Последний визит: 2023-03-05 16:55:12
Сейчас не в сети

Ни за что, не умру в одиночку. Финальная часть

Кульминация – это напряжение, которое нарастает и нарастает внутри тебя, пока не достигает предела, и тогда ты каждым своим вздохом, каждой мыслью молишь о том, чтобы тебя освободили от него: совсем не удивительно, что именно это слово мы используем, говоря о сексуальной разрядке. Есть огромная разница между кульминацией моей личной жизни и той, которой достигает мистер Дитрих, толкаясь, вбиваясь в меня, двигаясь во мне, и заключается эта разница в том, что к наивысшей точке в сексе мы стремимся сами, прилагая массу усилий. Это наша цель – достигнуть той самой головокружительной высоты. Мы можем растягивать удовольствие, дразнить друг друга, вызывать это напряжение, но никогда не откажем себе во всепоглощающем экстазе оргазма.

Приближаясь к своей кульминации, Мистер Дитрих удваивает усилия. Ковёр сдирает кожу с моих плеч и шеи, в то время, как я пытаюсь хоть как-то дышать, сложенный почти пополам (кто-то, наверное, думает, что такую позу используют только в порнографических фильмах). Я размышляю над приближающейся кульминацией своей короткой, парадоксально безбедной жизни и о том, как сильно желаю её избежать. Выслушав мою историю, психотерапевт бы заключил, что это нежелание конфликтовать вполне объяснимо. Мучительное беспокойство, страх и тоска по тому времени, когда я находился в счастливом неведении, что было совсем недавно, переплелись во мне и постоянно кипят внутри. Мысли разлетаются, словно стая вспугнутых птиц, часто меняющих курс и так и не оседающих на одном месте. Когда напряжение и тяжёлое предчувствие чего-то дурного угрожающе поднимаются внутри, водоворот неистовых эмоций начинает затягивать всё быстрее и быстрее, пока не накрывает такой волной надежды и ужаса, что почти парализует меня.

- Скажи мне, кто тебя лучше всего трахает? - требует ответа мистер Дитрих, обхватывая мои лодыжки руками.

- Вы, - с лёгкостью отвечаю я. Ведь пока это чистая правда.

Он вбивается в меня ещё резче, больно ударяя своими бёдрами по моим; звук шлёпающей друг о друга плоти становится громче.

- Кого ты любишь, Зайка? - спрашивает он. - Кого?

- Я люблю... - я не могу ответить. Я больше не люблю его, по крайней мере, не так, как он хочет, чтобы я его любил. Мои же чувства к Денису не совсем ясны, и любовь, насколько я её понимаю, – слишком громкое название для тех глубоких, запутанных, болезненно-сладких эмоций, которые вызывает во мне он, и которые – я могу только надеяться на это – вызываю в нём я. Иногда я ловлю его взгляд и вижу в нём что-то, чему пока не могу дать определения...

- Скажи мне, кого ты любишь, - приказывает мистер Дитрих сквозь сжатые зубы, его движения становится рваными, отчаянными.

Меня спасает от ответа его победный стон, когда он достигает своей цели, изливаясь в моё болезненно-чувствительное тело.

В хорошие дни я сравниваю себя с фениксом, а не с измученной проституткой. Феникс должен умереть, чтобы возродиться, а такая смерть не может быть безболезненной – сгорание на своём собственном погребальном костре просто обязано вызывать дикую боль. Возможно, медленное, тяжёлое восстановление нашей с Денисом дружбы и осознание своей зрелости, возмужалости лишь часть моего возрождения. Только в отличие от феникса я бы никогда не сжёг себя сам – у меня не хватило бы на это ни храбрости, ни безрассудной веры в собственное возрождение.

Денис, умышленно или нет, сталкивает мою жизнь с точки, где она замерла в своей напряжённой неподвижности, неизбежной кульминации и развязке. Мы уже несколько месяцев проводим мои рабочие часы вместе. Уверен, библиотекарь терпит это только потому, что жалеет меня.

Я еле слышно смеюсь и шикаю на Дениса, чтобы он говорил потише, когда он идёт за мной по библиотеке, читая вслух какой-то невозможно глупый любовный роман. Эта одна из тех книг, на обложках которых изображены обнажённые груди и красуются названия, наподобие: «Благородный бандит» или «Его тайная возлюбленная». Он должен читать мне выбранную мистером Дитрихом книгу – «Посторонний» - но отвлёкся на брошюры в мягкой обложке, которые я чуть раньше переставлял на полках. Денис мучает меня плохо написанным текстом со всякого рода зудящими ладонями, торчащими грудями и постоянной эрекцией.

Чтобы заставить его замолчать, я шиплю:

- Убеждён, что ты обожаешь такие вещи.

Он резко вскидывает на меня карие глаза, на его лице написан притворный ужас.

- Возьми свои слова назад! - требует он, посмотрев по сторонам, чтобы убедиться, что мы не мешаем читателям. - Мне не нравится это дерьмо! - Для пущего эффекта он трясёт книжкой перед моим носом.

Я подозрительно прищуриваюсь – научился этому у него.

- Ты мог бы мучить меня кусками текста из любой другой, более скучной книги. Но ты выбрал эту. Ты просто жаждешь, чтобы кто-нибудь пришёл и соблазнил тебя.

Денис хмурит брови и сжимает губы, его глаза расширяются в притворной ярости. Я тихо фыркаю в ответ на его недовольную гримасу, чем вызываю у него смех. Он шлёпает меня этой ужасной книгой, и из зала периодики на нас бросает сердитый взгляд пожилой мужчина.

Денис назидательно поднимает палец.

- Я думал, - важно сообщает он мне, - что моим соблазнителем будешь ты.

О, как бы мне хотелось, чтобы это было так. Ему снова удаётся поймать меня врасплох, и я сосредотачиваю своё внимание на книгах.

- Запросто, - бойко говорю я. - Если тебе нравится, когда тебя соблазняют.

- Валера, - Денис, неожиданно посерьёзнев, сжимает моё плечо. Я заставляю себя не отводить взгляда от его открытого, искреннего лица. - Ты ничего мне не должен, но если ты не собираешься от него уходить, то, пожалуйста, скажи мне об этом.

Я роняю из рук книгу и неуклюже тянусь за ней, пытаясь найти правильные слова. В самом деле, чего я жду? Что мне подскажут, какой выбор сделать? Дадут знак? Что мистер Дитрих скажет мне убраться из его дома нагишом?

Видя мою неловкость, Денис поспешно добавляет:

- Пойми меня правильно, я никогда не перестану быть тебе другом. Я не хотел, чтобы это прозвучало, как ультиматум или ещё что, но... - он обрывает себя и чешет затылок.

Люблю, когда он так делает, словно при достаточной стимуляции кожи головы правильные слова польются с его губ, как вода.

- Я собираюсь уйти от него, - твёрдо говорю я, смотря в пол. Я собираюсь уйти от него. Скоро. Ради самого себя, не только из-за Дениса.

Мой единственный друг облегчённо вздыхает, словно боялся, что я дам ему другой ответ.

- Я не буду спрашивать, когда ты сделаешь это, - говорит он тихим голосом, когда я, не глядя в его сторону, начинаю снова расставлять книги. - В конце месяца заканчивается семестр. Это, конечно, здорово, но мои соседи по квартире разъедутся на лето по домам. Студент, который занимал комнату Сани, приезжал по обмену только на эти полгода, так что освободится одна комната.

