Падшие. Глава 3

На следующее утро голова не болела от количества выпитого, как ни странно. Вот что значит дорогое вино. Тело приятно саднило в некоторых нужных мне местах. Ах, какое это блаженство знать, что толстый член самого Грея ночью выделывал в тебе узоры греха.

После совместного завтрака, который прошёл в исключительной тишине мы уже третий час занимаемся берсерками, когда Грей вдруг спокойно интересуется:

— Хочешь, выпорю?

— Что?! — у меня перехватывает дыхание.

— Выпорю, — его глаза смотрят спокойно, даже без насмешки. — Плёточкой.

Грей поднимает меня на ноги и разглядывает с высоты своего роста.

— За что?

— Ну-у... в качестве профилактики, например. Или поощрения за хорошее поведение.

— Ничего себе поощрение!

— Но ведь хочешь же? Твоё тело хочет.

Я не могу лгать этим зелёным глазам.

— Так почему бы не доставить удовольствие ему и мне? Помучайся немного для нас? А твоя гордость потерпит, пока мы с твоим телом будем наслаждаться поркой...

— Наслаждаться поркой?

— Да, ещё как.

Я просто не знаю, что сказать, моё тело и впрямь желает получить от Грея даже не пару шлепков, а чего-то посерьёзней. Но не соглашаться же на порку добровольно?

— Знаешь, что это?

В руках у Грея флоггер, он вытащил его из большого ящика письменного стола.

— Флоггер.

— Молодец. Смотри, какие хвостики. Он умеет ласково гладить, а умеет делать больно, обжигать, чтобы кожа горела огнём. Попробуем?

— Прямо здесь?

Я понимаю, что пороть он намерен в библиотеке.

— Сюда никто не войдёт. — Грей спокойно поворачивает ключ в двери и требует: — Давай руки.

— Зачем руки?

— Свяжу. Давай руки, Вэл.

Я протягиваю.

— Сложи ладони. Вот так.

Мои руки связаны, не жёстко, но не развяжешь.

— Зачем связывать, я же не сопротивляюсь?

— Чтобы ты не попытался прикрыться и не сунул руку под удар. Это будут не шлепки рукой. А чтобы не задавал глупых вопросов, вот это. Открой рот.

Кляп... Глаза Грея строги, повинуясь, я распахиваю рот. Его заполняет кожаный шарик с ароматом апельсина.

— Ты любишь апельсин в качестве запаха? Кивни.

Я киваю.

— Расположи его языком удобней. Хорошо, — Грей застёгивает кожаную полоску на моём затылке. Теперь шарик заполняет рот плотно.

— Дыши носом. Дышишь?

Я снова киваю.

— Теперь помычи три раза. Это будет знак, если тебе станет невтерпёж. Ты меня понял? Если не сможешь терпеть или вообще захочешь прекратить, промычишь. Просто стонать или плакать от избытка чувств не запрещается.

Он поворачивает меня к столу и командует:

— Поставь локти на стол, можешь опустить голову на руки.

Теперь я стою в полушаге от стола, опёршись на него, плечи чуть опущены, потому плоть слегка касается края. Это возбуждает.

Грей расстёгивает мои джинсы и спускает их, но не до колен, а снимает совсем.

— Для порки нижняя часть тела должна быть обнажена. За надетые брифы сейчас получишь. — Трусы разрезаны и отброшены. Рубашка задирается до плеч. — Рубашку сегодня оставим, только задерём повыше, потом будешь снимать и её. — Я в ужасе, потому что его взору открыто всё, что должно быть скрыто, но при попытке хоть как-то выпрямиться Грей спокойно возвращает ноги на место. — Ноги привязывать не стану, но если будешь крутиться, пристегну. Смажем, чтобы не пострадала кожа...

Он священнодействует, а я с трудом сдерживаюсь, чтобы не извиваться просто от его прикосновений.

