Темнеющее небо

Прижимаю к груди кусочек картона, который сейчас кажется мне самой драгоценной вещью в мире. Меня сдавливают и стискивают, толкают и наступают на ноги, но это только добавляет остроты всему происходящему.

Я будто плыву в центре огромной толпы, слившись с ней, перестав быть отдельным, маленьким и незначительным человеком и став частью чего-то большего. Огромный стадион, который я раньше видела только на фотографиях и каждый раз мечтательно вздыхала, наткнувшись на его изображение, теперь возвышается прямо передо мной. Похожий на Колизей, он освещён яркими разноцветными лампами, сияет, разрывая лучами подсветки тьму, опустившуюся на Рим.

Даже отсюда слышен рёв толпы и высокий, незнакомый голос, который, немного фальшивя, поёт ужасающий вариант Smells like teen spirit. Меня передёргивает: нужно же было умудриться так испортить великую песню! Но на припеве голос теряется в хоре тысяч людей, которые заглушают его, в едином порыве выкрикивая всем известные слова.

With the lights out it’s less dangerous/С выключенным светом всё не так опасно
Here we are now, entertain us! /Вот мы и здесь, развлекайте нас!
I feel stupid and contagious/Чувствую себя глупым и заразным
Here we are now, entertain us.../Вот мы и здесь, развлекайте нас...

Сама не замечаю, как начинаю подпевать. По коже бегают мурашки, а тело бьёт мелкой дрожью от радостного предвкушения. Я уверена, что сегодняшний вечер будет выбиваться из череды серых, ничем не примечательных дней, как сапфир среди невзрачных, прозрачных, нелепо блестящих бусин. Да что там говорить – он уже стал самым запоминающимся за всю мою жизнь. До сих пор не верится, что всё происходящее – правда, что это именно я стою на окраине Вечного Города, держа в руках билет на концерт обожаемой мной группы, что именно я, студентка, родом из городка, услышав название которого даже сам Всемогущий почешет затылок и недоумённо пожмёт плечами, нахожусь в Италии, что именно мои мысли, которые медленно разъедали изнутри на протяжении последних двух недель, сейчас исчезли, сдавшись под напором внезапно накатившего цунами новых впечатлений.

Дрожащей рукой протягиваю билет охранникам на входе. Суровый мужчина отрывает чуть ли не половину драгоценной картонки, а потом вдруг, подняв голову, подмигивает мне и улыбается уголком сурового рта.

И я окончательно теряю ощущение реальности. Всё вокруг кажется сном, идеальным, сказочным сном, но это, в общем-то, совсем не важно: я не собираюсь терять ни секунды подаренной мне братом возможности побыть счастливой.

Мне даже не нужно искать вход на стадион: всё, что от меня требуется – это идти, попадая в ритм шагов толпы вокруг, и не пытаться плыть против течения. Ещё пара минут, и я оказываюсь под открытым небом, где на меня тут же обрушивается всё. И высокий голос солиста, тянущего последние ноты песни, и крики людей вокруг, и шелест тёплого южного ветра, что ласкающим касанием треплет меня по щекам. Забыв обо всём, я широко распахиваю глаза и вытягиваю шею: мне мало ощущений, мало эмоций, хочется впитать в себя всё вокруг, до последней ноты, до последней краски, чтобы потом, когда концерт закончится, не жалеть об упущенных мгновениях этой ночи.

Раздаются жидкие аплодисменты - это фальшивящий певец и его аккомпаниаторы уходят со сцены, радостно улыбаясь. Я знаю, что сейчас выйдет вторая группа, выбранная для разогрева, и мысленно скрещиваю пальцы: только бы она оказалась лучше предыдущей.

Мои молитвы услышаны. Первые же аккорды в исполнении We Are The Ocean встречены одобрительным рёвом толпы, и я прикрываю глаза, мечтательно улыбаясь. Тембр солиста ласкает слух, и я морщусь, когда его прерывает второй голос – хриплый и резкий. Но спустя пару мгновений понимаю, что так даже лучше, что они дополняют друг друга – здесь и сейчас, на переполненном стадионе, среди прыгающей, подпевающей, опьяневшей от ощущений и напряжённого ожидания главного действа толпы сочетание мягкого, обволакивающего пения и режущего слух скрима кажется идеальным.

Я несколько раз подпрыгиваю, пытаясь увидеть происходящее на сцене, рассмотреть участников группы, но эти попытки тщетны: я стою почти у самого ограждения, и впереди колышется море людей, большинство из которых выше меня как минимум на голову.

Кажется, из всех, кто входит на стадион, только я не пытаюсь пробраться ближе к сцене. Остальные, не стесняясь, расталкивают людей локтями и исчезают среди танцующих, прыгающих тел.

- Andiamo! (ит. пойдём) – кричит кто-то прямо мне на ухо, и я испуганно оборачиваюсь. Улыбаясь, мне протягивает руку высокий и безумно красивый парень. Он совершенно не похож на итальянца: бледная кожа, отсвечивающие под прожекторами бронзой волосы, немного раскосые глаза. У него на уме явно нет ничего предосудительного, но я всё равно моментально съёживаюсь, будто воздушный шарик, из которого внезапно выпустили весь воздух. Низко наклонив голову, делаю неопределённый жест рукой и самостоятельно ввинчиваюсь в толпу, забыв и о своей застенчивости, и о том, что мне, низенькой и худой, будет сложно что-то противопоставить другим зрителям, которые так же, как и я, жаждут оказаться ближе к сцене, пока ещё есть время.

