План незнакомца

«Холодный», - называла меня моя мать, но я не ощущал ничего подобного.

До сегодняшнего дня.

Пламя, что я обнаружил в нём, обрёл в нём, поблекло в тлеющие угольки, ад перекочевал в видимость костра.

Огни города подмигивают мне ярко и поздравительно, когда я покидаю его дом и ловлю такси.

Я убегу, напоминаю себе я, испытывая ненависть к перерыву в своей рутине, хотя и понимаю её необходимость.

Но сейчас впервые мне холодно, снова и снова.

Солнце, проникающее посреди безоблачного неба, отражается от посеребрённых крыш Петербурга. Прекрасное утро, прекрасный день, чтобы побывать в кофейне.

Но я против и убегаю.

К среде холод неизбежен.

С тех пор, как обнаружил его в ресторане, я давно его не видел.

Его отсутствие сводит с ума.

Моя зависимость вступает в полную мощь, рассвирепевшая от моей тренировки, дрожа и требуя его тепла. «Иди и возьми его снова, - грохочет она. – Вызови такси и езжай к нему. Спустя двадцать минут ты можешь стоять в его дверях».

Она напоминает мне о развратной вспышке в его глазах, когда я рукой сцепил его запястья.

Об ощущении принадлежности, власти.

О вкусе его шеи, губ.

О том, как звучит моё имя посредством его голоса...

«Денис», - выдохнул он, и звук этот разлился песней...

«Согрей нас о его кожу, - с печалью плачут мои пальцы. – Нам холодно».

- Нет! – кричу я, и мой голос эхом отражается от снисходительных стен.

А потом слышно лишь моё дыхание, резко растягивающее время в противоположность скорому пульсу.

Терпение, вторю я.

«Carpe diem», - опровергает моя зависимость.

- У меня есть план, - вызывающе шепчу я.

Вот только это не так.

К пятнице я понимаю, что прошла неделя с тех пор, как я виделся с ним.

Пробовал его.

Трахал.

Одна неделя, - вьётся по кругу мысль. – Семь дней. Одна неделя.

Поверхностный взгляд в зеркало – и я готов.

Внутри трепещет, совсем чуть-чуть, пока я спускаюсь на лифте.

Я чувствую к себе отвращение от того, что по моим конечностям бежит дрожь. Я не школьник-девственник. Но в любом случае мне придётся ехать в тот ресторан, чтобы восстановить контроль над собой.

Ничто не имеет значения, - говорю я себе, желая, чтобы кости перестали трястись, и выбираю спокойствие. Следуй за нитью. И всё.

Всё, кроме моего разума, шипит, высмеивая меня.

Прошла неделя.

Пора снова согреться.

И я готов.

Коктейли льются рекой, а я вливаюсь и обхожу шипящие компании, заполняющие главный зал. Шелки возвращается в свою социальную кожу, становясь спрятавшейся в траве змеёй. Ощущение свободы, фатума наполняет мои лёгкие поцелуем жизни.

Я пылаю ими и ищу.

Мне требуется двенадцать минут, чтобы найти его, великолепного в смокинге, высокого, серьёзного и привлекательного.

Моя кожа начинает звенеть. Прошла всего неделя – и мне всё равно, кто стоит рядом с ним. Я отчаянно его хочу.

Тайком брошенные Валерой взгляды почти неуловимы, но не так, как ему бы хотелось. В одно из таких мгновений я ловлю его взгляд и пристально смотрю на него. Его свита и остальные юные профессионалы, прицеливающиеся попасть в высшее сословие, продолжают подтрунивать друг над другом, блаженно ослеплённые, чтобы заметить в глазах Валеры пламя непонимания, расстройства и страсти.

«Я вижу тебя», - губами говорю я, и он прищуривается.

Огонь возвращается, пламенем окутывая мои лёгкие, и я улыбаюсь.

И ухожу.

В танцзале скопление народа, но я в ожидании продолжаю плыть вверх по течению.

- Денис! – зовёт он.

Я не останавливаюсь.

- Денис, я знаю, что ты слышишь меня, - громко зовёт он. – Остановись.

Я замираю в дальнем конце коридора, заметив слева дверь.

- С каких пор ты раздаёшь приказы?

- Какого чёрта ты вытворял там? – требует он ответа.

- Уточни.

- Ты сказал: «Я вижу тебя». Губами прошептал.

- Да.

- И что, чёрт возьми, это значит?

- Даже не представляю, можно ли неверно истолковать эти слова. – Я открываю близлежащую к нам дверь, за которой скрывается комната намного меньше, полная кожаных диванов и кресел. – Давай побеседуем здесь.

