Смотритель маяка

Нетипично яркое для этих мест солнце ласкает выщербленные стены старого маяка, отражается от мокрых валунов на берегу, искрится в тяжело накатывающих волнах. Закрываю глаза и блаженно впитываю драгоценное тепло. Уютный свет греет меня снаружи, твоя любовь прижимается пушистым котёнком изнутри. Я счастлив.

Пронзительный крик чайки вырывает меня из блаженного оцепенения. Взгляд на излёте фиксирует мелькнувший силуэт: в светлых волосах запутались ветер и солнечные лучи, тёмный камзол мгновение виднеется на фоне серой кладки, а затем сливается с мраком дверного проёма. Улыбаюсь и неторопливо следую за тобой. Время у нас есть. Много времени. Пока море бьётся о камни, пока стены дрожат от его ударов, пока мироздание вздыхает приливами и отливами. Это наше дыхание. Дыхание нашей вечности.

Внутри домика смотрителя маяка темно и промозгло, но это меня мало волнует. Зажигаю свечи, и тьма грациозной пантерой отступает к стенам, жмётся в углах, подстерегает под лестницей. Тебя не видно, но это ожидаемо. Я знаю, где тебя искать. За тяжёлой скрипучей дверью, ведущей в маленькую, скудно обставленную комнату. Ты сидишь в старом кресле у потухшего очага и уже читаешь (и как только что-то различаешь в потёмках?) какой-то труд по медицине. На моё появление не реагируешь, только шелестишь страницами и хмуришься иногда. Глаза заинтересованно сверкают, изящные пальцы ласкают переплёт, а я стою и не могу налюбоваться.

Рука с подсвечником устаёт и начинает дрожать. Тёплые оранжевые отсветы пляшут по стенам, но не задевают твоей кожи - ничто не способно нарушить совершенство алебастра. Делаю пару шагов в сторону, чтобы поставить подсвечник на стол. Когда поворачиваюсь, в кресле уже никого нет - ты стоишь перед средних размеров зеркалом, висящим над камином, и сосредоточенно себя рассматриваешь. Подхожу к тебе и анализирую наше отражение. Ты - молод и прекрасен, волосы белокурой волной падают на плечи, внимательный взгляд серых глаз полон доброты и нежности. В моей некогда чёрной шевелюре уже давно блестят серебром даже не нити, а целые пряди. Тёмные глаза потухли, морщины прорезали лоб оврагами горечи. Мы с тобой как новенький камзол и потрёпанный сюртук, что на нас надеты. Вот только взгляд... Твой взгляд. Любовь и нежность, доброта и прощение. И твое дыхание:

- Наби...

Рука сама тянется к тебе, но ты ускользаешь, утекаешь, расплываешься и исчезаешь в тенях. Это не тело - душа устремляется за тобой, волоча и пиная неповоротливую человеческую оболочку. По скрипучей лестнице поднимаюсь на второй этаж. Звуки моих шагов разносятся в гулкой пустоте коридора. Ещё одна дверь, за которой ждёт меня... что? Быть может, любовь? Или воспоминания? Что ты мне приготовил сегодня, мой ангел?

Кровать, табурет и покосившийся шкаф – вот и вся обстановка спальни, но мне давно уже плевать на окружающее меня убожество. Тот, о ком все мои мысли и мечты, драгоценным камнем раскинулся в потрёпанной оправе некогда тёмно-синего покрывала. Глаза твои чуть темнеют, в них мелькают озорные искорки, и ты принимаешься неспешно расстёгивать пуговицы своего камзола. Ставлю подсвечник на подоконник и исступлённо начинаю срывать собственную одежду. Укоризненно качаешь головой, поводишь плечами, и моему взгляду открывается твоя шея в обрамлении белоснежных кружев сорочки. Белое на белом, но ткань явно проигрывает, отступает перед нежностью кожи, утончённым изгибом и участившимся пульсом.

Пальцы дрожат от нетерпения. Одежда, обувь – всё летит на пол. Кидаюсь к тебе, изголодавшимся хищником набрасываюсь на твои губы, сминаю, смакую их вкус, пью твоё дыхание. Мои же руки в это время стремятся добраться до желанного тела, извлечь его из грубых покровов ткани, явить из кокона бабочку. Ну и пусть не все пуговицы это пережили – в следующий раз не будешь дразнить... Хотя о ком я? Будешь, непременно будешь, уж с твоим-то характером я знаком всесторонне. Ты тоже не бездействуешь – и как только у тебя получается одновременно ласкать и раздеваться? Кожа искрит и пылает под твоими ладонями.