После короткой паузы, он добавляет:

- Я сегодня поговорил с библиотекарем, нет, я не перехожу границы дозволенного, просто она упомянула, что на лето ей нужен работник на полную смену. - Он переступает с ноги на ногу, качает головой и громко вздыхает. - Да уж, похоже, я всё-таки перешёл границы, прости.

Он снова чешет затылок и смотрит в пол, хотя я наконец-то поднял на него глаза. Понятия не имею, как отвечать на такую искреннюю заботу. Думаю, подсознательно я боялся, что Денис выдаст мне прозаичное: «Или он или я». Мне никогда раньше не приходилось принимать решения, и я не уверен, что знаю, как это делать.

- Я не хочу быть для тебя обузой, - шепчу я. Сердце грохочет в ушах.

Денис смеётся, и в его смехе слышатся и искреннее веселье и насмешка.

- Валер, если кто и может выжить в одиночку, так это ты. Я не хочу, чтобы ты думал, будто я пытаюсь спасти тебя, ты сам это в состоянии сделать. Просто, ну, если ты передумаешь, я буду первым... - он прерывается и начинает смеяться. - Боже мой, это песня из Аббы. Я придурок. Я пытаюсь сказать тебе, что я буду рядом столько, сколько тебе нужно, и неважно, как много времени это займёт. - Денис замолкает, задумчиво поднимает глаза к потолку и добавляет: - А потом... после того, как ты... Да что за чёрт! Понятия не имею, что я тут пытаюсь сказать.

Я знаю, что он хочет сказать. Что-то тёплое расцветает у меня внутри и заполняет от кончиков пальцев ног до самой макушки. Перестань, Валерка, - говорю я себе, переполняясь восторгом. Ты лыбишься, как идиот, при этом пялясь на книгу о внутриклеточной дистрофии.

- Что? - улыбаясь, спрашивает Денис.

И верно, что? Что в нём такого, отчего рядом с ним я чувствую себя таким счастливым? Я хватаю его за руку и тяну в проход между полками, сумка Дениса хлопает по бедру. Мы выбегаем через заднюю дверь, и, развернув Дениса, я припечатываю его к кирпичной стене узкого переулка. Его расширившиеся глаза блестят, и я ухмыляюсь, вжимаясь в него телом, видя своё собственное отражение в его радужке.

Я не думаю ни о чём, когда встречаю его сладкие, соблазнительные губы своими, и наслаждаюсь вырывающимся у него тихим стоном. Поцелуй короток, и когда я поднимаю голову, то вижу на его лице несмелую улыбку.

- Валерка, - спрашивает он с тихим смешком, - ты снова пьян?

- Нет, - отвечаю я, - тебя это смущает?

Вряд ли он осознаёт, что кусает свои губы, когда почти робко качает головой. И я наклоняюсь к нему, чтобы снова поцеловать. Когда я вжимаю руки Дениса в стену у него над головой, он выдыхает – не то смеётся, не то стонет – и я касаюсь его губ и ищу его язык своим. Я ощущаю себя намного больше и сильнее, чем есть на самом деле, крепко прижимаясь к нему всем телом, зная, что возбуждаю его, удивляю, дразню и шокирую нас обоих. В этом объятии есть какая-то приятная агония. Денис льнёт ко мне, уступая и требуя одновременно, наше дыхание смешивается в прохладном весеннем воздухе, ничуть не остужающем жар тел.

Пылко целуя Дениса, я скольжу рукой за его спину, прижимаю его к себе ещё ближе и втискиваю своё бедро между его ног. От его губ, языка, прикосновений пульсирует в паху. Я чувствую, что он так же возбуждён, как и я. Крепкая грудь Дениса рядом с моей словно воплощение молодости и жизненной силы. Когда я слегка вращаю бедром у его паха, он вздрагивает, стонет, и запрокидывает голову. Он не разбивает её о кирпич только потому, что я выпускаю его руки и, обдирая костяшки, подставляю свою ладонь под его затылок.

- Чёрт возьми, Валерка, - задыхаясь, говорит он, и я краду у него ещё один поцелуй. - Не знаю, ударить тебя или оттрахать.

Меня словно током бьёт. Я сам не знаю, чего хочу, знаю только, что если бы я сейчас умер, то умер бы счастливым, наслаждаясь им в переулке у общественной библиотеки.

Денис сжимает мои плечи и отталкивает меня, не подпуская к себе на длину вытянутых рук.

- Что, мать твою, на тебя нашло?

В ушах звенит, и я встряхиваю головой.

- Не знаю.

Это ложь. Я точно знаю, что со мной происходит, что неожиданно настигло меня в тот день, когда я забыл деньги в лимузине, и что распустилось и поглотило меня, когда Денис сказал мне всё, кроме одного - того, чего он действительно хочет. Думаю, Денис тоже это знает.

Мы некоторое время молча смотрим друг на друга, в висках бьётся пульс, в паху ноет, и сердце страстно желает того, чего мы ещё не можем иметь.

- Мне теперь придётся целый день из-за тебя ходить со стояком, - серьёзно говорит Денис. - И я буду чувствовать себя полным идиотом, когда стану вечером дрочить, зная, что тебя трахает другой.

- Мне плевать. - Не могу поверить в то, что сказал это.

У Дениса потрясённо округляются глаза, а потом он начинает хохотать.

- Мать твою за ногу, Валера Русик. Ты сумасшедший ублюдок.

Я широко улыбаюсь, потому что он явно больше шокирован, чем расстроен, потому что я всё ещё нравлюсь ему, и потому что я влюбился в него, как последний дурак.

- Я могу помочь тебе, - предлагаю я смело. Дыхание учащается.

В ответ на столь заманчивое предложение у Дениса вырывается стон, но он отталкивает меня.

- Хрена с два я позволю тебе отдрочить мне в переулке, в то время, как ты должен работать, идиот.

Я пожимаю плечами и пытаюсь хмуриться, но у меня никак не получается закрыть рот и спрятать улыбку.

- Ты понимаешь, что на меня это совсем не похоже? - напоминаю я нам обоим, мне нужно спуститься на землю и как-то снять эрекцию до того, как я вернусь к книгам. - Как только ты уйдёшь, я снова превращусь в коврик для ног.

Мы стоим, смотря друг другу в глаза, карие в синие, и Денис обнимает ладонью мою шею.

- Я так не думаю, - говорит он задумчиво.

Он наклоняется, и я закрываю глаза, чтобы почувствовать лёгкое прикосновение его губ к своим.

Денис делает шаг назад и поправляет сумку так, чтобы она закрывала его пах. Я смеюсь. Он сужает глаза и качает головой.

- Ты словно под кайфом, - сообщает он мне.

Может быть, так и есть.

- Когда съезжает тот студент по обмену? - осведомляюсь я.

Денис несколько секунд молчит. Мне кажется, что первым у него сорвётся с языка вопрос: «А что?» Но он говорит другое:

- Он улетает домой в понедельник, двадцать восьмого. Я собираюсь отвезти его в аэропорт в девять тридцать.

Я киваю, обдумывая это.

- Ты будешь дома во вторник?

Радостная, полная надежды улыбка расцветает на губах Дениса, и он пытается скрыть её за небрежным ответом:

- Да, должен быть днём. Мне нужно будет только отнести курсовую.

- Тогда я к тебе загляну.