— Поставь ноги чуть шире плеч и не меняй положение. Я не зря предупреждаю, потому что каждый мой удар будет точно рассчитан, дёрнешься, получится не запланировано больно. А теперь я буду тебя пороть и рассказывать, что делаю, чтобы в следующий раз ты знал, чего ждать...

Какой следующий раз, мне кажется, что я умру уже сегодня.

— Флоггер может вот так, — он медленно проводит кожаными хвостиками по ногам, внутренней стороне бёдер, мои ягодицы невольно сжимаются. Что за сладкая мука!

Сдерживаться и не пытаться увильнуть от неё очень трудно. Я слышу, как Грей тихонько смеётся.

— Молодец. Терпи. А может так! — Следует удар. Но он не просто переносимый, а вообще не приносит боли, просто неожиданно. Я дёргаюсь.

— Не дёргайся, я же предупреждаю о следующем движении. Вот так... — теперь хвостики пробегают по спине, опускаются к ягодицам и задевают промежность. — У меня перехватывает дыхание не из-за кляпа, а потому, что он нарочно играет хвостиками. У него в руках два флоггера, они действую поочерёдно.

— И...

Я замираю в ожидании удара, но он всё равно неожиданный и на сей раз куда болезненней.

Грей снова и снова дразнит меня флоггерами, обводя ими спину, бока, бёдра, касаясь груди, и шлёпает, мне кажется, что вся кожа тела возбуждена до предела не только там, где касаются кожаные полоски. Я весь один возбуждённый нерв, это невыносимо приятно. А удары с каждым разом становятся всё ощутимей.

— Терпишь? Кивни.

Я киваю.

— Тогда без щекоток, только порка. Можешь стонать, даже плакать, но не забудь о том, как прекратить, если невтерпёж.

Теперь он работает быстро и одновременно двумя флоггерами, потому что шлепки наносятся почти без остановки с двух сторон. Они обжигают с каждым ударом сильней и сильней. Сила и хлёсткость увеличиваются. Ощущение, что с меня заживо сдирают кожу. Если бы не кляп, орал на весь остров или прокусил губы до крови.

— Как ты?

Ягодицы горят огнём, но я сдаваться не собираюсь. Грей с моим телом получают удовольствие, гордость свернулась клубочком внутри и тихо скулит. Но я киваю, стараясь спрятать поневоле выступившие слёзы. Рука Грея ласково гладит пострадавшие места.

— Хорошо, тогда ещё... Поплачь, если хочется.

Он добавляет на тело масло, видно флоггеры его сняли, и повторяет. Слева, справа, слева, справа... Грей перестал играть, он порет. Потом снова смазывает. Я читал в Интернете о флоггере и помню, что это скорее игрушка, а не инструмент для порки. Если он умеет флоггером вот так, то что же он может плетью? Кожаные кончики обжигают, словно настоящий огонь, я пытаюсь считать удары, но на четвёртом таком подходе не выдерживаю и всё же виляю бёдрами.

— Почему ты не даёшь знать, чтобы я остановился?

Я снова киваю. Ничего, потерплю.

Но Грей отбрасывает флоггеры, смазывает пострадавшие области, прикладывает к ним что-то холодное, отчего я испытываю неземное блаженство и даже издаю томительный стон.

— Что?

Я мотаю головой, давая понять, что всё в порядке. Грей оборачивает низ туловища чем-то мягким и прохладным, быстро освобождает руки и поднимает со стола:

— Вот твоя первая ошибка: героизм мне не нужен. Лучше выпороть дважды за день без синяков, чем раз в неделю со шрамами. Запомни это, пожалуйста.

От перспективы быть поротым дважды за день я прихожу в ужас. Может, не стоит позволять Грею вот так серьёзно, не то войдёт во вкус?

Он расстёгивает кляп, осторожно вынимает изо рта.

— Как ты?

— Прекрасно...

Ягодицы блаженствуют, потому что им прохладно, кожу, конечно, саднит, но боль постепенно стихает. И это действительно приятно. Чёрт возьми, неужели мне понравилась порка?!

