Приглашаю встретить со мной закат...

Когда я просыпаюсь, в небе ярко светит солнце, и напевают птицы. Сегодня прекрасный день.

Мы знали, что захотим проснуться пораньше, поэтому вчера вечером я не задёрнул шторы. Я смотрю на свою жену. Даже при том, что под глазами у неё залегли тени, а оттенок её кожи ещё бледнее, чем раньше, она всё равно самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Я наблюдаю, как вздымается и плавно опускается её спина, её ритм напоминает мне о волнах, мягко и медленно ударяющихся о берег под невыносимо ярко сверкающим полуденным солнцем. Дразнящая форма её губ гипнотизирует меня даже спустя столько лет. Я тянусь, чтобы дотронуться до них кончиками пальцев и мягко провести ими по её верхней губе. Её глаза медленно открываются, и она несколько раз моргает, а затем улыбка неспешно освещает её лицо. Это мой восход солнца.

Сегодня я собираюсь убить свою жену.

В продуктовом магазине я бегаю вокруг своей матери. Она действительно слишком медленно двигает корзинку. Я надуваю губы, когда она останавливается и не торопясь выбирает помидоры. Похоже, что это навсегда. Я всего только и хочу, чтобы она побыстрее закончила, потому что мы уже взяли коробку с хлопьями, в которой есть наклейки с динозаврами, и мне не терпится поскорее достать их. Если я вежливо попрошу, то мама разрешит мне открыть коробку в машине, и я наконец увижу, получил ли тиранозавра. Держу пари, что так и будет. Три остальные у меня уже есть, но на самом деле мне они и не нужны. Как только я думаю о том, как классно было бы заиметь ту наклейку, рядом с нами внезапно останавливается крупный мужчина с роскошными усами.

- Добрый день, миссис Русик. Как поживаете?

- Здравствуйте, шериф Джонс. Мы просто вышли сделать покупки к сегодняшнему ужину. А как вы?

- Хм... - он оглядывается назад, и оказывается, что он не один. - Ну же, Тина, представься. - Маленькая девочка прячется позади него, не желая выходить из-за спины этого усатого мужчины. На секунду она выглядывает и смотрит на меня огромными синими глазами, как у Бэмби. Она выглядит испуганной. А затем её лицо становится красным, и она снова ныряет за спину мужчины. - Вот... она немного застенчива, моя Тина. Она только что переехала жить ко мне, и всё это для неё слишком ново. Я даже не могу заставить её сказать, что ей нравится. Держу пари, что ваша маленькая девчушка могла бы нас выручить. - Эй, я не девчонка! Моя мама смотрит на него, как на меня, когда я захожу в дом в грязной обуви. О-оу. Крупный мужчина в большой беде.

- Это мальчик, папа, - раздаётся тихий голосок из-за спины мужчины, и он выглядит удивлённым.

- Конечно, просто у него такие огромные глаза и... очень длинные ресницы. У вас красивый мальчик, миссис Русик. Правда... кхм... денди, красивый маленький парень. - Я чувствую жалость к девочке. У неё нет мамы, которая могла бы ходить за покупками с этим большим усатым мужчиной. - Ладно, нам пора. Всего вам хорошего, миссис Русик.

- И вам, шериф Джонс. Пойдём, Валера, - говорит мне мама, теперь она улыбается. Думаю, она больше не сердится.

- Подождите. Думаю, вам нужно взять то, что ей понравится! - окрикиваю я их. Я встаю на цыпочки и достаю коробку с хлопьями. - Вот! - Я подхожу к мужчине. Лицо девочки Бэмби всё ещё красное, и она цепляется руками за штанину своего папы. - Они правда классные. Там внутри наклейки с динозаврами. У меня уже есть несколько, так что это тебе. - Она смотрит на меня чрезвычайно застенчиво и медленно протягивает руку к коробке.

- Спасибо, Валера, - говорит она, и я задаюсь вопросом, всё ли так с её лицом - оно до сих пор красное. Но я не спрашиваю, а вместо этого просто ей улыбаюсь и говорю:

- Пожалуйста, девочка Бэмби...

- Доброе утро, Валера. - Я знаю, что она любит моё имя. Однако спустя все эти годы она никогда не называет меня любимым или милым, и всё же эти моменты преисполнены нежностью.

- Доброе, любимая. Как спалось? - Я притягиваю её тоненькие ручки с тощими пальцами к своему рту и целую запястье. Затем - кончики пальцев. А потом и её ладонь.

- Хорошо. Правда, хорошо. Мне снилось, что мы поехали поглядеть на пирамиды, а Эльза заблудилась, и мы нашли её, мчащейся на верблюдах со Страшилой из "Страны Оз". Это было так странно. Но сон был долгим. Мне понравилось. - Её ответ необычайно длинный и радостный.

Такой оживлённой она бывает, когда разговаривает во сне. Сейчас я бы специально не спал всю ночь, чтобы слушать её. Но вчера вечером ей снился сон. Сегодня будет прекрасный день.

- Я рад, что тебе понравилось. - Я улыбаюсь ей и широко раскрываю глаза, чтобы помешать слезам вырваться наружу. Она не увидит пирамиды с Эльзой. В горле формируется болезненный комок, который уже готов прорваться наружу и превратить меня в плачущее нечто. Я не позволю одержать ему верх. Чтобы она не увидела моё состояние, я прижимаю её маленькое тельце к себе и целую, направляя всю страсть непролитых слёз и приглушённых рыданий в поцелуй. Она целует меня с ответным пылом, положив руку мне под подбородок и лаская его большим пальцем. Спустя несколько минут я прижимаюсь носом к её шее и делаю глубокий вдох. Я обнимаю её и держу крепко-крепко, пытаясь убедить самого себя, что у нас есть время.

- Мама! - кричит Эльза, врываясь в комнату. - Скажи Сержу оставить в покое моих Барби. Мне никогда не разрешают играть с его игрушками, а теперь им только...

- Я говорил тебе, что ты можешь играть с любыми моими игрушками, но ты всегда хочешь Трансформеров. - Серж ступает в комнату вслед за своей сестрой. - Ты слишком маленькая для них. Верно, мама? Как ты, мама?