В голове пойманной птицей бьётся мысль: нужно поскорее сбежать от улыбчивого красавца как можно дальше, и, видимо, именно эта решимость избежать напоминаний о том, что я так отчаянно пытаюсь выкинуть из головы, помогает мне пробраться в первые ряды. Ужом проскальзываю между двух высоких мужчин и натыкаюсь на ограждение, с удивлением глядя вокруг. Здесь намного жарче и теснее, чем у входа, все прижимаются друг к другу, как селёдки в бочке, а металлический заслон впивается в живот, но я лишь мимоходом отмечаю это, с головой ныряя в атмосферу концерта. Сделать это проще простого: нужно лишь расслабиться и открыться, вдохнуть запах итальянской ночи, дыма и пота и раствориться в этих ощущениях.

We Are The Ocean завершают своё выступление красивой, мелодичной песней и, откланиваясь, уходят со сцены. Провожающие их аплодисменты оглушают, и, кажется, их готовы были бы вызвать на бис... если бы впереди не ждало то, ради чего сюда и приехало около семидесяти тысяч человек.

Техники в последний раз проверяют оборудование, дуют в микрофон, один из них кидает несколько шутливых фраз, и зрители отвечают ему одобрительным гулом. Все разговоры вокруг прекращаются: люди, затаив дыхание, ждут начала шоу.

Свет резко гаснет, и тишину над стадионом разрывает музыка. Она накрывает толпу без предупреждения, резко и мощно. И я кричу, срывая голос, кричу вместе со всеми: этот крик приятно вибрирует где-то в груди, наполняя меня бурлящей, пузырящейся радостью. Все проблемы, заботы, неприятности отходят на задний план, и музыка, вихрем закрутившись вокруг меня, уносит куда-то далеко-далеко, помогает стать совершенно другим человеком. Счастливым, раскованным и свободным.

Все благоговейно затихают, услышав мелодичный и чистый голос своего кумира. Молча прослушав первую строчку песни, потихоньку начинают подпевать, и, когда дело доходит до припева, уже не пара голосов, а оглушительный хор марширует за сверкающим предводителем – фальцетом изящного мужчины, который, обводя сияющим взглядом толпу, кажется, совершенно не напрягаясь, поёт, идеально попадая в ноты.

Горло болит, голова кружится от духоты и интенсивности ощущений, ноги дрожат, но я всё равно упрямо продолжаю подпевать, вместе со всеми прыгая, не в силах спокойно стоять на месте. Мне не остановиться, будто закружило, унесло бурное течение, но пожелать, чтобы всё закончилось? Нет, хочется ещё, ещё и ещё, хочется запастись впрок впечатлениями, чтобы потом, когда станет грустно, доставать их из глубин памяти, смахивать пыль, любоваться блистательным великолепием этих моментов и убирать обратно, до востребования.

Услышав звуки органа, я сначала не верю своим ушам, но мои догадки подтверждает восторженный рёв толпы – это Megalomania, и я зажимаю рот ладонью, замерев на месте. Тихий, нежный голос оглушает, слова же будто режут сердце, и я даже не пытаюсь сдержать слёзы, что бегут ручейками по щекам.

- Я тоже всегда плачу под эту песню, - говорит кто-то по-русски прямо у меня под ухом, выводя из транса.

Take off your disguise/Сними свою маску

Повернув голову, натыкаюсь на внимательные, блестящие от слёз тёмные глаза. Девушка, столь неожиданно ворвавшаяся в моё личное пространство, беззаботно смахивает со щёк солёные капельки.

I know that underneath/Я знаю, что под ней

Улыбнувшись мне уголком ярко-красных губ, она отворачивается и, глядя на сцену – не на меня, - кричит:

- Я Дарья.

It’s me.../Окажусь я сам...

- Тина, - громко отвечаю я, не в силах оторвать от неё взгляд.

Она, будто уже забыв про меня, кивает головой в такт музыке, то прикрывает глаза, то наоборот – широко распахивает их; внимательно смотрит на сцену, перегибается через ограждение, пытаясь оказаться ещё ближе к ней; подняв руки вверх, раскачивается из стороны в сторону, и вскоре уже все, кто стоят рядом с нами, качаются вместе с ней – будто волны, пущенные этой хрупкой девушкой, расходятся по морю людей, заполнившему стадион. Я тоже покачиваюсь, прижавшись к её боку – свободнее так и не стало, и меня с каждым движением впечатывает то в ограждение, то в соседей. Никто, кажется, не против: здесь все чувствуют себя одним огромным существом с тысячами рук и ног, с тысячами ртов, из которых вырываются звуки, становящиеся единой прекрасной мелодией.

Голос Дарьи я слышу чётче остальных, даже яснее, чем свой собственный. Он красивый, глубокий и сильный, журчит, переливаясь, переплетается с фальцетом Беллами, образуя какой-то неземной дуэт.

Useless device, it won’t suffice/Бесполезное устройство, оно ни на что не годно
I want a new game to play/Мне нужна новая игрушка

Резко повернувшись ко мне, Дарья подмигивает и вдруг обнимает одной рукой за шею, продолжая напевать прямо мне на ухо:

When I am gone, it won’t be long/Когда меня не станет, пройдёт совсем немного времени
Before I disturb you in the dark.../Прежде чем я потревожу тебя в темноте...

Женский голос – справа, мужской – слева, и я закрываю глаза, облизнув резко пересохшие губы. Её прикосновение не тревожит меня, мне не хочется вырваться, сбросить руку и сжаться в дрожащий комок. Может, дело в том, что в этой толпе невозможно избежать посторонних людей, и я уже привыкла не обращать на них внимания, или же все мои комплексы и страхи остались где-то там, рядом с русоволосым незнакомцем, возможно, так и стоящим у входа на стадион, но факт остаётся фактом: объятия этой девушки не вызывают во мне ни капли отторжения. Назвать их приятными я тоже не могу – они просто есть. Есть рука, обхватывающая шею, есть губы, практически касающиеся моего уха, и это... нормально.