В своих фантазиях я с мистером Дитрихом обычно бурно конфликтовал. Я кричал, он приходил в ярость, вспыхивал от стыда, когда я швырял ему в лицо обжигающую правду, а потом я так громко хлопал дверью, что трескался косяк. Иногда в этих фантазиях он возмущённо атаковал меня, и я отбивался, используя боевые навыки, которых на самом деле у меня нет. Прислуга в доме смотрела на всё это, стыдилась того, что никогда даже не думала заступиться за меня, после чего торопливо увольнялась. Этим мои фантазии и ограничивались – я понятия не имел, что буду делать без мистера Дитриха.

В пятницу я сказал библиотекарю, что в следующий вторник не смогу прийти, потому что собираюсь переезжать. Она тяжко вздохнула, чтобы я почувствовал себя виноватым, а потом согласилась, что один день они без меня переживут.

Во вторник, вместо того, чтобы пойти в библиотеку, я обхожу весь дом, нахожу каждую вещь, которую имею право назвать своей (их удивительно мало – по большей части это то, что осталось после смерти родителей) и засовываю их в рюкзак. Я укладываю одежду в чемодан, подаренный мне в честь «окончания» школы (одним из деловых партнеров мистера Дитриха). Я отказываюсь чувствовать себя виноватым за то, что беру вещи, которые не покупал. Может быть, я и не платил за них денег, но всё равно их заработал.

Я не трус, поэтому жду мистера Дитриха.

Когда он заходит вечером в дом, то не кажется удивлённым, видя меня сидящим с рюкзаком в холле. Я встаю.

- Я ухожу, - говорю я.

Лицо мистера Дитриха не меняется.

- Тебе нужно подумать, Зайка, о том, что ты говоришь, - отвечает он без колебаний.

Меня зовут Валера, - чуть не вырывается у меня, но я сдерживаюсь.

- Я уже некоторое время обдумывал это решение. Пора мне уйти.

- Ты не выживешь там, Зайка, - говорит он мягко, словно я просто слегка запутался. - Ты ничего не умеешь, ничему не обучен. - Он гладит мою щёку костяшками пальцев. - Ты из тех мальчиков, которым нужен покровитель.

Я каменею.

- Я больше не мальчик, и это благодаря вашему влиянию на те немногие знания, которыми я владею, непригодны для работы. - Не знаю, почему я продолжаю умалчивать про библиотеку.

- Зайка, - говорит он тихим, ласковым, обольстительным голосом. - Зайка, я нужен тебе. Он ведёт пальцем по моему подбородку, вниз по шее. Моё тело вспыхивает, и я отбрасываю его руку в сторону. Мистер Дитрих даже не пытается скрыть своего удовлетворения.

- Вы мне больше не нужны, - решительно отвечаю я. Мой резкий голос кажется мне чужим. Я говорю не, как Зайка, - думаю я, почти гордясь собой. - И не должен оправдываться перед мистером Дитрихом. Я вешаю рюкзак на плечо. - Прощайте.

- Зайка... - его голос срывается.

Это, наверное, первый раз, когда он что-то теряет. Чувствуя к нему жалость, я касаюсь ладонью его щеки. Сомневаюсь, что мистер Дитрих осознаёт, что тянется ко мне. Я нежно целую его, удивлённо ощущая губами его отчаяние. Он вцепляется левой рукой в мой воротник, а правой скользит вниз по груди к молнии на брюках.

Я делаю шаг назад и отцепляю его пальцы от своей рубашки.

- Прощай, Грей.

Я закрываю за собой дверь.

Я ожидал, что почувствую облегчение, когда уйду от него, свободный и беззаботный, но вместо этого ощущаю себя так, словно солнце померкло. У меня болит сердце, болит грудь, болит голова, и глаза жжёт от слёз.

Ноги приносят меня в квартиру Дениса. Открывая мне дверь, он улыбается от уха до уха, но его радость быстро сменяется беспокойством, когда он видит моё лицо.

- Что случилось? - спрашивает он, втягивая меня внутрь.

- Не знаю, - тускло отвечаю я.

Я знаю, что он сейчас хочет сказать мне очень много, но оставляет это при себе.

- Заходи, - говорит он. - Там идёт «Неделя акул». Я принесу тебе чай.

Сидя на диване, мы смотрим документальный фильм про акулу-няньку и рыбу-молот; в моих руках стынет чай. Я опустошён, безразличен ко всему и мрачен.

- Что со мной? - шепчу я.

Я думал, что это решение было верным.

Денис смотрит на меня.

- Ты сожалеешь о том, что сделал? - мягко, осторожно спрашивает он.

Я качаю головой. Я так не думаю. Правда ведь?

Денис тихо смеётся.

- Свобода не вошла ещё у тебя в привычку. Полагаю, тебе потребуется время, чтобы привыкнуть к ней.

Я знаю, что он разочарован во мне. Поставив свою кружку на кофейный столик, я чешу в затылке.

- Не думаю, что проблема в этом.

- Знаешь, может быть, просто слишком тяжело осознавать свои ошибки, - замечает Денис. - Всем, кто принимал неправильные решения.

Я понимаю, о чём он говорит, но мне нужно, чтобы он это сказал за меня.

- Кому?

- Ну, мистеру Дитриху, например, - говорит Денис, устраиваясь поудобней на диване. - Они с Павловым были бы лучшими друзьями.

- С кем?

- С поведенческим теоретиком. Парнем с собаками и колокольчиками.

Понятия не имею, о ком он, но киваю.

- Ну, мистер Дитрих неправильно поступал.

- Ты тоже, - безжалостно отрезает Денис. - Ты давно во всём разобрался, но оставался рядом с ним до тех пор, пока не понял, что он в конце концов разрушит твою жизнь. И твои родственники, живущие за границей, и друзья родителей, которые так легко отказались от тебя.

- Не вижу, чем бы они могли мне помочь.

- Да всем чем угодно, Валерка. Они просто опустили руки, как и ты.

Я закрываю глаза и запрокидываю голову на спинку дивана.

- Кого мне ещё винить? - горько спрашиваю я.

- Ну, - задумчиво отвечает Денис, - думаю, список можно продолжить, но ты достаточно скоро поймёшь, что стал таким мужчиной, какой есть сейчас, именно благодаря всему пережитому.

Я совершенно не чувствую себя мужчиной.

- Я многого о тебе не знаю, - говорит Денис, легонько толкая меня локтем, - но думаю, что ты потрясающий.

Я улыбаюсь уголками губ, но пустота внутри меня шевелится и зевает, словно свернувшийся клубком огромный кот.

- Эй, мне нужно отнести профессору курсовую, но я вернусь с пиццей или чем ещё, - извиняющимся тоном говорит Денис. - Ты побудешь тут часок один или пойдёшь со мной?

Не желая быть ему обузой, я мотаю головой.

- Со мной всё будет в порядке. - Голос у меня несчастный.

Денис берёт пиджак и встаёт с дивана.

- Вернусь, как только смогу, - говорит он. - Пока.

Я некоторое время хандрю, лёжа на диване, затем иду на кухню. Доставая бокал и вытаскивая пробку из бутылки вина, я говорю себе, что это не очень хороший способ избавления от пульсирующей в груди пустоты. Тем не менее я приношу бутылку с собой в гостиную, рассудив, что полутора бокалов вина будет более чем достаточно, чтобы сгладить режущую меня изнутри почти невыносимую боль.

Когда Денис возвращается, я нахожусь в поиске своих штанов. Я снял их по дороге в туалет, потому что постоянно спотыкался на ровном месте и боялся тут насвинячить. Мои вкусовые рецепторы ничего не ощущают – наверное, я их угробил, когда перешёл на пиво, после того, как закончилось вино. Я сложил все бутылки и банки в пакет, чтобы потом сдать на утилизацию, загладив этим свою вину перед умерщвлённым языком. Глупый мистер Дитрих.