Я действительно нервничаю из-за сегодняшнего вечера. Я снова оглядываю себя в зеркале. Ладно. Думаю, выгляжу я хорошо. Мне нужно ещё чьё-нибудь мнение. В конце концов, Тина - девочка. Я снова сигналю. Джонс пристально наблюдает за мной из окна. Прости, шериф, если бы ты купил приличную машину своей девочке, я бы не ждал её здесь каждое утро. Тина буквально спотыкается, выходя из дома, запутываясь ногами в половой тряпке. Я смеюсь. Моя слишком неуклюжая девочка Бэмби. На её лице появляется тот постоянный румянец, и она идёт к автомобилю с опущенной вниз головой.

- Эй, Бэмби! Почему так задержалась? - спрашиваю я, отъезжая от дома. Она откашливается. - Что? Ты заболела? Ну ладно, я хотел кое-что у тебя спросить. Ты думаешь, я... ну, я горяч? Я привлекателен? Или я до сих пор похож на девочку? - нервно смеюсь я. Я смотрю на неё, желая знать её мнение, чертовски сильно. Она поворачивает ко мне необычайно бледное лицо с широко раскрытыми глазами, в которых так и светится стыд. - Господи, знаю, что мы никогда не говорили об этом, но... прости, не должен был спрашивать, я просто...

- Да.

- Что? - Когда я смотрю на неё, она опускает голову, пристально глядя на свои коленки, перебирая пальчиками и краснея, как помидор, снова себе улыбаясь.

- Я всегда считала тебя красивым, Валера. И хорошим человеком тоже. Всегда. - Уф. Это утешительно. Я предполагаю, что теперь не должен волноваться об этом сегодня вечером.

- Спасибо. - Мы продолжаем наш путь в тишине. Я чувствую, что она наблюдает за мной, поэтому поворачиваюсь к ней. - Что? - Я улыбаюсь ей, совсем её не понимая. Иногда она такая странная. Как будто ждёт от меня каких-то действий. И я понятия не имею, каких. Она продолжает глазеть на меня, но затем отворачивается и смотрит в окно. Мы приезжаем на стоянку. Я выхожу из машины и вытаскиваю сумку из багажника. Тина продолжает странно смотреть на меня, и я понятия не имею, что делать.

- Тина, понимаешь, я спросил, потому что ты единственная девочка, которую я сегодня видел. Ну, кроме мамы и... Нельзя получить честный ответ от своей мамы на такой вопрос. - Я усмехаюсь. - Не считай это странным. - Я думал, что она странно смотрела на меня до этого, но ошибался. Теперь она глядит на меня в течение нескольких секунд, которые становятся похожими на года, а затем опускает взгляд вниз.

- Не буду. Давай забудем об этом. - Я тут же чувствую облегчение.

- Ладно. - Я подхожу, чтобы обнять её как обычно, но она отстраняется. Прежде, чем я успеваю спросить её, что опять не так, кто-то закрывает мои глаза руками. Я касаюсь их. Нежные руки и длинные ногти, которые похожи на куски пластмассы.

- Таня! - смеюсь я и оборачиваюсь, чтобы поцеловать её, чувствуя в себе ранее небывалую уверенность. Я ведь привлекательный.

- Привет, Валерочка! Ты решил, куда мы пойдём сегодня вечером? О, привет, Тина! - Я как раз собираюсь ответить, но Тина внезапно меня прерывает:

- Я должна идти. Не волнуйся, я поеду домой с Джонни. Пока, Валера! - Она уже прошла полстоянки к тому времени, как я разворачиваюсь, чтобы сказать ей, что могу сам отвезти её домой.

- Ого, когда ей успели удалить скобки? И это платье... Тина действительно вылезла из своей раковины, правда? - Таня спрашивает с улыбкой на губах, обнимая меня и вставая на цыпочки, чтобы поцеловать.

- Ей удалили скобки? Какое платье? - Она просто идёт внутрь в ярком голубом платье, её плечи опущены, а волосы распущены. Я не понимаю, как не заметил, что ей удалили скобки. Так вот из-за чего это всё. А затем я осознаю, что она хочет поехать домой с Джонни. С этим идиотом. Тина слишком невинная, чтобы встречаться с тупицей-мотоциклистом из Малибу. В животе у меня формируется напряжённый узел, отчего мне хочется что-нибудь ударить, когда я думаю о ней, сидящей на мотоцикле, обхватывающей его руками в развевающемся на ветру голубом платье. В этот момент я решаю, что она поедет домой со мной.

Когда я возвращаюсь в нашу комнату, Тина всё ещё лежит на кровати и играет с Эльзой и Сержем их игрушками, и с Трансформерами тоже. Я улыбаюсь и ложусь рядом с ними. Я выбираю Золушку и Барби, потому что Тина не откажется от Оптимуса Прайма. Он известный дамский угодник.

Эльза внезапно откидывается назад на кровать, уронив Шмеля, отчего Серж действительно сердится. Больше никаких Трансформеров, юная леди.

- Я голодна, папа. Хочу блинчиков. - Она смотрит на меня с надеждой. Я смотрю на Тину, ожидая её одобрения.

- Конечно, милая. Пусть мама оденется, а потом мы пойдём вниз.

Мы продолжаем играть на кровати, пока Тина готовится в ванной. Теперь в руках у Эльзы Оптимус Прайм. Тина медленно выходит из ванной, садясь на стул в углу комнаты. Она выглядит очень усталой. Я встаю, чтобы подойти и поцеловать её, а потом взять на руки.

- Ну, пойдёмте вниз. Я пойду впереди, в конце концов, у меня на руках принцесса. - Я улыбаюсь Тине и целую её в лоб на сей раз. Мы идём вниз, Тина и Эльза садятся смотреть любимого "Губку Боба". Тина пытается убедить Сержа к ним присоединиться.

- Ладно. Думаю, что могу посмотреть его, но только сейчас. Нам не нужно сегодня в школу, папа?

- Сегодня пятница. Разве ты не счастлив, что у нас будет больше выходных? - На мгновение я отворачиваюсь. Я иду на кухню и начинаю делать блинчики. К счастью, в нашем доме кухня объединена с комнатой, поэтому я могу видеть, как Тина прижимается к Сержу и Эльзе, смотря телевизор. Я продолжаю переворачивать блинчики и очень стараюсь сконцентрировать свои мысли подальше от своего тёмного отчаяния. Я должен держаться ради них. Прямо сейчас я не имею права быть эгоистичным.