- Так что ты имел в виду? – сердито спрашивает он, заходя за мной следом. – Отвечай на проклятый вопрос, Денис.

- Не смей разговаривать со мной в подобном тоне, - ровно говорю я, повернувшись к нему. – Никогда.

Он моргает. Смотрит. Делает вдох, выдох, а после:

- Кто ты?

- Я единственный в этом здании, осведомлённый о том, кто ты есть, - спокойно отвечаю я.

Он хмурится.

- Кто я есть?

- Ты уже знаешь об этом. Я уже говорил тебе. Тебе скучно. Тебе скучно, ты ленишься и ты мой. Думаешь, я не знаю, каково это? Быть окружённым людьми, которые тебя даже не знают, кто не сможет узнать. Думаешь, они тебя знают? Нет. Им нравятся сиять в твоём обществе, им нравятся мысль, как однажды вы соедините свои банковские счета. Возможно, им даже нравится, когда ты трахаешь их. – Я придвигаюсь ближе, пока не чувствую резкие и мелкие вдохи на своём лбу. Моя рука ползёт между нами, находя его полувялым и сжав. – Но я тебя вижу. Я тебя знаю. Знаю, что с помощью бизнеса или тех мужчин в танцзале ты пытаешься отвлечься. Знаю, что ты потратишь всю оставшуюся жизнь в погоне за гей-шлюшками. Знаю, что заставлю тебя пожалеть о каждом мужчине, что ты трахал до того, как я нашёл тебя.

- Блять, ты безумен, - хрипит он.

- Возможно. Но я знаю, кто есть я.

Он практически шепчет:

- И это делает тебя лучше меня?

Я пожимаю плечами.

- Это делает меня честным. Я никогда не лгал тебе, Валера.

- Господи Боже мой, - стонет он.

- А ты мне лгал, правда? Ты лгал мне. Лгал насчёт этих блядей - ещё не всех перетрахал.

- Бля.

- Ты лжёшь и сейчас, о себе, не так ли? Пытаешься уверовать в то, что не хочешь меня.

- Я и не хочу. Не так.

- Потому что всё происходит не на твоих условиях.

- Мои условия... чёрт, Дениска, да я тебя вообще не знаю!

- А это когда-нибудь тебя останавливало? Ты был совершенно спокоен по этому поводу, облапошив меня, правда? На благотворительном вечере, в кафе. Симпатичный спокойный Дэн, молчаливый и согласный. Как легко воплотить что-либо на пустом холсте.

- Нет... погоди, всё не так. Ты мне нравился...

- А теперь уже нет? – с ухмылкой спрашиваю я.

Он не отвечает, лишь судорожно переводит дыхание, его член становится твёрже у меня в руке, его выправка частной школы, наконец, становится реальной. Вот о таком Валерке я мечтал, о сломленном и изумлённом, когда его красота спустилась с облаков на землю. Мой Бог Солнца повержен.

Как живителен этот мужчина, как горяч. Ахиллес на коленях, от страха истекающий кровью.

- Чего ты хочешь? – низким голосом спрашивает он.

- Тебя.

- Чего? Моих денег?

Я смеюсь.

- Валер, твои деньги мне не нужны.

- Тогда чего? Что это...

- Я хочу тебя.

- И что это значит?

Я толкаю его в грудь, и он, изумлённый и уязвимый, падает на диван.

- Ты такой красивый сейчас, - шепчу я. Поднимаю руку, чтобы провести ею по его подбородку, но он резко отпрыгивает.

- Не трогай меня.

- Думаешь, ты сумеешь солгать мне? – шепчу. – Ты хочешь. Хочешь меня.

- Я хотел предполагаемого тебя...

- Это не правда, - отрезаю я. – Это слишком легко. Об этом пишут школьники в своих открытках на День Святого Валентина. О том поёт грёбаная Бритни Спирс. – Со вздохом я опускаюсь к нему на колени, игнорируя то, как напрягается его тело, когда я окутываю руками его шею. Я сплетаю пальцы в его волосах и наклоняюсь к нему, лёгкими, как пёрышко, поцелуями касаясь краешка его губ, упиваясь его дрожащими вдохами напротив моего рта.

- Перестань, - слабо возражает он.

- Перестану, если действительно захочешь, - шепчу я возле его щеки. – Но ты не хочешь.

- Денис, - говорит он, словно дышит.

- Ты принадлежишь мне, - шепчу. – Хочешь ты того или нет. Послушай, - говорю я, ёрзая на очерчиваемой выпуклости под его брюками. – Подсознательно ты знаешь это. Должен знать. – Прикусываю его челюсть. – Да и разве возможно иное?