And paradise comes at a price/Но в рай попадают за цену
That I am not prepared to pay/Которую я не готов заплатить

Беззвучно шевелю губами, проговаривая слова, которые уже давным-давно отпечатались в памяти. Улыбнувшись, обнимаю Дарью за талию – так удобнее, ведь осталось две строчки, и море вокруг нас снова закипит, заколышется, когда каждый, оказавшийся здесь, будет изо всех сил стараться выплеснуть ту энергию, которой его наполняют знакомые звуки.

What were we built for?/Для чего мы созданы?
Will someone tell me please?../Кто-нибудь, пожалуйста, скажите...

Вместе с загремевшим под сводами арены припевом и голосом Мэттью, который взмывает, кажется, к самым небесам, мы прыгаем, и поём, и смеёмся – сквозь слёзы.

Take off your disguise/Сними свою маску
I know that underneath/Я знаю, что под ней
It's me./Окажусь я сам.

Дарья так и стоит рядом со мной до самого конца концерта. Иногда то меня, то её относит куда-то в сторону, мы теряем друг друга, но потом всё равно оказываемся бок о бок и каждый раз смеёмся: я - искренне, громко и заливисто, а она лишь тихо посмеивается, качая головой.

Пока последняя нота последней песни, запланированной на сегодня, не повисает, дрожа, в воздухе арены, мы ничего не говорим друг другу. В конце концов, глупо тратить бесценное время на живом выступлении Muse на разговоры – насколько бы интересными они ни были. А мне, краем глаза разглядывавшей Дарьи весь остаток концерта, кажется, что с ней эти самые разговоры другими и не бывают.

Мы с ней одинакового роста и телосложения, но если моя худоба выглядит болезненной, то её фигура будто вылеплена руками талантливейшего скульптора. Она подтянутая и гибкая, хрупкая, но явно сильная: при каждом движении рук под безупречной смуглой кожей перекатываются красивые, женственные мышцы, а короткий топик открывает вид на плоский живот с явно заметным прессом.

Короткая, практически мальчишеская стрижка ей очень идёт, она открывает длинную, изящную шею. Но главное – её лицо, которое постоянно притягивает мой взгляд. Она кажется знакомой, причём не в результате мимолётной встречи, нет. Я как будто видела её каждый день на протяжении многих лет, но каждый раз забывала об этом.

Спустя какое-то время я сдаюсь: память явно не хочет выдавать мне эту важную информацию, запрятав её под горами какой-то совершенно не к месту лезущей в голову чуши.

Мы выходим со стадиона всё так же – бок о бок. Дарья продолжает тихо напевать Starlight, щёлкая пальцами и то и дело поправляя небольшой рюкзачок, болтающийся у неё за плечами, а я... я - опустошена. Слишком много эмоций, слишком много энергии – и той, что я искренне, не жадничая отдавала любимым исполнителям, и той, которой они делились с залом. Кажется, у меня вовсе не должно было остаться сил, но я совсем не чувствую себя уставшей, наоборот: внутри бурлит какая-то чужая, незнакомая, будто вторгнувшаяся извне сила, а я способна только равнодушно переставлять ноги, подстраивая ритм шагов под пение Дарьи.

- Ты куда-нибудь торопишься? – спрашивает она, изогнув бровь, и я в ответ мотаю головой. Мне не хочется, чтобы этот день заканчивался, не хочется возвращаться в свой мир. Он жестокий, прагматичный, в нём нет места ни свободе, ни раскованности, ни сильным эмоциям. В нём нет места той Тине, что сейчас шагает по Риму бок о бок с незнакомкой, жадно заполняя лёгкие прохладой ночного воздуха.

- Отлично! Тогда предлагаю зайти куда-нибудь перекусить, - она потирает руки и вдруг резко останавливается, встаёт прямо передо мной и склоняет голову набок, с любопытством заглядывая в мои глаза, точно так же, как в первые мгновения нашего знакомства там, на стадионе. Я еле-еле успеваю затормозить, чуть не врезавшись в неё.

- Тина, верно? – уточняет она, чуть сощурившись, и я молча киваю. – Скажи, как ты относишься к неожиданным сменам планов?

Ещё вчера с утра я бы только горько усмехнулась и выдала какое-нибудь саркастическое замечание в ответ: вся моя жизнь была воплощением предсказуемости и скуки. Но сегодня... сегодня всё по-другому.

- Положительно отношусь, - охрипшим от пения голосом говорю я.

- Отлично! – снова восклицает Дарья, связки которой, кажется, ничуть не пострадали за время трёхчасового концерта. – Ты уже была на море?

- Пока нет. Но Рим же не на побережье...

- Глупости, - она прерывает меня на полуслове, легкомысленно махнув рукой. – Здесь поблизости есть восхитительный городок Террачина. Уверена, тебе понравится!

- И как мы до него доберёмся? – с сомнением тяну я, вертя в руках кончик своих волос, собранных в конский хвост на затылке. – Ночь на дворе.

- Права есть? – спрашивает она, и её тёмные, почти чёрные глаза сверкают в свете множества фонарей, противостоящих ночи на улицах Вечного Города. Помедлив, я киваю. – Отлично! – бросает она и чуть ли не бегом устремляется к центру Рима, утягивая меня за собой.

Три часа ночи. Шоссе в Италии. Снятая за тысячу евро шикарная машина – Porsche 911 Turbo S. Великолепная девушка, переодевшаяся в платье, на пассажирском сидении. И я – за рулём. Понимаю, что должна чувствовать себя неуютно, что должна молча кусать губы, думая, как бы поскорее выбраться из салона и вернуться к своей привычной жизни... но не могу. Потому что впервые я чувствую себя – собой. Заливисто смеюсь над шутками своей случайной знакомой. Втапливаю педаль газа в пол, наслаждаясь тем, как машина, взревев, всё быстрее несётся по тёмной трассе.