Я слышу, как музыка становится всё громче и громче. Я больше не нуждаюсь в указаниях. Следы от пива и сигаретных окурков - остатки, ведущие к современному помпезному дому удовольствий. Дерьмо, как же я устал. Расстояние адски убивает меня. Я сдал экзамены раньше срока и теперь еду в течение десяти часов, намереваясь удивить её и провести с ней выходные, а потом вместе вернуться в Лос-Анджелес... и что я вижу? Тина сегодня развлекается. Я чувствую, что в любой момент могу выйти из себя, несмотря на свою усталость.

Я обхожу платиновую блондинку с короткой причёской, платье которой задралось так высоко, что вы можете разглядеть её нижнее бельё. Прекрасно. Вот как Тина проводит своё свободное время, пока меня нет рядом. Я захожу в тёмное и душное помещение для соблазнения кисок. По крайней мере, так его называют такие уроды, как я. Несвежий запах сигарет, сладких духов и пота ударяет мне в лицо, отчего в голове шумит ещё больше. Теперь я жажду выйти на прохладную улицу. Я хожу, заглядывая в каждую комнату, расталкивая людей. Чьи-то руки хватают меня, девчонка начинает прижиматься ко мне, но я отпихиваю её от себя. Я просто хочу знать, в безопасности ли Тина, по возможности забрать её домой и заснуть. Я нахожу в углу троицу - две сучки и кобель трахаются не стесняясь никого. Но то, что я вижу потом, ломает меня напополам, выбивает из меня дыхание, боль распространяется по всему телу и скручивает его. Я теряю возможность двигаться, поэтому наблюдаю за Джонни, обнимающим Тину на своих коленях, её голова лежит на его плече, он ласкает её лицо, целует её волосы. Его руки обнимают её, и она тоже прижимается к нему.

Что-то взрывается во мне, и я как будто наблюдаю за стороны, лишившись контроля над своими дальнейшими действиями. Я не понимаю, что делаю, но не думаю, что это имело бы значение. Я приближаюсь к Джонни, сталкиваю с него Тину, хватаю его за воротник и начинаю бить парня кулаком. Я чувствую удар сзади, но не прекращаю. Я не прекращаю свои удары, пока у меня хватает сил. Тина кричит, умоляя меня остановиться, но я только отмахиваюсь от неё. Исмаэль и какой-то гангстер держат меня за руки. Я кричу на Джонни, но понятия не имею, что вырывается из моего рта. Девчонки обнимают Тину, плечи которой дрожат. Я удерживаюсь от порыва ударить его, но всё ещё преисполнен злости и боли. Я смотрю на свою девушку, что предала меня, и чувствую, как поднимается желчь в моём горле.

- Всё кончено, Тина. Всё, блять, кончено. - Я вырываюсь из цепких объятий брата и другого придурка и просто хочу, чтобы этот день кончился. Я бы хотел, чтобы в этот момент и моя жизнь окончилась тоже. Я вылетаю из этого грёбаного дома со скоростью, на которую только способен, прорываясь сквозь потные тела. Море совершенно вертикальных мокрых и безликих тел. Чёртова ночь пятницы. Я всё ещё хочу драться, бить и чувствовать боль. Что угодно, лишь бы не думать о том, с чем я столкнулся. Я вылетаю в холодную ночь, и моё тело хочет бежать, но разум подсказывает мне свернуться в клубок и плакать. Я не могу решить, что мне делать. Я просто начинаю идти, желая думать о чём угодно, лишь бы не о том, что я только что увидел.

- Валера! Валера! - Я узнал бы этот голос где угодно, и никогда в своей жизни я ещё не хотел заглушить его. Она толкает меня в плечо, поэтому я останавливаюсь и оборачиваюсь. Чёрные слёзы бегут по её лицу, она боса и одета в синее платье. Даже сейчас она выглядит охрененно.

- Как ты посмел? Какого чёрта ты приходишь сюда, бьёшь моего друга и так меня унижаешь?

Несмотря на нелепость ситуации, я смеюсь. Это горько и болезненно, но в действительности я не могу сделать ничего иного.

- Унижаю тебя? Что, испортил твою прекрасную ночь с этим уродом, который притащился из Малибу только ради тебя? Возможно, я должен принести извинения. Я всего лишь твой идиот-парень. В конце концов, я не имел права мешать тебе флиртовать так, как ты обычно это делаешь. Прости, Тина, в следующий раз, когда ты предупредишь меня, мы сможем избежать этого унижения. - Я хочу уйти, но прежде чем успеваю повернуться, она бьёт меня. Я не отвожу взгляд, просто медленно потираю рукой лицо.

- Вообще-то, если подумать, ты должна будешь предупредить своего следующего парня. Ну, чтобы избежать недоразумений, понимаешь же.

- Ты идиот, Валерка. Я ждала, когда ты вернёшься и поговоришь со мной о... - Она начинает рыдать, и у меня возникает странное желание обнять и успокоить её, и в то же самое время вытряхнуть из неё это дерьмо. Но ничего из этого я не делаю. - Но так как ты настолько в нас не уверен, что даже не слушаешь меня, и первое, что ты делаешь, - это бьёшь человека, только чтобы показать, что ты настоящий мужчина, потому что это единственный знакомый тебе способ. Но ты понятия не имеешь, Валера, я...

Настоящий мужчина? Я хватаю и так сильно целую её, что наши зубы сталкиваются; кусаю её нижнюю губу так сильно, что мог бы почувствовать кровь. Она целует меня в ответ, и я провожу руками по её бёдрам и веду в самое ближайшее место - в какой-то переулок. Я чувствую отвратительное зловоние мусора, но мне не важно, и я прижимаю её к стене, её руки уже в моих волосах, а ноги вокруг моих бёдер. Я снова как будто в тумане, наблюдаю со стороны. Я больше не контролирую ситуацию. Это будет нашим последним разом, я не останусь в долгу. Я с силой хватаю её за грудь, ритмично толкаясь бёдрами в неё, чувствуя её жар, опаляющий меня сквозь одежду. Я слышу свой рык и её хриплый стон, но это всего лишь дополнение к действию, независимое от меня. Затем я смотрю в её соблазнительные глаза и начинаю понимать.