Прерываю поцелуй, любуюсь результатом. Бледный, в меру мускулистый торс сияет в полумраке. Светлые волоски золотятся на сильных, призывно раскинутых руках, но гладкость груди твоей нарушить не в силах. Вновь приближаюсь, обвожу языком тёмно-розовые кружочки, прикусываю бусинки твоих сосков. У тебя вкус моря и ветра. Слегка выгибаешься, по твоим губам скользит соблазняющая полуулыбка, а руки твои зарываются в мои волосы и толкают меня к югу. Не поддаюсь на провокации, увлечённо исследую твою шею, неспешно щекочу кончиком языка ушную раковину и лишь потом стремительно перемещаюсь к твоим бёдрам.

Нефритовое копьё твоей доблести гордо вздымается над плоским животом, смазка жемчужной слезой замерла на острие. Губами нежно собираю солёный нектар, плотно обхватываю головку, пока пальцы играют с мошонкой, перекатывают яички, дразня, пробегаются по тверди ствола. Всем телом подаёшься навстречу, и я покорно принимаю, заглатываю и тут же выпускаю. Язык массирует, губы плотно обхватывают, а пальцы пробираются ко входу в твоё тело, поглаживая и надавливая, но только слегка.

Снежным барсом, изящным и стремительным, делаешь бросок на излёте моего движения, подминая и подчиняя.

- Да! – вырывается у меня.

Два, три пальца... Ты резок и нетерпелив, но моё изнемогающее тело само раскрывается тебе навстречу. С шипением выдыхаю, когда ты окончательно заявляешь на меня свои права и резко входишь. Немедленно подаюсь назад, принимая и поторапливая. Отголоски боли чёрным ужиком скручиваются на дне омута, полного радужных вихрей наслаждения.

Быстрее, ещё, ну же... Каждый толчок, каждое движение по капле наполняют драгоценную чашу нашей любви.

- Валерий!

И выплёскиваются из неё с первыми судорогами экстаза.

Открываю глаза. Закатное тревожное солнце заливает комнату багровым светом. Тебя рядом нет – наверное, снова что-то читаешь у камина. Движения после непродолжительного сна вялые и заторможенные. Ополаскиваю лицо водой из стоящего на пыльном подоконнике тазика. Холод быстро прогоняет остатки дрёмы. Наскоро одеваюсь и забираю подсвечник.

Спускаюсь. Надрывный скрип ступенек разносится стонами кающейся души. Вечер воспоминаний? Точно. Ты не читаешь – стоишь напротив зеркала. Что же показывает тебе память? Что вообще можно разглядеть в сумраке настоящего и прошлого?

Ставлю на камин подсвечник, сам подхожу к тебе сзади и приобнимаю. Не реагируешь, продолжаешь вглядываться в мутную тьму зазеркалья. Вздыхаю и присоединяюсь к тебе.

Я оказался прав – настало время воспоминаний. Из зеркала на меня смотрим мы. Ты ничуть не изменился, а вот я... Возраст, одежда, даже взгляд – ясный, уверенный, гордый и любящий... Безмерно любящий взгляд чёрных итальянских глаз скрещивается с твоим – мягким, добрым, сострадающим. Любимым.

За стенами домика шумит холодное море – в зазеркалье закат нежно золотит вершины пальм. Оттуда доносятся лишь тихие шорохи вздыхающего прибоя, да временами слышится шелест юбок прогуливающихся по набережной дам.

Взгляд моего двойника встречается с моим, и меня затягивает, кружит водоворот времени.

Хитро улыбаешься и жестом фокусника откуда-то извлекаешь карнавальные маски. Мне протягиваешь широкую бархатную – алое на чёрном. Твоя же серебрится каплями росы в чаше цветка на рассвете. Первым надеваешь и устремляешься в сторону виднеющегося за пышными деревьями и цветущими кустарниками приземистого дворца.
Следую за тобой, вертя в руках кусок дорогой ткани. Бархат ласкает кончики пальцев, напоминая о... Хорошо, что камзол достаточной длины. Плохо, что штаны и без того узки – мода беспощадна к влюблённым.

Теперь становятся слышны и звуки скрипок и флейт, и кокетливый дамский смех, и солидный бас мужского говора. Воздух наполнен восхитительным ароматом цветущей флорентийской ночи. Дневная жара спала, ни дуновения, и кажется, что распылённая в воздухе амброзия впитывается даже не лёгкими, а порами кожи.

- А вот и наши многомудрые господа из Университета, - слышится шутливое приветствие.