- Ты раньше была в Италии? – спрашивает меня Дарья, попутно подкрашивая губы. Она сидит, закинув ноги на приборную панель, и, кажется, плевать хотела на все правила безопасности.

Самое интересное, что и меня они не заботят.

- Только в детстве, - вздохнув, говорю я. – На похоронах бабушки.

- Она у тебя была итальянкой? – Дарья не строит печальное лицо, изображая вселенскую скорбь при упоминании похорон. Она не лицемерит, говоря, как ей жаль, и это делает её в моих глазах ещё лучше.

- Да, в пятом поколении.

- В тебе есть что-то... итальянское. Хотя, конечно, ты даже по сравнению со мной выглядишь до синевы бледной, что уж говорить об итальянцах, - смеясь, она подносит свою руку к моей и сравнивает цвет кожи. Разница и правда разительная.

- Кстати! – вспоминаю вдруг я. – Как ты поняла, что я говорю по-русски?

- Тоже мне загадка века, - хмыкает Дарья, убирая зеркальце и помаду в свой небольшой рюкзак. - Ты пела без акцента и знала все слова. Остальные же как будто пытались спеть Адриано Челентано под мелодии Muse. – Увидев мой недоумённый взгляд, она добавляет: - Челентано – единственный итальянец, чьи песни здесь все знают наизусть. Когда поживёшь в Италии хотя бы пару лет, начинаешь слышать отголоски Confessa во всём, что хоть немного связано с музыкой.

- А ты давно здесь живёшь?

- Слишком, - коротко отвечает Дарья, и что-то в её тоне говорит мне, что эту тему лучше не затрагивать.

Скоро мы въезжаем в небольшой городок, и я снижаю скорость чуть ли не до черепашьей: он настолько красив, что ехать быстрее опасно для жизни, ведь я не могу оторваться от разглядывания разноцветных домиков, подсвеченных яркими фонарями. Здесь всё цветное, даже ночью, и я, как ребёнок, широко распахнутыми глазами смотрю на открывшееся мне великолепие, вертя головой с такой скоростью, что она начинает кружиться.

- Полегче, Тина, - смеётся Дарья. – Давай-ка лучше припаркуемся и дальше пешком.

Молча киваю и рассеянно останавливаю машину в каком-то маленьком дворике, указанном Дарьей. Она кажется мне волшебницей, особенно сейчас, когда сменила джинсы с топом на летящее белое платье.

- Ты как фея, - озвучиваю я свои мысли.

- Злая или добрая? – спрашивает она как-то очень серьёзно.

- Для меня точно – добрая. Фея-крёстная, устроившая Золушке красивую жизнь до полуночи, тебе и в подмётки не годится, - с трепетом произношу я, завороженно глядя на проходящих мимо людей. Они кажутся мне ненастоящими, неземными – проходя мимо, один мужчина приподнимает шляпу и легонько кланяется мне, назвав по имени.

- Откуда?.. – поражённо спрашиваю я, но, взглянув на зашедшуюся в смехе Дарью, тут же понимаю свою оплошность. – Ну да. Тина-Красотка - надпись на моём топе, - ворчливо бормочу, пытаясь сдержать улыбку.

Не получается. Здесь мне хочется улыбаться, и танцевать, и петь, желательно по-итальянски. Будто услышав мои мысли, Дарья хватает меня за руку и тянет вниз по улочке, туда, откуда доносится приглушённая музыка.

Мы вместе выбегаем на площадь, освещённую даже ярче, чем остальной город. В самом её центре сидит уличный музыкант и поёт, подыгрывая себе на гитаре. Вокруг него кружатся в танце пары, и маленькие дети пытаются повторять за взрослыми замысловатые па. Это кажется сном, и я вдруг чувствую, как по спине пробегает холодок от ужаса. А вдруг я сейчас проснусь? В своей кровати в России, одна, среди липких, серых мыслей, которые паутиной затянут всё вокруг, выкинув из моей головы воспоминания об этом сне, как что-то чуждое, ненужное... Но это длится лишь мгновение, и звонкий смех Дарьи развеивает кошмарный морок. Она тянет меня в самый центр танцующей толпы, и, встряхнув головой, я снова погружаюсь в атмосферу этой сказочной ночи.

Мы танцуем и смеёмся, знакомимся со всеми вокруг. Милые итальянцы ни слова не понимают по-русски и чуть ли не всей толпой пытаются научить меня своему языку, громко хохоча, когда я коверкаю незнакомые слова.

В конце концов мы уходим оттуда, прихватив с собой две бутылки вина – предприимчивая Дарья успела сбегать в какой-то ресторанчик, пока я ломала язык в попытках выговорить хоть одну из тех длинных, заковыристых фраз, которыми сыпали мои «учителя». Взглянув на год, указанный на этикетке, я только качаю головой – эта девушка явно не привыкла считать деньги. И снова – мне должно быть неловко, неуютно, стыдно принимать от неё такие подарки, но я только благодарно улыбаюсь своей новоиспечённой подруге.

Она ведёт меня по узким улочкам, крепко держа за руку – за эту ночь я уже привыкла чувствовать её узкую ладошку в своей.

- Сейчас я тебе покажу настоящее чудо, - многообещающе произносит она и сворачивает в какой-то тёмный, совсем уж узенький проход между домами. Мне ничего не остаётся, кроме как следовать за ней, что я и делаю, практически не задумываясь: рядом с ней ожидание чего-то, что способно испортить этот... день? Вечер? Ночь?.. исчезло, и меня переполняет уверенность в том, что всё будет замечательно.

Мы чуть ли не боком пробираемся между домов, и когда, наконец, проход заканчивается, я сначала отряхиваюсь и только потом, услышав плеск волн, вскидываю голову и благоговейно выдыхаю.