До меня, наконец, доходит. Я не могу сделать этого с ней. Не могу трахнуть её на прощание в переулке, как насильник. Я останавливаюсь и прижимаюсь лбом к прохладной кирпичной стене рядом с её головой, тяжело дыша. Она ещё двигает бёдрами в течение нескольких секунд, а затем останавливается.

- Я не могу, Тина. Я не могу сделать это тебе. И я не верю, что ты можешь, - вздыхаю я.

- Пожалуйста, - тихо шепчет она в ночи, снова прижимаясь ко мне. Она неистовая, требовательная - моя девушка Бэмби. И если это последнее, что я могу ей дать, то пусть будет так. Я медленно начинаю целовать её шею, расстёгивая молнию на штанах. Мои поцелуи становятся требовательнее, я прикусываю и посасываю её безупречную плоть. Я думаю, что могу укусить её со всей силой, и тогда она истечёт кровью. Прямо здесь, передо мной, и после у неё уже никого не будет. Но я не могу существовать, если её не будет рядом. Я должен буду справиться с мыслью, что она найдёт кого-то ещё. Даже если это убьёт меня.

Я задыхаюсь и не могу остановиться. Я продолжаю - и её или мои слёзы, и удушье, и царапины, и укусы, и рывки моих волос, и её аромат, и толчки, которые настолько неистовы - это лишает меня всего. Я продолжаю, готовый дать ей всё, что имею, даже при том, что знаю, что меня уже оставили ни с чем. И я чувствую себя опустошённым. Я не преувеличиваю - внутри меня пустота. Я не знаю, что потом делать. Знаю, что мне нужно отпустить её, но я не готов. И не думаю, что когда-либо буду. Мы тяжело дышим, и она целует мою голову с безразличным видом и что-то говорит, отчего я делаюсь восторженным и опустошённым одновременно, готовый разорваться надвое.

- Валера, отец болен раком.

После завтрака я собираю тарелки, пока Тина берёт одеяло и выходит наружу, чтобы сесть на одном из стульев во внутреннем дворике. Солнце светит на неё, и она наслаждается им, отклонив голову назад. По просьбе Эльзы мы собираемся строить замок из песка. Серж приносит все свои игрушки в корзинке, шагая с решительным выражением на лице и придирчиво размещая их в песочнице. Думаю, он знает, что сегодня особенный день. Эльза выходит, неся полиэтиленовый пакет в руках, и вываливает всё его содержимое в песочницу, уронив несколько аккуратно выстроенных Сержем Трансформеров. Естественно, это приводит к ссоре. Через несколько секунд Сержик приходит, требуя правосудия.

- Давайте сначала построим замок. А затем вы можете поиграть со своими игрушками, как вам? - Я держу Тину за руку, и мы направляемся к песочнице. Мы работаем вместе, только Эльзе всё время не нравится её обязанности, и она хочет заниматься тем же, чем и Серж. Когда замок начинает вырисовываться, я собираюсь вырезать на нём небольшие детали и вижу напряжённый взгляд Тины.

- Как ты, любимая? - Она приходит в себя и натянуто улыбается мне.

- Всё в порядке. Ты можешь принести мне стул? У меня устала спина в этом положении. - Мы знаем, что не из-за этого она устала, поэтому я иду внутрь и достаю таблетку из тайника в своём пальто. Они не в кармане: я разрываю нить шва. Все её таблетки я храню здесь, до единой. Я вынимаю одну, беру стакан воды. Беру стул и таблетку. Она выходит из песочницы, садится на стул и смотрит на таблетку, задумчиво запивая её водой. Я наклоняюсь поцеловать её в лоб, она улыбается мне и вручает стакан.

- Спасибо, Валера. - Я встаю и ставлю стакан на стол.

- Почему маме понадобилась таблетка, папа? Она всё ещё болеет? - На мгновение я не знаю, что сказать.

Серж выручает меня:

- Просто строй уже этот проклятый замок. - Он смотрит вниз, сильно зарывая в песок совок. Я знаю, что должен отругать его за плохое слово, но не могу, потому что меня это не волнует сегодня. Но глаза Эльзы становятся огромными, и она в шоке смотрит на меня.

- Серж сказал "проклятый". Это нехорошее слово. Ты не должен его говорить, Серж. - Затем она снова смотрит на меня, её глаза всё такие же огромные, как у маленькой девочки в продуктовом магазине, которую я встретил несколько лет назад. - Он всё время говорит его, когда мы одни.

- Серж, ты не должен так выражаться при сестре, - говорю я, теребя в руках ведёрко. Мы продолжаем строить замок со всеми видами подкрепления, и я даже добавляю несколько башенок по краям. Пока мы, парни, работаем в тишине, Эльза без умолку болтает, как её Барби будут жить в замке, и украшает цветами и другими пустяками свои башенки.

- Мама уснула, - замечает Серж, всё ещё вскапывая песок даже при том, что с замком мы уже закончили. Действительно, она спит. Мы с Сержем собираемся строить ещё один замок, пока Эльза лепечет, какой он красивый, и просит сделать бассейн для Барби.

- Ты должен отнести её внутрь. Она простудится, - говорит Серж, не смотря на то, что делает. Он прав, но я хочу, чтобы она была здесь, с нами, даже когда спит. Я хочу, чтобы она была с нами всегда.

- Пойдёмте внутрь. Я сделаю вам бутерброды.

- Нет, папа, я ещё не закончила. С этой стороны совсем нет цветов.

- Закончите позже.

Я беру Тину на руки, она шевелится и обнимает меня, мы заходим внутрь, и я кладу её на диван. Я помогаю Эльзе вымыть её игрушки, пока Серж убирает дом изнутри. Я собираюсь сделать несколько бутербродов с ветчиной и помидорами для детей и один с майонезом для Тины. Я бужу её. Обычно я этого не делаю, но сегодняшний день отличается от остальных. Я хочу, чтобы мы ели вместе. Мы садимся в гостиной, Сержик сидит рядом с Тиной, держа её за руку, а Эльза с усердием раскрашивает свою книгу. Я думаю, что мы счастливы.

- Нет.

- Что?

- Извини, Валер, но... нет.

- Но... почему?

