподходящий момент, прошёл чуть дальше, к окну.

Он смотрел на спящую улицу, думая о чём-то своём, скорее всего, уверенный, что я ушёл. Я же отупело стоял, не в силах оторвать взгляда от его профиля, волос, небрежно зачёсанных на макушке. Несколько влажных прядей прилипли к шее, вырез халата чуть разошёлся, искушая... Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я опомнился. Почувствовав уже знакомый колючий ком в горле, с трудом проглотил его и, хмурясь, пошёл, наконец, в душ.

Позволяя освежающему потоку воды омывать тело, я пытался выбраться из мешанины накативших чувств, подавить тревожные, ненужные... представлял, как он ждёт меня в постели, среди всей этой изысканной роскоши... Но потом в голову неожиданно ворвалась неприятная мысль, что он попросту сбежит, пока меня нет рядом – и я выскочил, в чём мать родила, с мокрыми волосами и, наверное, видом сумасшедшего... Только он не ушёл. Он ждал там, на кровати, похожий на ожившую древнегреческую мраморную статую редкой красоты.

«Что-то случилось?» – прочитал я по едва уловимому движению губ. Не отрывая от него глаз, выдохнул: «Нет», всё ещё сбитый с толку своим идиотским поведением.

Даже если бы он ушёл, что с того?

Но он остался.

Его взгляд скользил по моему голому телу. Он не был ни целомудренным, ни похотливым, он будто изучал произведение искусства. И, по какой-то странной причине, это смутило меня – не то, что я с трудом сдерживался, даже не то, что от такого внимания мой отзывчивый друг стоял почти вертикально без единого прикосновения, но та острая ответная реакция, заставлявшая всё внутри вибрировать. Откуда налетела новая буря непонятных эмоций? Я не знал, но отбросил их там, у самого края постели, на которой он сидел, грациозно подогнув под себя ноги. Спросил с талантливо сыгранной плотоядной усмешкой:

- Нравится?

Услышал ожидаемое, откровенное:

- Да.

Ненасытному малышу хотелось ещё, только и всего – это было ясно написано на его лице. Что ж, он это получит...

Но длинный и тонкий палец коснулся моей груди, вывел на ней что-то неуловимое, прочертил узором, и кожа предательски дрогнула, отзываясь. Стоило ему придвинуться ближе, почти вплотную, как моё дыхание шумно сорвалось. Он поцеловал в ключицу, в родинку под рёбрами, водя рукой вдоль дорожки волос на животе. Его напряжённые соски, дразня, скользнули вдоль моих бёдер, и, опустив взгляд, я чуть не кончил от одного вида собственного члена, погружаемого в сладостный влажный рай рта незнакомца. Когда же он, будто угадав, чего хочу, приподнял мои яйца в ладонях, смыкая губы вокруг них, заглатывая... Шипение прорвалось сквозь мои стиснутые зубы, подбородок дёрнулся. Прикрыв глаза, я тяжело сглотнул в попытке вернуть самообладание. Протянул руку, захватывая в кулак его волосы, сильно натянув, вырывая почти с корнем... Опираясь коленом о кровать, медленно повёл бёдрами вверх, потом вниз... и снова... и сам не заметил, как прохрипел или прорычал что-то нецензурно-грязное, когда сладостная дверца рта парня стала ещё туже. От тягучего, мучительного наслаждения запульсировало в висках.

- Тебе хорошо? – прерывисто дыша, шепнул он.

Такое лёгкое, такое коротенькое «да» обжигало губы, но я не смог его произнести. Чёрт, это было не просто хорошо. Лишь оттого, что он неотрывно смотрит мне в лицо в такой момент, сносило даже не крышу – всю постройку с фундаментом, и когда я был способен в своём угаре поднять отяжелевшие веки, хотел и не хотел этого. Потому что едва владел собой – или думал, что хоть немного владею, что ещё могу продлить, умерить, удержать... Только это было невозможно, и накативший оргазм превратился в мощную, взрывную волну, в жаркий искрящийся сгусток, что пронзил тело, скручивая в болезненно-приятном спазме низ живота. Моя голова откинулась назад с такой силой, что, казалось, сейчас лопнут все жилы. Пальцы охватили его шею, бёдра бесконтрольно содрогнулись... и я понял, что пропадаю, с низким, гортанным стоном, потрясшим меня самого, падаю в нескончаемую чёрную дыру... и мои ноги почти подкашиваются от посторгазменной слабости, в глазах темнеет, а в груди странно жжёт.

Нежные пальцы касались моей щеки. Губы тянулись к ладони, ослабившей хватку, чтобы поцеловать мягкую впадинку. Я с трудом прорывался сквозь бешеный стук сердца и оглушительный шум в ушах, словно возвращался в сознание после контузии, но снова уплывал в чистоту его ласки. Неуместную, ненужную...

Он вовсе не стремился облегчить дело, стать милым легкомысленным бесстыдником, играя до конца. Да и сам я отчётливо понимал, что начинаю фальшивить, грубо фальшивить... и тот, кем я хотел казаться в эту ночь, дал слабину, становясь мною настоящим. Да что у меня за хренов сбой в мозгах, если не могу просто тупо потрахаться, так, для поднятия тонуса и снятия напряжения? Захотеть, отыметь, уйти – без проблем, без сомнений, без угрызений совести. Ведь этот красавчик вовсе не коварно совращённый мальчик, он осознанно поступился всем ради случайной ночи, бурной интрижки. Похоже, занятый то высшими материями, то приземлёнными делами ограниченный разум актива совершенно бессилен в попытках понять, что вообще происходит в очаровательных головах пассивов, как им удаётся привязать к себе, всё усложнить, всё запутать, зачем они крутят-мутят вместо того, чтобы сказать прямо? И почему он сидит сейчас передо мной такой обманчиво-трогательный, такой непонятно-невинный в облаке тёмных волос, при этом не стесняясь или не замечая, что его лицо, его шея густо залиты моей спермой... и почему этот грёбаный контраст так бесит, но так заводит?