Перед нами – море. Тёмное и бескрайнее, зовущее и ласковое. У кромки воды прямо на песке лежат белые матрасы – подбежав к ним, я убеждаюсь, что зрение не обманывает меня: это не шезлонги и не обычные надувные подушки, это настоящие, тонкие, но при этом мягкие матрасы. Справа высится гряда камней, тянущаяся от домов до воды, а слева шелестят кроны высоких деревьев, из-за чего это место кажется укромным, уютным, сокрытым от всех, кроме нас. Дарья бесшумно подходит ко мне. Она уже сняла туфли и, кинув их рядом с одним из матрасов, зарывается пальцами в прохладный песок. Я тут же следую её примеру, аккуратно умостив вино рядом с обувью.

Море призывно шелестит, и я то и дело бросаю в сторону воды тоскливый взгляд. Старая добрая Тина всё же проснулась и начала захват территорий: лёгкая радость и спокойствие, что наполняли меня до краёв, вдруг испарились, уступив место знакомым страхам, и стеснению, и сомнениям...

- Нет-нет-нет, дорогуша, так не пойдёт, - решительно произносит Дарья, разворачивая меня к себе лицом. Даже в тусклом свете единственного фонаря, оставшегося где-то у домов за нашими спинами, я прекрасно вижу, как горят её глаза, как сияет в них ярость и решительность. – Никаких «я боюсь», договорились?

- Дарья, всё не так просто... - бормочу я, закрыв лицо руками.

Снова ненавижу себя. Ненавижу это бормотание, и неуверенность, и боязнь всего вокруг. Мне хочется вновь стать лёгкой и свободной, но, кажется, это состояние уже не вернуть.

- Ну, в чём проблема? – мягко спрашивает Дарья, отводя мои руки от лица. Она заглядывает мне в глаза и ласково улыбается, заправляя выбившуюся прядь волос мне за ухо. – Давай, расскажи.

Садится прямо на песок, хлопает ладонью по белой ткани рядом, и я послушно опускаюсь на матрас, тут же начиная обводить кончиками пальцев эмблему, вышитую на его поверхности. Золотыми нитями на нём выведено «Grand Hotel L'Approdo» и, оглянувшись, я вижу торцы домов, между которыми мы прошли, вижу балконы с вывешенными на них полотенцами и понимаю, что мы пробрались на территорию отеля.

- Я жду, Тина, - голос Дарьи твёрд, и я начинаю говорить. Рассказывать своей случайной знакомой то, в чём боялась признаться даже себе.

Правда, некоторые вещи можно, наверное, доверить только таким людям.

- Мы с ним дружили с детства. Знаешь, как раз тот случай, когда родители уверены: их дети вырастут, поженятся, нарожают кучу детишек и будут счастливы, - я говорю, не отрывая взгляда от золотистой надписи на ткани. Так проще. – Но не вышло, - горько усмехаюсь, качая головой, - мы выросли, встречались пару месяцев и поженились, а совсем недавно во время одной из ссор выяснилось, что я «тощая, стрёмная баба, которую и ебать-то приходилось через силу». Это точная цитата, - голос начинает дрожать, и тёплые ладошки Дарьи обхватывают мою свободную ладонь, пока второй рукой я утираю слёзы. – Он изменял мне все три года, что мы были вместе, Дарья. И был со мной только потому, что его родители на этом настаивали. А их он расстраивать не хотел. Вся моя жизнь была построена на лжи, понимаешь? То, что я красивая и привлекательная – ложь. Наша красивая свадьба и медовый месяц – ложь. Все его слова о том, что я единственная и сильно, так сильно нужна ему – ложь. – Запрокидываю голову и часто-часто моргаю, сильно, до крови закусив губу. Мне не хочется плакать, только не из-за него. Хватит.

- Хорошо, урод-бывший – случается. Но почему сейчас ты так резко...

- Потому что я – «тощая, стрёмная баба», Дарья, - прервав её на полуслове, я вскакиваю на ноги. Дёргаю свои мешковатые джинсы, оттягиваю чёрную футболку, которая велика мне как минимум на два размера. – Противно смотреть на себя, а уж показывать другим людям... об этом и речи быть не может. Его слова... постоянно крутятся в голове. Я не могу купаться – для этого придётся снимать одежду. Не могу спокойно терпеть прикосновения других людей – кажется, что им приходится через силу заставлять себя прикоснуться к такой, как я. Мы расстались три недели назад, и всё это время я сидела дома, не желая никуда выходить. Казалось, что я настолько... бесполезная. И ненужная. Если бы не Исмаэль...

- Исмаэль? – с каким-то удивлением в голосе спрашивает Дарья.

- Да, мой брат. – Дарья как-то задумчиво кивает, но потом, тряхнув головой, поднимается с песка.

- Это он купил тебе билеты, да?

- Да. Сказал, что если что-то и может вытащить меня из болота, в которое я сама себя загнала, так это сочетание Италии и Muse. Я тогда глазам своим не поверила. Представь: три недели сидеть дома и жалеть себя, и тут вдруг такой сюрприз.

- Кажется, твой Исмаэль – идеальный брат, - улыбаясь, мечтательно произносит Дарья.

- Да, так и есть. – Этот разговор внезапно успокаивает меня. Старая Тина снова ворчливо и неохотно уступает место новой – итальянской.

- Ты же знаешь о лучшем средстве борьбы со своими страхами? – вдруг спрашивает Дарья и, расстегнув молнию на своём платье, перешагивает опустившуюся вокруг её ног белым облаком ткань. – Взглянуть им в глаза, - отвечает она на свой же вопрос.

- Да, но я...

- Ничего не желаю слышать. У тебя нет ни малейших оснований комплексовать, Тина. За такую фигуру, как у тебя, многие убить готовы, я уж не говорю про идеальную кожу и шикарные волосы. – Протянув ко мне руки, она вдруг хватает меня за футболку и резко дёргает её вверх. – Давай-давай, снимай. Мы идём купаться! И возражения не принимаются.

