Некрасивая

Всё свелось к одному неизбежному факту: Никто не может тебя спасти. Точно не родители, которые, как ты поняла достаточно рано, не имеют ничего общего с Суперменом и Чудо-Женщиной, которые теперь стали лишь стареющими представителями сморщивающегося среднего класса. Ни твоя первая любовь, который в какой-то момент устал от твоего «холодного» отношения. Ни Бог, ни политики, ни другие – оги и –атры, в которых ты больше не веришь. И ты, что ж, с какого-то момента и ты стала неспособной спасти себя. Знаешь, потому что ты пыталась и проваливалась. Каждый раз.

Неудивительно.

Снаружи ты, возможно, выглядишь нормально. В конце концов, ты посредственна, ничего особенного, и никогда не создаёшь ненужные проблемы. Средний рост. Обычная кожа, подверженная высыпаниям раз в месяц, как по часам. Коричневые волосы. Карие глаза. Дурнушка. Ты – та, по которой, не останавливаясь, скользят взглядом в любой толпе, как будто ты просвечиваешь, призрак среди живущих. Был только один человек, который на самом деле заметил тебя, но не такого внимания тебе хотелось.
Не думай об этом.

И дело не только в том, что ты выглядишь посредственно. Это касается и твоего ума. Твоя учительница в четвёртом классе, которая хвалила твой интеллект и после победы в дрянных школьных научных состязаниях, на которых ты соорудила батарейку из картофеля, заявляла, что однажды ты станешь проектировать ракеты, и близко не подобралась к истине. Ты так и не стала ракетостроителем. Два года училась в колледже, прежде чем поняла, что учёная степень в истории искусств – это пустая трата денег, она ни к чему тебя не приведёт. Уже достаточно было написано о Сезанне, и Моне, и Пикассо, и Ротко, и никто из твоих знакомых никогда не читал эти труды, так что ты отчислилась.

Решила: В любом случае, есть ли смысл?

Есть ли смысл хоть в чём-нибудь?

Компания нанимала людей тогда, когда этого больше никто не делал. Экономьте деньги. Живите лучше. Ты всегда считала, что этот слоган не даёт ответа на вопрос, деньги ли спасают человека. Учитывая, что ты работаешь на минимальной ставке, тебе этого никогда не узнать. Ты просто, словно зомби, сканируешь покупки за кассой. Время от времени просыпаешься среди ночи и обнаруживаешь, что твоя рука движется – сканирует невидимые продукты на невидимом сканнере для невидимого покупателя. Иногда тебе хочется рассмеяться – или, иногда, заплакать. Но ты просто переворачиваешься на другой бок и пытаешься заснуть, пытаешься вести себя, как Нормальный Человек.

Но приходят сны – кошмары. Они начинаются постепенно, с прохлады, как будто с тебя дюйм за крохотным дюймом стягивают покрывала. Потом появляется дуновение ветерка, уязвимость, обнажённость. Ты сворачиваешься в клубок, такой плотный, такой компактный, закутываешься в собственную кожу и кости, но твой ум, кроме того, что посредственен, ещё и бесконечно жесток. Никакие попытки скрыться не спасут тебя. И ты не пробуждаешься, пока не почувствуешь крошечные лапки пауков на внутренней стороне бёдер. Они ползут, они подкрадываются, они вторгаются.

И ты беспомощна, пока не просыпаешься, вздрогнув, пропитанная потом и кричащая. Кажется, ты и вовсе не спала. Под глазами у тебя неизменные тёмные круги, которые скрываешь макияжем.

Иногда, днём, когда пауки остаются позади – или, по крайней мере, оказываются заперты в ящичек в твоём разуме – ты мечтаешь о жизни, в которой тебе не требовалось бы спасение. В которой ты стала ракетостроителем, как верила твоя учительница, той, которую Роскосмос отправляет на Марс, потому что ты единственная, кто может сделать это, чем бы это ни было. Ведь неважно, в чём суть. Важно, что ты можешь сделать это, только ты. Ты спасаешь что-то, возможно, весь мир, и никто не забывает твоё имя. Ты счастлива, и здорова, и Нормальна, и стала бессмертной благодаря коллективной памяти человечества, благодаря книгам по истории. Это мечта. Большая мечта. И ты боишься, что она присуща не только тебе. Возможно, она преследует и тех, кто намного сильнее, красивее и уж точно не настолько сломлен.

Или, может быть, ты танцуешь современные танцы, ты утончённая, но сильная. Или ты - девушка-ковбой, которая участвует в родео и никому не позволяет себя оскорблять. Главный исполнительный директор. Президент Российской Федерации, живущая с первым джентльменом страны. Писательница, которую читают и любят все её сверстники, следующая Джейн Остин.