К нам подходит высокий блондин средних лет в сопровождении двух очаровательных дам.

- Люций, Нарцисса, - кланяешься ты, целуя затянутую в тончайшую перчатку нежную ручку облачённой в золотистый шёлк и маску-бабочку светловолосой нимфы. – Не представишь нас? – жмёшь руку мужчине.

Вежливо повторяю за тобой приветствие.

Блондин ленивым движением отбрасывает упавшую ему на лоб длинную прядь и коварно улыбается. Волосы волнами спадают ему на плечи, а маска черна, как его душа.

- Севинка, позволь представить тебе этих светил, временно сошедших к нам с небосвода научной мысли и по совместительству моих лучших друзей. Валерий, Наби, сия очаровательная леди приехала к нам из далёкой Индии.

- Путешествуете? – В твоих глазах загорается огонёк неподдельного интереса, тонкие губы изгибаются в обольстительнейшей улыбке.

Севинка кокетливо приподнимает безупречную бровь – вычурная маска золотыми изгибами обрамляет её глаза, вспархивает на виски и теряется в карамели причудливо уложенных волос.

- Не одобряете?

Хищница. Золотистая кошка, пятнистый леопард. На миг проникаюсь сочувствием к тебе - её очевидной жертве. Но только на миг.

- Восхищаюсь. – Вызов принят, и ответный взгляд - заинтересованный, плотоядный.

Ты тоже хищник. Ирбис, серебристый и бесстрашный, решительный и беспощадный.
Поединок на уровне не слов, но взглядов и жестов. Выверенных, отточенных. Это схватка. Сражение. Сошлись армады двух держав и под грохот пушечных выстрелов и рёв потревоженного океана устанавливают мировое владычество. Свидетели в панике расползаются по спасательным шлюпкам.

Не хочется быть только свидетелем, ой как не хочется... Но ты не оставляешь мне выбора. Третьей силой выступить я не смогу – увы, это проверено и неоднократно.

- Ах, это же менуэт! Обожаю! Не откажете?..

Скользящим уверенным движением подхватываешь её под специально отставленный локоток и устремляешься навстречу музыке.

Люций, интриган ты дьяволов... Под ехидно-заинтересованным взглядом Нарциссы блондинистый змей проезжается губами по моему загривку, предварительно откинув в сторону волосы.

- Друг мой, тебе не кажется, что твоя дама заскучала? Лично же я просто обязан засвидетельствовать своё восхищение этим приёмом хозяйке.

- О, мой сумрачный друг, в этом ты не ошибёшься. Прекраснейшая Сульпиция придёт в восторг от твоего внимания. - Люций-Люций... Ты неисправим. Всё равно кто, неважно с кем, но интриги – это святое.

Изгибаешь бровь, строишь невинные глазки, после чего Нарцисса решительно берёт дело в свои нежные ручки и утаскивает тебя. В сторону беседки, не дворца.

Я же, оставшись в одиночестве, вдыхаю полной грудью аромат южной ночи. Известные и неизвестные науке в моём лице цветы и кустарники, лёгкие тона моря и нагретой за день хвои... Звуки менуэта плывут над садом, вплетаются в отзвуки прибоя и журчание фонтанов, бередят, волнуют...

Неспешно двигаюсь в сторону западной ротонды. У меня нет ни малейшего желания наблюдать за танцем двух хищников, а вот поболтать с хозяйкой – очаровательной и потрясающе умной женщиной – это совсем другое дело.

- Наби! Какой приятный сюрприз! Валерий рискнул оставить тебя в моём распоряжении этим прекрасным вечером?

Вежливые шутливые фразы, за которыми скрывается безмолвное: «Неужели опять? Как ты, держишься?»

Молча склоняюсь к изящно протянутой мне ручке. Мы слишком давно знаем друг друга, чтобы рушить драгоценные мгновения тишины цветными стекляшками пустых комплиментов. Необходимое же скажут глаза.

«Да. Как же я устал, милый друг, как устал...»

Лёгкое касание тонких пальчиков – поддержка, невесомая, но такая нужная.

Сульпицию призывают обязанности хозяйки - слишком скоро, на мой взгляд. Я же не удерживаюсь и всё-таки бросаю взгляд на танцующих. До боли знакомый силуэт мгновенно выделяется среди десятков, сердце же полосует отравленный кинжал ревности. Мог бы уже привыкнуть, не обращать внимания, если бы всё ограничивалось танцами да флиртом. Сердце действует в паре с разумом, который с особой жестокостью следит за пополнением списка завоеваний Валерия.

