Валера больше не может спать

Что-то тяжёлое надавило сзади ему на бёдра. Валера дёрнулся от неожиданности - он был полностью обнажён, глаза были завязаны. Длинные руки прошлись по его обнажённой спине, остановившись на плечах. Валерка прикусил язык, когда невидимые пальцы принялись исследовать каждый дюйм его кожи, спускаясь ниже, лаская внутреннюю поверхность бёдер. Будто из ниоткуда к нему потянулись огромные руки, зашарившие по всему телу. Валера сжался от ужаса, когда ему раздвинули ягодицы, открывая анус. Воздух неприятно холодил тугое, напрягшееся отверстие, неизвестные руки растянули его, раскрывая.

Валера глухо вскрикнул, когда холодный, скользкий палец втиснулся между его ягодицами и двинулся в задний проход, такой мучительно беззащитный. Валерка попытался вытолкнуть его, но палец надавил сильнее и скользнул внутрь на глубину первой фаланги. Валера хотел откатиться в сторону, но руки, вцепившиеся в него, удержали на месте. Валерка всхлипнул от отчаяния, когда палец продолжил толкаться глубже сквозь сопротивляющийся сфинктер, до тех пор, пока не вошёл на всю длину. Смазка сделала его скользким, но всё равно он двигался внутри с некоторым трудом.
Слабое жжение резануло Валеру изнутри, заставив рвануться ещё исступлённее. Валерка запылал, когда двое мужчин, державших его, грубо расхохотались и стиснули его задницу ещё крепче. Их пальцы жестоко впились ему в ягодицы, и Валера, задохнувшись, скорчился от боли.

Валерка замер, потому что теперь уже два пальца вовсю обрабатывали его анус. Его всхлип оборвался, когда они настойчиво протолкнулись внутрь, ввинчиваясь, будто пытаясь порвать. Его тело инстинктивно сопротивлялось вторжению, но пальцы настаивали, вкручиваясь, вбиваясь в мышечное кольцо, не отступая, даже когда Валера изогнулся от боли. Валера почувствовал, как ублюдки тянут его, заставляя раскрыться шире, а он мог только лежать, распростёртый, беспомощный, пока его неторопливо трахали пальцами. Эти пальцы царапали, растягивали, требуя сдаться. Они не ускоряли темп; просто медленно, методично двигались в его заднице вперёд и назад. Смазка проникла в самую глубину, внутри у него стало влажно и липко, и холодно - гель не теплел даже от контакта с его распалённой плотью. Валере не хватало дыхания, он мог лишь хрипеть и стонать, пока пальцы выходили из него и проталкивались обратно, глубоким, отвратительно интимным движением. Он слышал тяжёлое дыхание подручных насильника. Их руки зашарили по его телу, и вдруг исчезли.

Но эти руки вернулись, эти руки обвились вокруг его члена, сдавили и начали неумолимое, безжалостное движение. Насильник вытащил пальцы, перехватил его бёдра и с силой потянул назад, так, что Валерка оказался на коленях, с вытянутыми над головой скованными руками, привязанными грубой верёвкой к стальном кольцу. Он оказался растянут, распластан перед насильником, лицом в матрац. Мозолистые руки принялись дрочить его с удвоенной силой, злобными, жёсткими рывками, до тех пор, пока член Валеры не стал наливаться кровью, болезненно твердея от этих гадостных прикосновений. Он извивался, сыпля проклятьями, выкрикивая ругательства, безуспешно пытаясь увернуться от этих рук. Но уже довольно скоро его член встал колом, вытянувшись перед ним. Руки, добившись того, что им было нужно, убрались, и облегчение от этого было едва заметным.

Валера почувствовал, как его разворачивают, швыряя на спину. Липкие руки насильника раздвинули ему ноги и задрали их так, что колени Валеры оказались на уровне груди. Валерка содрогнулся, вдруг мучительно ярко представив, как он, должно быть, выглядит в этот миг. Голос ублюдка отдалился и стал невнятным. Валера чувствовал, как его дёргают за руки и ноги, придавая им то положение, которое требовалось насильнику. Валере хотелось сблевать. Он хотел закричать, чтобы они не смели прикасаться к нему. Исмаэль. Он так хотел, чтобы здесь был Исмаэль. Он хотел к своему любимому брату. Валерка знал, что его брат разорвал бы этих ублюдков в клочья. Но его здесь нет. Он Бог знает где, может быть, с ним тоже вытворяют что-то подобное... или он сидит где-то, привязанный к стулу, пока Валера... пока Валера показывает представление. Он проглотил рыдание, когда пальцы вернулись снова, жадно ныряя в его задний проход. Другие пальцы. Сухие. Толстые грубые пальцы, похожие на те, что недавно стискивали его член. Только они не были так осторожны, как те, предыдущие. Они причиняли боль. Боже, было так больно, а ведь это всего два пальца... Валера открыл рот для крика, но тут мясистая рука схватила его подбородок, а другая грубо залепила ему рот клейкой лентой.

Губы насильника скользнули по его челюсти. Они были сухие, обкусанные; зубы слегка прихватили кожу у Валеры на подбородке. Ублюдок слизнул слёзы, заструившиеся у Валеры по лицу, когда пальцы рывком вышли из него. Повязку у него на глазах затянули туже. Валерка закричал сквозь кляп, но ничего не мог поделать. Наручники разомкнулись, верёвки упали. Валера уронил руки, они повисли вдоль его тела. Плечи ныли от боли. Валеру потянули вниз, разложив по центру кровати. Что-то щёлкнуло, и он ощутил на коже тепло прожектора. Он задышал чаще. О Господи, ну вот... вот. Ничего, он справится. Он выдержит это. Это ничто, твердил себе Валерка. Это всего лишь секс. Валера зажмурился под повязкой, давящей на глаза. Он заставил себя представить лицо Исмаэля, его голос, и молился, чтобы этого оказалось довольно, чтоб он смог через всё это пройти.