— Я же говорил, что тебе понравится.

Он укладывает меня в кресло на бок и присаживается рядом на пол.

— Вэл, какое блаженство наблюдать, как ты ждёшь следующего движения! Как реагирует твоё тело на прикосновение флоггера, как сжимаются и расслабляются мышцы!

— Неужели это красиво?

— Ещё как. Кстати, очень помогает держать попу подтянутой. Я ещё жажду помучить твою грудь, но до этого очередь дойдёт. Знаешь, завтра надо заехать, сделать тебе пирсинг.

— Что?

— Пирсинг на сосках. Это лучше, чем зажимы, и не так больно.

— Ты извращенец!

— Конечно. И ты тоже, только пока об этом не знаешь. Я же обещал совратить тебя окончательно и научить потакать своему телу. Хочешь, покажу снимки с пирсингом на сосках? Нарочно для тебя приготовил.

Ничего себе подготовка! Значит, он знал, что я соглашусь быть выпоротым?

Грей приносит стопку картинок, подаёт мне одну за другой. Я чувствую... лёгкую ревность. Вот бред, я ревную Грея к изображённым на фото мальчикам! А он сам начинает прикидывать, какой тип пирсинга и какая форма мне подойдёт. Для этого, конечно, грудь обнажена, сосок слегка выкручен, чтобы встал торчком.

— Грей, — жалобно пищу я. Это уже слишком, он не просто ласкает мою грудь, а разглядывает её, прикладывая разные картинки.

— Когда ты перестанешь меня стесняться? Смотри, я хочу для тебя вот так. Как раз в духе викингов.

На фотографии на сосок надет миниатюрный щит с отверстием посередине, а он сам проколот крошечным мечом, который этот щит закрепляет. Я чувствую, что мой член вздымается дыбом и без всяких прикосновений.

— Нравится? Завтра проколем, недели за две заживёт, у меня есть хорошее средство. И потом можно менять их. Сделаешь мне такой подарок?

— Слышал бы кто-нибудь, о чём ты просишь!

Он смеётся.

— Вэл, твоё тело очень хочет иметь игрушки в сосках. Их же, как серёжки, можно менять под настроение. Я тебе столько игрушек покажу в Стокгольме... Завтра сделаем пирсинг, а через пару дней поедем в комнату страха. Надо же испугать тебя окончательно, а то всё обещаю, обещаю... Я потом ещё кое о чём попрошу, и ты выполнишь.

Наверное, у меня вытягивается лицо.

— Трусишка. — Он вздыхает. — Всё равно завтра придётся уезжать, остров на десять дней оккупируют киношники. Потом, как обычно, не успеют, а там праздники, аппаратуру оставят на каждом шагу... Придётся баловаться в городе.

Он переворачивает меня на живот, снимает то, что приложил и снова обильно смазывает ягодицы.

— Ну вот, а ты боялся. К утру даже красноты не останется. Послезавтра можно пороть по-настоящему.

— А это как было?

— Это, дорогой, игрушки.

— А как насчёт добровольности?

— Добровольно ты согласился только встретиться со мной, всё остальное делал, делаешь и будешь делать по моей воле. Я давно мог не только выпороть тебя, но и сделать вообще всё, что угодно. Но я хочу, чтобы ты сначала испытал весь сладкий ужас предвкушения, чтобы заранее мысленно пережил всё, что с тобой случится потом. Хочу, чтобы твоё тело взяло верх над твоим разумом и заставило вытерпеть всё.

— Грей, я не буду заниматься БДСМ.

— БДСМ? Нет, это не то, но кое-какие приспособления в комнате страха есть. Ни пыток, ни крови, ни обжигающего воска, тока или чего-то зверского не будет. Кроме того, часто предвкушение интересней самого действия. Теперь если я вдруг закрою дверь в библиотеке на ключ, ты поймёшь, что предстоит порка, и от одного осознания этого адреналина выбросится в кровь не меньше, чем от самой порки, правда?

Я вынужден согласиться. Да уж...