Неторопливо иду к морю. И снова ночь берёт меня в плен своими ароматами, и опять шёпот волн дарит покой израненной душе.

На миг зазеркалье подёргивается тьмой, а когда зрение проясняется, я обнаруживаю себя в уютном кресле с трудом Фомы Аквинского «Маятник Вечности» на коленях. Но моё внимание далеко от философских размышлений, оно во дворце, там, где кружатся в танце пары, там, где я видел тебя. Вас. Сегодня. Спустя всего пять дней после вашего знакомства. Люций-Люций... Как ты горд, наверное, этим. Хотя какое право я имею обвинять тебя? Не ты, так кто-нибудь ещё познакомил бы их. Не Севинка, так другая... другой...

Мудрые говорят, что в паре всегда один любит, а другой позволяет любить. То, что я из первых, мне давно известно. Мой возлюбленный, ты, без кого я не могу жить, даже дышать толком не получается, не отличаешься ни верностью, ни постоянством. Последнее и спасало наши отношения. Обычно после очередной победы на любовном фронте ты возвращаешься ко мне. Как правило, вообще действуешь параллельно. Но не в этот раз.

Я видел вас в танце. Видел близко. Я смотрел и понимал, что это всё. Твои глаза в её глазах, твои руки в её руках, твоё дыхание... Даже оно принадлежало ей. И твоя душа, твоя беспечная душа – она тоже оказалась в вечном плену её хищного сердца.
И рвалась, плакала кровавыми слезами моя любовь к тебе. И глаза уже не могли смотреть. И не утешали ни южная ночь, ни тихий плеск волн, и даже обычно умиротворяющая философия не оказала ни малейшего воздействия – слишком глубоки раны.

Внезапный стук закрывшейся двери. Поток воздуха потревожил ровное пламя свечей. Ты. Так близко и так далеко. Стоишь, не подходишь. Чего же ждёшь? Ревности? Претензий? Напрасно. Я уже давно уяснил, что это бесполезно. Неужели где-то ещё теплятся чувства ко мне?

Поворачиваюсь, смотрю тебе в глаза. Всполохи эмоций: раздражение, неуверенность, нежность... Нежность? Сердце ёкает, и скептичность с тоскливой язвительностью сменяются безмерной любовью. Поднимаюсь тебе навстречу. Забытый труд великого философа с грохотом падает с колен.

Неуверенные объятия, робкие поцелуи. Тысячей осколков разлетается теория, выстроенная исстрадавшимся от ревности сердцем. Мой, сейчас ты только мой. Треск срываемой ткани, стук рассыпающихся пуговиц, таинственно дематериализовавшаяся обувь... И два тела сплетаются на широкой кровати. Угрожающе раскачивается балдахин, но выдерживает, дожидается момента, когда первая волна страсти отступает, переходит в нежные поглаживания.

Раскинувшись, таю под твоими ласками, во рту солоноватый вкус семени. Ну что же ты, любимый? Я жду, я давно уже готов принять тебя. Пусть резко, как тебе нравится, практически без подготовки. Так даже лучше – дольше память. Ты же склоняешься, нежно целуешь за ушком, шепчешь что-то прелестно-непристойное... А потом вдруг захватываешь и переворачиваешь.

Теперь уже ты подо мной. С трудом привожу в тонус разомлевший организм, недоумённо смотрю на тебя. Ты же с совершенно определёнными намерениями разводишь колени. Что это? Никогда за семь лет, что мы вместе, не менялись у нас роли.

- Ты уверен? – вырывается у меня.

Нежно улыбаешься и вовлекаешь в поцелуй. И целуешь, пока не улетучиваются последние остатки моего рассудка, пока рука спешно не находит припрятанную под подушкой заветную баночку. Пока мой язык не спускается туда, к неизведанной территории, обводит, теребит, проникает. Ты стонешь, плавишься под моими движениями – пальцы тоже не бездействуют, лаская поднимающуюся и наливающуюся твердь.

Приходит черёд смазки. Один палец, второй, третий, простата. Мечешься, сам разводишь ещё шире колени, насаживаешься, требуешь продолжения. И получаешь его. Медленно, очень медленно начинаю входить. Ты в шаге от оргазма, уже не обращаешь внимания на отзвуки боли, лишь стремишься получить своё.

Резким движением вхожу до конца и, похоже, попадаю. Ты кричишь и выгибаешься – не от боли, от нахлынувшего наслаждения.

Тесно, жарко, невыносимо прекрасно.