Комната теперь ощущалась иначе. В ней как будто вообще не циркулировал воздух. Было жарко, сыро, и, сделав глубокий вдох, Валера почувствовал запах табака, влажных опилок и ещё что-то приторного, от чего у него на миг закружилась голова.
Он обвис на руках у двух горилл, которые его волокли, но это не слишком их затормозило. Вскоре его колени ударились о мягкий край матраца. Гориллы пыхтели, грубо толкая Валерку вперёд до тех пор, пока он не понял, чего они хотят, и не забрался на кровать. Он чувствовал, что она уже занята кем-то; что он здесь не один. Тихое дыхание прямо перед ним. И тепло тела, так близко, что Валера ощущал его на своём лице.

Валера стиснул зубы и пополз вперёд, ёрзая, до тех пор, пока не наткнулся на согнутую ногу. От неожиданности он отдёрнул руку, но потом осторожно потрогал снова. Нога была гладкой, тёплой и шевельнулась от его прикосновения, сминая простыню на кровати. Внезапно Валерка обрадовался, что у него завязаны глаза. Он не знал, где находится, но чувствовал сухой жар прожекторов, направленных на него. И он не хотел видеть взгляд извращенца на постели перед ним. Просто ещё одно тёплое тело. Это ничем не отличается от того дрочилова, когда они... Никто ведь не смотрит. Никто не узнает. Он даже мог бы притвориться, что здесь нет никаких камер; тьма вокруг него была всего лишь ещё одной спальней, в которую он ввалился с очередным парнем, снятым в баре.

Валера с трудом сглотнул и придвинулся ближе, протягивая руки вперёд и нащупывая раскинутые ноги по обе стороны от себя. Валерка скривил рот в гримасе. Парень перед ним лежал, широко разведя стройные мускулистые ноги, длинные и худые; это на миг напомнило Валере Исмаэля, и он подумал, что этот парень, наверное, такой же высокий, как Исми. Нет, стоп, не думай об этом... Валерка сжал кулаки, и какое-то время сидел так, прежде чем сумел их разжать. Потом придвинулся ближе и наклонился вперёд. Его руки коснулись бёдер мужчины, лежащего перед ним, и Валера медленно провёл ладонями выше, до тех пор, пока... Отвращение заставило его отпрянуть, когда он понял, что мужчина щеголяет жёстким стояком. Это было неправильно. Валерка чувствовал бугорки мускул, тянувшихся под упругой кожей, словно мужчина подобрался для прыжка. Валера подтянулся на руках, игнорируя возбуждённый член, ударившийся в его живот, когда он придвинулся ближе и провёл ладонями по широкой груди мужчины.

Сердце под его ладонью бешено колотилось, и он чувствовал дрожь тела под собой.
Поколебавшись, Валера обвил ладонью член мужчины. Сердце у него забилось быстрее, пока Валерка мял и массировал член, зажатый в руке. Парень под ним дрыгался, будто марионетка, которую дёргают за верёвочки. Валера чувствовал, как член мужчины ещё больше твердеет. Внезапно он подумал о Исми - и вздрогнул. Его рука сжалась так крепко, что тело под ним скорчилось. Валерка мысленно закричал, когда спящее лицо Исмаэля вдруг снова всплыло перед ним. Боже, да что за чёрт?! Валера видел Исми, лежащего в одних только плавках; он был без сознания после неудачной охоты, на теле у него остались раны, которые надо было зашить. Валерка вспомнил, какими тёплыми и твёрдыми были его мускулы, когда он провёл по ним ладонью, пытаясь понять, не нужно ли наложить ещё пару швов. Его рука снова стиснулась на члене парня под ним, и он ощутил, как тот выгнулся, длинные мускулистые ноги задвигались, пнули Валеру несколько раз, потом застыли.

Валера заставил себя вернуться мыслями в мотель; он блуждал окровавленными руками по тугой плоти, оценивая степень ущерба, проверяя, в порядке ли Исмаэль. Валерка застонал сквозь зубы. Потом наклонился вперёд, и ноги мужчины задрожали, влажные от пота, нагретые светом ламп или ладонями Валеры - он искренне надеялся, что всё-таки первым. Он вновь порадовался, что на глазах у него повязка, одновременно проклиная её - было бы ещё тяжелее делать всё это, глядя в искажённое похотью лицо, а с другой стороны, так унизительно, что он мог сейчас только чувствовать и...

Вот оно.

...Валера вымыл Исмаэля мочалкой, осторожно прочистил следы от когтей, и смотрел, как капли крови снова проступают на ранах. Он случайно скользнул ладонью по груди Исми, Исмаэль застонал, и Валера резко отдёрнул руку.

Валерка наклонился, его рука нырнула к матрацу, накрывая ягодицу мужчины. Кожа у него под ладонью оказалась неожиданно мягкой, почти такой же мягкой, как кожа Исми.

...Слишком измученный для душа, Исмаэль плюхнулся лицом в подушку. Его рубашка задралась во сне, открывая взгляду Валеры гладкую спину; джинсы сползли на бёдра, потому что Исмаэль вечно забывает поесть, если только Валерка ему вовремя не напомнит.

Он надавил пальцем, с отвращением осознав, что анус уже был заранее подготовлен. Он чувствовал смазку, вытекающую из отверстия. Возбуждённый, расслабленный - так и поджидает его.

...Исмаэль застонал и перевернулся на бок, обнажая безупречную спину. Валере хотелось провести по ней пальцем, вниз, до самого изгиба ягодиц.