— И если ты увидишь всё, что есть в комнате боли, узнаешь, что я могу при помощи всех этих приспособлений с тобой сделать, ты испытаешь ещё какие эмоции от одних фантазий... Прошу только об одном: не смотреть никакие ролики в Интернете, их слишком часто снимают дилетанты, мастера не всегда выставляют своё умение и свои эмоции напоказ. Можешь встать? Нам пора.

— Всегда готов.

— Кстати, учти, что это не настоящая порка, а только разогрев. В следующий раз будет жёстче.

— Зачем ты меня пугаешь?

— Побойся немножко, это полезно. Мысленно покрутись, представляя, как по тебе гуляет плётка.

— Грей!

— Да, мой голубоглазый мальчик?

Вот и весь разговор. Вчера классический гомосексуальный акт двух партнёров. Один из которых правда был изрядно пьян. Да, кстати остаточных явлений нет. Классное вино всё-таки. А сегодня небольшая увертюра перед настоящей поркой.

Я сложил сумку и позвонил Оле с сообщением, что с завтрашнего дня буду жить в своей квартире.

— Почему? Что случилось?

Пришлось сказать о киношниках.

Полночи не спал, но уже не пытаясь разобраться в себе, а фантазируя, какой будет наша жизнь в Стокгольме и что Грей станет со мной делать. Будет связывать? Подвешивать? Пороть? От всех этих предположений становилось страшно и... сладко.

Я вспоминал всё, что знал о БДСМ, пытаясь представить себя на месте тех, кого видел на фото или в роликах, и ужасался:

— Нет, только не это!

Им не могло не быть больно, они рыдали, извивались под плетью, кричали, хотя потом плакали благодарными слезами. Неужели я такой же сумасшедший?! Или таким стану рядом с Греем в попытке завоевать его или его попытке совратить меня окончательно? Тогда лучше бы вовсе не встречаться.

Я уже не верил, что Грей виноват в гибели парня, можно бы закрыть все вопросы, Грея в тот день видел не только Свен, но и привратник Жан, его жена Мария, капитан яхты... Но главное — данные записи видеокамер. Потому полиция и не заинтересовалась Дитрихом Греем вопреки сомнениям БДСМщиков.

Слежку, во всяком случае, с моей стороны можно бы и прекратить, но теперь уже я сам не желал расставаться с Греем, несмотря на то, что был выпорот им флоггером. Даже двумя.

Ой-ой! Какая важность — получил пару шлепков по толстому заду! И даже не болит. Я потрогал ягодицы, нет, ничего, почти не саднило. Вполне терпимо, зато какая забота... а ещё при одном воспоминании о порке у меня поднималась волна желания и стояк между ног.

На следующий день мы вернулись в столицу. Процедура прокалывания моих сосков оказалась довольно быстрой и почти безболезненной. Я сам удивился этому факту. Как будто мне это уже тысячу раз делали. А может и так. В прошлой жизни.

— Прокол сосков всего лишь лёгкая прелюдия.

Услышав такое, Грей рассмеялся:

— Конечно, дорогой, я ещё такое с тобой сделаю... — Он картинно закатил глаза. — Давай приводить твои раны в порядок.

Грей достал какую-то жидкость в красивой бутылочке, мазь, целую упаковку стерильных ватных дисков и две упаковки пластыря. Показал, как ставить компрессы, как заклеивать пластырем, как смазывать мазью.

Ну и как можно поверить в реальность происходящего, если самый красивый мужчина бережно ухаживает за моей грудью, обещая при этом сотворить еще нечто тако-ое-е... что даже не выразить словами?

— Вэл, при малейших проблемах — жжении, температуре, болях или ещё чего-то, звони мне, даже если это глубокая ночь. Не принимай снотворное, а обезболивающее я тебе оставляю. Я не буду тревожить тебя сегодня вечером, приеду завтра утром. Кстати, не вздумай устроить пробежку, на улице холодно, а тебе надо беречь грудь.