Он не расслабляется, но руки его дрожат, крепко держась за мои бёдра. Я чувствую каждый кончик пальца, прижатый ко мне. «Отчаянны, - они кричат напротив моей кожи. - Мы отчаянны».

Мои руки ласкают его, успокаивая подрагивающую кожу, требуя от него теплоты, повторных криков.

- Ты любишь свою реакцию на меня, правда? – шепчу. Он стонет. – Ты полюбишь меня. – Кручу бёдрами на нём. – Ты уже любишь, когда я тебя трахаю.

Еле слышное «пожалуйста» - единственный ответ.

- Что, пожалуйста, Валера?

Он качает головой. Его эрекция становится отчётливее.

Он отчаялся.

Что нас объединяет.

- Будь моим, - говорю я, прижавшись к его коже под подбородком. – Как в тех открытках, верно?

- Блять...

- Это вопрос?

Он кивает.

- Тогда через минуту. Для начала нам предстоит прояснить некоторые моменты.

- Какие, например? – стонет он.

- Эти, - отвечаю я, обхватывая ладонью его член. Его бёдра рефлексивно приподнимаются вверх, к моим рукам. – Его я ни с кем делить не собираюсь.

Он опять кивает.

- Хорошо.

- И прекрати задавать мне личные вопросы.

- Почему?

- Потому что они бессмысленны. Для того, чтобы принадлежать мне, мою фамилию знать тебе не обязательно. - Он напрягается, а я смеюсь. – С этой мыслью ты свыкнешься.

- А ты?

- Что я?

- А что с тобой? – повторяет он, переводя дыхание. – Мне что, предстоит делить тебя с другими мужчинами?

- Хм. Что, если я скажу «да»? – спрашиваю я, крутанув бёдрами и восхищаясь его ответом.

- Тогда я надеру им задницы, - стонет он. – Блять, как же хорошо.

- Побереги силы, - шепчу я. – Я буду твоим.

- Боже мой, - задыхается Валерка, выдохшийся и выбившийся из сил, и прижимает меня к своей груди. – Я ног не чувствую.

Я улыбаюсь, целую в шею и бормочу ему какие-то нежности.

«Твой», - сказал ему я, заявляя на него права и вбирая в себя. Теперь я встаю с его коленей и игнорирую его стон, когда он выходит из меня, его улыбку и его гримасу, когда он избавляется от следов, засовывая нежную плоть в брюки.

«Хватит волноваться», - думаю я и провожу большим пальцем по напряжённой морщинке, появившейся на его лбу. Он смеряет меня взглядом, сосредоточившись на чертах моего лица, как будто ища на моей коже древние ответы.

- Если тебе есть что сказать, Валерка, то говори.

Он щурится, когда слова слетают с моих губ, и пристально глядит на меня.

- Хочу знать, о чём ты думаешь, - говорит он, уголки губ ползут вверх.

Я могу рассказать ему об удовлетворении, с трудом заработанном болезненностью между бёдрами, или о скучающем молодом парне, скрывающимся за его взглядом, или о предсказуемости его подчинения, или о времени, времени и времени, что я потратил на ожидания, когда он будет стоять передо мной, смотря на меня с усталостью и скрытым волнением.

Но я не отвечаю ему.

Его глаза фокусируются на мне - расширенные чёрные пропасти, окружённые голубым, золотым и серым цветом радужки, столь очаровательной в своём блеске.

«Падай в кроличью нору», - шепчет что-то, и я хмурюсь.

- Думаю, ты должен вернуться на свою вечеринку.

- Это не моя вечеринка, - рычит он, встав и застёгивая ширинку. – Господи, ты глянь на мои брюки.

- Растягивая ткань, ты не разгладишь заломы, Валера. Никто не заметит.

Он вздыхает.

- Они заметят, если я не появлюсь там. Пошли.

Я смотрю на него:

- Разве эти шлюхи не ждут тебя?

- Мы снова вернулись к тому, с чего начали, да? Что, чёрт возьми, произошло с договором?

Я пожимаю плечами.

- Это всего лишь ужин.

Он придвигается ко мне, и я чувствую тонкий аромат его парфюма, смешанного с запахом секса.

- А что, если я уеду с тем, кого трахал во время вечеринки?

- Это я тебя трахал, - холодно улыбаясь, отвечаю я.

Валерка смеётся.

Я поправляю одежду и напрягаюсь, когда он целует мою скулу.

И мы уходим вместе.

- Ты на машине? – спрашивает Валерка.

- Разумеется, нет. Мы вызовем такси.