Что-то шевельнулось у него внутри. Тело под ним выгнулось, и Валерка увидел Исми - с запрокинутой головой, вскрикивающего в экстазе, когда Валера...

Нет! Валерка неистово затряс головой.

...Исмаэль вздрогнул, его длинные ноги обвили талию Валеры, пятки вмялись в спину Валеры, и он взмолился: трахни меня! Сильно, быстро, глубоко, пометь меня, как своего; внутри и снаружи.

Да какого дьявола с ним творится?!

Голос резко приказал Валере приготовиться. Эти слова сопровождали его, будто какой-то грёбаный гид во время поездки, говорили ему, куда он должен положить руки, раздвигая бёдра, которых он не видел перед собой, но чувствовал. Да, подхвати его ноги и разведи в стороны, потом задирай, пока они не окажутся на уровне груди, раскрывая анус для тебя, всё для тебя, чтобы ты...

Господи, он не мог. Его руки дрожали, а ноги перед ним уже раздвинулись, поняв, что он собирается сделать.

Валерка слышал резкое, поверхностное дыхание в своём левом ухе, возбуждение делало речь едва различимой. Но всё равно этот голос продолжал помыкать Валерой. Придвинься ближе, вдавись, просто войди в него и... и...

Исмаэль. Исми всё ещё у них. Валерка сделал глубокий вдох, снова протянул руку, касаясь мягкой кожи на складках вокруг ануса. Потом взялся за свой член, приставил его к отверстию и двинулся вперёд.

Едва коснувшись тугого входа, Валера ощутил, как тело под ним дёрнулось, а потом задрожало. Валерка задохнулся - Боже, этот парень был таким невозможно тесным! Он сцепил зубы, толкаясь вперёд, голос в наушнике подгонял его. Войди ещё глубже; никогда не выходи.

Гнусное жужжание в ухе неустанно напоминало, что он делает, и было так трудно не слушать его и продолжать обманывать самого себя. Матрац, в который вминались его колени, угрожающе раскачивался, и желчь заполнила горло Валеры, когда он понял, что теперь они движутся вместе. Он пытался думать о чём-то другом, игнорировать голос, подбодрявший его, а потом тугое кольцо мускул расслабилось, с влажным чмокающим звуком впустив его внутрь. Его член скользнул на всю глубину, такой твёрдый, и Валерке казалось, он больше никогда в жизни не сможет вынуть его оттуда.

Валера застонал. Он ничего не мог поделать с собой. Биение пульса возле его члена, тесный тугой жар, окруживший его - словно вокруг него билось чужое сердце. Член Валеры дёрнулся внутри, и, чёрт, было так тяжело удержаться от толчка. Валерка задохнулся, чувствуя мелкую дрожь вокруг ствола, и, Боже, тело под ним напряглось, и его сжало ещё сильнее. Сфинктер парня сжался вокруг него, как будто кто-то водил рукой вверх-вниз по чувствительной коже. Валерка со свистом втянул воздух.

...Длинные, сильные пальцы Исми твёрдо двигались по его члену, как по ножу, который он подбирал для охоты: скользили по рукоятке, большой палец тщательно обводил каждый дюйм, словно выискивая мельчайшие недостатки.

Валерка сглотнул, у него пересохло во рту. Голос в наушнике понизился до лихорадочного шёпота, и звучал теперь, будто его собственное сердцебиение, и как дыхание Исмаэля - быстро, рвано, поверхностно.

Оно не ушло. Образ стройного тела, распростёртого перед ним, с пылающей от желания кожей. Колени у Валеры тряслись, и он тщетно пытался взять себя в руки. Комната кружилась перед ним, хотя глаза оставались завязаны. Он глубоко вдохнул, отчаянно мечтая, чтобы всё это прекратилось.

Лёгкие волны тепла продолжали струиться по его члену. Валерка ощутил, как раскинутые перед ним ноги трясутся, словно пытаясь податься назад. Он толкнулся дальше, проникая членом в тугое, влажное, тёплое. Дюйм за дюймом, всё глубже, даже ещё глубже, чем раньше. Потом он остановился, почувствовав, как яйца легонько шлёпнулись о гладкую кожу. На лбу у него выступила испарина, стекая под повязку, выедая глаза. Пот струился по телу парня под ним, стекая вдоль складок плоти и касаясь основания члена Валеры, словно лёгкие поцелуи. Валерку трясло, и тело, которое его окружало со всех сторон, содрогалось тоже.

Ему показалось, что парень стонет; он ничего не говорил, но его дрожь подсказала Валере снова толкнуться. Валерка пытался не слушать голос, никак не смолкавший, но невольно делал именно то, что ему велели: напирать, пробиваться, зажимая возбуждённый член парня между их животами, скользить членом внутрь, входить, выходить, пока они оба не забьются в оргазме. Валера откинулся назад, его ствол стал выскальзывать, но тут тепло, окружавшее его, сжалось, и Валерка понял, что вбивается в парня снова, и вбивался, пока не почувствовал горьковатый, мускусный запах. Валера снова попробовал отстраниться - он не хотел доставлять им лишнее удовольствие - но потом опять толкнулся, быстрее, глубже на этот раз...

...Исмаэль выгнул спину, откинув голову, подставляя длинную, белую шею, умоляя Валеру впиться губами в пульсирующую жилку...

Он обнаружил, что зажимает себе рот - иначе стоны, раздирающие ему грудь, вырвались бы наружу. Теперь ему приходилось сдерживать себя, он крепко сжимал руками чужие бёдра, оттягивая их так, чтобы можно было толкнуться сильней, погрузиться глубже.

...Исмаэль дрожал вокруг Валеры, мышцы у него внутри судорожно сокращались, потому что даже так - недостаточно быстро для него и недостаточно сильно...