Последовала ещё тысяча советов, он проследил, чтобы я сделал первый компресс, проверил, чтобы выпил лекарство, в сотый раз повторил о необходимости беречь грудь и не высовывать носа на холод, поставить нагрев квартиры на более высокую температуру... рассовал продукты из корзины по полкам холодильника (я ужаснулся тому, сколько всего мне наготовил Свен, на этом можно продержаться до следующего года!), поцеловал меня на прощание, и, наконец, за Греем закрылась дверь.

Вот и пойми его, то заботливый, как настоящая клуша-наседка, то способен отшлёпать за малейший проступок, даже не проступок, а просто лёгкое неподчинение. А порку флоггером предложить в качестве поощрения за хорошее поведение. И ещё готов ждать, когда я попрошу меня изнасиловать.

Вот последнее, кажется, можно бы и сейчас... Но я понимал, что Грею нужно всё сразу. Стопроцентное подчинение во всём.

Грей приходит в восемь, но не открывает дверь своим ключом, а звонит.

— У тебя же есть ключ?

— Я взял его на всякий случай, но как воспитанный человек предпочитаю, чтобы хозяин впустил меня сам. Я к тебе по делу.

— Только?

Я пытаюсь шутить, чтобы скрыть дрожь в коленках.

— Угу. Зато дело какое... Ты готов?

— Грей...

— Значит, готов. Весь день боялся, и теперь поджилки трясутся. Это хорошо, острее будешь чувствовать. Пойдём.

Он закрывает дверь, моет руки, приносит в комнату большую сумку. Я с ужасом смотрю на это вместилище девайсов.

— У тебя есть лёд в холодильнике? Принеси в какой-нибудь чашке.

Я покорно тащусь к холодильнику за льдом, ужасаясь сам себе. Что происходит? Ко мне пришёл пусть и любимый мужчина, но с намерением выпороть, а я не просто покорно с этим соглашаюсь, но и создаю условия! Сказал бы кто неделю назад, плюнул бы в лицо.

Грей прекрасно видит мой страх, тихонько смеётся:

— Замираешь от ужаса и желания? Раздевайся.

Я покорно расстёгиваю джинсы, обзывая себя тряпкой.

— Знал же, что я приду! Всё снимай, Вэл, я должен видеть твоё тело. Грудь обработаем потом.

Теперь на мне нет ничего из одежды, член начинает твердеть.

— Давай руки.

Следует более жёсткое требование:

— Руки, Вэл!

Запястья обхватывают наручники, на которых колечки перемежаются с карабинчиками. Сцепив их между собой, отчего запястья оказываются скованными, Грей интересуется:

— Кляп?

— Да.

Лучше сегодня кляп, чем завтра соседка поинтересуется, по какому это каналу шёл фильм со зверскими сценами насилия. Рот заполняет кожаный шарик, на сей раз с запахом мандарина. Я киваю, давая понять, что всё в порядке.

— Я не буду давать тебе что-то в руки или просить помычать, ты всё равно молчишь. Лучше лишний раз загляну в лицо. Или вон туда, — Грей кивает на большое зеркало, где мы отражаемся во весь рост. Я замираю от понимания, что всё смогу видеть собственными глазами.

Грей улыбается:

— Если рискнёшь, смотри. Ложись сюда.

Он положил на столик, на котором Тина раскраивает свои шедевры, подушку мне под живот. Столик высокий, мне приходится стоять на цыпочках. Фактически на столе тело лежит только до пояса, всё, что ниже — за пределами стола в круговой доступности. Под животом подушка, на соски ничто не давит. Устроив меня, Грей пристёгивает к столику широким ремнём на уровне талии, потом ставит в нужное положение ноги и пристёгивает ремешками к ножкам стола и их. Я стою на цыпочках, пальцы едва касаются пола, но зафиксирован плотно, не дёрнешься.

— Вэл, сегодня порка будет серьёзней, не только разогрев, чтобы ты не ёрзал, я пристегнул всё. Ты в порядке?