- Подожди... я напишу своему водителю. Он мигом приедет.

Я столбенею.

Ни за что не сяду в его машину.

- Я вызвал такси, - сообщаю ему я.

- Что? – недоверчиво смеётся он. – Серьёзно?

- Да.

- Ладно, - протягивает он. – Могу спросить, почему?

- Конечно.

Он закатывает глаза.

- А ты ответишь?

- Конечно же, нет.

В понедельник вечером, когда швейцар открывает мне дверь, стоит тишина, и позже, уже в лифте, руки Валеры снова ложатся на мою кожу.

- Я весь день ждал этого, - стонет он напротив моих губ.

Я разрешаю ему взять меня, прижав к стене, и посмеиваюсь, когда он вламывается в меня, вбиваясь своими бледными бёдрами.

- Ты мой, - шепчу я, прикусывая гладкую кожу на его плече, отчаянно кончая, и он согласно стонет.

Четверг, вечер, Валерка открывает дверь, и я вижу его бледное лицо и тёмные круги под покрасневшими глазами.

До сего момента я провёл в его квартире одиннадцать вечеров, и он никогда ещё не выглядел таким измученным.

- Тебе плохо? – нахмурившись, спрашиваю я.

- Нет. Заходи.

- Ты плохо выглядишь.

Он смотрит на меня, иронично рассмеявшись.

- Тяжёлая неделька выдалась.

Я ухмыляюсь:

- Что-то сильно отвлекало тебя ночью?

- Нет, проблема не в тебе. Не в этом, во всяком случае.

Я щурюсь, но жестом велю ему продолжить.

- Просто работа. И моя семья.

- И то, и другое? Разве ты не на отца работаешь?

- Да. – Он хмурится. – Я тебе рассказывал об этом?

- Не такая уж это и тайна, - пожимаю я плечами, не дав ему ответа. – Думаю, твоему отцу доставляет истинное наслаждение вертеться под лучами славы в правильном обществе.

- Да, хорошо. – Он вздыхает. – Я не очень-то люблю обсуждать так называемую славу моего отца.

- Ты прав. Твоим ртом я воспользуюсь иначе.

Истощённые черты его лица затмеваются усмешкой.

Воскресный вечер, и настойчивые вопросы Валеры вместе с моим увиливанием продолжают действовать ему на нервы.

Он поворачивается ко мне, прижав к стене, его губы впиваются в мои. Руками я обхватываю его подбородок, отталкивая, и он хмурится.

- Теперь ты хочешь замедлиться?

- Как невежливо, - упрекаю я, слегка потеребив его за щёку.

Он хватает меня за запястье, держа его между нами.

- Перестань.

- Право приказывать здесь дано не тебе, - огрызаюсь я, поднимая свободную руку к его шее и прижимая к болевым точкам пальцы.

Он изрыгает проклятия, отпускает меня, и мы стоим, смотря друг на друга. Я замечаю, как опущены его плечи, как будто цепи, которыми я скрутил его, настоящие.

- Я многого о тебе не знаю, - спустя мгновение говорит он.

- Ты знаешь всё, что нужно.

- Говорит мужчина, фамилия которого по-прежнему остаётся тайной.

- Не смей, - предупреждаю я.

- Расскажи мне что-нибудь, Денис. Сколько тебе лет?

- Я не буду это обсуждать.

- Ты ведь не думаешь, что я продолжу делать всё, что ты мне велишь?

- Думаю, - настойчиво отвечаю.

- А мне что за это будет?

- Кажется, я уже продемонстрировал, что ты получаешь, когда хорошо себя ведёшь.

Он хмурится, воспоминания вспыхивают в его лице, как отражается свет от призмы.

- Скажи хоть, что ты совершеннолетний.

Я улыбаюсь:

- Немного поздновато спрашивать, тебе не кажется? Но всё законно. Не волнуйся.

- Ты женат?

Я недоверчиво смотрю на него.

Он громко вздыхает:

- Если ты ни на один проклятый вопрос не ответишь, то долго это всё не продлится.

- Я могу гарантировать только здесь и сейчас.

Он поднимает голову, и я смотрю ему в глаза.

- Иногда ответы, которых мы хотим, только вводят нас ещё в большее заблуждение.

Вдох, выдох, моргни, повтори.

- Ты злоключение, - наконец, выдыхает он спустя несколько долгих минут молчания.

- Злоключение – общий знаменатель жизни. Великолепное уравнение, - цитирую я.

- Но то не значит, что нужно его желать.

Я коварно усмехаюсь, притягивая его к себе, чтобы прикусить подбородок.

- Возможно, то значит, что ты должен о нём попросить.