Голос, которого он больше не узнавал, заговорил быстрее, рассказывая ему, как выглядит тот, другой; ноги раздвинулись ещё шире, будто пытаясь проглотить его целиком, тело сжималось вокруг него так сильно, и ему по-прежнему было мало. Но он должен был покончить с этим. Просто ещё немножко быстрее. И глубже, Господи, да, глубже, вбиваясь в горячую плоть, сжимавшуюся вокруг него всё крепче и крепче.

...Исмаэль всхлипнул, дёрнул руками вниз, чтоб коснуться себя, позволить члену разрядиться...

Валерка отшвырнул от себя руки, пытавшиеся его коснуться; он царапал ногтями бёдра мужчины, впиваясь в них с чудовищным голодом, о котором никогда не подозревал. Он зарычал, когда что-то оттянуло его яйца; колени у него тряслись, он едва мог на них устоять. Валера схватил возбуждённый член, неистово вздрагивавший перед ним, сжал в кулаке и принялся дрочить в исступлённом, бешеном ритме.

...Валера схватил член Исми, и Исмаэль вскрикнул, его голос сорвался в надсадное, хриплое поскуливание, доводя Валерку до кромешного безумия; звук, который он никогда не думал услышать от Исмаэля, но хотел слушать его, слова и снова.

Всё поплыло у Валеры перед глазами; взгляд ему застило белизной, он утратил контроль над мыслями, голос в ухе звучал теперь, как его собственный. Быстрее. Сильнее. Коснись самой заветной точки, почувствуй, как тело под тобой выгибается от смеси боли и наслаждения. Ищи место, в котором сможешь чувствовать биение пульса вокруг себя - словно влажный, вожделеющий рот, обхватывающий тебя, прежде чем принять целиком.

...мучительные, дрожащие вскрики наслаждения, голова Исмаэля запрокинулась назад, голубые глаза потемнели от страсти, бёдра подбрасывались Валерке навстречу, с ним в унисон. Мой. Мой...

Валерка не говорил ничего, откинув голову и не прекращая движений. Он крепко стискивал зубы, но всё равно слышал собственный крик; голос у него в ухе шептал, до чего же прекрасны эти ощущения. Толкаться и чувствовать, как подрагивают эти ноги, будто пытаясь обвиться вокруг него, втянуть глубже... Но в нём всё ещё было достаточно ярости, чтобы отбросить их от себя, несмотря на разгоревшуюся похоть. Валера не хотел лишнего подтверждения тому, как неправильно всё это было; он не должен был видеть лицо Исмаэля во время толчков; и рядом находились другие, наблюдавшие за этим экстазом во тьме... Было так тошно слышать чужое возбуждённое дыхание, ползущее по его коже, проникающее в него, как одержимость.

...умоляя его, когда они слились в чувстве, грозившем разорвать на куски их обоих. Валера видел раскрытый рот Исмаэля; оттуда не вылетало членораздельных слов, лишь бессвязные, голодные стоны, пока Исми насаживался на член Валеры с дикой, безудержной страстью. Он выглядел одуряюще, немыслимо, охуительно - так непохоже на отчасти замкнутое, отчасти защитное, сдержанное поведение, которое он оставлял для всего остального мира. А это - это было для Валеры. И от одной этой мысли он почувствовал острое напряжение в основании члена, выстреливая и глядя, как совершенное тело Исми выпивает каждую каплю его семени.

Он задохнулся, когда Исмаэль рассеялся в темноте. Голова Валеры заполнилась образами, которые он не мог контролировать; сладкий запах окружил его, и ноздри затрепетали, будто пытаясь втянуть аромат поглубже. Валерка ощутил, как что-то туго, болезненно скручивается в кишках, разматываясь затем во внезапную боль, пронзившую всё его тело. Он кончил - он старался сдержаться - и почувствовал, как сперма толчками выстреливает из члена, заполняя тело под ним горячей жидкостью. Мужчина выгнулся, почти соскользнув с его члена, брызгая спермой на себя и Валере на пальцы. Валерка рухнул на тело, распростёртое под ним. Как можно видеть пятна с завязанными глазами?.. Он задыхался, пытаясь втянуть воздух в сокращающиеся лёгкие, и чувствовал, что его рубашка вымокла в сперме того, другого. Валера чувствовал, как обмякает его член, зажатый меж их телами.

Наглый, самодовольный голос в наушнике прошептал, как восхитительно они выглядят вместе, и до чего же хочется выебать их обоих. Грязные слова вонзились в ухо, как жало, и Валерка залился краской от ярости. Он проиграл. Он дал им их сраное шоу, и этот больной ублюдок знал это.

Слишком измученный, чтоб отодвинуться от влажного, липкого тела (несмотря даже на то, что отвращение к себе подкатило к горлу, когда Валера ощутил едкий запах своего собственного предательского тела и омерзительную отзывчивость тела рядом), Валера опустился на тяжко вздымающуюся грудь мужчины.

Он лежал, задыхаясь. Тело под ним дёрнулось, несколько резче, чем Валерка мог теперь ожидать. Он опустил руки на плечи перед собой - они оказались широкими и тоже подрагивали, пытаясь приподняться, - и вдруг услыхал приглушённый звук.

Почти что похожий на всхлип.

Валера застыл. Холодный комок сжался у него в животе. Он переместил руки выше, игнорируя голос, шипевший ему, чтобы он просто слазил оттуда, шоу окончено. Он почувствовал под пальцами мокрую от пота шею, перевитую канатами мускул, туго натянувшихся вдоль горла, потом - крепкую челюсть. Тело под ним рванулось, лицо отвернулось, избегая прикосновений, но Валерка больше не читал на нём вожделения.

Он прочитал страх.