- Валерий! – стон растекается в жарком мареве страсти.

Начинаю толчки – сначала аккуратно, потихоньку, хотя приходится бороться не только со своим, жаждущим и сходящим с ума от неутолённого желания организмом, но и с тобой. Твои закатившиеся глаза, приоткрытые в непрекращающихся стонах губы, ноги, обхватывающие меня... Срываюсь, ускоряясь и вколачиваясь в призывно раскрывшееся подо мной тело. Быстро, слишком быстро ты уносишься к мерцающим созвездиям оргазма, забирая с собой и меня.

Тяжело дыша, лежим рядом.

- Оказывается, и ты без меня не скучал, любимый... - твой голос сух и бесстрастен.

Что это, сарказм? Издевательство? Растёкшийся в послеоргазменной неге мозг отказывается соображать. Приподнимаюсь на локте и заглядываю тебе в глаза. Нет, не издёвка в них, но сожаление, тоска и... прощание. Вот оно что! Это был прощальный подарок?! Такого я точно не ожидал, даже от тебя. Особенно от тебя. Это же... Ты даже не осознаёшь всю степень проявленной жестокости.

Тёмная волна ярости поднимается из самых глубин моего существа. Многие годы подавляемая, но от этого только набравшая силу флорентийская кровь даёт о себе знать. Не замечаешь. К лучшему. Ни к чему тебе видеть, да и знать не обязательно. Я тоже хищник. Не ирбис, не пантера – чёрный волк порывисто соскочил с развороченной кровати и стремительно переместился к столику у камина. Бутылка, два бокала, фамильный перстень. Первый полон, второй тоже, белый порошок растворяется мгновенно. Пей, моя любовь, пей. А я последую за тобой.

Вымучиваешь какую-то шутку, сам над ней через силу смеёшься. Резкий взмах рукой, алый росчерк вина на белоснежных простынях... Значит, не судьба.

Тук... тук... Всё реже и реже... Ты уходишь, ускользаешь, растворяешься в вечности. И вместе с тобой исчезает Наби Медичи, блестящий профессор естествознания Университета.

Зазеркалье отпускает меня, но не тебя. Зову тебя, ищу среди теней, мечущихся по комнате. Голос хриплый от криков и сдерживаемых слёз. Входная дверь приоткрыта, и сквозняк танцует на пламени свечей. Выскакиваю из домика – на улице непроглядная тьма. Приходится возвращаться. Фонарь загорается неохотно, робкий огонёк за стеклянной крышкой словно раздумывает, а стоит ли ему вообще гореть.

Повторно пытаюсь осмотреться, тусклый свет скорее мешает, чем помогает. Внимание привлекает тёмная громада маяка, точнее, не сама громада, а свет, мелькнувший в одном из узких окошек. Спотыкаясь, практически бегу. Массивная дверь, ступеньки, один пролёт, второй... Двигаюсь практически на ощупь. Задыхаясь, распахиваю очередную дверь и врываюсь на площадку на самом верху маяка, в самом его сердце – у линз.

Ты стоишь, оперевшись на невысокое ограждение, вдумчиво изучаешь чернильную тьму ночи, пронзаемую лучом надежды. Ветер развевает полы моего спешно накинутого чёрного плаща, пробирает до самых костей. Твоя одежда в безупречном порядке, идеальные локоны не шелохнутся.

- Валерий...

Нет реакции.

- Любимый.

Оборачиваешься. Пристально смотришь, затем молча качаешь головой. Робко приближаюсь. Уголок твоего рта слегка приподнимается, и ты раскрываешь мне свои объятия. Дом. Счастье. Не леденящий холод, но живительная прохлада.

Тянусь к твоим губам. Игриво уворачиваешься, и мне попадаются щека, подбородок, даже шея. Кожа нежная, гладкая, пахнет морем. Наконец, ловлю, и меня кружит, уносит стремительным воздушным потоком.

Поцелуй замирает солёными брызгами у меня на губах.

Твоё дыхание - моё дыхание.

Мир одинок, не в этом суть,
Людей десятки, сотни вроде,
Но как-то, с кем-то, где-нибудь
Их половинки грустно бродят.

Они не думают о том,
Что рядом с ними спят чужие.
Перевернув судьбу листом,
Они твердят, что вроде... жили...

Но у Отца свои мечты,
И не считает он зазорным
Свести дороги с высоты,
Пусть параллельные упорно.

И мы, бездумные, молчим
Не замечая на рассвете,
Что к нам во сне судьба стучит –
И нас, смешных, как шельму, метит.