- Я принёс пиццу с кучей разных начинок, кроме ветчины, анчоусов, грибов и ананасов, потому что все они отстойные, - бодро заявляет Денис, суетливо входя в квартиру. - Ананасы нельзя запекать!

Я пытаюсь не очень сильно раскачиваться из стороны в сторону, когда иду навстречу Денису, чтобы взять у него пиццу, но, добравшись до дивана, ложусь.

- Анчоусы для кошек и морских созданий, - сообщаю я ему. - И я не могу найти свои штаны.

Мне кажется, Денис старается не смеяться надо мной, но мне трудно определить это, потому что в моих глазах он разчетверяется.

- Валер, ты напился? - Он ставит коробку с пиццей на кофейный столик и садится рядом с ним на пол. - Я понял из твоего мычания только что-то о штанах, которых уж совершенно точно на тебе нет.

Я пренебрежительно машу одной рукой, другой нашаривая пиццу.

- Спроси меня, когда я поем.

Моя рука упорно не хочет слушаться мозга, так что когда я отрываю от пиццы кусок, часть начинки сваливается с него и приземляется на стол.

- Прости. - Я отвратительный гость. - Я выпил всё твоё спиртное.

- О'кей, это предложение я понял. Да это и так заметно, - отвечает он, подбирая убежавшие кусочки колбасы и перца. - Для переживания своих проблем тебе нужно найти способ получше. Никаких алкашей в этом доме.

Я киваю так энергично, насколько это возможно.

- Ни-и-и-каких алкашей. - И засовываю пиццу в рот.

После первого круга поедания пиццы Денис возвращает мне мои штаны и помогает надеть их. Он смотрит на меня снизу вверх, опустившись на пол рядом с диваном и опираясь на одну руку. Мне хочется его поцеловать.

- Ты так сильно расстроен, да? Ты любишь мистера Дитриха?

- Нет, мать твою! - невнятно ругаюсь я, громко рыгая.

Денис смеётся.

- Да, уж в этом-то ты честен, - комментирует он.

Тяжело держать голову прямо, но я стараюсь.

- Он просто достаточно долго морочил мне голову для того, чтобы я думал, что люблю его. Сволочной ублюдок. - Мне нравится быть пьяным, я становлюсь остроумным.

- Чёрт. - Денис качает головой. - Ты совсем не умеешь пить.

- Зато ты умеешь фигню говорить, - отвечаю я и начинаю смеяться, как ненормальный. Денис ошеломлённо смотрит, как я, хохоча, катаюсь по дивану. - Или херню, придурок. - Это вызывает новый приступ смеха. Я и не подозревал, что могу быть таким уморительным. - Я совсем не умею пить только потому, что мистер Дитрих не позволял мне этого делать. Он говорил, что это пррритупляет ощущения, - информирую я своего друга, кичливо удлинняя «р». И начинаю хохотать ещё громче, потому что я чертовски забавен.

- Охренеть! - восклицает Денис, качая головой. - Что в этом, мать твою, такого смешного?

- Я, - вытираю я слёзы. - Я в жопу пьяный.

- Это уж точно. Никогда не слышал, чтобы ты столько матерился.

- Ммм.... ммматерился. Блядь. Блядь. Блядь. - Я облокачиваюсь на кровать. Когда я закрываю глаза, комната начинает кружиться сразу в нескольких направлениях. - Порасспрашивай меня, мать твою, - говорю я мистеру Придурку. - Я готов ответить на все твои допросы.

Мистер Придурок изгибает бровь.

- Мои допросы? Может быть, ты хотел сказать «вопросы»?

- Блясь, - говорю я. - Блядь. - Язык меня не слушается.

- Хорошо, есть у меня один вопрос, - говорит он.

- Воняй. Гоняй. - Чёрт, что я хотел сказать? - Валяй, то есть.

- О'кей, - Денис замолкает на несколько секунд.

Я собираю мозги в кучку.

- Ты влюблён в меня?

- Чё-ё-ё-ёрт, да-а-а, - я мягко растягиваю слова.

Улыбка Дениса становится широченной. Что я только что сказал?

- Ох ёб твою мать, - говорю я, закрывая лицо ладонями.

Денис смеётся.

- Беру свои слова назад, - говорю я.

Он смеётся ещё громче. Придурок.

- Я же не говорю, что прямо сейчас порву на клочки твою одежду и страстно тебя отлюблю, - ухмыляется он, глядя в моё покрасневшее лицо. - Тебе нужно прийти в себя. У тебя, наверное, и не встанет, в таком-то состоянии.

Ну, это прямо соль на открытые раны.

- Слофо таю, - заявляю я. Концентрируюсь и пробую снова: - Слово даю, засранец. Если постараюсь, то у меня встанет. - Замечая его скептический взгляд, я расстёгиваю штаны. - Я докажу тебе, придурок.

- Не надо! - Денис так сильно ржёт, что еле может говорить: - Не надо. Я тебе верю.

- Не веришь, - спорю я, возясь с ремнём. - Я докажу. - Он точно не верит мне. Я его подниму. - Могу трахнуться с тобой в любой момент, когда только захочешь.

- Не надо, я понял, - смеётся Денис и подвигается ко мне. Он шлёпает меня по рукам и застёгивает штаны. - Ты смелый молодой человек, но тебе никогда не приходилось спьяну иметь дело с членом «на полшестого».

- Спасибо, - киваю я великодушно. Понятия не имею, что это за хрень такая – член на полшестого.

Денис садится напротив меня и спрашивает:

- Ты сколько выпил вообще?

- Немного. - Прищурившись, я подсчитываю: - Несколько банок пива и немного вина.

Вроде всё? Неплохо я выпил.

Денис приподнимает бровь.

- Сколько это – немного, Вэл?

Я пожимаю плечами, потому что голова клонится на бок. Она тяжелее, чем обычно.

- Только то, что оставалось в бутылке, и ещё одну целую бутылку. А потом я выпил пива. - У меня очень тяжёлая голова. - И может быть ещё то, что было в холодильнике. - Да, наверное, это я тоже выпил.

- Боже мой! - восклицает Денис, вскакивая на ноги. - Это почти две бутылки! И литр текилы! У тебя может быть алкогольное отравление. Мне нужно отвести тебя в больницу. Не могу поверить, что тебя ещё не вырвало. Попей воды.

- Нет. Нет, - машу я рукой. - Нет, нет, нет, нет, и нет. Мне очень хорошо. Очень, очень хорошо мне. - Какой он беспокойный. Почему мой мозг вдруг стал таким тяжёлым?

Денис скрещивает на груди руки. Интересно, знает ли он, что похож при этом на Мистера Мускула из рекламы чистящих средств?

- Ты не собираешься блевать?

Не думаю. Я качаю головой, которая, как я понял, сейчас является самой тяжёлой частью моего тела, и отвечаю:

- Нет, но я могу отрубиться.

И насколько я могу судить, я тут же и отрубился, потому что, открыв глаза на следующее утро, понимаю, что лежу раздетым на диване под тонким шерстяным одеялом. Во рту отвратительный вкус, и голова готова в любую секунду взорваться.

- Я умру, - бормочу я, не обращаясь ни к кому конкретно.

- Чего это? - голос Дениса прорубается ко мне сквозь туман в голове.

- Не кричи, пожалуйста, - умоляю я.

Денис хрипло смеётся.

- Я не кричу, Валера. Просто у тебя похмелье.