Господи. Нет. Пусть он ошибся, Боже. Его руки затряслись, когда он ощупал челюсть, мокрую от влаги, пахнувшей солью. Он снова переместил пальцы и почувствовал под ними обтрёпанные края пластыря, заклеивающего рот, и тёплые слёзы, струившиеся на верхнюю губу.

Валера не хотел верить в действительность - а действительность была ужасной, когда тёмную повязку сдёрнули с его лица. Он изнасиловал своего собственного брата. Своего маленького Исмаэля. И, Господи Боже, ему понравилось.

Валера не может спать.

Хотя, в общем, говорит он себе, нет ничего особенного, чтобы после возвращения из ада не хотелось закрывать глаза. Ещё не хватало потом открыть их и обнаружить, что мир — это просто сон.

Если не хуже, говорит себе Валерка, и хотя он понятия не имеет, что может быть «хуже» — но мысль всё крутится и крутится в голове, пока он вконец не лишается сил.

А потом внезапно осознаёт, что рядом есть кто-то ещё.

И хмыкает, глядя в потолок.

— Ну, и где битые стёкла? И телевизор? И кровь из ушей?

— Не воспринимай это, как наказание. Это просто рябь — когда я вхожу в мир.

— Круто, — комментирует Валера без всякого выражения. — И что тебе нужно?

Он поворачивает голову. Исмаэль стоит посреди комнаты, как потерянный. Как будто где-то по дороге свернул не туда. Валерке не хочется думать, что эти слова куда больше относятся к нему самому.

Валера до сих пор убеждён: ещё немного, и кто-нибудь спохватится, что всё это ошибка. Нет, кое-что хорошее за свою жизнь он конечно сделал, но сияющим образцом благочестия его точно не назовёшь.

А уж насчёт того, чтобы поступать правильно...

Нет, налажал он немало.

Исмаэль делает шаг вперёд и садится на край постели, с таким видом, словно так и надо, словно во всём мире не нашлось бы места, куда он не сумел бы встроиться, мгновенно и насовсем.

Валера отметает ощущение неправильности и протягивает руку, чужая скула под пальцами жёсткая и гладкая одновременно. Просто тёплая кожа, и кость под ней. Пальцы скользят по горлу, там, где бьётся пульс, большой палец задерживается в уголке рта.

Он нажимает сильнее, твёрдая кромка зубов и влажность языка, и он медлит, почему-то не в силах оторваться от этой живой плоти.

Затем он с выходом проводит подушечкой пальца по нижней губе Исмаэля, и до подбородка, ему не нужно иных поводов, кроме того, что он это может сделать, и оставляет влажную дорожку, нарушающую совершенство. Дорожку, которая наводит Валеру на совсем неподобающие мысли, явно отдающие святотатством, ну или чем-то настолько близким, что разница значения не имеет.

Но так больно, так до остервенения больно внутри, если не.

Исмаэль, брат... Валера никогда не назвал бы другого мужчину красивым, но братик притягивает. Брат насыщенный, братец сложный и цельный одновременно. Брательник вызывает желание, которое уже не так бьёт по нервам, как прежде. С таким желанием он почти готов что-то сделать.

Он вернулся из ада, какие ещё причины нужны, чтобы попробовать новое.

Но он знает, что у него не может быть ничего своего, не может быть ничего хорошего, такого просто не может быть. Всё хорошее, что у него когда-либо было, он ломал, портил и втаптывал в грязь, делал таким же, как и он сам.

И это даёт ему право.

Даёт ему право сделать так снова, прямо сейчас.

Потянувшись вперёд, Валерка обхватывает Исмаэля за шею, запускает пальцы в волосы и целует его.

Почти-не-касание, полсекунды. Ничего сложного, всё тихо, всё просто, и нечто тёмное в глубине, то, что Валера понимает. И хотя он не ждёт немедленной смерти за содеянное, он всё же чего-то ждёт. Сам не зная чего.

Но он рисковал всегда, сколько себя помнит, и он целует опять, уже не кратким прикосновением, а прижимаясь всерьёз. Ничего, только тёплая кожа, и он ловит губами это тепло. Исмаэль принимает поцелуй, чуть запрокинув голову, приоткрывая рот, податливо, мягко, но это не ответ. Надавливая сильнее, Валера чувствует собственное дыхание и дыхание Исмаэля.

Никакого отклика, по-прежнему, но что-то такое есть в неловкости его движений, когда он поддаётся, и Валере кажется, возможно, он не то, что не хочет ответить, но просто не знает как.

Он глотает слова, уже готовые сорваться с языка, и растягивает пальцами шершавую кожу чужих щёк.

— Открой рот. — Голос звучит неестественно, через силу, и с жадностью, какой он сам от себя не ожидал, в которой не хотел себе признаваться

Едва слышный вдох, у самого лица, и Исмаэль повинуется.

Валера вновь тянется вперёд.

На вкус Исмаэль никакой не мёртвый, он настоящий — под каждым прикосновением языка. И влажный уступчивый рот, поддающийся напору Валеры без возражений.

И ему всё ещё нужно дышать, и Валера ощущает движение воздуха на коже, потом губами, когда отрывается взглянуть Исмаэлю в глаза, странные, выжидающе-зоркие и оценивающие одновременно.

Пока ему не надоедает смотреть. Пока от этого взгляда что-то не скручивается в тугой узел внутри, ощущением то ли вины, то ли непоправимой ошибки. Но он уже пойман в тиски собственного возбуждения, и ему необходимо винить его, винить то, чем он является, хотя он прекрасно знает, что так будет только хуже, и всё станет, как быть не должно.