- Я напросился секса от тебя уже на всю жизнь, - рассвирепев, отвечает он. Я вижу нечто новое в его взгляде, чудовище на пределе.

- Давай надеяться, что нет, - говорю я и веду его к кровати.

Воскресный вечер, и я выжимаю Валеру до капли, содрогаюсь вокруг него, кончая и упиваясь видом напряжённых сухожилий на его шее, когда он выгибает спину, лёжа на подушках.

После он цепок: его руки придавливают меня к быстро вздымающейся и опускающейся груди. Я позволяю ему обнимать меня, позволяю его губам целовать легонько мои волосы.

- Останься, - бормочет он.

- Ты же знаешь, что это не лучшая идея, - упрекаю я, поглаживая его грудь.

Наши тела остаются переплетёнными, пока я не готов уходить.

- Думаю... ты моя любимая игрушка, - шепчет он, когда я приподнимаюсь. Он – Самсон, а его сонная усмешка – симптом охотной неуправляемости.

Я молчу и отворачиваюсь, но мои руки дрожат, пока я во второй раз пытаюсь застегнуть рубашку. Среда, вечер, в воздухе висит тяжёлый запах, лунный свет через окошко спальни серебрит белым его плоть.

- Моя сестра хочет с тобой познакомиться, - объявляет он тоном, не располагающим к отрицательному ответу.

Я резко поворачиваю голову.

- Почему?

- Почему бы и нет? – Он пожимает плечами. – Ей ты любопытен.

- Она обо мне знает?

- Да, я сказал ей, что кое с кем встречаюсь. – Он видит мой хмурый взгляд. – В чём проблема?

Это неожиданно, а я не идеален, но редко ошибаюсь и это... это...

Я говорю нерешительно, медленно.

- Я даже не подозревал, что ты так поступишь.

- Прошу прощения за свою наглость, - саркастично отвечает он. – После того, как ты угрожал отрезать мне член, если я покошусь на другого, я предположил, что мы вместе.

Я напрягаюсь от его тона, а моё гнетущее молчание, похоже, выводит его из себя.

- Слушай... я упомянул о тебе, ей любопытно. Я ведь никогда не рассказываю, что с кем-то встречаюсь. Разумеется, раньше я также не позволял сумасшедшей девчонке вдвое меньше меня выбивать из меня всё дерьмо в постели. – Он ухмыляется в ответ на мой дикий взгляд. – Кстати, это шутка.

- Валер, я не стану знакомиться с твоей сестрой.

- Какого чёрта? Почему нет?

- Потому что я не твой бойфренд.

- Ты приходишь каждую ночь. Мы ни с кем другим не трахаемся. Ты мне нравишься. Чёрт возьми, чего ещё тебе надо? – рычит он, нетерпение наполняет каждый его дюйм. Я впиваюсь ногтями в его шею, оставляя свою отметку.

- Следи за тоном, - предупреждаю я.

- Денис, - возражает он.

- Всё, чего я хочу, - ты и моя свобода. И у меня есть и то, и другое.

- Твоя свобода? – Он хмурится.

Я киваю.

- Да.

- Тогда что между нами? Мы просто приятели, которые трахаются друг с другом?

Я обжигаю его предупреждением, ногти снова впиваются в него.

- Ты становишься грубым.

- А ты – нелепым.

Моя рука взлетает вверх, хватает его подбородок и поворачивает к себе.

- Не смей так со мной разговаривать. Я не стану извиняться за свои желания.

Он неподвижен, его взгляд тяжёл:

- Ты когда-нибудь захочешь большего?

В миг я замолкаю, вереница изображений пробегает у меня перед глазами: семейная жизнь, предсказуемость, ванная с двумя раковинами, трагически вымученные улыбки, дом за городом, цепи на руках, оковы на ногах, прислуга для уборки пентхауса и готовки жаркого каждый вечер. Ужины в городе с его коллегами, с его бывшими потрахушками. Холодные поздние завтраки и взгляды с неприкрытым негодованием. И скука.

Прежде всего, скука.

Каждый отрезок той жизни кажется мне кандалами, ещё одним замком, сдерживающим в клетке иного рода.

- Нет, - отвечаю я, отпуская его подбородок. – Хотя не вижу в том для тебя проблемы, учитывая, что ты и так уже переспал со всем мужским населением Петербурга.

Он молчит несколько долгих мгновений, и я с любопытством поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него.

Впервые, начиная с нашего знакомства, я не понимаю выражения на его лице.

На несколько мгновений я переношусь в своё прошлое - туда, где мне так мало лет. Мой отчим не сдержанный и отнюдь не нежный любовник, изрыгающий череду проклятий, пока я объезжаю его до изнеможения поверх грязного и скрипучего мотельного матраца.