Похмелье или нет, но мозг у меня в любой момент взорвётся, если Денис будет продолжать топать вокруг, как слон, будто решительно настроен взбесить соседей снизу.

- Ты меня убьёшь, - ворчу я.

Свет кажется необычайно ярким, слепящим. Меня не стошнило вчера, но, должно быть, стошнит сегодня утром. Никогда больше не буду пить.

О стоящий передо мной кофейный столик звякает стакан.

- Тебе нужно попить воды, - громко говорит Денис. - Я знаю, что у тебя сушняк. Ещё тебе надо поесть.

От мысли о еде подпрыгивает желудок, но я с благодарностью беру воду – язык во рту словно кусок ваты. Вкусовые рецепторы, наверное, опухли или заплесневели.

- И тебе нужно принять душ, - громко продолжает мой друг. - Отвратно пахнешь.

Я показываю ему средний палец – первый раз кому-то показываю fuck, но Денис разражается смехом, отчего ещё сильнее начинает болеть голова. Тем не менее он абсолютно прав. От меня ужасно пахнет, я ужасно себя чувствую, и уверен – выгляжу ещё хуже. Моим юным потрёпанным телом завладела предсмертная агония.

- Серьёзно, Вэл, я тебя пригласил к себе в квартиру не для того, чтобы ты тут нажирался и валялся, хандря, на диване. Идём.

Я позволяю ему засунуть себя под душ, чертыхаясь под нос на его здравый смысл и благие намерения.

- Это пример того, что тебе не нужно нянчиться со мной, - сообщаю я ему через закрытые занавески и какофонию льющейся воды.

- Я не нянчусь с тобой, - протестует он. Кажется, у него полный рот зубной пасты. - Друзья на то и нужны, чтобы заботиться друг о друге.

- Я... - «люблю тебя», - почти вырывается у меня, это кажется таким естественным ответом на всё, что он для меня сделал... - очень ценю это, - говорю я немного смущённо.

Я пришёл к Денису не для того, чтобы он заботился обо мне. Всё, что я наговорил ему прошлым вечером, было сказано под влиянием алкоголя. Когда я скажу ему о своих чувствах, то скажу это трезвым и смотря ему прямо в глаза.

Денис сплёвывает пасту, затем говорит:

- Не волнуйся об этом. Дай мне знать, когда захочешь позавтракать. Я приготовлю блинчики и яичницу с беконом, потому что я классный пацан.

Я не хочу есть, я чувствую себя живым трупом, но думаю, что мне понравится здесь жить.

Сегодня воскресенье. Библиотека закрыта. Я убираю со столиков в кафе, когда волоски у меня на затылке встают дыбом. Руки застывают ещё до того, как я успеваю хоть о чём-то подумать – большой наплыв клиентов в обеденное время требует, чтобы я быстро собирал тарелки и вытирал столы – и я смотрю в окно. Я говорю себе, что не все чёрные лимузины в городе принадлежат мистеру Дитриху. Но, несмотря на это, пальцы начинают дрожать, и сердцебиение учащается.

Должно быть, это не он. Это не он.

Это не может быть он.

Я толкаю тележку, полную грязной посуды, к кухне и начинаю сгружать всё в посудомоечную машину. Руки так сильно дрожат, что я роняю три тарелки подряд. Третья разбивается об пол, и осколки рассыпаются по кафелю.

Краем глаза я вижу обеспокоенное лицо Кати. Я поворачиваю голову.

- Ты в порядке? - спрашивает она.

- Да, извини, - отвечаю я, сглатывая подступившую к горлу желчь. - Я уберусь сейчас.

Я сам вызвался заниматься сбором и мытьём посуды в обеденное время. Меня посчитали чудаком из-за того, что я проявил желание быть занятым по горло грязными тарелками, но возражать никто не стал.

Что мне помогает, так это осознание того, что моё мрачное и тоскливое настроение сказывается не на мне одном. Когда до этого я жил с мистером Дитрихом, то ни на кого повлиять не мог. Новое знание приносит чувство большой ответственности, которая и побуждает меня, как выражается Денис, «выбираться из депрессии». Мне унизительно думать о первой неделе, проведённой без мистера Дитриха. Я с содроганием вспоминаю, как хандрил и валялся на диване, задаваясь вопросом: с чего вообще я взял, что способен быть независимым?

- Гантели-то помогают, - заявляет Денис, входя на кухню.

Я стою у стола, делая себе сэндвич.

- Прости?

- Гантели, - повторяет он, показывая на мои обнажённые руки. - Я вижу разницу.

Я опускаю голову.

- О, спасибо.

Его соседи по квартире оставили в гостиной кое-какие вещи для тренажёрного зала. Я занимался, когда у меня было свободное от работы в библиотеке и кафе время.

- Серьёзно, - говорит Денис, по его тону я слышу, что он наслаждается моим смущением, - ты больше не выглядишь костлявым беспризорником.

- Для этого и стараюсь.

- Ты так в два счёта станешь парнем с обложки журнала.

Я улыбаюсь. Мне кажется, что он снова цитирует какой-то фильм, который я никогда не видел.

- Я просто хочу выглядеть нормальным.

Денис бросает недоверчивый взгляд на мой живот.

- У нормальных парней нет такого рельефного пресса.

Я точно уверен, что у меня сейчас пунцовое лицо, особенно когда Денис разражается смехом.

- Тебя так легко смутить.

Я прочищаю горло.

- Твоя мама передала тебе кое-что. Она считает, что ты неблагодарный сын, и просит, чтобы ты хотя бы изредка звонил домой.

- Она говорила с тобой или твоим накачанным прессом? - Денис уклоняется от ложки, которую я в него бросаю.

Мне придётся надеть рубашку и как-то мириться с июньской жарой.

- Со мной. Кстати, у неё всё хорошо. Я бы рассказал тебе её забавную историю про вязание, но, скорее всего, она посвятит тебя во все подробности сама, когда ты ей позвонишь.

- Засранец, - весело говорит Денис. - Я не приглашу тебя на вечеринку в честь моего дня рождения.

За два прожитых вместе месяца я научился отвечать на такое.

- Да на неё вообще никто не придёт, - парирую я, возвращая своё внимание к сэндвичу.

Я наклоняюсь, чтобы достать из шкафчика сковороду. Жареные бутерброды стали чудесным дополнением к моей жизни.

- Эй, - раздаётся надо мной голос Дениса.

Я поднимаю глаза и вижу, что он облокотился о стойку в опасной близости от моего сэндвича. Его карие глаза лукаво блестят, а пухлые губы приоткрылись в улыбке.

- Чт... - я не договариваю, потому что Денис прижимает свои губы к моим и, медленно скользнув языком в мой рот, проводит им по нёбу. Боже мой! Я вцепляюсь в дверцы шкафчика и... к чёрту сэндвич.

Денис отстраняется прежде, чем я успеваю снова прижаться к нему, и принимает победную позу.

- По-о-оце-е-е-елу-у-у-уй! - ликующе поёт он и убегает в свою комнату.

- Ублюдок! - кричу я. Мне приходится на некоторое время прислониться к стойке.

Он высовывает голову из-за двери.

- Вот что ты получишь, если будешь разгуливать по квартире без рубашки. - И хлопает дверью.