И прижиматься к чужим губам ртом — это не помогает, с этим всё не заканчивается, так только больнее, и красные круги перед глазами, и трясёт, и Валерка даже не замечает, как пальцы тянут ткань рубашки вверх, а потом уже поздно, они делают это, резко, торопливо, словно стыдятся, словно тоже знают, что он не должен, что так нельзя.

Исмаэль не останавливает его и не подбадривает, ничего. Полы рубашки мятые снизу, и это так неожиданно, так пронзительно горячо, что Валерке на мгновение срывает крышу. Комкая ткань в кулаке, он дёргает рубашку сзади, с такой силой, что Исмаэль едва не падает на него, и, наконец, — почти вздох, правда, слишком тихий.

Валера пропускает ткань меж пальцев, такую нагретую, настоящую.

Но под ней...

Под ней ничего, кроме кожи, тёплой под ладонями, и всё теплее и теплее, чем больше он трогает, там мягкие изгибы и неглубокая впадинка внизу позвонков, и гладко, насколько он осмеливается дальше.

Он не может сдержаться и стонет, не отрываясь от чужого рта, и раздвигает пальцы, и ему так адски жарко, и всё это настолько запретно, и Валерка понятия не имеет, какого чёрта брат позволяет ему всё это, не может понять, что за долбанное испытание он наверняка провалил.

И ему наплевать.

Но развлекать он никого не собирается, он им тут не клоун.

— Останови меня, — говорит Валера, и собственная злость обжигает рот, но он не знает, откуда она и почему. — Сделай что-нибудь, заставь меня прекратить.

Исмаэль не делает ничего, склонив голову, всматривается в лицо Валеры, словно ищет чего-то, со сдержанным интересом и безграничным терпением.

— Останови меня.

— Если хочешь остановиться, остановись, — ровным тоном отзывается Исмаэль, чуть тише обычного, его голос почти журчит. Слова такие плоские и простые, но от них пальцы стискиваются сильнее на чужой коже, сжимают до синяков.

— Ты меня испытываешь.

— Я ничего не делаю. — Исмаэль удерживает его взгляд, и Валере не оторваться. — Ты испытываешь сам себя.

— И что это должно означать?

Исмаэль молча смотрит, с выражением абсолютно невинным и в то же время абсолютно чуждым. Он смотрит слишком глубоко, он смотрит так глубоко, что Валерка чувствует, он видит всё, что разбито и сломано у него внутри. И видит того, кто способен на это, и Валере ничего не остаётся, кроме как поцеловать его вновь, только чтобы стереть это выражение у него с лица.

Остановить его, пока он не вскрыл Валеру насквозь.

Пальцы ухватывают галстук, подбираются к узлу, тянут долго, длинно. Пуговицы рубашки проходят в петли неспешно, одна за одной, и Валера не чувствует ничего, кроме медленных движений вдох-выдох, под костяшками пальцев, и всё ещё — влажной уступчивости чужого рта.

Валерка разводит полы рубашки в стороны, спускает белую ткань по плечам, по рукам, загорелые кисти легко выскальзывают из манжет, всё легко, всё это слишком легко. Валера отрывается — только чтобы прижаться к Исмаэлю лоб в лоб.

— Разве ты не должен возражать, разве тебе не положено? Осуждать грех. Изгонять демонов плоти инцеста.

— Это что-то изменит? — негромко говорит Исмаэль. — Ты перестанешь желать?

Вместо ответа, Валерка опять тянется к нему, обхватывает, с достаточной силой, чтобы Исмаэля качнуло к нему, впечатало в него. Грудь к груди, гладкая теплота кожи, едва ощутимая не неподвижность, и Валера обнимает его, вслепую ощупывая гладкость и изгибы мышц.

И это — под пальцами — абсолютно реально.

Он давит, настойчиво, вжимает колено между бёдер Исмаэля, и тут — останавливается, и — разрывает поцелуй, изумлённо выдыхая Исмаэлю в рот.

— Чёрт... — Голос срывается. — Да у тебя стоит.

— Эта плоть — всегда была твоя, — отвечает Исмаэль с едва уловимой заминкой, так что Валерка с лёгкостью может расслышать взамен: «слаба». То ли его личная предубеждённость, то ли истина, как она есть.

— Но ты сам — нет.

— Нет. — Коротко и честно.

Впрочем, сейчас Валере не до тонких различий. Чужое тепло у его ноги, вжимающееся, и это невыносимо, когда Валерка сдвигается, выгибается, толкает, движениями короткими, выжидающими, неуверенными, в ответ.

И эта неожиданная реакция, невольная? Реакция на его касания меняет всё. Он отодвигается, глядя Исмаэлю в лицо.

— Ты хочешь, чтобы я прикасался к тебе?

— Ты хочешь прикасаться ко мне, — отзывается Исмаэль, и до чего это раздражает.

— Это не ответ. — Валерка не повышает голос, но злость возвращается вновь.

— Тем не менее, это важно.

— Я не понимаю, что ты делаешь, я не знаю, чего ты хочешь.

— Важно не то, чего хочу я, — в голосе Исмаэля никаких перепадов. — Важно, чего хочешь ты.

И Валерка понимает, хотя по-прежнему всё запутано чёрт знает как, но он, наконец, понимает, и это всё.

— Поцелуй меня, — хрипло командует он.

И Исмаэль выдыхает, так, точно всё время только того и ждал — чтобы Валера потребовал, попросил, взмолился, и рука Исмаэля в его волосах, и он наклоняет голову и целует. Точно так же, как Валерка целовал его, жёстко, без стеснения, влажно, и пальцы на затылке — горячо, резко, и стискивают ещё чуть сильней.