Иногда твои мечты проще, они ближе к реальности, примитивнее. В них ты симпатичная девушка – блондинка, рыжая, брюнетка с ошеломительными голубыми глазами – девушка, которая заставляет не только поворачивать голову себе вслед, но оборачиваться всем телом, обед которой загадочно оплачен прекрасным, богатым мужчиной за восьмым столиком. Одна вещь тянет за собой другую, - и они лучше, чем всё, что ты могла себе представить. Всё идеально. Нет никакой боли, только счастье.

Вы женитесь, и едете на Коста-Рику на медовый месяц, но не хотите быстро заводить детей, потому что секс слишком хорош. И вы пока не готовы отказываться от него в пользу бессонных ночей, которые последуют за рождением малышей.

И неважно, что тебе не нравятся прикосновения; это же фантазия, в которой ты Нормальная и хорошенькая. Позже у вас будут дети. Красивые и очень умные, и все твои школьные друзья будут завидовать.

В реальности же ты, в общем-то, могла бы выйти замуж; это просто не стало бы развиваться, как в твоих мечтах. Ты уже встречалась с мужчинами. И знаешь, что тебе ждёт. В каком-то смысле. Ты можешь обручиться. Наверное. Обосноваться. Остепениться.

Терпи. И не говори ни слова.

Иногда ты и правда думаешь, что стоило бы начать с кем-то отношения, думаешь, что, может быть, они смогут излечить тебя. Люди учатся справляться со своими эмоциональными травмами и любить друг друга, но потом ты вспоминаешь, что твои родители развелись, когда ты была совсем маленькой. Твой брак тоже, скорее всего, не продлится именно поэтому. Это статистика, решённый факт. И ты, конечно, уже стала частью статистики. Ты просто воплощение статистики с разными заголовками.

«Уцелевшая» - не один из них, и неважно, что говорили тебе по горячим линиям в те несколько звонков, которые ты осмелилась сделать. Это не выживание. Ты всё ещё жертва. Почему ты продолжаешь позволять себе быть жертвой? Но, по-видимому, ты не можешь остановиться.

Тебе хочется обрести многие вещи. Ты нуждаешься в них самым низменным, плотским образом, который сложно озвучить, который так напоминает тебе об острой, ноющей болезненности детства. Ты вытягиваешь руки вверх, тянешься, толкаешь. Бьёшь кулаками по груди и воешь.

Остановись. Пожалуйста, остановись. Я никому не скажу. Просто остановись.

Воешь так много, потому что не можешь выговорить нужные слова. Потому что для этого не существует правильных слов. И ты будто забыла, как произносить что-то связное, так что всё, что вырывается из твоей груди – это стоны и крики. Но на самом деле ты имеешь в виду это: Услышьте меня. Пожалуйста, услышьте.

УСЛЫШЬТЕ МЕНЯ. ПОМОГИТЕ МНЕ.

Но никто этого не делает. Твои чувства напоминают те, что были в детстве, да и поступки леденяще тебе знакомы.

Ты ничего не говоришь, и именно поэтому никто не может тебя услышать.

Ты подавляешь все мысли о протягивании рук, о вое. Просыпаешься. Принимаешь душ, и чистишь зубы, и надеваешь одежду, и идёшь за продуктами, и ускоряешься на жёлтый, и останавливаешься на красный, и сканируешь замороженные ужины с замороженной улыбкой и «Здравствуйте, как вы сегодня поживаете?» и «У меня всё хорошо», - хотя в мыслях совсем иное – и «Спасибо, хорошего вам дня».

Но услышал бы тебя хоть кто-нибудь, даже если бы ты кричала?

Звонит мама. Она любит тебя. Называет «кнопкой», как будто тебе до сих пор пять лет. Хочет, чтобы ты была счастлива. Тебе стоит чаще гулять. И что насчёт того милого мальчика? Кого? Лёшки. О, да. Он. Ему нравилось обнимать тебя, и ты не была против, но после второго свидания ты перестала поднимать трубку, когда он звонил тебе, думая, что к третьему свиданию ему захочется большего, чем объятия и поцелуй. Тебе не нравилась мысль об его языке в твоём рту, захватывающем тебя, как пауки. И он слишком сильно душился.

Однако мама была бы счастлива, если бы ты пошла с ним. Она хочет, чтобы ты была Нормальной. Наверное, ты можешь остепениться. Хотя бы попробовать остепениться. Успокоиться. Лечь и терпеть. Научиться притворяться. Ведь жизнь – это не сказка. Боже, уж тебе-то это известно.

И всё же... тебе хочется того, от чего кожа не будет зудеть, что не будет напоминать пауков, ползущих по тебе, пытающихся пробраться между твоих ног и за плотно сжатые губы.

