Последний визит: 2023-03-05 16:55:12
Сейчас не в сети

Чёрно-белый секс Гестапо. Часть третья

Я сижу на жёстком стуле, мои руки привязаны к подлокотникам верёвками, впивающимися в запястья.

- Пожалуйста, - шепчу я, - отпустите меня.

- Вряд ли мы имеем право сделать это, так ведь, Грегор? – интересуется сухой голос.

- Так, Фридрих, так, - устало бормочет в ответ штандартенфюрер, - а теперь, будь добр, оставь меня наедине с Катрин.

- Не переусердствуй, она нужна нам живой. И хотя бы способной говорить.

Открывается и закрывается стальная дверь, ко мне подходит Грегор, везя рядом с собой небольшой стальной столик.

- Что же, фройлен Уэллс, вам придётся заговорить.

- Но я... я ничего не знаю.

- Как же я не люблю иметь дело с такими женщинами, - вздыхает он, беря небольшие металлические щипцы со столика.

- Нет, нет, пожалуйста, - шепчу я, смотря, как он подносит щипчики к моим пальцам. – Я всё скажу.

- И как же ты сделаешь это, ничего не зная, - улыбается Грегор, хватая моё лицо за подбородок.

- Не пытай меня, пожалуйста, - продолжаю умолять я сквозь слёзы.

Он улыбается и бьёт меня ладонью по щеке, верёвки, перетягивающие мои руки, рвутся, и я падаю на пол. Я опираюсь на руки, пытаясь встать, но ладони скользят по гладкому полу, покрытому слоем густой и липкой жидкости. Мужские руки хватают меня за плечи и ставят на ноги.

- Ты должна привыкнуть к моему миру, - говорит Грегор, когда я подношу к лицу руку, испачканную сворачивающейся кровью.

- Боже, - шепчу я.

- Король покинул эту шахматную доску, - грубо говорит штандартенфюрер. – Свыкнись с той мыслью, что помочь ты можешь только сама себе.

Вдруг тёмная комната начинает заполняться едким дымом. Я начинаю задыхаться от удушливого запаха крови и смерти, которым пах этот дым.

- Могу я уйти? – бормочу я, умоляюще глядя на Грегора. Он кивает и распахивает в пространстве рядом с собой дверь, солнечные лучи ослепляют меня, я прикрываю рукой глаза от слепящего света и выхожу наружу.

Шаг, ещё один...

Под моими ногами – белый снег.

Я вдыхаю морозный воздух и падаю на спину; множество бархатистых снежинок обвивают моё тело. Облегчение. Свобода.

Я поворачиваю голову и вижу, что ко мне идёт Грегор – чёрное пятно на белой снежной простыне – оставляя за собой красный след: кровь на его сапогах, капает с рук.

- Ярчайший свет и глубочайшая тьма, - говорит он. – Мы создания разных миров.

Я молча наблюдаю, как мужчина опускается в снег рядом со мной – его форма тоже оставляет на белоснежной поверхности кровавые пятна – и склоняется ко мне. Тёплые пальцы скользят по моей коже, оставляя красные полосы, ладонь прижимается к моей щеке, и я чувствую, как кожу стягивает засыхающая кровь.
Штандартенфюрер прикрыл глаза, и по его лицу прочертила красную линию слеза...

Я проснулась, уткнувшись куда-то в плечо Грегора. Потянувшись, я приподнялась на локте, чтобы взглянуть в лицо спящему рядом со мной мужчине.

Говорят, во сне человек не может скрыть себя истинного.

Штандартенфюрер оставался во сне таким же жёстким человеком: бледное лицо напряжено, чёткие брови слегка сведены на переносице, губы сжаты.

Я мельком взглянула на часы и обнаружила, что нам обоим пора выбираться из власти мягкой постели.

- Грегор, - прошептала я, касаясь кончиками пальцев его щеки.

Он пробормотал что-то, похожее на просьбу отвязаться, и отвернулся от меня. Я только покачала головой: похоже, никто не любит просыпаться по утрам.

- Уже утро.

- Моя работа подразумевает свободный график.

- Ну, конечно, - усмехнулась я. – Я ухожу.