Валера никак не может удержаться от того, чтобы не провести рукой по натянувшимся брюкам, брюкам, которые Исмаэлю не принадлежат, расстегнуть, дёрнуть молнию вниз, и, наконец, просунуть руки внутрь, совсем. До тех пор, пока под ладонью не окажется жёсткий выступ бедра, а кожа здесь ещё горячее, и он стаскивает одежду вниз, цепляя костяшками пальцев, сжатых в кулак.

Потом он опять возвращается, касаясь едва-едва, поднимаясь выше. Это — уже животное абсолютно, до боли, краденая плоть в его ладони, горячая, стоит лишь надавить сильней, и когда он сжимает пальцы, то улавливает, как у Исмаэля перехватывает дыхание, и тот сглатывает — невозможно.

Разорвать поцелуй, онемевшие губы горят огнём.

— Значит, ты всё-таки не забыл обо мне, братишка.

Исмаэль не отвечает, но пальцы всё так же гладят Валере затылок.

— Прикоснись ко мне, — требует Валерка.

— Это то, чего ты хочешь?

Валерка стискивает зубы и кивает, а когда и этого кажется недостаточно...

— Да, это то, чего я хочу.

Исмаэль поднимает руки, словно выполняя задание, проходится Валере по бёдрам, затем по груди, скорее с любопытством, чем с пониманием, но прикосновения уверенные, без тени робости. Как будто из этих рук Валере уже не выпасть, и что бы ни стряслось, Исмаэль всегда сможет его удержать, вот так.

И всё это чересчур, как проблеск не человечности, как ощущение под кожей, всё это разом, и у него такое чувство, словно его ощупывают изнутри, везде, где недоступно взгляду.

Но нет чтобы воспротивиться — Валера прижимает ладони Исмаэля своими, в беззвучной мольбе только не прекращать, хотя он этого никогда не скажет.

— Не моё дело судить тебя, — говорит Исмаэль негромко.

— Ты опять думаешь, будто знаешь, чего я хочу. — Ответ Валеры звучит жёстче, чем следовало бы.

— Ты хочешь наказания, ты уверен, что заслуживаешь наказания, — мягко звучит в ответ. — Ты хочешь сделать из меня, из того факта, что я здесь с тобой, нечто такое, что тебе понятно, что ты способен объяснить.

— Я уже давно ничего не понимаю, — говорит ему Валерка.

— По твоим понятиям, сильные всегда берут над слабыми верх.

— Прекрати копаться у меня в мозгах.

Руки Исмаэля всё ещё движутся, уверенно спускаясь всё дальше, и Валера замечает слишком поздно, когда они уже на бёдрах и тянут резинку вниз, и он сглатывает помимо воли.

Он не способен возражать, потому что он всё это начал, и именно этого он хочет.

Он не способен возражать, только потому что Исмаэль — живой, и дышит, и движется, и это пугает его куда больше, чем он сам готов признать. Что-то рвётся, с резким болезненным треском, и Валерка остаётся стоять на коленях, абсолютно обнажённый, каждой пядью кожи ощущая скольжение чужих рук. Исмаэль сжимает его запястья. Валерка — только дышит, дышит и держит спину.

Исмаэль усиливает хватку и тянет руки Валеры назад, одним бесконечно долгим движением, и это настолько знакомо, что Валерка, втянув в себя воздух, пытается воспротивиться, и сердце пропускает удар, и Исмаэль поцелуем приводит его обратно к недвижности. На миг его поражает мысль о том, как он уязвим, просто плоть и кровь, и Исмаэль способен сломать его, если захочет, и Исмаэль сломает, если ему захочется, и это должно бы внушить страх, это должно бы разозлить, но это опять так знакомо-привычно, что только комок застревает в горле, где-то совсем глубоко. Кожа натягивается под чужими пальцами, бёдра раздвигаются, чтобы обхватить чужое тело, непривычное, а дальше сдавленное «чёрт», и толкнуться вперёд, и — да.

Исмаэль вдавливает его в постель своим весом, толкает вниз этими чёртовыми руками, волосы падают на глаза, тёмным поверх синевы.

И так, пока у Валеры не перехватывает дыхание, пока он вообще не забывает дышать, и он обхватывает Исмаэля, запястья выворачиваются в чужой хватке, и боль пронзает до кости. Он подаётся вверх, но не на что опереться, и всё так же — шёпот-касание, прямо по члену, скольжение — выдох, вдох. И Валерка ни черта не может с собой поделать, от каждого движения пробивает током. А Исмаэль всё так же смотрит на него, не отводя взгляда, выжидающего, сосредоточенного. Точно пытается понять.

Но Валере не надо, чтобы его понимали.

Исмаэль отпускает его запястья, проводит ладонями по рукам, затем спускается по груди, и ещё ниже, к раздвинутым бёдрам, и это невозможно растянутое движение наполнено странным благоговением, которого Валерка не хочет замечать, чтобы не задумываться об этом. Он отворачивается, но Исмаэль берёт его за подбородок и тут же — просовывает пальцы Валере в рот, и на языке появляется привкус соли и стали. Проводит по зубам, задерживаясь ровно настолько, чтобы у Валеры дёрнулся член, напрягаясь ещё сильнее, настолько, что уже больно — и убирает руку.

— Я тебя не сломаю, — говорит Исмаэль мягко, очень серьёзно, и Валерке хочется закричать, что он уже сделал это, когда вытащил его из ада, когда пометил до скончания века ангельской пылающей десницей.

Ему хочется сказать об этом. Но прежде, чем он успевает выдохнуть хоть слово, гладкие, уверенные пальцы входят в него, и он раскрывается так, словно сам этого хотел, словно только этого и ждал, и не может удержаться от короткого колющего смешка — настолько всё это непристойно, настолько глубоко, и проникает в кровь. Смешок обрывается, когда вместо двух пальцев там уже три, на всю длину, и Валера подаётся вперёд, и раздвигает бёдра ещё сильнее, как чёртова блядь, и берёт всё то, что ему дают.