Нет. Остановись. Позвони Лёшке. Попробуй. Но вместо этого ты смотришь на телефон, пока не сворачиваешься в клубочек и не начинаешь всхлипывать. Ты не можешь сделать это. Не можешь сделать ничего. Всё, что ты помнишь – это толстые, потные руки, которые хватают тебя, оставляют на тебе синяки; помнишь запах вина и его возбуждение. То, что ты чувствовала, когда он врывался в твоё тело. Как тебе приходилось ещё три дня прятать кровоподтёки. И больше всего ты ненавидишь себя, когда во снах тебе нравится то, что он делал.

Ты говоришь с папой. Он тихий, но уравновешеннее мамы. Именно поэтому они так и не смогли быть вместе. Он почти ничего не говорит о Лёше – да и как можно сказать многое, когда параллельно с разговором смотришь игру «Зенита»? – но напоминает, что ты всегда будешь его малышкой. Улыбаешься, но мысль об этом не такая автоматически успокаивающая, как когда-то. Тебе интересно, что это вообще значит, учитывая, что ты растёшь, а он так и не спас тебя. Ведь он отец. Он должен быть оплотом безопасности.

Но это не так. Ничто не безопасно. Безопасность – это иллюзия.

Ты постоянно встречаешь массу выражений, которые, как предполагается, должны помочь тебе со всем справиться. Они на постерах и открытках, напечатаны в Helvetica и Arial на плохо обработанных в фотошопе картинках в интернете. Выражения о мечтах, о том, как сделать, чтобы они сбылись, о том, что всё начинается с тебя (чтобы это ни значило), о том, что мир и люди, населяющие его, от природы добры или могут быть лучше. Заплати вперёд, молись о мире, мысли позитивно, удели время на минуту молчания. Придерживайся правил – не придерживайся правил. Собирайтесь вместе – нет, будь одиночкой, который идёт в ритм своего собственного барабана. Любовь ждёт за углом, особенно когда перестаёшь её искать. Есть высказывания и об одиночестве. И легче всего тебе установить связь именно между ними и собой, особенно с теми, которые об одиночестве в толпе.

Услышьте меня, - снова думаешь ты однажды вечером, сидя в слишком-обтягивающем коктейльном платье, которое тебя заставила надеть подруга; ты зажата в дальнем углу кабинки, за столом с людьми, которых зовёшь друзьями. Они были очень милы, позвав тебя, ведь нельзя сказать, что ты участвуешь в разговоре, но на самом деле тебе просто не хочется даже быть в том месте.

Все они недостаточно близки, чтобы услышать твой плач – метафорический или тот, что позже раздаётся в полутёмном туалете бара, приглушённый дешёвым, жёстким, как песок, бумажным полотенцем, из-за которого кожа вокруг твоего носа краснеет и ты становишься похожей на Рудольфа.

Может, ты нашла бы своё место на острове ненужных игрушек. Или нет.

Тебе исполняется двадцать восемь. Это удивительно, как и торт, который, кажется, вот-вот вспыхнет. Куда улетело всё это время? Вот что все говорят. Вот что ты говоришь. Говоришь и другие вещи; о том, что двадцать восемь – это всего лишь число, идея – даже глупость, учитывая, что у тебя в запасе ещё, скорее всего, есть лет семьдесят – но ты не уверена, что на самом деле веришь в это. Не уверена, что хочешь этого.

Ты задуваешь свечи. Воздух вырывается между губ – наружу в одном выдохе, так что с каждым годом в лёгкие приходится набирать его всё больше и больше, потому что твоя мать полна решимости ставить на торт точное число свечек. Ты загадываешь желание. Быть Нормальной. Как минимум быть Не Такой Сломленной. Каждый год загадываешь одно и то же, и это никогда не сбывается.

Желания – для идиотов, для тех, кто верит в безопасность.

Задув свечи, ты так и не можешь перевести дыхание, будто задыхаешься под подушкой, прижатой к лицу; или, скорее, будто тонешь. Ты достигла критической точки.

Это длилось с того момента, как тебе исполнилось десять, и ты устала. Устала от всего. Упустила массу возможностей. Никогда не станешь разрабатывать ракеты; а ведь, возможно, у тебя были способности. Тебя даже не повышают в должности в супермаркете, потому что твой характер – отстой.

Как ты можешь стать чем-то – чем-то стоящим – на планете с населением в семь миллиардов человек? Тебе двадцать восемь. И ты не можешь нормально функционировать. Время, отведённое на то, чтобы извлечь из себя хоть какую-то пользу, выходит. Люди смеются над этим. Говорят: «Ты молода!» Но ты знаешь, что похожа на искалеченную крысу, участвующую в крысиных бегах. Застряла в стенах лабиринта, где оказалась ещё будучи ребёнком. Никто не спасёт тебя, не даст сыр, который ты так отчаянно хочешь. Ты можешь СНОВА попытаться. Встречаться, выйти замуж, остепениться, успокоиться, завести детей, в которых, косвенно, будет продолжаться твоя жизнь – ведь так все поступают, верно? – но тебе хочется не этого. Мысль о любом мужчине в тебе – Лёшке или ком-то ещё – вызывают желание кричать. И тебе хочется чего-то лучше, чем крик.