- Я предупреждала тебя, что откажу. Почему ты всегда такой упрямый? - Она сердится и выходит из комнаты, оставляя меня стоять на одном колене. Я встаю, оскорблённый, глупая коробка лежит в моём кармане, и выхожу в изумлении из комнаты. Она сказала "нет". Я всё ещё не могу в это поверить. Она сидит на диване, щёлкая каналами, не останавливаясь ни на секунду.

- Но почему? Ты разве не любишь меня? - Господи, теперь я похожу на девчонку-подростка после выпускного. Это определённо не сработает.

- Валер, мы вместе больше десяти лет. С какой стати сейчас ты подвергаешь сомнению мою преданность?

- Может, потому что ты не хочешь выходить за меня? Тина, я знаю, что твои родители повлияли на твоё мнение о подростковых свадьбах и беременности, но нам больше двадцати пяти лет. Ты считаешь нашу связь случайной? Это ничего не изменит.

- Тогда зачем нам это? Ты сказал, что ничего не изменится. Значит, это бессмысленно.

- Для нас ничего не изменится, но поменяется наш статус. Все будут знать, что ты моя. Что ты не просто девушка, которую я могу бросить назавтра. Что я люблю только тебя. Разве ты этого не хочешь? - Отчасти и потому, что жена значит для меня больше, чем просто девушка. Но у Тины были другие взгляды на это. Мои усилия не потрачены впустую, взгляд её немного смягчается. Синий свет от телевизора делает её похожей на таинственного ангела.

- Все, для кого это имеет значение, уже в курсе. Мы встречались в школе, Валер, пережили воссоединение после колледжа. Почему тебе так важно, что подумают о нас незнакомые люди?

- Тина, если тебя так, чёрт возьми, не волнует, что подумают остальные, то почему бы тебе просто не выйти голой на улицу, когда станет слишком жарко? - Она закатывает глаза, хихикнув. Затем это превращается в громкий смех, и она падает на диван, не в силах унять смех. Я присоединяюсь к ней, потому что... потому что когда Тина смеётся вот так, я должен смеяться вместе с ней.

- Держу пари, что тебе бы это понравилось. Я голая на улице. Наверное, я бы хотела сделать это, но до этого момента думала, что ты будешь против. - Она продолжает хихикать. - Класс, Валер, ты всё время нервничаешь и дёргаешься, когда кто-то смотрит на меня слишком долго в моей спортивной одежде. Если бы я вышла на улицу голой, ты бы просто взорвался от негодования. - Эта спортивная одежда скромна. Но её задница так и притягивает к себе взгляд. Естественно, мне не нравится, когда другие мужчины глазеют на неё. Я пытался укротить свою ревность, но Тина слишком скромная, когда дело доходит до этого. Я перекидываю её через плечо, шлёпнув по бедру, и несу в спальню. Она громко визжит, требуя, чтобы я поставил её на пол, называя меня пещерным человеком в перерывах между хихиканьем. Я кладу её на кровать и прижимаю голову к её животику под футболкой, начиная с ним разговаривать:

- Поговори с мамочкой. Скажи ей, что она хочет выйти замуж за твоего папу. - Я целую Русика-младшего в её животике. - Скажи ей, что он очень-очень любит её и хочет, чтобы тебя звали Эльзой Русик.

- Мы так её и назовём, - говорит она, пытаясь отстранить мою голову, но я упираюсь, - если это девочка. Но кем он будет, если окажется мальчиком?
- Это девочка, я чувствую.

- А я чувствую, что это мальчик, а я мать. - Я только закатываю глаза и ложусь рядом с ней.

- Не уходи от темы. Выйди за меня, Тина. Пожалуйста, - говорю я, прижимаясь головой к её плечу.

- Я не хочу свадьбу и всю эту ерунду. Это абсолютная бессмыслица. - Она больше не возражает. Это значит, что она скоро сдастся.

- Это важно для меня, Тина. Пожалуйста, сделай это для меня, и ты можешь просить меня о чём угодно. Это не должно быть грандиозным банкетом. Мы можем поехать в Лас-Вегас и сделать это там, если хочешь. Пожалуйста, Тина. - Я начинаю целовать её ключицу, и мы продолжаем лежать, в комнате раздаётся лишь звук моих поцелуев. Это молчание уже знакомо мне, и я как раз собираюсь послать всё к чертям собачьим, когда она начинает бормотать:

- Но ты будешь моим рабом на всю оставшуюся жизнь.

- Я собираюсь жениться на тебе. Я думаю, что это очевидно.

- Ты всецело будешь принадлежать мне. И если я попрошу тебя о чём-нибудь, ты обязан будешь исполнить моё желание. Каждый раз.

- Всегда? - спрашиваю я, сияя. Она только хмурится в ответ. - Ладно, независимо от того, что ты попросишь. Я сделаю это.

- Ладно.

- Правда?

- Да. Мы можем пожениться. Мы должны забронировать билеты в Лас-Вегас. Я всегда хотела там побывать. И сделай это побыстрее. Я не хочу ехать туда, когда уже буду размером с дом. А теперь дай мне это треклятое кольцо.

Эльза отрывается от своей раскраски, смотря на меня с улыбкой на лице.

- Я хочу, чтобы ты сыграл для меня, папа.

- Да, папа, сыграй нам, - усмехается Тина. Она говорила мне, что любит наблюдать за тем, как я играю на фортепьяно. Она находит мои руки, порхающие по клавишам, эротичными. И Эльзе это тоже нравится. Я видел, что она иногда пытается играть, но её внимание слишком рассеянное, поэтому она никогда не сидит подолгу, но скоро мы отправим её на специальные занятия.

Я. Я отправлю.

Я встаю и сажусь за фортепьяно, а Эльза сидит прямо рядом со мной. Я начинаю с небольших трелей, а затем она требует исполнить песню из "Губки Боба" и счастливо подпевает. Затем она просит "Мой милый уплыл в далёкие страны", и, прежде чем я понимаю это, она выбирает песни, заставляя нас всех подпевать. Даже Серж присоединяется, прижимаясь лицом к боку Тины. Прежде, чем Эльза снова потребует "Губку Боба", я решаю сыграть любимую мелодию Тины - Лунный свет. Она обожает, когда я играю эту песню, и смотрит на меня глазами, которые говорят больше, чем я мог бы постигнуть. Детям эта мелодия не сильно нравится, но Сержик неподвижно сидит рядом с матерью, пока Эльза загипнотизировано наблюдает за моими руками. Когда я заканчиваю, тишина становится неудобной. Похоже на рассеянность. Я не могу справиться с этим, поэтому начинаю играть "Губку Боба" снова. На сей раз подпевает только Эльза.