Тёмное и тёплое, ласковое и бесконечное море мягко покачивает меня в своих объятиях. Я парю в самом центре тьмы, вдыхаю воду, вожу рукой по поверхности воздуха. Верх и низ, волны и ветер, звёзды и камни – всё перемешалось, сплелось в один клубок, распутать который невозможно. Единственный ориентир – это тихий смех Дарьи, который уводит меня всё дальше и дальше от огней на берегу. Или это звёзды, ярко горящие на небе? Или это странные рыбы, сияющие неверным светом в морской глубине?..

Раньше мне казалось, что нет ничего страшнее, чем потерять себя, исчезнуть, как личность, раствориться в чём-либо без остатка. Но вот уже второй раз за сегодняшний день моё я уходит, отступает, пропадает в темноте моря, ночи, Италии. И как же великолепны эти ощущения! Нет маленькой, испуганной Тины – её поглотила морская пучина; нет полных тоски мыслей – их разъела солёная вода; нет страхов и сомнений – их развеял тёплый ночной ветер.

Тихий всплеск – это Дарья вынырнула справа от меня и теперь плывёт рядом, загадочно улыбаясь. Несмотря на короткую стрижку, она похожа на русалку, кажется неотъемлемой частью этой ночи, и моря, и неба. Кажется ненастоящей, прекрасным миражом, который вот-вот растворится в тёплом воздухе.

- Ты такая красивая. Хотела бы я быть такой же, - шепчу я тихо, уверенная, что она не услышит меня за плеском воды. Но она тут же разворачивается ко мне, и её глаза опасно блестят в тусклом свете звёзд.

- Пора уже перестать маяться дурью и полюбить себя, Тина, - уверенно произносит она. – Тем более есть за что. Или ты мне не веришь? – вдруг резко, отрывисто говорит она, замирая на месте.

Её обиженный голос наждачкой стирает весь мой эгоизм, и лицемерие, и ханжество. Лицо заливает краска стыда, ведь вместо того, чтобы как-то отблагодарить эту девушку, которая совершенно безвозмездно превратила мою ночь в сказку, я ною, и ною, и ною.

- Прости, я... - замолкаю, не зная, что сказать. Все оправдания кажутся глупыми, но Дарью не смущает моё молчание: она, кажется, понимает меня без слов. Понимает даже лучше, чем я сама.

Протянув руку, она переплетает пальцы с моими и тянет за собой. Под ногами внезапно оказывается песок – мягкий и гладкий. Только тогда замечаю, что мы вернулись к берегу.

Дарья останавливается и, повернувшись ко мне, прижимает прохладные ладони к моим щекам. Они кажутся такими же, как песок у меня под ногами – ласкающими и нежными.

- Попробуй забыть обо всём и наслаждаться тем, что у тебя есть здесь и сейчас, Тина. Хотя бы сегодня, хотя бы на пару часов. Делай то, что хочется, не задумываясь о последствиях. Будь безрассудной, смелой, решительной и беззаботной. В конце концов, ты ничего не теряешь: здесь нет никого, кроме нас двоих, а я физически не способна осуждать тебя.

После её слов внутри будто что-то щёлкает. Она права: именно этой ночью, этой сказочной, волшебной ночью я способна на всё. Если уж после всего произошедшего я доверилась совершенно незнакомому человеку...

Она внимательно следит за мной сияющими глазами. Они похожи на звёздное небо над нашими головами: чёрная бесконечность и россыпь холодных, сверкающих звёзд, - и они точно так же, как и небо, манят, затягивают, зовут к себе, и так хочется быть ближе, и ближе, и ближе, и падать в этот ласковый простор.

Мы стоим так близко, что я вижу каждую капельку на её серьёзном лице. Она до сих пор не убрала руки, прижимает их к моим горящим щекам, и я прикрываю глаза, чтобы не отвлекаться от этих ощущений. Зажмуриваюсь – и неожиданно делаю ещё шаг к ней, даже не задумываясь над тем, что за этим последует.

Её губы касаются моих – нежно, невесомо. Я никогда не чувствовала ничего подобного; это ничуть не похоже на те поцелуи, что дарил мне единственный мужчина в моей жизни. Губы Дарьи – мягкие и сладкие, с лёгким солёным привкусом, они осторожно скользят по моим, касаясь еле ощутимо, будто давая мне шанс отстраниться, остановить всё это безумие и уйти.

В моих мыслях – пустота, и я, ещё сама того не осознав, отвечаю на поцелуй.

Тону, тону, задыхаясь, в её прикосновениях, в её тихом, горячем шёпоте, в её дыхании и нежности. Прошёл почти месяц с тех пор, как хоть кто-то касался меня – даже я сама. Требуется недюжинная сила воли и способность доверять, чтобы вот так отдать себя кому-то, чтобы раскрыться, и расслабиться, и просто чувствовать. Я в этом плане всегда была зажатой, скованной, а уж в последнее время это неумение открываться хоть кому-то достигло и вовсе заоблачных высот.

За всю свою жизнь я ещё никому не доверяла так, как доверяю Дарье.

Перед глазами покачивается звёздное небо, оно дрожит и вертится, и мои тихие стоны ветерком взмывают вверх, исчезая где-то среди редких облаков. Я не могу заставить себя двигаться: прикосновения Дарьи парализуют, электрическими разрядами проходя по каждой клеточке моего тела. Вслепую шарю руками, пытаюсь коснуться её в ответ, но она ускользает, как песок сквозь пальцы – текучая, воздушная, волшебная.