Но чего?

А однажды, в короткий промежуток между сканированием носков без пяток и соуса для пасты с высоким содержанием соды, ты осознаешь, что есть выход из лабиринта; есть способ хотя бы самой решить, где и как ты утонешь. Они наконец-то услышат твой вой, кем бы они ни были. Эта мысль не должна приводить тебя в восторг, радостное возбуждение, волнение; ты не должна чувствовать себя удовлетворённой, властной, сомневающейся, испуганной, неуверенной, умиротворённой, умиротворённой, умиротворённой, но именно это и происходит.

Именно это.

Впервые за восемнадцать лет ты спишь и не видишь снов. Маленький, хрупкий кусочек тебя освободился. Никто не может прикоснуться к нему. Он твой, и ты можешь сделать с ним что угодно. Это ты.

Странно, но эта запретная идея даёт тебе цель. Ты больше не переживаешь из-за того, что не стала ракетостроителем, президентом или кем-либо ещё. Даже не пытаешься больше быть Нормальной. Всё это теперь не имеет значения. Ты нашла Волшебника за занавеской, и приняла решение. И пока остальные крысы суетятся в своих лабиринтах, царапают стенки, ты решаешься задать вопрос: «Мистер Волшебник, а что находится за дверью под номером три?»

Самое смешное, что никто не знает. Это довольно захватывающе – незнание. Оно должно пугать. Он всегда говорил, что оно должно пугать, особенно если ты не «познала» Бога, особенно если решила открыть дверь номер три тем способом, о котором ты думаешь. Но не это пугает тебя, а воспоминания. Те, в которых его объятия становятся чем-то большим, становятся поцелуем в щёку, потом в губы; в которых он потирает тебя через хлопковые трусики и говорит: «Шшш, мы никому об этом не рассказываем, сладкая». Он всегда называл тебя сладкой.

Это продолжалось два года – время, на которое твоя мама, твоя ветреная, желающая добра мама летом отправила тебя в православную церковь, ведь ей нужно было работать, а за тобой, вероятно, всё ещё следовало присматривать. Ты никому ничего не рассказала, и из-за этого чувствуешь себя ещё хуже, потому что не можешь не думать – со сколькими ещё это произошло, потому что ты не смогла спасти их.

Такие мысли никогда не приводят ни к чему хорошему. Из-за них чувствуешь себя грязной, ненормальной, ни на что не способной. Сердце начинает бешено колотиться в груди и болит с каждым ударом. Чувствуешь, как пульс стучит во всём теле, пока ты представляешь его мясистые руки в местах, которые должны быть неприкосновенными на теле молодой девочки. Ты плачешь, и сворачиваешься в клубок, и принимаешь лекарства, из-за которых отключаешься до утра. Сон ничего не прогоняет. Только немного притупляет остроту краёв.

Снова вцепляешься в свой план, в тот маленький кусочек себя, который недоступен никому. Он не может забрать это у тебя. Даже воспоминания о нём не могут. И это помогает тебе прожить один день, потом другой, и ночи без сна возвращаются, облегчая боль. Это лишь подтверждает всю правильность твоего плана. Это не просто план. Это решение. Единственно верное.

Ты хочешь всё сделать правильно. Начинаешь с постепенной оплаты бесполезных кредитов на обучение. Не хочешь оставлять за собой долги: родители не могут позволить себе оплатить их, а ведь они, скорее всего, лягут именно на их плечи. Кроме того, ты начинаешь искать способ претворить свой план в жизнь. Если есть хоть одна вещь, которую ты можешь сделать правильно, сделать не посредственно, несмотря на твои проблемы – так это она. Твоё последнее выступление должно быть просто-напросто роскошным. Ты не оставишь после себя грязи и отказываешься становиться клише. Никаких ремней или верёвок и откинутых табуреток. Никаких успокоительных. Никаких пистолетов.

Как и всегда, Гуглу многое известно. И всё же поиски занимают время: тебе нужно влиться в форумное сообщество и не подпускать к себе кого ни попадя; даже скрываясь под анонимностью, о таких вещах стоит говорить осторожно.

Собрав всю нужную информацию, осознаёшь, что у тебя есть удивительно обширный выбор; каждый вариант ты вдумчиво рассматриваешь и взвешиваешь. До принятия окончательного решения тебе исполняется двадцать девять. Никто ничего не подозревает.

Идея, которую ты выбрала, безумна, и ты не до конца уверена, что она реальна, даже когда видишь зернистые фотографии, сделанные людьми на мобильные телефоны. Но на этот раз любопытство перевешивает страх.