- Не заблудишься? – всё также сквозь сон, язвительно поинтересовался Грегор.

- На самом деле это вполне возможно. Я всегда отличалась излишней рассеянностью.

- Тогда я провожу тебя.

Он откинул одеяло и поднялся на ноги, а я наоборот растянулась на кровати, любуясь обнажённым мужским телом.

- Кати? – штандартенфюрер приподнял бровь и лукаво улыбнулся.

Я легла на спину, подложив руки под голову.

- Думаю, Энжи простит мне небольшое опоздание.

- Увы, я не имею права опаздывать. Одевайтесь, милая фройлен.

А дома меня ждали осуждающие взгляды Энжи и Карла.

- Ты хоть понимаешь, насколько это опасно для всех нас? – прошипел мой «приёмный отец», когда я закрыла за Грегором дверь.

- Я...

- Тебе плевать на себя, - вторила мужу Энжи, - а мы...

- Возвращайтесь в Англию! – воскликнула я. – Или отправьте туда Анн! Или сдайте меня Гестапо!

- Катрин, - застонал Карл, - мы обязаны здесь находиться...

- Простите, что мне не был предоставлен выбор, - рявкнула я и, развернувшись на каблуках, побежала в свою комнату.

В тот день я не пошла в ателье, чтобы сшить ещё с десяток дурацких шляпок – я сидела в своей комнате, подобно маленькой обиженной девочке.

Единственным облегчением стало письмо, которое я обнаружила, всё-таки отважившись поговорить с семьёй. От Грегора, естественно.

«Я зайду за тобой в восемь».

Я украдкой улыбнулась и вернулась в комнату.

Следующие две недели наши свидания проходили так же: записка, короткая прогулка по вечернему Берлину от дома Войц или ателье Энжи и долгая ночь в постели жестокого штандартенфюрера. Я продолжала бояться его: постоянные шуточки о пытках, евреях, шпионах и прочей политической ерунде, довольно частые резкие движения и приказы, отданные мне, будто невзначай, - иногда мне казалось, что он просто монстр, но когда в следующий миг его руки ласково обнимали меня, я сдавалась и расслаблялась.

Я почти перестала бояться, что он убьёт или арестует меня.

Однако я не могла иногда сдерживаться и начинала непростой разговор о жестокости фюрера.

- Знаешь, я не понимаю, какое тебе дело до этого, - сухо ответил Грегор, сплетая наши пальцы.

В тот вечер мы сидели в гостиной его дома вместе с Элизабет – его матерью. Она в двадцатых годах, будучи совсем ещё девочкой, переехала в Германию с семьёй (её отец был немцем) встретила здесь отца Грегора. Даже в сорок девять лет она оставалась безумно красивой женщиной: время будто пощадило её, остановилось и обошло стороной её красоту.

- Ты женщина, а женщины должны сторониться политики.

- Я не говорила о политике!

Он склонился к моей шее.

- Кати, ты и представить не можешь, насколько жесток я, насколько жестоки те, кто стоит выше меня, не лезь сюда. Ты и за век не смоешь кровь со своих рук, даже если это будут всего лишь брызги, которыми я запачкал тебя.

Я отстранилась и взглянула на Грегора, не скрывая ни страха, ни жалости.

- Я не думаю, что ты хочешь знать, что такое «Циклон Б» и где находятся Дахау и Освенцим, и что там делают с людьми.

Я задрожала.

- Грегор, прекрати пугать девушку, - окликнула его мать. – Поверь, милая, тебе не захочется это знать.

Я кивнула и позволила штандартенфюреру обнять меня, на миг заметив, как исказилось его лицо – словно от боли.

Я встряхнула головой, пытаясь выбросить из неё всякую чушь, вроде теории о милосердии Грегора.

Я взяла его руку в свои ладони, рассеянно выводя узоры на ней кончиками пальцев.

- Пойдём, - сказал он спустя сорок минут и повёл меня к себе в комнату.

Честно говоря, я не была в настроении заниматься любовью, и, конечно же, мой штандартенфюрер это чувствовал. Тем не менее Грегор раздел меня и сказал лечь на кровать, что я и сделала.

- Такая худая, - рассеянно пробормотал он, ложась рядом, так и не сняв форму.