Я киваю.

Грей достаёт из сумки флоггер, показывает мне в зеркало:

— Это ты знаешь, что такое. А вот это кошка — плётка-многохвостка с узелками на кончиках. Бывают и грузики, но пока достаточно узелков. Бьёт куда больней флоггера. Ты хочешь получить этой плёточкой?

Я пользуюсь тем, что во рту кляп, и молчу. Но его не обманешь, Грей легонько проводит кончиками кошки по моим ногам и шлёпает по попе. Удар и правда куда чувствительней флоггера.

— Я спросил, хочешь ли ты получить кошкой.

Я киваю. Он наклоняется к лицу, рука при этом гладит ягодицы и, словно нечаянно, касается яичек и члена. Меня бросает в жар.

— Очень хочешь?

Я снова киваю.

— Ты очень возбуждённый...

Ещё бы!

— Сначала смажем... Чуть подразним нашего мальчика, чтобы он повертелся, вернее, понял, что вертеться невозможно и придётся терпеть все удары...

Грей массирует мне всё тело от шеи до пальчиков на ногах, избегая прикасаться только к соскам. Я млею и таю...

Он снова смазывает ягодицы и объявляет:

— Ну, всё, поиграли, и будет.

Я замираю от сладкого ужаса, но Грей не торопится, поглаживая круговыми движениями попу, и вдруг следует резкий шлепок.

— А!

— Это чтобы не врал мне. Сейчас будет больней.

Да что он всё пугает! Я уже извёлся от ожидания боли. Правильно говорят, что ожидание боли хуже самой боли. Ещё чуть и захнычу.

Ещё шлепок чем-то плоским. Я догадываюсь, что это паддл — шлёпалка вроде вытянутой теннисной ракетки. Уже ощутимо. Поглаживание... шлепок... Лёгкие прикосновения пальцев, и шлепок! Я понимаю, что ягодицы уже серьёзно красные.

Грей смеётся, в его голосе явно слышатся нотки удовольствия. Я вспоминаю, что ему нравится наблюдать за реакцией моего тела.

Потом следуют два флоггера, но почти без поглаживания, Грей только слегка пробегает хвостиками по телу и шлёпает, пробегает и шлёпает. Немного погодя кожа начинает гореть огнём, но крутиться невозможно, я привязан. Остаётся только стонать.

— Если хочется плакать, поплачь. Слёзы помогают.

Дельный совет, плакать и правда хочется, причём с каждым ударом всё сильней. Но это не слёзы боли, а какие-то другие, я пока не понимаю какие, расслабления, что ли? Словно ударами Грей освобождает меня от оков, действительно разрушает кокон. Потому, несмотря на усиливающуюся боль, это слёзы блаженства.

Грей ещё только раз смазывает страдающую часть моего тела во время порки флоггером. Закончив с этим девайсом, наклоняется ко мне:

— Как ты?

Я киваю.

— Вэл, без героизма.

Я снова киваю. Я отвернул голову, чтобы не видеть в зеркало, что происходит, так лучше и... страшней.

Его рука во время переговоров ласково гладит мою многострадальную попу.

— Это был разогрев. Теперь кошка.

Кошка не флоггер, к тому же ягодицы и без того горят, словно обожжённые. Если бы не ремни, уже вертелся ужом. Орать мешает кляп. После нескольких ударов Грей снова наклоняется ко мне:

— Терпишь?

Нет, я не терплю, но говорить об этом не собираюсь.

Весь мой предыдущий жизненный опыт твердит, что если чем-то бьют по телу — это больно, особенно, если это что-то плеть. А больно — это плохо, хорошо быть просто не может, боль не может вызывать восторга, а уж возбуждать... Это извращение! Конечно, испытывать возбуждение от боли — это извращение.