Твоя жизнь сводится к девяти конвертам. Два – конечно же, для мамы и папы. Ты не говоришь, что стало катализатором твоих проблем, но объясняешь, что это не их вина. Что это твой выбор. Да, они развелись, и ты не так уж много времени проводила с папой, но они сделали всё, что могли, ты знаешь это и ценишь их старания.

Пишешь своему младшему сводному брату, который так и не получил возможность узнать тебя. И первому парню, перед которым извиняешься – снова. «Может, если бы мы встретились при других обстоятельствах», - пишешь ты. «Я любила тебя, так, как только могла». Этого просто было недостаточно. Слёзы размывают чернила, и бумага становится хрупкой.

Потом следуют письма трём друзьям, с которыми ты отвратительно поддерживала связь – Антонине, Борису и Савелию. Если не считать нескольких встреч за год, на которые они умудряются тебя вытащить, с какого-то момента они превратились в фотографии в Фейсбуке, но ты с нежностью вспоминаешь о них. Они пытались спасти тебя. Правда, пытались. Просто не могли... не знали, как. И это не их вина. «Спасибо, что пробовали», - пишешь ты.

Ещё есть твой босс, который страдает ожирением и не пользуется дезодорантом, но очень добрый, когда думает, что его никто не видит (а обычно так и есть). Говоришь ему, что он милый, и, хотя никто об этом больше не знает, тебе известно, что он относит остатки еды из пекарни супермаркета бездомным. Кроме того, на собственные деньги покупает еду для собак и кормит питомцев бомжей, чтобы им не приходилось делиться своей пищей.

Наконец, пишешь своей учительнице; не потому что хочешь поведать, насколько она была неправа насчёт тебя, а потому что тебе нужно сказать ей, как тебе хотелось бы, чтобы она оказалась правой; как тебе хотелось бы оказаться способной оставить посредственную маленькую девочку позади, стать кем-то большим, кем-то красивым, и прямолинейным, и сильным; той, которой никто и никто бы не пользовался. Но ты просто не смогла. Она была хорошим учителем, но ты стала сломленной – бывшим в употреблении товаром. Вот и всё.

Спасибо за всё, - карябаешь ты в конце каждого письма. – Я люблю вас, но нуждаюсь в спокойствии.

Ты надеешься, что они поймут. Теперь ты не воешь, даже мысленно. Чётко выражаешь свои мысли – по крайней мере, письменно, на страницах, которые оставляешь за собой. Осторожно подписываешь каждое письмо и, поддавшись нехарактерному смелому порыву, красишь губы помадой и целуешь конверт, который отправится к твоей первой любви. Своему маленькому брату, Дане, отправляешь наклейку с Любопытным Джорджем, которую двадцать лет хранила в специальной коробке с дорогими твоему сердцу вещицами. Пора её отпустить. Юля из первого класса поняла бы. С которой вы были друзьями навсегда. С которой давали друг другу обещание на мизинцах.

Билеты на самолёт распечатаны и вложены в паспорт, в котором нет ни одного штампа – ведь работники магазина не могут позволить себе заморское путешествие, если только не планируют его сильно загодя. Форматируешь свой жёсткий диск, потому что на нём есть вещи, о которых твоим родителям знать не обязательно; то, что ты не можешь быть с кем-то, не значит, что у тебя нет... потребностей. Порой порочных.
Оставляешь конверты на кухонном столе, выложив их в глупое сердце. Потому что любишь их всех. Так сильно. Немного плачешь из-за того, что оставляешь этих людей, из-за того, что их недостаточно, хотя должно быть иначе, из-за того, что тебе хотелось бы желать меньше или быть большим или, по крайней мере, просто быть. Но ты такая, какая есть – сломленная – и с на удивление сухими глазами оставляешь этот дом одним свежим весенним утром, закрывая за собой дверь. Целуешь её. И наплевать на грязь. Ты прощаешься.

Припарковавшись у аэропорта, задумываешься, что случится с машиной. Она старая, и выглядит на свой возраст, одно из окон застревает, зато расход топлива неплохой. Может, её получит Даня. Захочет ли он, или ему будет неловко? Как будто одним из пассажиров всегда будет мой призрак? Ты слишком долго стоишь в лучах утреннего солнца, думая об этом. Сегодня ты то и дело глубоко погружаешься в свои мысли.

Нужно спешить, чтобы успеть пройти регистрацию, но это совсем не сложно, потому что у тебя нет багажа, который нужно сдавать; из-за этого пришлось купить обратный билет, чтобы одинокий рюкзак за твоими плечами ни у кого не вызвал подозрений. Помогает и белизна твоей кожи. Около пункта до смотра у тебя чуть не случается приступ паники – настолько ты боишься, что тебя решат обыскать. Но этого не происходит. Ты просто снимаешь туфли и проходишь через металлодетектор. После чего бежишь к своему выходу на посадку.