- Да, и к тому моменту, когда они начали обсуждать сокращение дивидентов, глава... Ты слушаешь меня, Тина? - Тине всегда доставляло удовольствие слушать мои рассказы о том, что происходит на собраниях членов правления. Возможность наблюдать за этим, если и не участвовать, уже грандиозное событие. Я очень оптимистичен насчёт будущего, всё будет хорошо.

- Да, извини. Я просто устала. И ещё не могу спать по ночам. - Я бросаю на неё пристальный взгляд. Я знаю, что сидение дома с детьми пяти и трёх лет изматывает, но она выглядит действительно измождённой. Может, нам стоит найти няню?

- Думаю, ты должна бросить эту диету, любимая. Ты выглядишь уставшей. Не могу припомнить, когда ты ещё была такой тощей. Я знаю, что для тебя это важно, но я волнуюсь, что ты переусердствуешь.

Я знаю, что она хочет вернуть себе прежнюю форму прежде, чем вернётся на работу, но это же смешно. Кто страдает от анорексии после тридцати?

- Я уже бросила, ещё два месяца назад. От неё у меня постоянно болел желудок. Было очень плохо, сейчас не лучше. К тому же, я не могу спать ночью. Теперь пытаюсь есть здоровую пищу, но я не голодна. Видишь, морковка? - Она показывает мне небольшую морковь, а затем демонстрирует с этим овощем непристойное шоу.

- Ты уверена, что всё хорошо, милая? Если боли в желудке не проходят, нужно к врачу. Позволь мне осмотреть тебя. - Я притягиваю её к себе со стула под лампу, моё беспокойство тает, и я готов поиграть с ней. Она улыбается мне с озорством в глазах.

- Не уверена, что ты достаточно квалифицирован, - говорит она, глядя мне в глаза.

- Мой отец - врач. У меня это в крови. Ты в хороших руках.

- Надо же, я вышла замуж за наследника по крови. Ты должен был рассказать мне ещё до того, как сделал предложение. Русик-младший тоже это унаследует?

- Конечно. Это передаётся из поколения в поколение. А теперь широко открой ротик. - Она стоит под лампой, и я играю свою роль, осматривая её горло. Я пытаюсь выглядеть серьёзным, но смеюсь. Затем я смотрю на её красивое лицо, заглядывая ей в глаза. Боже, она горячая штучка. Но затем я понимаю, что что-то не так. Я не могу поверить в то, что вижу, но белки её глаз, похоже, немного пожелтели. И, осматривая её более тщательно, я вижу, что её кожа слишком бледная.

- Тина, как давно у тебя начал болеть желудок?

- Ну, добрый доктор, я тех пор, как я увидела тебя с твоим...

- Тина, серьёзно. Когда это началось? - спрашиваю я, смотря на неё. Я чувствую волнение, может быть, это напрасно, но сама мысль о её болезни подкашивает меня. Я с тревогой осматриваю её лицо, желая найти причину и излечить её, но это невозможно.

- Да ладно тебе, Валера. Ты не можешь поставить мне диагноз только потому, что Русик-старший твой отец, - смеётся она.

- Тина, твои глаза, они... странного цвета. - Она кажется удивлённой и идёт в ванную, к зеркалу. Я беру свой телефон, чтобы позвонить отцу.

- Эльза, остановись, мы должны подождать маму! Ты такая глупая!

- Папа, скажи, чтобы Серж прекратил орать на меня. Я проголодалась. - Я кладу ей на тарелку пиццу, прежде чем она начнёт плакать. Серж видит, что что-то идёт не так. Думаю, он обо всём догадывается, поэтому так напряжён. Даже если и так, он ведёт себя несправедливо по отношению к Эльзе.

- Серж, пожалуйста.

- Я пойду разбужу её. - Серж подходит к дивану и будит Тину. Она медленно бредёт к столу, и он держит её за руку с таким серьёзным выражением на лице, что кажется, будто ему далеко уже не семь лет. - Мы приготовили твою любимую, мама. С сыром.

- Спасибо, милый. Пахнет восхитительно. - Мы начинаем есть, и снова Эльза прерывает напряжённую тишину.

- Мамуля, я хочу костюм принцессы. Сегодня утром я видела его по телевизору, и мне понравилось. Правда, он мне нужен. У Лайзы уже есть такой, и она наденет его в школу, если ей разрешит мама. Она сказала, что у её мамы тоже был костюм принцессы, когда она была маленькой. А у тебя, мам?

- Что? Нет. Однажды я была пчёлкой. И ещё Красной шапочкой, потому что у меня был красный плащ, а мой папа забыл купить костюм.

- Бедная мамочка. А кем был папа на Хэллоуин?

- Однажды я был пумой. Мама как-то захотела быть Эрни и Бертом (герои шоу "Улица Сезам"), но я сказал ей "нет". Поэтому она сговорилась с моей мамой. Я понял, что мне придётся нарядиться в Берта только тогда, когда заглянул в школе в сумку. - Они хихикают, а я продолжаю: - Я был так смущён, потому что все остальные мальчики были солдатами или героями сражений, а я сердился на бабушку и маму, поэтому даже не подошёл к ним. Вдобавок, все думали, что я клоун, из-за моего оранжевого носа. - Мы обедаем вместе и рассказываем с Тиной своим детям истории из нашей юности.

- Сколько мне осталось? - Тина. Я стою здесь, сходя с ума, а ей сказали, что её опухоль не операбельна, и она ещё в силах задавать вопросы. Она единственная в здравом уме здесь. А я бесполезен.

Доктор Дженкинс вздыхает:

- Четыре-семь месяцев - самое большее. Если вы продолжите химиотерапию и останетесь в больнице, то примерно шесть или семь. - Мы молчим. Я не знаю, как справиться с этим, и знаю, что должен быть сильным ради неё, но мой ум не желает справляться с этой мыслью. - Понимаю, новости неутешительны. Могу порекомендовать вам группу поддержки, хоспис или адвокатов в нашей клинике. Вся информация в этой папке. - Он вручает ей её. - Пожалуйста, свяжитесь со мной.