Её прохладные руки скользят по моей коже, не останавливаясь ни на секунду. Она гладит кончиками пальцев мою шею, обводит ключицы, мягко сжимает грудь, тихо застонав в унисон со мной. Её губы – влажные и горячие, они смыкаются вокруг одного соска, и тут же нежные пальцы сжимают второй. Она лижет, и мягко царапает, и посасывает, и сжимает, точно зная, что именно мне нужно, будто читая мысли. Мне же не остаётся ничего, кроме как жадно хватать ртом воздух, судорожно цепляясь за белую ткань матраса. Каждое её движение, каждое прикосновение вызывает внутри бурю – и физическую, и эмоциональную. Я и не подозревала, что такое бывает, не знала, что человек способен испытывать такое наслаждение, что обычные касания... но нет, обрываю себя. Они не обычные. Всё, что связано с этой девушкой, по определению не может быть обычным, и... ох.

Все мысли исчезают в вихре ощущений – это Дарья ласково прикусила чувствительную вершинку, и обвела её медленным, тягучим касанием языка, и двинулась ниже, скользя по моей коже губами и руками, обдавая её жарким дыханием. Зажмуриваюсь, не в силах держать глаза открытыми, но звёзды не уходят – они лишь становятся ярче, заполняя собой всё вокруг.

С каждой секундой образ Дарьи растворяется, забывается, стирается из памяти. Это вовсе не другая девушка ласкает моё тело – что вы, я на такое никогда не согласилась бы – нет, это южная ночь ветерком поглаживает ноги, это тёплое море языками волн прокладывает обжигающие дорожки поцелуев от груди и ниже, ниже, ниже... Это сама Италия шепчет моё имя.

Прохладные пальцы, только что скользившие по животу, вдруг оказываются внутри меня – неожиданно, резко, именно так, как мне было нужно. Звёзды под веками вспыхивают в такт этим умелым, знакомым и в то же время абсолютно новым для меня движениям. Они становятся всё резче и резче, оставаясь при этом нежными – такое вообще возможно? Это магия, волшебство, Гарри Поттеру и не снилось... Мысли скачут, переплетаются, становятся неразборчивыми и... Боже, как же это... Да, ещё, быстрее, сильнее... Ты... Да...

Руки сжаты в кулаки, ногти, кажется, до крови впиваются в кожу, и я замираю, не в силах сделать вдох: всё внутри скручивается, сжимается, сильно, до боли, которая лишь оттеняет это безумное, сладкое, невероятное наслаждение.

Толчки замедляются, и мне хочется выть от досады, но тут горячий язык обводит комочек, в котором сосредоточились, кажется, все нервные окончания моего тела, и я выгибаюсь, распахнув глаза. Тёплые губы заменяют язык, сжимая, и посасывая, и потягивая, и небо, вздрогнув в последний раз, раскалывается, осыпается на землю мириадами сверкающих звёзд, и я кричу, разлетевшись на сотни, тысячи мелких осколков.

Успокаивающие поглаживания и тихий, но полный радости смех возвращают меня к жизни. Пытаюсь открыть глаза – но веки тяжелы, как никогда, и в конце концов я оставляю эти попытки.

- А как же ты? – с трудом шепчу и хмурюсь, так и не открыв глаза. Знаю, что вряд ли смогу вернуть Дарье то, что она подарила мне, в полной мере, но я должна хотя бы попытаться – оставить всё так, как есть, будет верхом неблагодарности.

- Кто - я? – её голос растворяется в шуме волн, в шелесте ветра, и я замираю, не понимая, о чём она говорит. – Открой глаза, Тина. Здесь нет никого, кроме тебя.

Резко сажусь: ощущения такие, будто кто-то вылил на меня ушат ледяной воды, силой вырвав из приятного, глубокого сна.

И не верю в то, что вижу. Дарьи нет рядом. Есть лишь я, и одна пара туфлей на песке, и моя одежда, сложенная стопкой у матраса. И две цепочки следов: одна идёт к морю, а вторая – в обратном направлении, заканчиваясь прямо у моих ног...

- Тина, ты в порядке? Голос у тебя какой-то странный.

Я нервно накручиваю прядь волос на палец, судорожно измеряя шагами свой номер в отеле.

- Всё нормально, - сказав это, я, не удержавшись, нервно смеюсь. Нормально, как же. – Слушай, Исми, ты знаешь городок Террачина?

- Конечно, знаю, - огорошивает он меня уверенным ответом. – Мы провели там две недели, когда ездили прощаться с бабушкой. Ты, наверное, не помнишь, слишком маленькая была. Этот городок – просто чудо какое-то, всегда хотел туда вернуться. И особенно на тот кусочек пляжа, который мы с тобой случайно обнаружили. Неужели этого тоже не помнишь?

- Какой кусочек? – сиплю я, вцепившись что есть сил в край стола.

- О, потрясающее место. С одной стороны закрыто деревьями, а с другой – огромными камнями. Мы тогда в догонялки играли, и ты полезла между двумя домами, надеясь, что я застряну и не смогу тебя догнать. Хитрости тебе было не занимать, - рассказывает он с ностальгией в голосе, а я слушаю и борюсь с головокружением, до крови закусив нижнюю губу. – Еле-еле пролез через эту щель, а там, с другой стороны, море и матрасы на песке, людей нет, красота. Мы целый день там провели. Неужели не помнишь?

- Что-то такое припоминаю, - говорю я деревянным голосом.

- А с чего такие вопросы? Думаешь съездить туда? Очень советую, время у тебя есть – четыре дня ещё, заодно искупаешься.

- Да, я подумаю, Исми. И ещё раз спасибо за билеты, это не поездка, а просто... нечто.

- Не за что, сестрёнка! Отдыхай. И не забывай звонить.

- Пока, - выдавливаю и, повесив трубку, бросаю её на кровать, подальше от себя, как будто это может как-то изменить услышанное.

Кинувшись к чемодану, роюсь в нём, ища спрятанные деньги. И нахожу – оставшуюся тысячу евро вместо взятых «на всякий случай» трёх. В голове – сумбур, мысли скачут, истерично бьются внутри, повторяя мои суматошные метания по номеру. Но напротив зеркала я замираю, как вкопанная.