Перелёты долгие, и трудные, и испытывающие твоё терпение, ведь ты сидишь между храпящим мужчиной и женщиной, которая не может утихомирить своего ребёнка, но, учитывая обстоятельства, неспособность заснуть не имеет значения. Ты слушаешь музыку, в основном Beatles. Да будет так, - напоминают они тебе. Мы все живём в жёлтой подводной лодке.

Ты нервничаешь, и волнуешься, и грустишь, когда прилетаешь в Италию. Грустишь потому что знаешь: это последний день твоей вечности, и ты никак не попыталась изменить свою жизнь к лучшему. Нервничаешь потому что ты лишь отдалённо представляешь, во что собираешься ввязаться; в интернете было не так уж много информации, и всё это, возможно, ложь. Волнуешься, потому что пусть даже никто, кроме тебя, об этом не узнает, если всё это не ложь – если они существуют – то ты не просто откроешь дверь номер три. Ты ворвёшься в неё на полной скорости, обнимешь протянутыми руками, сожмёшь её в кулаках. Впервые в жизни ты собираешься перехватить управление и сделать что-то потрясающее, быть не просто никем, быть тем, кого даже он не сможет уничтожить.

Одна ночь проведена в отеле. Потратившись на дорогой номер, ты смотришь сверху на ночную жизнь Флоренции. Внизу ходят люди, живут – и ты не знаешь, как им это удаётся. Завидуешь, как и всегда. Со своего балкона наблюдаешь за восходом солнца сквозь застывшие на ресницах слёзы.

Экскурсия существует, даже если всё остальное – шутка. И она оригинальна. «Узнайте всю богатую историю Венеции!», - обещание на брошюре. На обложке напечатана фотография женщины из фотобанка, на лице которой написано радостное волнение, а рядом с её головой – облачко со словом «Bellissimo!» Найдя фирму, продающую билеты, ты дрожащими руками заказываешь один на экскурсию, которая состоится сегодня же после обеда. Всё выглядит очень официально. Возможно, они не... то, чем их называли в интернете.

Конечно же, нет, - думаешь ты, уже съёжившись от разочарования. Пока всё против того, чтобы эти слухи соответствовали действительности.

Аппетита нет, денег почти не осталось, и ты бесцельно бродишь по булыжным мостовым, заглядывая на витрины ювелирных магазинов. Притворяешься, что не знаешь английского (а, когда дело касается итальянского, тебе и вовсе не нужно притворяться), так что никто тебя не трогает.

Наступает три часа, и ты так нервничаешь, что ноги трясутся. Почему-то тебе очень, очень хочется, чтобы всё оказалось правдой.

Имя твоего экскурсовода Стефания, и рядом с ней тебе неуютно, почти как когда ты погладила маленького аллигатора, которого как-то принесли к вам в школу, и всё же тебя тянет к ней. В её сторону не просто поворачивают голову. К ней оборачиваются всем телом. И тебя влечёт сила её тела, как будто ты кусочек металла, а она – гигантский магнит.

Если смотреть на неё с определённых углов зрения, она так красива, что тебе хочется упасть на колени и заплакать. Её внешность не просто выше среднестатистической; ты даже не представляла, что можно выглядеть так. Она безупречнее фарфоровой куклы, но двигается и говорит, и всё это с уверенной грацией и обаянием. Такие, как Стефания, никогда не становятся жертвами.

Такие, как Стефания, не могут быть людьми. Всё на форумах было правдой.

Судя по всему, другие люди, купившие билет на эту экскурсию, не осознают, куда их ведёт богоподобная женщина, но она притягивает их. Они, как крысы, идущие не по тому пути – как одно большое стадо. Сначала подумав, что стоит им рассказать, потом решаешь оставить всё как есть. Они всё равно тебе скорее всего не поверят.
Ты не уверена, кем тебя делает это решение – то, что ты даже не попыталась им рассказать. Плохим человеком или просто тем, кто понимает, как иногда устроена жизнь; понимает, что иногда жизненный цикл – это не круг с предсказуемыми петлями, а дерево с боковыми ветвями. Сегодня ты не следуешь по прямому пути, так же, как и низенький лысеющий мужчина, идущий рядом с тобой, и женщина в больших чёрных очках, и милая японка с голубой камерой. Сегодня вы все – корм для рыб, овечки, которых ведут к мяснику.

В жизни случаются подобные дни. Раньше ты уже была жертвой. И не переставала ей быть до недавнего времени: до того, как решила отправиться в это путешествие.

Стефания проводит вас внутрь здания, которое можно назвать только дворцом. Оно почти настолько же захватывает дух, как ваш гид, которая мило говорит что-то о закусках. Остальные до сих пор не понимают, что это они закуска. Всё идёт в точности так, как рассказывал твой собеседник в интернете.