- Трахай меня, - кричит он. – Чёрт возьми... о сука, чёрт, чёрт!

Я впиваюсь ногтями в кожу на его груди, сильнее шлёпаясь об него.

- Дерьмо! У тебя такая узкая задница... бля... бля... бля... да...

- Заткнись, - шиплю я. Он крупный, и он мой, и я уже вот-вот кончу, но непрекращающийся поток ругательств из фильмов для взрослых раздражает и отвлекает меня.

- Блядь, - продолжает стонать он. – Блядь, блядь, блядь... ай!

Я бью ладонью по его рту, и его глаза широко распахиваются, а рука взлетает вверх.

- Что я тебе сказал? – едко спрашиваю я, прижимая руку к его губам. – Заткнись нахер.

- Извини, извини, - бормочет он, его голос дрожит, поскольку я напрягаюсь вокруг него.

И вот он лежит подо мной; он больше не идеалистический глава семьи, не заботливый папочка, не муж моей матери. Я стащил с него эту личину.

Теперь я трахаю этого оппортунистического идиота, который женился на моей матери ради денег и имеет спонсоров в трёх известных преступных кланах. Он - тот, кто с восхищением смотрел, как я губами стаскиваю с его пальца обручальное кольцо, а затем притягиваю его лицо меж своих бёдер.

Он – тот, кто лопочет, как сучка, когда я провожу пальцами по его волосам и заставляю его дать обещания, которые он не сдержит – мы оба это знаем.

- Я оставлю твою мать, - стонет он.

- Ты единственный, - шипит он.

- Ты... ты... самый главный для меня, - сейчас хрипит он, его глаза закатываются, пока я прыгаю на нём. – Блядь, сука!

Чудо из чудес, размышляю я. Как этому мужчине подо мной удаётся быть и безжалостным, и бесхарактерным одновременно.

Я еле сдерживаюсь, чтобы самому не закатить глаза, и сосредотачиваюсь на нём.

Кончая, я проклинаю его.

Он яростно дрожит во мне, разражаясь щенячьей любовью.

- Никогда не оставляй меня, - стонет он в мою ладонь, не обращая внимания на ухмылку на моём лице.

- Ты когда-нибудь захочешь большего? – спросил Валера, вырывая меня из воспоминаний и взывая к моему контролю, хотя взгляд его был мятежом.

Контроль, контроль, контроль.

Я не слабый, и я не плачу и не хочу того, чего не могу иметь.

Я не он.

Я повторяю эти слова вслух, и они быстро исчезают, рассеиваясь в ночном воздухе наряду с паром моего дыхания.

Я - охотник, собирающейся выпустить свою добычу на волю.

Мужчинам нужно лишь одно...

А я хочу совсем иного.

Но теперь я брошу его.

«Он нам не нужен, - шипит шёпот в голове. - Так будет лучше. Он такой же, как и другие».

Да, - молча соглашаюсь я.

Шаг и ещё один.

В моих мышцах непроходящая скованность, она увеличивается, пробираясь к моим костям и затвердевая позади лёгких.

Холодный воздух ласкает моё лицо, царапает горло, когда я вдыхаю. Это заставляет меня дрожать. Я думаю, что и ложь также холодна.

Несколько пустых такси проезжают мимо, но холод пока достаточный компаньон.

Я продолжаю идти...

Валера заказал ужин, и всюду в столовой расставлены зажжённые свечи. За его спиной потрескивает и шипит от яркого пламени камин.

- Думаю, пора сообщить тебе, что после сегодняшнего вечера я более не намерен видеться с тобой, - спокойно говорю я.

Момент, к которому я шёл, наступил, и только слова вылетают из моего рта, как глаза Валеры недоверчиво расширяются, а затем сощуриваются от подозрения.

Контроль, контроль, контроль.

Брось его.

Свобода.

- Это правда? – настойчиво спрашивает он.

Я киваю.

- Ты шутишь.

- Я довольно серьёзен. Я больше не интересуюсь... - я возвожу к нему руками, - продолжать это.

Его лицо – призма, через которую виднеется дюжина различных эмоций; каждая из них мимолётна, пока, наконец, не остаётся безучастие.

- Почему?

Я пожимаю плечами:

- Надоело, думаю. Пора мне идти дальше.

- Надоело?

- Да, - говорю я, смотря ему прямо в глаза.

- Тогда отчего ты потрудился прийти? Уверен, ты мог бы сообщить мне это и иным способом.

- Я был поблизости.

- Правда?