Я игнорирую свой возбуждённый член и заканчиваю приготовление сэндвича. Я два, почти уже три месяца, жду, когда Денис, наконец, сделает следующий шаг. Первый месяц я думал, что он просто слишком чутко относится к тому, что я переживаю свой так называемый разрыв с мистером Дитрихом. Я никогда не был инициатором в отношениях, но пытался своими прикосновениями дать Денису понять, что хочу, чтобы мы были не просто соседями по комнате. Разве не это планировалось с самого начала?

Мне не хочется казаться слишком жаждущим. Но вспоминая сейчас ощущение скользящего между моих губ языка Дениса, я вдруг понимаю, что кое-что упустил. Он довольно часто одаривает меня игривыми поцелуями, но делает это только тогда, когда может сбежать. Он уносится за дверь, в свою комнату, в ванную, из ванной, или в другую сторону по коридору. Денис изображает из себя желающую быть пойманной жертву, а я слишком неопытный хищник, чтобы увидеть это, даже когда она сама идёт ко мне в руки.

Денис – нижний, и он до смерти напуган.

У нас три выходных в честь Дня Независимости Российской Федерации, но Денис не уезжает к себе домой. Мне хочется думать, что он остался из-за меня, так как я вызвался поработать в понедельник в кафе – в выходные платят больше. Сейчас поздний вечер, и по телевизору крутят рекламу фильма «Секретарша». По коридору ползёт женщина с письмом во рту. Я фыркаю.

- Неплохой фильм, - бормочет Денис, не отводя глаз от телевизора.

Я совсем близко от него, потому что позволил ему сесть первым. Наши колени соприкасаются. Я бросаю на него взгляд.

- Ты видел его?

- Он неплохой, - повторяет Денис, словно защищаясь. - Там всё приукрашено, конечно, но в художественном смысле красиво. Неплохо.

Я некоторое время молчу, размышляя над каждым нашим сексуальным взаимодействием. И понимаю, что являлся инициатором любого из них. Это я в первый раз поцеловал его. И во второй раз тоже я. Я первым взял его за руку, когда мы смотрели вместе телевизор, первым уснул на плече Дениса, когда фильм затянулся, и первым обнял, когда он сказал что-то нежное. Он касался и целовал меня в ответ, но только после того, как я делал это первым. Любой контакт, инициированный им, был только лишь поддразниванием, игрой, словно он подталкивал меня сделать следующий шаг.

И я делаю его.

- Получается, что люди искусства советуют: дай себе волю и отшлёпай партнёра?

Слава Богу, он смеётся.

- Что-то типа того. Я просто это к тому, что у обоих героев свои проблемы. И они изо всех сил пытаются выяснить, что же поможет им. Что подойдёт им обоим. Они словно исцеляют друг друга. - Он, наконец, смотрит на меня. - Чёрт, в моих словах нет совершенно никакого смысла.

- Нет, я понимаю тебя. - Я кладу руку на спинку дивана и касаюсь пальцами головы Дениса. - Об этом не так-то просто говорить, - я киваю на экран.

- Да. Просто мне интересно, на что это похоже, когда ты отдаёшь кому-то контроль над собой? - спрашивает Денис слишком небрежным тоном.

Перед тем как ответить, я украдкой кидаю на него взгляд. Он смотрит в потолок, не на меня, но всё его тело напряжено.

- Я не лучший источник информации, - честно говорю я. - Думаю, что я сам предпочитаю иметь некоторый контроль, так что это сводит на нет весь мой опыт.

- Да, я помню, ты говорил, что делал это не для себя.

Я удивлён, что он помнит сказанное мной, когда я сам уже давно об этом забыл. И я внезапно осознаю, что он никогда не делал ничего подобного, даже просто играясь. Вот почему у нас до сих пор нет секса, - понимаю я. Денис всё это время нервничает из-за того, что его интересует эта тема, а я постоянно плачусь на свой сексуальный опыт. Я вспоминаю о сабе с вечеринки мистера Дитриха, о том, который не слушался своего Дома, так как знал, что его накажут за это, но именно этого он и жаждал. Наверное, та встреча в какой-то мере подготовила меня к сегодняшнему разговору.

- Однажды мистер Дитрих решил показать друзьям, что можно вызвать у мужчины оргазм, даже ни разу не прикоснувшись к его члену.

Денис приподнимает бровь.

- У него получилось?

- Да. - Говорю я хрипло. - Он продемонстрировал это на проститутке. И потом, чтобы доказать, что это не было везением, проделал это со мной.

Денис разворачивается ко мне лицом и спрашивает:

- Зачем ты мне это рассказываешь?

Потому что тебя пугает то, как сильно ты желаешь этого.

- Это был единственный раз, когда я совершенно не имел контроля над тем, что со мной происходит, - говорю я ему. Я хочу помочь ему понять. - Мне было стыдно, он сковал мои руки у меня за спиной и сказал двум мужчинам держать меня, чтобы я не мог извиваться на столе. И я кончил, хотя он ни разу не коснулся моего члена. Думаю, это был единственный раз, когда я совершенно не имел контроля над своим... - какое бы слово мне не приходило на ум, оно прозвучит не так... - ну ты понял, в общем, - вяло заканчиваю я.

Денис заинтригован. Я слышу его участившееся дыхание, несмотря на то, что он смеётся над моим кислым тоном.

- Тебе нечего стыдиться, когда ты рассказываешь мне, что твой бывший Дом смог заставить тебя сделать невозможное.

Я убираю прядь волос ему за ухо и вижу появившиеся на его коже мурашки.

- Мне бы не хотелось испытывать это ещё раз. Но другие мужчины выстроились в очередь. - Денис снова переводит взгляд на телевизор. Его ресницы кажутся невозможно длинными, как у ребёнка. - Ещё я видел, как саб кусает руку своего Дома.

- Ну... - Денису становится не по себе.

Я подвигаюсь, касаясь его бедра своим.

- Помню, я удивлялся: зачем, мать его, он делает то, за что получит? - тихо говорю я, перебирая пальцами его волосы. - А потом его потащили на кухню и трахали там, а он ухмылялся мне.

- Ухмылялся, говоришь, дорогой сэр? - улыбается Денис. - Ухмылялся.

- Да, - отвечаю я, дёргая его за ухо.

- Оу.

- Но я выучил урок: укуси руку и тебя оттрахают.

- Ты идиот, - смеётся Денис.

- Мне будет легче показать тебе это, чем рассказать, - говорю я.

Внезапно я тоже начинаю нервничать, так как инициатором всего того, что мы сейчас будем делать, стану я. Я сказал, что хотел иметь контроль. Теперь он у меня есть, а я почти не имею представления о том, что с этим делать.

Денис глубоко вздыхает.

- Покажешь мне? Что?

- Вот что, - говорю я, сжимая в руке прядь его густых каштановых волос. - Всё начинается с того, как к тебе прикасаются.

Он смотрит на экран телевизора, когда я нависаю над ним, ставя колени на диван по обе стороны от его бёдер и кладя одну руку на спинку. Веки Дениса слегка опускаются.

Я нагибаюсь и, почти касаясь ртом его шеи, объясняю:

- Мы сейчас соприкасаемся с тобой лишь в трёх разных точках, - чтобы подчеркнуть это, я мягко тяну его за волосы, - но ты в ловушке. И ты это знаешь.

- Да, - выдыхает он. - Знаю.

- В то же время ты свободен, - продолжаю я. - Ты можешь меня оттолкнуть. Но вместо этого даже не поднимаешь рук, потому что знаешь, что я так хочу.

Денис почти кивает, всё ещё смотря прямо перед собой. Мне кажется, он боится пошевелиться.

Положив вторую руку на спинку дивана, я сдвигаюсь, чтобы поймать его взгляд.