Чёрт побери, я всё понимаю умом и... возбуждаюсь! Мои тело с разумом борются, и я чувствую, как разум уступает. Вернее, я просто перестаю обращать внимание на все разумные доводы против накатывающего возбуждения и удовольствия. Каждый удар плётки разрушает внутри какую-то очередную стенку, препону, защиту, выстроенную воспитанием, образованием, здравым смыслом, даже не моим, а многими поколениями до меня.

Моему телу наплевать на здравый смысл и опыт сотен поколений, ему нравится боль и возбуждение, которое она приносит. Извращение? Ну и пусть! Так может утверждать только тот, кто такого извращения не испытал. Кожа полыхает огнём, внутри всё сжимается и разжимается и...

Я перестал понимать, что происходит, Грей правильно сделал, что связал мне руки, иначе я бы что-то переломал, не от боли, а от избытка ощущений. Меня подхватила какая-то волна, справиться с которой не смог бы, даже пожелай того. Но я не желаю. Не желаю останавливаться сам, не желаю, чтобы это делал Грей. Может быть потом, позже, придя в себя, я снова буду бояться плети или флоггера, но сейчас...

Внутри всё взрывается тысячей разноцветных огней!

Наверное, это называется кончить под плетью, я о таком читал. Но как же убоги все описания! И плевать мне на названия, как и на то, чем они вызваны. Внутренний голос подсказывает, что Грей прав, и я буду ждать порки и желать её.

Я не знаю, сколько раз Грей перетянул меня этой самой кошкой, но понимаю, что сегодня сидеть точно не смогу. И завтра тоже. К заду не притронуться. И когда к нему прижимается завёрнутый в ткань лёд, я издаю стон блаженства. Грей смеётся:

— Много ли человеку надо? Сначала отходить кошкой, а потом приложить лёд.

Одной рукой он держит на моих ягодицах лёд, а вторая... Когда его пальцы касаются изнывающего члена, стон следует такой, что не заглушает даже кляп. Ещё мгновение, и я кончу.

— Вэл!..

И... Я столько ждал этого! Он рывком расстёгивает ремень на моём поясе... За то, что происходит потом, можно вытерпеть и порку. Ощущения непередаваемые, потому что на моём горящем огнём заду лежит лёд, а Грей берёт меня. Наконец-то! Чтобы не касаться пострадавших ягодиц, держит за талию, буквально насаживая на себя. Всё-таки, хорошо, что во рту кляп, иначе мой вопль восторга собрал бы под дверью всех жителей многоквартирного дома. Лёд сползает, но уже не до него, кончаем мы бурно и одновременно. Оргазм просто сносит крышу! Во всяком случае, у меня такого не бывало.

Потом я совершенно без сил лежу на столе всё ещё с кляпом во рту и скованными руками, а он сидит, привалившись к моим ногам.

— Сумасшедший! Если ты будешь кончать прямо под плетью, я буду трахать тебя также с плёткой в руке.

И я, ужасаясь себе, мычу:

— Угу.

— А делает вид, что святой. На самом деле грешный.

Я возмущён, хотя Грей прав.

Он счастливо смеётся:

— Я же говорил, что в душе ты развратник, нужно только эту душу раскрепостить.

Немного погодя Грей отстёгивает меня, чтобы поднять, освобождает от кляпа и наручников... После порки и секса ноги меня не держат, приходится на руках переносить на кровать. Уложив на бок, он осторожно смазывает пострадавшие части и снова прикладывает что-то освежающе-заживляющее. По нижней части тела разливается приятная прохлада.

— Дай посмотрю соски.

Он меняет компресс на груди, с удовольствием замечая:

— Красноты почти нет и опухоли тоже. Заживает хорошо, быстрее, чем я сказал.

Встаёт перед кроватью на колени, заглядывает в моё лицо:

— Как ты?

— Хорошо.

— Правда, хорошо?

Я смущённо улыбаюсь:

— Очень.

Несмотря на боль, мне действительно очень хорошо.

— И ты не заберёшь у меня ключ?

— Нет.

— Я буду приходить каждый вечер...

Тут я пугаюсь:

— Ты же не будешь пороть меня каждый вечер?!