Ты начинаешь подозревать, что он и вовсе не был человеком. В конце концов, как обычный турист мог так много знать? Как кто-нибудь мог выжить, вернуться отсюда? Может, это была ловушка, чтобы заманить сюда таких, как ты...

На стенах висят картины, и некоторые из них подозрительно похожи на те, что считались давным-давно утерянными, но ты не знаешь наверняка, распечатки это, или картины, или что-то иное – с такого расстояния не понять. А шанса взглянуть поближе у тебя нет. Стефания не допускает, чтобы ты и остальные овечки шли куда-то, куда ей не выгодно, и вы никогда не задерживаетесь в одной комнате надолго. Она делает это ненавязчиво; настолько ненавязчиво, что никто кроме тебя не замечает, как за вами закрывают двери, и рядом с ними встают охранники, не удостаивающие вас ни взглядом.

Вы поднимаетесь всё выше и выше. Здесь много этажей, много лестниц и лифтов для инвалидов. Всё кажется таким красивым, таким причудливо-иностранным, и уютным, и дружелюбным.

Тебе почти хочется, чтобы обстановка не была настолько уютной. Ноги холодеют. Сердце с усилием стучит в груди в одном ритме с тихим стуком и шорохом, с которыми обувь окружающих соприкасается с каменным полом. Теперь, понимая, что всё по-настоящему, ты начинаешь задумываться, этого ли тебе хочется, это ли твой выход. Что если за дверью под третьим номером находится что-то ужасное? Раньше это казалось таким уникальным, таким заманчивым – и слухи в интернете, и распечатанные билеты на самолёт. Но здесь, сейчас, когда ты осознаёшь, что они реальны...

Лиловые глаза Стефании останавливаются на тебе. Бровь идеальной формы приподнимается. Она кажется скучающей, но и немного позабавленной. Как будто знает, что ты нервничаешь. А потом тебя будто молнией пронзает понимание, что, возможно, так оно и есть.

Ещё два этажа, и Стефания проводит вас в комнату с длинным столом, на котором лежит разнообразная еда. Пирожные, фрукты, йогурты... Это Тайная Вечеря, но никто кроме тебя ничего не понимает. Все входят внутрь, радостно переговариваясь, думая, что это их лучшая экскурсия – такая дешёвая! И посмотрите, что нам дали за столь маленькую цену!

Некоторые мужчины помоложе отпускают пошлые комментарии о Стефании. Она, кажется, знает об этом. Стоит рядом с одним из стражей, который тоже по-своему безупречен – словно статуя, - и они то и дело посмеиваются; их взгляды прикованы к юношам, которые шутят и пытаются набраться смелости, чтобы позвать её на свидание, в надежде «трахнуть настоящую итальянскую девушку» перед возвращением домой.

Когда все наедаются досыта, Стефания говорит, что осталась последняя остановка – комната, где вам покажут видео. В твоём горле комок. Вот и оно, - думаешь ты.

И оказываешься права.

В том помещении нет ни экрана, ни стульев. Это просто огромный зал, в котором установлен пьедестал с кричащими гигантскими тронами и тремя мужчинами на них – мужчинами с глазами рубинового цвета. Ни на ком из них нет короны, но их статус очевиден.

- Добро пожаловать, добро пожаловать! – говорит сидящий в центре с жуткой улыбкой на губах. Его кожа кажется бумажной, словно на его настоящую кожу наложена плёнка. Тебе это не нравится, но теперь ты понимаешь, что пути назад нет. И вновь, дверь за вашей группой захлопывается. Разница лишь в том, что на этот раз в помещении нет другой двери, входа или выхода, около которого не стояли бы охранники.

В зал входят другие прекрасные существа. Они полны радостного ажиотажа, их взгляды мечутся по вашей группе. Некоторые туристы начинают нервничать, задают вопросы вновь прибывшим или трём королям, но не получают ответов. Теперь их никто не слушает, как будто это ниже их достоинства, не стоит потраченного времени, пусть даже у них в запасе – вечность.

Твои ноги ужасно дрожат, когда мужчина заявляет, что с него и жены достаточно; он направляется к выходу. Ты видишь, как он схватился за пальцы женщины, как смял их в своём страхе, но всё же решил взять на себя инициативу и вытащить их отсюда.

Но до двери они не доходят.

Существа быстры. Они одновременно окружают и пару, пытавшуюся выйти, и остальную группу. Они словно стая рыб, пираний или акул, жадных до крови. Начинается неразбериха – камеры падают на твёрдый пол и их пластик трескается, разлетается на куски; тихий стук сумок; и крики, так много криков. Но хуже всего – стоны удовольствия от существ, причмокивание, с которым они пьют кровь. Они в экстазе, смакуют тела своих невольных жертв.