- У тебя сейчас есть выбор, - сообщаю я ему. - Ты можешь оттолкнуть меня. Можешь лежать безвольной куклой. И можешь попробовать меня поцеловать.

Он опускает взгляд, краснея.

- Я не...

- Ты говоришь только в том случае, - прерываю я его, - если я задал тебе вопрос, или если ты хочешь, чтобы я остановился.

Денис закрывает рот, слышимо клацнув зубами.

- Ты делаешь то, что я говорю тебе делать.

Он кивает, словно приклеившись взглядом к рекламному ролику. Я тянусь к кофейному столику, хватаю пульт и выключаю телевизор. Никаких отвлекающих факторов.

- Расстегни свои джинсы.

Денис слушается и слегка подпрыгивает, когда я кладу ладонь на его живот. Расстегнув штаны, он роняет руки на диван, а я разворачиваю свою ладонь и скольжу пальцами в открытую ширинку. Я не отвожу взгляда от лица Дениса. Он закрывает глаза, когда я одной рукой тяну за резинку боксёров, а другой ныряю под них, проводя по завиткам на лобке.

Моё сердце готово выскочить из груди.

- Красивый, - искренне говорю я.

Я держал в руках много членов, но пропорции Дениса почти совершенны. Он снова заливается краской и откидывает голову на спинку дивана. Мои руки дрожат, когда я обхватываю его член и начинаю двигать пальцами вверх-вниз. Я ужасно боюсь сделать что-то не так или перейти границу. Вдруг он решит, что это совершенно не то, в чём он нуждается? Руки Дениса сжаты в кулаки, но всё остальное тело расслаблено. Мне никогда не доверяли настолько сильно, чтобы полностью отдать себя в моё распоряжение.

Густое, вязкое желание течёт по крови. Это пугающее ощущение – иметь над кем-то полный контроль, но есть в нём что-то волнующее и возбуждающее. Я знаю, что могу зайти слишком далеко, но мысль о том, чтобы направить Дениса на путь, с которого он не сводит жаждущего взгляда, но на который не смеет ступить... Я решаю, что какими бы он не представлял себе наши физические отношения, я дам ему всё. Если он хочет, чтобы его дразнили, я буду дразнить. Если хочет, чтобы его связали – свяжу.

Впервые в жизни я благодарен за своё сексуальное образование.

Я поднимаю рубашку Дениса и прижимаю её край к его рту.

- Сожми в зубах, - приказываю я.

Он слушается.

У Дениса крепкий рельефный живот, но он худощав и жилист, поэтому видно, что мускулы развиты не в тренажёрном зале. Держа одну руку на его члене, другой я отодвигаю рубашку до ключиц, обнажая розовые соски. Опустив ладонь на его бедро, я нагибаю голову, чтобы провести носом по центру груди, по маленькой гладкой ложбинке между мускулами, затем прохожусь по ней зубами и слышу, как Денис резко втягивает носом воздух.

Скользнув языком к соску, я слегка ударяю по нему кончиком языка, а затем зажимаю зубами. У Дениса перехватывает дыхание. Я кусаю затвердевший кусочек плоти.

- Уух! - беспомощно вырывается у него.

Я тяну сосок зубами, наслаждаясь тем, как тело Дениса следует за мной. Знаю, что это больно. Когда я отпускаю его, Денис снова падает на спинку дивана, член сочится смазкой у меня в руке. Я нежно ласкаю плоть рукой, дуя на измученный сосок.

Денис сглатывает, затем выдыхает через зажатую в зубах ткань рубашки:

- О Боже.

Мой член стоит, натягивая тренировочные штаны. Я могу заставить Дениса отсосать мне. Могу приказать обхватить своими прелестными губами мой член, и он это сделает. Могу наблюдать за тем, как он изо всех сил старается не тянуться к паху, чтобы коснуться себя, и сжимает ноги в слабой попытке хоть как-то себя постимулировать.

Я почти уже решаю так сделать, но меня останавливает вид его зардевшихся щёк и приоткрытых губ. Сейчас мне надо научить его, что значит отдавать себя всего без остатка, что значит доверять и быть уязвимым и беззащитным. Он верит, что я принесу ему удовлетворение, что я дам ему всё, чего он так жаждет.

Я оставляю другую розовую горошинку обездоленной – это будет само по себе маленькой мукой – и соскальзываю с дивана. Усаживаясь между его ног, я шлёпаю Дениса по заднице.

- Привстань, - твёрдо говорю я.

Денис приподнимает бёдра, давая мне возможность стянуть его джинсы и боксёры до лодыжек. Я оставляю их на нём, чтобы он чувствовал себя слегка скованно, и широко развожу его колени. Его розовый налитый член чуть изгибается, нависая над напряжённым животом. Я смотрю, как из дырочки на головке появляется белая капля, как она увеличивается и стекает на рельефный живот, оставляя после себя жемчужный след.

Слова срываются с губ до того, как я успеваю их осмыслить:

- Очень красиво.

Моё лицо заливается румянцем, но я сказал правду. Такой Денис – с розовыми щеками, сосредоточенно сведёнными бровями, приподнятой верхней губой, обнажающей белые зубы, широко раздвинутыми ногами и твёрдым членом – это мой Денис. Мы оба начинаем новый путь, и я могу заявить, что он – мой. Я хочу пометить всё его тело, оставить на нём засосы и следы зубов, заставить навсегда запомнить мои прикосновения.

Я наклоняюсь и провожу языком по влаге на животе, наслаждаясь ярким вкусом Дениса. Затем, снова усаживаясь на пятки, я обхватываю его член. Целую головку, захватываю её губами и нежно посасываю. Я пробегаюсь кончиками пальцев вверх и вниз по гладкой коже ствола, прослеживая все вены и неровности. Уголком глаза я замечаю, что Денис поднимает руку, вероятно, для того, чтобы погладить мои волосы.

Я сильно ударяю его ладонью по бедру. Денис судорожно вдыхает воздух и дёргает бёдрами, его мускулы сжимаются. Он со стоном роняет руку.

Моё первое побуждение – извиниться перед ним и сказать, что я не хотел причинить ему боль. Я сделал бы это, но мне под язык стекает ещё одна жемчужная капля смазки. Я слизываю её, жадно обводя языком головку, и молчу. Мой собственный член напряжён и требует внимания, но я не могу оторваться от дурманящего запаха Дениса, от его пьянящего вкуса. Слегка покусывая кожу, я спускаюсь к мошонке.

Всё ещё дразня головку члена большим пальцем, я зарываюсь носом в завитки Дениса и провожу языком по яичкам. Я беру одно яичко в рот, нежно посасываю его, затем вбираю второе. В комнате слышны лишь тяжёлое прерывистое дыхание Дениса и мокрые шлепки, когда я выпускаю изо рта яички. Я начинаю посасывать их сильнее, двигая рукой по стволу Дениса. Исходящий от него мускусный запах – одурманивающий афродизиак, и я собираюсь облизать Дениса целиком, пока не найду его источник.

Я прохожусь по его яичкам зубами. Денис втягивает воздух сквозь сжатые зубы и выдыхает короткое «Ах!», его член подрагивает. Я улыбаюсь. Я сведу его с ума, и он ничего не сможет с этим сделать.

Я снова провожу по коже зубами, только в этот раз надавливаю сильнее и зажимаю её между зубов. Ноги Дениса настолько напряжены, что дрожат. Одной рукой я глажу его бедро, другой продолжаю ласкать член. Я прикусываю кожу ещё сильнее. Понравится ли это ему? Или он меня остановит? Я тяну нежную кожу зубами, неистово водя по ней языком. Дыхание Дениса учащается, а потом сбивается.