Я повернулась на бок лицом к нему.

- Это плохо? – прошептала я, глядя в светло-голубые глаза.

- Нет, ты прекрасно устраняешь последствия моей не совсем эстетичной работы.

- Так не занимался бы ей, раз есть последствия.

- Кати, - он запутал пальцы в моих волосах и вжал меня в матрас, нависнув сверху, - не суй свой очаровательный нос, куда не следует.

Я непроизвольно задрожала.

- Я... я больше не буду, - пролепетала я.

- Я не в первый раз слышу от тебя эти слова, - сказал Грегор с таким выражением, будто сейчас пристрелит меня.

- Прости.

- Извинения не приняты.

- Пожалуйста.

- Нет, - он сильнее сжал в руке мои волосы и дёрнул за них.

Я негромко всхлипнула и зажмурилась.

Если хочешь убить меня – убей! Только не пытай, пожалуйста...

- Успокойся, - прошептал Грегор, ни с того ни с сего ласково гладя мою щёку. Его пальцы в моих волосах расслабились и исчезли. – Иногда у меня создаётся впечатление, что ты одна из тех крыс, с которыми мне приходится работать.

Я открыла глаза и непонимающе уставилась на него.

- Я хочу видеть в тебе женщину, а не перепуганную многодетную еврейку.

Я вздрогнула, но взяла себя в руки.

- Тогда перестань вести себя со мной, будто я многодетная еврейка, привязанная к стулу и вопящая от того, что ты вырываешь ей ногти, - холодно ответила я.

Штандартенфюрер ухмыльнулся.

- Вот это мне нравится.

Я прищурилась и, подняв руку, положила к нему на шею.

- И до какой же степени мне дозволено такой быть, - я дёрнула его за волосы.

- Я думаю, мы можем это проверить на практике.

Я усмехнулась и приподнялась, соединяя наши губы. Резкими движениями я сняла с него китель и рубашку, оторвав несколько пуговиц. Брюки и нижнее бельё он снял сам и, перевернувшись на спину, буквально усадил меня на свой член.

Я недовольно вскрикнула, упираясь руками в его широкие плечи.

- Осторожнее, штандартенфюрер, - я усмехнулась, слегка покачивая бёдрами. Грегор только простонал что-то невразумительное в ответ, кладя ладони на мои бёдра.

- Двигайся, Катрин.

Я замерла.

- Как ты меня назвал?

- Катрин, - он ехидно улыбнулся, - «красавица» по-французски.

- О, - я изобразила удивление. Похоже, и в прошлый раз он имел это в виду. – Видимо, мне придётся тебе поверить.

Грегор рассмеялся и столкнул меня с себя.

- Убиваете весь настрой, фройлен.

- Я должна чувствовать себя виноватой, - невинно вздохнула я.

- А я – неудовлетворённым, - передразнил меня он и шлёпнул по бедру.

- Мне искупить свою вину и исправить это?

- Валяй.

- Нет.

- Что, прости?

- Ты сам меня оттолкнул, вот и мучайся теперь, - я улыбнулась и, вскочив с кровати, стала наигранно активно собирать свою одежду с пола.

- Кати, не зли меня.

- А я и не злю – просто констатирую факт.

Скрипнула кровать, и сильные мужские руки сгребли меня в охапку.

- И что ты намерен делать? – поинтересовалась я, повиснув через его плечо.

- Изнасиловать, долго пытать, расстрелять... Вариантов много.

Я не сдержалась и дала ему подзатыльник.

- Ты напросилась, - рассмеялся штандартенфюрер, швыряя меня на кровать.

- Я уже побаиваюсь, что у тебя, кхм, проблемы с исполнением обещаний.

Грегор покачал головой и одним движением оказался в кровати и во мне. Я толкнула, заставляя его лечь на спину и, оказавшись в нужной позиции, взъерошив волосы, начала неспешно раскачиваться, блаженно прикрыв глаза.

- Чёрт, да, - простонал мужчина подо мной.

Я расплылась в улыбке: просто прекрасно доводить мужчину до такого состояния. Поверить не могу, что опасалась и боялась его.