Ты приходишь в ужас, когда вдруг понимаешь, что сжата в объятиях смерти, так сильно похожую на то, что изначально уничтожило тебя.

Запах крови и мочи обжигает нос, когда тот, что приветствовал вас, хватает тебя за руки. Его кожа гладкая и холодная – ты будто засунула кисти в миски с ледяной водой. Ты плачешь, глядя в его красные глаза – потому что не можешь отвернуться – и вспоминаешь детство, вспоминаешь кровь на внутренней стороне твоих бёдер в летней библейской школе.

- Поразительно, - выдыхает существо, чьи глаза мечутся между твоим лицом и вашими сомкнутыми руками. Его дыхание полно приятной сладости. – Я не могу прочесть её, - говорит он одному из своих компаньонов, молодому человеку со светлыми волосами. На его губах кровь. И он тихо бурчит что-то, изъявив лёгкий интерес.

Тот, что держит тебя за руки, снова поворачивается к тебе, и его взгляд полон радостного возбуждения.

- Я так рад, что ты можешь к нам присоединиться, - говорит он и, потянувшись, прижимает ладонь к твоей щеке.

А потом вгрызается в шею.

Смерть – это освобождение. По крайней мере, в это ты так глупо верила. А вместо этого получила три дня в аду, когда огненные терновые шипы проталкивались по твоим венам, разрывая и укалывая на каждом повороте. В этом аду твой мозг стал пустой комнатой, позволив оживить худший кошмар: руки с большими костяшками, колени, которые удерживали разведёнными, грубый материал рясы. Когда ты кричала, никто тебя не слышал. А, может, не хотел слышать.

В конце третьего дня, худшие пытки ада растаяли. Ты «проснулась» ото сна, который был не сном, а разновидностью смерти. С медицинской точки зрения ты мертва, а ведь именно этого тебе хотелось. Сердце не бьётся. Но... ты ходишь, и говоришь, и дышишь, когда посчитаешь нужным. Кажется, ты до сих пор жива.

Но ты больше никогда не заснёшь. Это успокаивает. Немного. Больше никаких снов.
Но не этого ты хотела.

Они изменили тебя, превратили в одну из них. Ты красива. Живёшь в роскоши, которая должна была бы сделать тебя дерзкой – но ты не такая, и хотя теперь ты достаточно сильна, чтобы с корнями вырывать деревья, тебя всё ещё страшат тени. Ты всё ещё сломлена. Но не это худшее. Далеко не это. Ты бы предпочла вновь стать сломленной, стать пустой оболочкой человека, как раньше.

Потому что ты всё ещё в аду. Это наверняка. Теперь ты демон, монстр, совсем как он. У тебя есть желания и потребности, так похожие на его. А когда ты больше не можешь сдерживаться, ты находишь кого-нибудь слабее и забираешь от него то, что тебе нужно, совсем как он. И не спрашиваешь разрешения. Знаешь, что они его не дадут. Ты просто берёшь.

- Я хочу умереть, - однажды говоришь ты тому, кто обратил тебя. У твоих ног лежит тело. В углу рта засыхает кровь. Ты смотришь на капли дождя, которые стук-тук-стучат по окну.

Краем глаза видишь, что он улыбается, как будто ты не говоришь о суициде, и, так же, как и все вокруг – что в прошлом, что в настоящем – притворяется, что вовсе тебя не услышал. Даже сейчас, после всех изменений, ты безлика, безголоса.

- Идём, сладкая, - говорит он и протягивает руку, у которой в твоём воображении костяшки чуть больше, чем на самом деле. – У меня есть новая картина, которой мне хотелось бы с тобой поделиться.

Тебя охватывает паника от этого проявления нежности. Действительно ли он хочет показать тебе картину? Это что, конфетка за хорошее поведение? Что ещё он может у тебя забрать? У тебя больше нет души. И всё же ты позволяешь увести себя. Твои крики беззвучны; ты не можешь плакать. Теперь даже кровь не ускоряет свой бег.

Бессонница не значит отсутствие кошмаров. Тот, в который попала ты, бесконечен.

Дорога зовёт... кто попутчик тебе?
С кем делишь и хлеб ты, и боль?
С кем выступить можешь в неравной борьбе?
С кем сладко богатство и голь?

Дорога зовёт... Проведён ритуал –
И отдана аду душа.
Проклятье проснулось, снимает вуаль –
Змея на крыле палаша.

Дорога зовёт, и пройти не дано,
Никак – лишь спиною к спине.
И в венах бурлит молодое вино –
Не кровь, как угодно войне!

Дорога зовёт, может, в рай или ад –
Не видно итога пути.
Прими эту данность: ты просто солдат.
Ты можешь... Ты ДОЛЖЕН дойти.