Рука его непроизвольно оказалась там, куда я смотрел. Не знаю, каким был мой взгляд – голодным, отталкивающим, а может быть, диким. Мрачнея, дурея, я не мог оторваться от этого зрелища, пока дышать, не то, что думать, стало проблематично. Кожа его порозовела, глаза горели. Он провёл пальцами по губам, и это добило меня. Практически зарычав, я одним порывистым движением опрокинул его на спину, и, запустив ладони под разведённые бёдра, скользнул приоткрытым ртом в самый низ живота. Он вскрикнул и судорожно дёрнулся, выгибаясь подо мной, закинул руки за голову, вцепившись в подушку. Я мог слышать каждое его жалобное постанывание, каждый приглушённый крик и, поднимая взгляд, наслаждаться тем, как тяжело дышит мой любовник. То сводя колени, то непроизвольно разводя их в блаженном забытьи, он мелко дрожал, пока я опьянённо брал его член губами, такого толстого, такого аппетитно-твёрдого... Ладони всё сильнее прижимали его бёдра ко рту, и я давно перестал быть нежным. Оказалось, я не просто голоден, я ненасытен. Когда же он протяжно ахнул, и я увидел его лицо в момент самой приятной муки, увидел, как он изогнулся, замирая, прикусив зубами кожу предплечья, все мои нелепые теории насчёт непостоянства пассов, примитивности активов да сбоев в мозгу улетели в тартарары. Он был не просто готов кончить, он задыхался, абсолютно покорный, начисто потерянный для мира ради меня. Я не мог спокойно смотреть на него такого, не мог подавить реакцию собственного тела – что-что, а состояние нестояния в связке с ним мне не светило точно. Я давно должен был чувствовать посткоитальную абстиненцию, измотанность, весь этот «кайф» от осознания собственной дурости, растраты, неосторожности. Но нет, всё, что мне сейчас было нужно – это перевернуть его, томно распластанного, ослабевшего, на живот и, приподняв ягодицы, оказаться внутри. Смотреть на его по-кошачьи выгнутую спину, на раздвинутые колени, на руки, что съезжают вдоль подушки и кажутся такими крепкими, ощущать с каждым рывком, как его тесное тепло окутывает меня...

Он чуть повернул голову, приоткрыв соблазнительно припухшие губы. Глаза, подёрнутые пеленой, встретились с моими – в тот момент он отдался мне взглядом, как отдался телом. Я не хотел первого, но охотно взял второе, чувствуя, как, врываясь, владея, натягиваю его до предела, почти до боли. Это было так остро, ярко. Так до невозможности хорошо, что я впился пальцами в его бёдра, резко сдавливая, буквально нанизывая на себя – и тут же кончил. Мой стон раскололся о глубинный, давно не испытанный стыд, но охваченное эйфорией тело просто сдалось, обмякло, когда, не выходя из него, я растянулся рядом, привлекая спиной к своей груди. Он лежал почти не шевелясь, опутав влажными разметавшимися волосами, пока мои пальцы ласкали его между ног, пытаясь компенсировать неожиданный срыв, отнюдь не льстивший мне. Исправить положение оказалось нетрудно – он был воском в моих руках, моим плохим мальчиком... пока моим. Тем, что погрузился в сон, так и не приняв душ, всё ещё слитый со мной, чуть подрагивающий, блестящий от пота.

Я так и не заснул. Мне бы уйти сразу, передав его в объятия Морфея. Уйти и представить всё, как горячий порнографический сон, быстро, надёжно себя обманув. Но я не смог отказаться от последней дозы, прощальной, когда за окном уже брезжил ленивый рассвет.

Там, на высокой роскошной кровати, среди разбросанных подушек и сбитых простыней, я снова ласкал его, а он бессознательно подавался навстречу моей руке, даже спящий – пока я не разбудил его любовным вторжением. Наши лица были совсем близко, я видел, как раскрылись его глаза, ещё сонные, удивлённые, как вспыхнули щёки, с лёгким вздохом распахнулись губы. Его длинные ноги оплелись вокруг меня, тело прогнулось под моё, встречая, сливаясь. Мне нельзя было видеть его вот так, сладкого, тёплого, утреннего, в расстоянии поцелуя. Только, на свою беду, я не удержался от искушения продлить нашу единственную ночь... А потом сделал ещё большую глупость – уходя, оставил записку с номером телефона.

«Заскучаешь в одиночестве, позвони».

Ты некрасиво прожил свою жизнь.
Ты так искал, но так Любви боялся.
Любовь искал и жить хотел в Любви.
Но, встретивши Любовь, ты растерялся.

Ты испугался потерять Мечту,
И в искренность Любви ты не поверил.
Зачем сейчас кричишь ты в пустоту
И бьёшься в заколоченные двери?..

Любовь всё знает. Ей не привыкать.
Любовь простить тебя всегда готова.
Но тот, кто раз её способен потерять,
Не сможет встретиться с Любовью снова.

Опубликовано: 2016-01-06 21:32:38
Количество просмотров: 187

Комментарии