В тот вечер я просто улыбалась в ответ на его восхищённые взгляды.

- Мне нравится этот взгляд, - сказал Грегор, когда время минуло глубоко за полночь. Мы лежали, глядя друг другу в глаза, но, не соприкасаясь телами.

- Какой взгляд? – устало улыбаясь, спросила я.

- Гордый, отстранённый... Когда-то я участвовал в перевозке польских евреев в лагерь – не поджимай так губы – на перроне была жуткая суета: очереди, списки, горы чемоданов, толпа одетых в грязные тряпки людей. Отвратительное зрелище. И я помню одну женщину.

- Женщину?

- Да. Она была еврейкой. Она просто стояла в стороне и смотрела на всё свысока. Когда один из рядовых подошёл к ней и попытался приказать ей то ли встать в очередь, то ли зайти в вагон, она одарила его таким взглядом, что несчастный отшатнулся.

Я усмехнулась.

- И что с ней стало?

- Я сделал то, чего делать не должен был.

- Что же?

- Вывел её с вокзала и дал свой адрес и ключи от квартиры. Через пару дней я принёс поддельный немецкий паспорт и отправил в Берлин.

- Ты видел её с тех пор?

- Да. И не раз.

- Кто она?

- Ты слишком много спрашиваешь, Кати. Спи.

В покое стылом и безмолвном,
Сквозь толстый слой полночной мглы
Бросает пламя свет неровный
Церковной тоненькой свечи.

Лишь снег скрипит под хрупкой ножкой
Кресты и сосны, ни души...
Покрепче сжав свечу в ладошке,
Она, как тень, вперёд спешит.

Цыганка-ведьма приказала
На кладбище одной прийти,
В глухую ночь под хвоей старой
Могилу ветхую найти.

"Пред нею станешь на колени,
С груди ты снимешь Божий крест,
Оставишь там и чу – на север:
Там место проклятое есть.

В нём церковь ветхая зияет,
Почти без крыши, только сруб;
Там ведьмы шабаш собирают,
И рыщет там нечистый дух...

У алтаря возьмёшь ты книгу, -
Прочти её, но берегись:
Кудесить будет чертовщина –
Душою чистой откупись..."

Под сенью леса векового
Бредёт она, боря свой страх,
Немеют руки, стынут ноги,
Солёный иней на глазах.

Взошла луна; лиловой тенью
Лизнула светом мёртвый лес;
Совсем бела, как привидение,
Дыханьем греет Божий крест.

Сосна, могила... Ведьма злая,
Как видно, ей не наврала.
Став на колени, крест снимая,
Молитву медленно прочла.

Собравшись с духом, быстро встала,
На север твёрдо побрела.
Вдруг в темноте ей показались
Звонницы старой купола.

Луна втриярка засверкала,
В руинах высился алтарь;
С заклёпкой ценного метала
Рукою писаный псалтарь.

Взяла и вдруг похолодела:
Пустыми дырками глазниц
Костлявая ей вслед глядела
Из-за разрушенных звонниц.

Под самый купол подобравшись,
Бранясь и жутко хохоча,
Бесёнок с люстрой забавляясь,
Гасил лампадки в образах.

Гнилые доски скрежетали,
В ушах гремел зловещий смех,
Сверкая жёлтыми глазами,
Теряя кости, шёл мертвец.

Она забилась за распятие,
Со страха спутавшись в полах,
Ругая ведьмино проклятие,
Сидела с книгою в руках.

Заклятье, писанное кровью,
Давно забытым языком
Разбилось праведной любовью
Невинной девы молодой.

Но Дьявол просто не сдавался:
Ему не страшен Божий суд.
Её любимым обернулся
И в этом виде – тут как тут.

Обворожил туманом нежным,
Она, бедняжка, повелась
И, ослеплённая надеждой,
Она Лукавому далась.

Уже Восток светлом забрезжил,
Восход пророчит новый день,
Щебечут птицы безмятежно,
Не зная девичьих затей.

А уж она чуть свет проснулась,
На шее крестик обняла,
О Нём подумав, улыбнулась,
Но к ведьме так и не пошла.

Опубликовано: 2015-11-18 02:10:06
Количество просмотров: 181

Комментарии