Я просто держу Тину за руку и не думаю, что смогу отпустить её. Мы сидим в тишине, пока он снова читает документы.

- Миссис Русик, разве вы не звонили мне на той неделе по поводу проблем со снотворным? - Тина переводит встревоженный взгляд с пола на него. А затем она вспоминает.

- Да... Я... они не помогают. Я не могу уснуть, и таблетки, что вы мне прописали, совсем неэффективны. От них я только устаю, а спать не могу.

- Ну с вашим-то набором лекарств это неудивительно. Тем не менее, те таблетки довольно сильные. Думаю, пропишу вам другие. - Он начинает что-то писать на бумаге. - Они очень сильные, миссис Русик, но благодаря им вы будете спать, как убитая. Принимайте по одной каждый вечер перед сном, лучше, если вы уже будете лежать в кровати, потому что можете даже не дойти до лестницы. Не смешивайте их с болеутоляющими и не переусердствуйте. Я обязан, согласно закону, предупредить вас, что приём больше двух таблеток может привести к смерти.

- Спасибо, доктор Дженкинс. - Он спрашивает ещё о чём-то, но я отключаюсь. Я больше не могу сосредоточиться. Мы встаём, обмениваемся рукопожатиями и выходим. Мы идём вниз. Но вдруг Тина останавливается и даёт мне рецепт.

- Можешь сходить за ними?

- А ты разве не пойдёшь?

- Я просто... я хочу побыть наедине с собой, Валера. Я подожду тебя в машине. Просто... пожалуйста. - Я молча киваю и даю ей ключи.

Я стою в очереди, забираю лекарства и иду к автомобилю. Она стоит рядом с ним, глядя в никуда. Никто из нас не заговаривает, и я забираю у неё ключи. Я открываю дверь. Она садится. Я обхожу машину и тоже сажусь. Мы просто сидим. Глядим в окна. Её тоненькие ручки медленно и осторожно касаются моих, сначала нежно, а потом её хватка становится сильнее с каждой минутой. Это ломает меня. Я начинаю плакать и обнимаю её со всей силой. И целой жизни недостаточно. Теперь они приговорили нас к месяцам. Она остаётся сильной, и лишь слёзы катятся по её впалым щекам, а я рыдаю на долбанной стоянке, прислонившись к ней.

- Ты взял таблетки? - Я киваю. Затем я вспоминаю, что он сказал. Эти таблетки могут убить её. Я знаю, что она будет сердиться на меня, но я должен спрятать их у себя. Я должен сам хранить эти смертоносные маленькие кругляшки, которые могут разрушить её. Я размышляю, могу ли что-нибудь сделать, чтобы спасти её от смерти. Я прихожу в себя и хватаюсь за эти таблетки, будто её жизнь заключена в них. Я ничего не могу поделать. Мой мозг знает это, даже если всё остальное во мне выступает против этого. Я должен держать их у себя ради неё, ради Эльзы и ради Сержа. И прямо сейчас я должен спрятать их. Я должен держать их у себя так долго, как только смогу. Я не могу отдать ей их.

- Я... я хочу... Тина, они должны быть у меня. Прости, я просто...

- Шшш. Я хочу, чтобы они были у тебя. - Она понимает. Я целую её запястье, её ладошку, её тоненькие пальчики.

- А что насчёт Сержа и Эльзы? Думаешь..?

- Нет. Не говори им. Пожалуйста.

- Ладно. - Мы остаёмся здесь ещё на несколько минут. Время, похоже, ускоряется и замедляется одновременно. Мне это напоминает те старые экраны в аэропорту с постоянно мелькающими объявлениями, не задерживающимися ни на секунду.

- Доброй ночи, принцесса. - Я целую Эльзу в лобик, накрываю её одеялом и иду в комнату Сержа. Тина крепко обнимает его, что-то шепча на ухо, её глаза сияют от непролитых слёз. Лицо Сержика прижато к её шее.

- Спокойной ночи, мой прекрасный мальчик, - говорит она, осыпая его поцелуями. - Я очень люблю тебя, Серж. Никогда не забывай это. И будь добрым к своей сестре, ты нужен ей. - Она поправляет одеяло и встаёт. Её шаги замедляются, такие лёгкие вещи, как ходьба из одной комнаты в другую, даются ей с трудом. Я отворачиваюсь и вижу, что Серж наблюдает за ней со слезами в покрасневших глазах. Я не знаю, что ещё сделать. Я подхожу, чтобы дотронуться до него, обмануть его, но не могу заставить себя сделать это. Он вздрагивает от моего прикосновения и отворачивается от меня, смотря на стену.

- Она не поправится, да? - Я знаю, что больше нет смысла играть в шарады.

- Нет. Она не поправится. - Я подхожу, чтобы снова коснуться его, сказать что-то успокаивающее, понятия не имея на самом деле, как это сделать.

- Просто уходи, - говорит он, уткнувшись лицом в подушку. Его плечи дрожат от рыданий. Я наклоняюсь и целую его голову, а потом он внезапно оборачивается и крепко вцепляется в меня своими ручонками, удивив силой, затаившейся в небольшом тельце семилетнего ребёнка. - Но мы так её любим. Это несправедливо, - говорит он слабым дрожащим голосом. Я только киваю. Мы сидим, чуть раскачиваясь некоторое время, я жду, когда его плач стихнет, пытаясь подавить свой, но кажется, что Серж замечает всё на свете. Я понимаю, что усилия потрачены впустую.

Когда его слёзы высыхают, я в последний раз целую его в лоб. Он поворачивается ко мне спиной и желает мне доброй ночи. Я выключаю свет и выхожу из его комнаты, закрывая дверь.

Тина ждёт меня у комнаты Эльзы. Она улыбается мне своей прекрасной улыбкой.

- Пойдём спать, Валера.

- Нет.

- Валер, умоляю, выслушай меня!

- О, не волнуйся, я слушаю. И мой окончательный ответ: нет. - С тех пор, как мы приехали домой из хосписа, она полностью поглощена этой проблемой. Если бы здесь было что-нибудь ещё, я бы не колебался и потворствовал ей. Но это единственное, что я не в силах ей позволить.