Он смотрит на Исмаэля, склонившегося над ним, на эти мышцы и плоть, на которые тот не имеет никаких прав, на изгиб плеча и угол локтя. И движения кисти, быстрые, резкие, напряжённые, промеж бёдер Валеры. И это так вульгарно, так чудовищно не по-братски, что Валерка со стоном запрокидывает голову назад.

Исмаэль высвобождает руку, толкает его в бедро, приподнимается, сдвигаясь, и у Валеры кровь стучит в ушах, и он шумно выдыхает под чужим напором и весом.

И беспомощно говорит себе нет, что он не может его трахать, этого просто не может быть, это безумие, это абсолютное чёрт знает что. Это нарушает все правила, все допущения, какие когда-либо были у Валеры. Ещё один бритвенно-режущий, не удержать в ладонях, секрет в его чёртовой жизни.

Но слишком поздно, он уже внутри, один уверенных толчок, и у Валеры опять вырывается то ли рычание, то ли стон, он выше вскидывает ногу, когда Исмаэль подталкивает его, чтобы войти сильнее, растягивая, причиняя боль, для которой у Валеры нет ни сравнений, ни слов. Слишком глубокий, слишком нутряной ожог, заставляющий желать прикосновений к внешнему, к коже, и пальцы цепляются за обнажённое плечо Исмаэля, такое гладкое, напряжённое, когда он толкается вновь.

Глаза Исмаэля зажмурены, голова слегка склонена вбок, рот приоткрыт, и Валерка содрогается под ним, потому что сейчас он выглядит совсем сломленным, сломанным и куда больше человеком, чем прежде.

Так что теперь уже Валерка начинает двигаться первым, подталкивает, настаивает, и теперь всё идёт куда проще, когда Исмаэль отклоняется, а потом опять подаётся вперёд. И на этот раз — со странным звуком, тихим, каким-то потерянным, идущим глубоко изнутри, как будто он нашёл для себя что-то чудесное, чего он не может понять. Валера подаётся к нему, хрипит через боль, которая растворяется понемногу в привычном, в жадной ненасытности, так что теперь остаётся лишь обхватить руками сильней. Неловко вначале, и неудобно, но потом неожиданно, вдруг — легко. И ещё легче, когда он убирает колено, чтобы не мешать, и расслабляется при каждом нажиме, больше не сопротивляясь всему, что происходит с ним.

Исмаэль это чувствует, вбивается жёстче, Валера впивается в спину ногтями, дыхание клокочет в горле. Боль и жар скручены в такой тугой узел, что одно невозможно отделить от другого.

— Ещё! — требует он, и Исмаэль с силой втягивает воздух и делает, что ему велят. Он цепляется за плечо, тянет к себе, одновременно подаваясь навстречу. И Валере ничего не остаётся другого.

В этой бешеной ярости мир трещит по швам, руки шарят по коже, каждая мышца горит огнём, лёгкие сдавлены до не вдохнуть.

И Валера чувствует, как что-то внутри подаётся, расходится по всем швам, и стон — почти, как агония.

Ладонь Исмаэля ложится на лицо, закрывает глаза, и давит. Сильнее.

Мир вспыхивает ослепительной белизной.

Валерка делает вдох.

Ничего нет. И не было. Реальность — это всего лишь сон...

Валера пробуждается, хватает воздух ртом, моргает в темноте, содрогается, и боль такая, точно это опять смерть.

— Блять. — Беспомощно и слабо. Будто надышался песком или сорвал глотку в крике.

Он кое-как садится в постели, всё ещё пытаясь стряхнуть обрывки сна, но ощущения липнут к коже, не отодрать, и воздух входит в лёгкие с присвистом, горячий и влажный.

— Блять, — произносит он громче, простыни скомканы, промокли под ним от пота, а сверху — тоже влажные и тяжёлые, но совсем по-другому. И от этого он с шумом сглатывает, и пальцами с силой проводит по волосам, и к ёбаной матери ненавидит себя.

Ему кажется, он ни секунды ни спал, его трясёт в ознобе, и не отдышаться, и он больше не знает, где он, и на каком он свете. Потерян.

Закрой дверь, погаси свет.
Ты знаешь, вечером их дома нет.
Братья соревнуются:
И спорят, и язвят, и дерутся.
Швыряются остротами.
Братья толкаются и ругаются.

Братья в синяках и кровоподтёках.
Братья приспособились спать вместе,
Как пара совершенных изогнутых лезвий,
Отдыхая перед следующим сражением,
Перед следующей битвой.
Что есть, то есть.

Часто - это грубо, но никогда — злобно.
Иногда - нежно, но никогда — сладко.
На вкус это, как кофе, как виски,
А иногда, как соль, пот или слёзы.
Или всё вместе... Они кричат, они рычат,
Они толкаются и падают. Это для них.

Он для него. Они. Отряхнуться от снега,
Разжечь огонь и стереть соль с ран.
Исмаэль двигается в Валере.
Валерка никогда не покорится,
Но для брата он опустится на колени.
Лишь для него одного...

Они убьют друг за друга.
Огонь, вода, свинец, сталь...
Временами кровь, а временами ничего,
Кроме темноты...
Иногда, когда они говорят – хватит -
Их голоса дрожат, потому что они знают, что это ложь.

Они знают — эти духи, монстры,
Каждая из этих тварей, как язычки пламени,
Которые превратятся в лесной пожар.
Уничтожать их по одиночке бесполезно.
Они знают, но продолжают бороться.
Они не могут остановиться.

Не могут быть другими. Это для них.
Он для него. Они.
Любовь. Ненависть.
Едем дальше.