Он подходит ближе, достаточно близко, чтобы я мог сказать, что жар, опаляющий моё тело, не имеет никакой связи с камином.

Когда он спрашивает, мне непонятно выражение его лица:

- Ты уйдёшь сейчас?

- Есть такая вероятность, - отвечаю я, сглатывая осиплость в горле, когда он наклоняется вперёд и прижимает губы к моему подбородку.

- А какая ещё вероятность существует? – шепчет он мне, прижимаясь к коже.

«Он ещё принадлежит мне, - думаю я. - Я пока главный».

Он хочет ещё одну ночь, и не вижу вреда в том, что подарю её ему.

Поэтому мои руки в его волосах, его пальцы впиваются в изгибы моих бёдер, а я готов на прощание оттрахать его до беспамятства.

Его дыхание опаляет мои пальцы, когда он прижимается губами к моей ладони, прижимает меня к стене.

- Ты никуда не уйдёшь, - заявляет он. – Как ты можешь бросить всё это?

Ты – ничто, чуть не говорю ему я, и он видит это в моих глазах.

Он ухмыляется:

- Продолжай убеждать себя, что осознаёшь происходящее, если это поможет. Но ты увяз в этом так же глубоко, как и я.

Его поведение слишком знакомо, слишком близко, слишком властно, и мои губы, мои ногти впиваются в него, пока я придумываю, как накажу его за дерзость, за невозмутимость.

- Я осознаю происходящее, - холодно сообщаю я, проводя ногтями по его шее. Он шипит от боли.

- Я тоже могу причинить тебе боль.

- Я – сильнее тебя, - парирую я.

Мы смотрим друг на друга, наше дыхание смешивается, как и взгляды, а энергия гудит между нами, как обвинение, как живой провод, как ярко-белая пугающая вещь. Его глаза – голубое стекло, хрупкое и наглое, расширенное и неподвижно смотрящее на меня.

- Как зеркало, - выпаливает он.

Я открываю рот, чтобы потребовать объяснений, но его губы опускаются на мои губы, и этот вопрос становится ещё одной задачей после того, как я закончу с ним.

Я возвращаюсь в ту спальню, где он, неугомонный, стоит предо мной, и готовлюсь впустить его внутрь. Мои пальцы путешествуют по его спине, пока я планирую, планирую и планирую всё на шаг вперёд. Я должен выбрать, какой из его малозначительных вызовов проигнорировать, какой – наказать, и концентрация, что требуется для того, утомляет. Его требования злоупотребляют скудным контролем, которому я учусь; я так и не сломил его.

Падай в кроличью нору, осторожно, осторожно...

Сегодня я позволю взобраться ему на вершину.

Не замечая витающие мысли у меня в голове, руки и губы Валеры повсюду, дегустируя меня языком и зубами. И я не могу утихомирить скорый пульс, бьющий, как племенной барабан - греющий мою плоть и ревущий в ушах.

Я готов к нему, нетерпелив.

- Разденься, - издаю я стон напротив его губ, желая, мечтая, чтобы он был мужчиной, на которого я заявил права неделями раньше.

Но он лишь прерывает наш поцелуй, качая головой:

- Нет.

- Нет? – глухо повторяю я, замерев возле него.

- Сначала ты, - возражает он.

Раздаётся внезапный треск ладони по его плоти, ужалив мою кожу после нанесения удара, и он подносит пальцы, потирая покрасневшую щёку. Он хмурится, складка ярости становится глубже.

- Прекращай меня бить, - рычит он.

- Прекращу, когда ты, чёрт возьми, начнёшь слушаться.

Повинуйся, требую я взглядом. Подчинись.

Он не моргает и не отводит взгляда, смотря мне в лицо с чем-то между яростью, весельем и голодом.

Я вижу в нём изменения, готовлюсь одержать победу, а затем...

А затем...

Он смеётся.

Продолжая смеяться, быстро приближается, хватает меня за запястье и прижимается к моему телу. Оборачивает вокруг меня руки. Сцепляет руки в замок за моей спиной.

Разгневанный и возмущённый, я пытаюсь вырваться.

- Отпусти, - предупреждаю я.

Но он только ухмыляется.

- Прекрати. Меня. Бить.

- Я сделаю кое-что похуже, если ты, мать твою, не отпустишь меня.

- И что произойдёт, как только я тебя отпущу? Ударишь меня ещё несколько раз.

Мои зубы вгрызаются в его шею, и он опять смеётся.

- Ты сказал, что владеешь мной. Сказал, что я свыкнусь с этой мыслью. Сказал, что ты не какая-то там сучка, помнишь? – спрашивает он, усмехаясь, пока я изо всех сил стараюсь освободить руки. – Помнишь, Денис?