И, наконец, понимаю, почему лицо Дарьи казалось мне настолько знакомым...

- О, я прекрасно знаю этот блеск в глазах, - нараспев произносит седой мужчина, массирующими движениями втирая мне в волосы бальзам. – Вы уже испытали на себе всё волшебство итальянских ночей?

- Можно и так сказать, - произношу я задумчиво, не отрывая взгляда от потолка. – Не рассчитывала на подобное, когда направлялась сюда.

- Главное – не отталкивайте его, - тихо говорит итальянец, заматывая мои волосы полотенцем и усаживая в кресло перед зеркалом. – Всё, что происходит здесь, в Италии – к лучшему. Нужно лишь прислушаться к себе и не сопротивляться тому, что нашёптывает встрепенувшееся сердце.

- Я стараюсь, - шепчу, глядя, как ножницы в руках пожилого мастера отстригают всё лишнее, что мешало мне быть собой. – Правда, стараюсь.

Спустя час я всё ещё немного недоверчиво провожу рукой по коротким волосам. Но все сомнения улетучиваются при одном взгляде на зеркало, откуда на меня смотрят тёмные, полные веселья и беззаботности глаза моей случайной подруги. Подмигнув ей (себе?) я прощаюсь с улыбчивым парикмахером и, выйдя на улицу Вечного Города, запрыгиваю в припаркованный у тротуара Porsche.

У меня впереди ещё четыре часа аренды, и я не собираюсь тратить их впустую.

Четыре дня спустя:

Громко цокая каблуками, я иду по зданию аэропорта. Короткий чёрный топик, открывающий немного загоревший за время моего неожиданного отпуска живот; джинсы, обтягивающие стройные ноги, будто вторая кожа; маленький рюкзачок, в котором лежит аккуратно сложенное белое воздушное платье – на всякий случай; изогнутые в улыбке губы, накрашенные ярко-красной помадой; взъерошенные короткие волосы... на этот раз – не мираж и не разыгравшееся сознание, не чудо, порождённое итальянской ночью, чтобы помочь мне выползти из болота, в которое я сама себя загнала. На этот раз всё по-настоящему.

Хотя при мысли об этом в голове тут же вспыхивает фраза из любимой, зачитанной до дыр книжки, и я улыбаюсь ещё шире, проходя к своему месту на борту самолёта.

«Конечно, это происходит у тебя в голове, Гарри, но кто сказал тебе, что поэтому оно не должно быть правдой?»

В наушниках начинает играть следующая песня, и в то же мгновение я вижу тех, рядом с кем мне предстоит провести следующие двенадцать часов. Замираю, с трудом подавив желание сжаться в маленький комочек и сбежать. Но нет, теперь я другая.

Поэтому вместо того, чтобы позорно ретироваться, новая Тина улыбается. Новая Тина тихо подпевает сладкому голосу, что ласкает её слух. Новая Тина подмигивает своему соседу, когда тот с радостным удивлением смотрит прямо ей в глаза.

И, увидев, что он хочет что-то сказать, сдёргивает наушники.

- Мы с вами виделись, верно? На концерте Muse?

Взъерошенные русые волосы, бледная кожа, чуть раскосые глаза потрясающего синего цвета... Я знала, знала, что он не итальянец! Засмеявшись, я киваю.

- Да, но тогда я от вас сбежала, что было не очень вежливо. Так что предлагаю забыть о том инциденте, - он кивает, изогнув губы в кривоватой улыбке. - Меня зовут Тина.

- Очень приятно, Тина, - он произносит моё имя медленно, со вкусом, будто перекатывает его, смакуя, на языке, и я чувствую, как медленно загораются щёки. Кладу ногу на ногу, пытаясь не обращать внимания на возбуждение, которое медленной, горячей волной распространяется по всему телу. – Я Валера. И, кстати, вам очень идёт короткая стрижка и тёмный цвет волос, - добавляет он низким, хрипловатым голосом. Он неотрывно смотрит на меня, и в глубине его зрачков я вижу своё отражение, вижу Дарью, которая подмигивает мне и исчезает, растворившись в переливах лазурно-синих глаз.

Двигатели оживают, самолёт медленно выезжает на взлётную полосу, а я, следуя указаниям стюардесс, выключаю плеер, тихо допевая песню за Мэттью.

Валерка узнаёт слова и, усмехнувшись, начинает подпевать. Немного повернувшись к нему, я делаю глубокий вдох и наклоняюсь ближе, окунаюсь в потрясающий аромат его парфюма, почти касаясь губами его уха, шепчу слова, давным-давно отпечатавшиеся в памяти.

Take off your disguise
I know that underneath
It's me...

Он поворачивается ко мне, чуть сощурившись. Наши лица так близко, что стоит одному из нас немного наклониться вперёд – и...

И мы стукаемся лбами, когда самолёт резко срывается с места, идя на взлёт. Смеёмся – громко и искренне, потирая ушибленные головы.

А в иллюминатор проникают последние лучи заходящего солнца Италии и, скользнув по нашим лицам, тут же исчезают, будто поцеловав на прощание.

Запрещаешь то и это,
Призываешь дорожить.
Жизнь – разменная монета,
Так давай скорее жить!

Размышления, уговоры –
Человеческий мотив,
Жизнь несётся - поезд скорый,
Столько станций упустив.

Посмотри-ка... Я же знаю...
Тихо жить не для меня.
Может, я одна такая...
У кого-то есть родня...

У кого-то есть дороги,
У кого-то есть друзья,
Да пойми же ради Бога –
У меня есть только я.

Запрещаешь то и это,
Заставляешь дорожить.
Для кого? А вот и нету...
Так давай же просто жить!