Он сейчас кончит.

Я шлёпаю ладонью по его животу, и он распахивает глаза.

- Рано ещё.

Он умоляюще смотрит на меня, приоткрыв рот, но всё же молча кивает.

Денис так доверяет мне, что это ошеломляет и возбуждает одновременно. Я держу его яйца в зубах, а он не смеет поднять руки. Не могу вспомнить, когда в последний раз у меня так стоял, когда я был настолько возбуждён только от того, что мужчина, которого я удовлетворял, полностью доверился мне. У меня такое ощущение, словно нервные окончания в любую секунду заискрят и взорвутся, распарывая кожу.

Я медленно скольжу ртом вверх по члену, проводя языком и зубами по коже. Несколько секунд я облизываю и похлопываю языком чувствительное место под головкой. Денис дрожит, усиленно стараясь оставаться недвижимым, мышцы живота сокращаются, а грудь ходит ходуном.

Наконец, я обхватываю его член губами и начинаю скользить вниз, наслаждаясь вкусом смазки, покрывающей головку и стекающей по стволу. Я смотрю, как Денис сжимает и разжимает кулаки, борясь с желанием обхватить мою голову ладонями. Знаю, он хочет, чтобы я вобрал его в свой рот быстро, но я делаю это не спеша, кружа языком по налившейся головке и останавливаясь, чтобы провести зубами прямо под ней.

Мучительно медленно для него я втягиваю в себя его красивый член, пока не касаюсь носом и губами лобковых волос. У Дениса перехватывает дыхание, и я так же медленно веду губами вверх. Я делаю глубокий вдох и повторяю действие, теперь уже лаская языком ствол. Я дразню его. Знаю, что он готов кончить, но я ещё с ним не наигрался. Мне нравится гладкая кожа под моими губами, нежная головка, запах и вкус Дениса, и размер его члена. Я мог бы делать это вечно, но он не выдержит. Он сдерживается из последних сил, и это видно по сжатым кулакам, по морщинке между бровями, и по тому, как он тянет стиснутыми зубами ткань рубашки.

Я поднимаю голову и касаюсь губами живота Дениса, чуть ниже едва заметного покраснения от резинки боксёров. Я сильно засасываю кожу и обвиваю руками бёдра Дениса, когда они непроизвольно дёргаются вверх. Он стонет, когда я с чмокающим звуком выпускаю покрасневшую кожу изо рта.

Снова возвращая своё внимание к члену Дениса, я провожу пару раз языком по головке, а затем вбираю его плоть полностью в рот и, когда губы касаются основания члена, делаю глотательное движение.

Бёдра Дениса снова дёргаются вверх, и из его горла вырывается крик. Он кончает и ничего не может с этим сделать. Его яички напрягаются, член пульсирует, и он изливается в моё горло. Я скольжу губами вверх, желая почувствовать его вкус, глотая обжигающую рот горьковатую солёную сперму и кружа языком по члену. Я страстно сосу его плоть, решительно настроенный вытянуть из него всё до последний капли.

Только уверившись, что выпил его до дна, я залезаю на диван и снова сажусь верхом на Дениса. На моих штанах большое влажное пятно. Я хватаю пальцами подбородок Дениса и заставляю его поцеловать меня, возвращая ему вкус, подаренный мне. Он стонет, прижимая свой язык к моему.

Я стягиваю с бёдер штаны, и мой налившийся член шлёпает по моему животу. Я кладу руку Дениса на свою болезненно возбуждённую плоть и прижимаюсь лбом к его шее.

- Закончи, - говорю я, не в силах скрыть нетерпение.

Я так заведён, что Денис за минуту доводит меня до оргазма. Его гибкие пальцы и мозолистая ладонь скользят по члену быстрыми движениями. Я кончаю ему на живот, обвив его плечи руками и вжавшись в него всем телом. Оргазм просто оглушительный, учитывая то, что мне приходилось держать себя в руках с того момента, как мы начали это, и я изливаюсь на его кожу горячими жемчужными струями. У меня вырывается стон, а может быть слова, я не знаю. Рука Дениса - на моём члене, моё семя - на его животе и его вкус - у меня во рту. Темнота за веками становится белой. Моё тело напряжено и пульсирует.

Мы некоторое время сидим не двигаясь, часто и тяжело дыша. Денис роняет голову на спинку дивана. Одной рукой он всё ещё сжимает мой член, другой - поглаживает бедро.

- Ох и ни хрена себе, - смеётся он. - Твою налево!

Я целую его в уголок рта. В голове после оргазма пусто.

- Спокойной ночи, - невыразительно говорю я. Целую его ещё раз и плетусь в свою комнату.

Мои сны наполнены Денисом, его смущённой покорностью, с которой всё началось, взволнованным доверием, когда он позволил мне делать с ним всё, что я захочу, и острым желанием, от которого беспомощно дёргались его бёдра. Моё спящее сознание снова проигрывает в голове то, как сокращались мышцы его живота, когда он кончал, как в сосредоточенном экстазе он сводил брови, как старался не говорить, потому что я запретил ему делать это.

Лёгкое чувство вины неизбежно, когда я просыпаюсь на следующее утро. Не поступаю ли я с Денисом так, как поступили со мной? Точно ли он был уверен, что хотел этого? Я оставил его вчера убирать всё за нами и даже «спасибо» не сказал. Не было ли это бесчувственно с моей стороны?

- Вэл, - резкий голос Дениса вырывает меня из моих размышлений.

Я смотрю на него, с ужасом думая, что он злится на меня, так как я использовал его. Он смеётся, видя выражение моего лица.

- Я тебе уже раз пять сказал с добрым утром, приятель. Проснись.

Я облегчённо качаю головой.

- Прости...

- Не поделишься со мной половинкой бутерброда? Мне придётся перед работой зайти в банк.

Я смотрю, сколько осталось хлеба. Есть ещё два куска.

- Возьми целый, - показываю я на тарелку.

- Спасибо. Я разрешаю тебе прийти на вечеринку в честь моего дня рождения.

- Я польщён, - говорю я, а затем обхватываю пальцами его запястье, когда он тянется к бутерброду. Он застывает, когда я переворачиваю его ладонь. На ней следы от ногтей. Он винит меня в этом? Я не должен был позволить этому случиться. - Я никогда не делал подобного раньше. Прости.

- Не надо просить прощения, - поспешно отвечает Денис.

Другую ладонь он тоже поранил? Я наклоняюсь и касаюсь губами повреждённой кожи, затем отпускаю его руку.

- Этого больше не повторится, - твёрдо говорю я.

Я не уверен, что именно обещаю. Я сделаю всё, что он хочет, если это не причинит ему боли.

Денис каменеет, а затем бьёт меня кулаком в плечо.

- Мне абсолютно насрать на это. А если это так сильно беспокоит тебя, то просто порадуй меня одним из своих сожми-покрепче-яйцо приёмчиков. - Он хватает бутерброд и вешает на плечо сумку. - Или двумя. Яиц-то два.

Я выдыхаю из лёгких обжигающий воздух.

- Или может быть, - Денис останавливается у открытой двери и игриво двигает бровями, - мы оставим такие следы на твоей заднице?

Пакет с хлебом шмякается о дверь, когда Денис, смеясь, уклоняется от него.

Опубликовано: 2016-01-06 19:41:59
Количество просмотров: 217

Комментарии