- Да, - сердито выплёвываю я.

- Верно. Так вот, у меня есть новости для тебя: я не какой-то там ублюдок, которого ты можешь ударять всякий раз, когда я устаю играть в эти твои детские игры с контролем.

- Играй или проиграешь, - огрызаюсь я. – Так что помоги мне...

- Хочешь, чтобы я поддался, не так ли? – хрипит он, потому что от этой борьбы наши тела трутся друг о друга. – Ты сказал, что владеешь мной.

Владею, хочу я сказать, но он продолжает:

- Сейчас моя очередь. Теперь главный я.

Я рычу на него ещё раз, но он лишь улыбается, накрывая мой рот поцелуем.

После неудачной попытки преклонить его, Валера стоит позади меня, горячее дыхание опаляет мою шею, предплечье, пальцы распластаны поперёк моей груди, пока другая рука прижата к моему торсу.

- Можешь вести себя хорошо? – низким голосом спрашивает он.

Да, думаю я. Я могу быть хорошим, хорошим мальчиком.

Мои пальцы превращаются в когти, что цепляются в кожу под его рубашкой, к его рёбрам, и я наслаждаюсь его быстрой дрожью и низким стоном.

- Не заставляй меня говорить: «котёнок любит выпускать коготки», - язвительно замечает он. – Ненавижу клише.

- Тогда перестань быть им, - шиплю я. – Тебе это приятно? Приятно, когда крупный сильный мужчина подчиняет другого атлетически сложенного мужчину?

- Ты даже не подозреваешь, насколько это приятно, - самодовольно отвечает он, подталкивая меня в спину. – Или, может, и представляешь. Каково надевать обувь не на ту ногу?

- Блять, я убью тебя.

Он фыркает от смеха в мои волосы и прикусывает шею, причиняя лёгкую боль.

- Неужели это тот чопорный красивый парень из кафе? Такой сильный, - дразнит он.

Пламя загорается ещё выше, ад вырывается из оков, в голове у меня пульсирует, шепчет и горит оттенками красного, жёлтого, дымчато-серого и чёрного цветов.

Я пытаюсь вырваться, но его пальцы находят меня твёрдым, в венах пульсирует от огня, гнева, вызова и чего-то ещё, чего-то тёмного.

Чего-то тёмного.

Чего-то тёмного.

Чего-то тёмного.

- Ты хочешь этого, - рычит он, и он звучит, как живая, блестящая, красивая и нахальная поэма Мусоргского. Его пальцы ползут вверх и подгоняют к боли, удовольствию и мольбам, и я задыхаюсь от мук и ликования.

Огонь поднимается выше.

Мы боремся, сплетаемся, падаем на кровать, мне не хватает дыхания, когда я приземляюсь на живот, он водружается на меня, и я согнут, зажат и прижат, а он поднимает мои руки, держа их по обе стороны от головы.

- Будешь хорошо себя вести? – снова спрашивает он, грубо, бездыханно, и я извиваюсь, упав, наконец, в кроличью нору, чтобы найти там логово кобры.

Я кусаю его за предплечье, тонко помечая кожу, и затем он быстро отодвигается, шелестя тканью и стягивая с меня брифы...

И вот он, он вжимается в меня, рычит, стонет, задыхается, входя снова и снова, и становится слишком поздно, когда я понимаю, что шум издаёт не он один.

Контроль, контроль, контроль, думаю я.

Но его не стало.

Мышцы сжимаются, и я содрогаюсь вокруг него, пока он двигается, двигается и двигается, и я ненавижу его, ненавижу за то, что он пересилил меня, одолел, лежит надо мной. Но его толчки становятся глубже, наши голоса – громче, и холода, холода, холода не стало. Всё, что остаётся, - это обжигающий резкий жар, принадлежавший ему.

- Ты такой же, как и я, - хрипит он мне на ухо.

- Отвали, - рычу я, дрожа от ощущения шёлка его галстука, соприкасающегося с моей голой спиной.

Он игнорирует меня или нет, его бёдра неустанны, настойчивы и верны, а одна рука скользит по моей руке, по плечу, по шее – в рот. Два пальца оттягивают уголок моих губ, и я завербован, пока он потрошит меня.

Я чувствую приближающееся мерцание огня, вылизывающего языком мой позвоночник, горло, облетая конечности. Каждая моя частичка сжимается, дрожит и ждёт, когда, наконец, наконец, взлетит.

Кончая, я проклинаю его.

Он стонет мне в шею, и моё дыхание на его руке – благословение.