— Пороть нет, а трахать — да. Ты против?

Моё лицо явно становится одного цвета с истерзанной попой.

— Я спросил: ты против?

— Нет.

— Не слышу.

— Нет, Грей, ты же прекрасно это знаешь.

Что в его глазах, совершенно непонятно, но они не отрываются от моих глаз.

— Я хочу слышать от тебя, что ты желаешь, чтобы я тебя трахал. И как можно чаще.

— Хочу.

— Ещё.

— Очень хочу.

Вот теперь глаза смеются, словно отпустило. Грей притворно покорно разводит руками:

— Твоё желание для меня закон.

— Ну да?

Его лицо близко от моего:

— В этом да. Мы с твоим телом заодно. Сговорились. Оно будет мучить тебя, чтобы доставлять мне удовольствие. А твою гордость мы пропустим через такие страхи... Помучаем, заставим скулить от желания. Если ты думаешь, что будешь вот так легко получать секс, то ошибаешься. Это только первый раз. Отныне ты будешь его ждать и зарабатывать. Изводиться от желания, не сможешь думать ни о чём другом...

Я снова пунцовый.

— Но ты же меня выпорол...

— И порку будешь ждать и желать.

— Я не мазохист.

Он смеётся:

— Ещё какой! Посмотрел бы на себя во время порки. Кончить от плети... Ты не понял главного: я разбудил твоё тело. Знаешь, чем отличаются извращенцы от остальных? У тех, кто называет себя нормальными, главенствует голова, а у извращенцев она слушает тело. Тебе же приятна порка, несмотря на боль, на страх, приятна. Я тебя порю, а ты ревёшь счастливыми слезами. Но разум твердит, что это ненормально, что это извращение, и тело подчиняется. Обиженное тело, заметь. Давай не будем его обижать. Я тебе уже говорил это однажды.

— Я помню.

— Вэл, если ты в состоянии соображать, послушай, если уже нет, просто помотай головой.

— В состоянии.

— Запомни то, что я тебе сейчас скажу, обдумаешь позже, когда придёшь в себя. Помнишь, какими хотят видеть активы пассивов? На улице красивыми, на работе хозяйственными, а в постели шлюхами. Я не исключение и очень хочу, чтобы на королевском приёме ты был первым красавчиком, когда занимаемся викингами — умником, а за закрытой дверью только передо мной настоящим развратником. Ты именно такой — можешь держаться по-королевски, настоящий умник и настоящая шлюха.

Он останавливает рвущиеся из меня возражения по поводу последнего определения.

— Шлюха не значит продажный человек. Пойми, если только для меня, то не просто можно, а нужно. Я хочу и заставлю тебя делать это, чтобы за закрытой дверью наедине со мной ты был бесстыдным и жадным до ласк, чтобы жаждал меня. Для этого нужно освободить тебя от твоих внутренних зажимов. Перед кем-то будь скромным, строгим, сдержанным, от этого я буду заводиться только сильней, а в спальне будь бесстыдным и грязным. Но только за закрытой дверью и только со мной. Замечу хоть один взгляд на другого — убью. Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Да.

— По тому, как ты краснеешь, вижу, что понял. Запомни то, что услышал, обдумаешь потом, когда меня не будет рядом. Но не надейся, что я перестану тебя совращать и развращать.

У меня какое-то полусонное состояние, но не потому что поздно, просто слишком много эмоций, боль отступила, удовлетворённому телу слишком хорошо, чтобы я мог о чём-то думать и что-то обсуждать...

Грей тихонько смеётся:

— В сон клонит? Поспи. Я всё уберу и тихо посижу. Но на ночь уйду. Остался бы, но твою грудь нельзя трогать, а я не удержусь.

Он укрывает меня, ласково целует в щёку, и я проваливаюсь в сон под нежную музыку. Грей взял мою скрипку... Сквозь сон я вспоминаю, что в компе не стёрты его снимки. В ноутбуке ничего нет, а в том, что дома, есть. Только бы не полез туда...