- Как ты не понимаешь, Валерка? Мы просто откладываем! Ты не сможешь помешать. Знаю, что в своём любящем командовать уме ты думаешь, что стоит сопротивляться, но уверяю тебя, это не так! У нас больше не осталось надежды, Валера.

- Тина, я не буду тебя убивать. Как ты вообще могла подумать об этом? Не понимаю, что с тобой произошло, почему ты просишь меня об этом.

- Прежде всего потому, что у тебя мои таблетки, да и потом, это не ты убьёшь меня. Я сама сделаю это. Это мой выбор.

- Позволить тебе - всё равно, что убить тебя своими собственными руками, Тина. - Некоторое время она молчит.

- Лучше бы я умерла от твоей руки, чем от этой болезни. - От её слов я становлюсь таким сердитым, что рычу в ответ:

- Тина, почему ты не можешь подождать? Мы можем нанять медсестру, ты можешь пойти на химиотерапию.

- Я устала от всего этого дерьма, Валера. Невыносимо трудно справляться с подобной болью. И я больше не буду ходить на химию. Это бессмысленно, я хочу провести последние отведённые мне месяцы рядом с вами, а не в больнице, получая химиотерапию и другие лекарства.

- Но, похоже, что ты не хочешь провести их и с нами. Что такое, Тина? Почему ты не можешь просто жить, пока можешь? - Она вздыхает и глядит на свои руки, лежащие на коленях. Её запястья столь тонкие и исхудавшие. Смотря на неё, я изо всех сил пытаюсь разглядеть в ней, такой измождённой, с платком на голове, которую ранее украшали восхитительные светло-русые волосы, ту сильную и самодостаточную женщину, которой она была всего лишь два года назад. И всё это я вижу, но всё ещё не могу уложить у себя в голове то, о чём уже знаю. Она намеревается умереть.

- Помнишь, мы несколько недель назад ездили в хоспис? - робко спрашивает она. Конечно, помню. Под конец она ушла в себя и не разговаривала несколько часов. А на следующий день она придумала этот идиотский план. - Я вышла и... пошла в крыло для пациентов. Я видела парня, лежащего в кровати. Он был без сознания и настолько худым, что почти виднелся скелет, Валера. Ты буквально мог бы разобрать его на косточки и... не смог бы сказать сходу, жив он или мёртв. В комнате сидела женщина со слезами на глазах, и она выглядела... опустошённой. Она была в отчаянии. Валерка. А он держал за руку маленькую девочку, что стояла рядом с ней. На ней было красное пальто, а на голове были косички. Она очень мне напомнила Эльзу. И когда они вышли, девочка повернулась к своей матери и спросила: "Когда умрёт папа?". - Она глубоко вздыхает и опускает взгляд вниз.

- Я знаю, что ты достаточно силён, чтобы справиться с этим, но, Валер, Бога ради, я не хочу этого для тебя. Ни для тебя, ни для детей. Я больше не хочу причинять вам боль, не хочу, чтобы вы ждали моей смерти. Мне осталось два месяца, Валер, и боли настолько нестерпимы, что я едва могу существовать без лекарств. Я просто хочу уйти со счастливыми воспоминаниями и предоставить тебе такое же право. Я не хочу, чтобы ты ждал, когда моё бессознательное тело умрёт. Я не хочу этого, и не только из-за тебя, но из-за себя тоже. Я не хочу, чтобы Серж и Эльза запомнили меня такой. И ты. – Глаза жжёт. Я не знаю, что ответить. Я вижу, что она действительно этого хочет, но я не в состоянии смириться с её решением. Это просто невозможно.

- Не проси меня об этом, Тина. Ты не можешь.

- Для меня это важно, Валера. - Она улыбается, и я изнемождённо поднимаю глаза к небу, не желая продолжать этот разговор. - Я делала всё, о чём ты меня просил, всё, что для тебя было важно. Даже то, что иногда я и не хотела. Но я никогда не жалела об этом, потому что это делало тебя счастливым. - Она теребит в руках кромку своей толстовки. Она выглядит настолько потерянной, что ситуация становится почти комичной. - Валер, есть и другая причина... я хочу, чтобы ты был со мной рядом в этот момент. Хочу, чтобы ты помог мне справиться в мой последний день. Хочу, чтобы ты держал меня за руку. Тебе необязательно одобрять моё решение. Просто будь рядом. Ради меня. - Я ничего не говорю. Я не знаю, что делать. Господь знает, как я не хочу соглашаться с ней, но она всегда была такой упрямой. Но я никогда не сталкивался с мыслью, что над ней нависла смерть. И вот теперь мне приходится.

Тина просит меня забрать её жизнь. Я понимаю, что это её выбор, но разрешить ей - это стать убийцей. Только мысль о том, что я буду её пособником, чертовски меня пугает. Месяц назад я бы сказал, что она не будет этого делать, но тогда я никогда не думал, что она захочет, чтобы я помог ей умереть... Картинки, как я нахожу её мёртвой в доме, изводят меня. Они заставляют меня пойти на попятную. Она, не двигаясь, сидит в кресле, смотря мне в лицо и пытаясь прочитать мои мысли.

- Я прожила полную и счастливую жизнь, Валера. Упорно трудилась, нашла настоящую любовь, родила прекрасных детишек. Это намного больше, чем могут похвастаться остальные люди. - Она берёт меня за руку. - Я смирилась. Я знаю, что могу и что - нет. Ты всю жизнь находился рядом со мной, и от этого я самая везучая женщина на свете. А теперь я приглашаю тебя быть со мной в день моей смерти.

Мы с Тиной идём в нашу спальню, держась за руки. Она переодевается в ночную рубашку, но я останавливаю её.

- Нет, сегодня, Тина... никакой одежды. Я просто... хочу наблюдать за тобой и чувствовать тебя. - Она колеблется вначале, но спустя несколько секунд сдаётся. Мы ложимся в кровать, и я подношу руки к платку на её голове. В течение многих недель я не вижу её без него.

- Нет, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты видел.

- Тина, это не имеет для меня значения. Я влюбился не только в твои волосы. - Я смотрю в её глаза, и внезапно весь мир раскалывается надвое. В одном - передо мной женщина, худая и лысая, умирающая и со смертельно бледным цветом кожи. Я вижу ту, что уже на полпути в лучшее место, так близко находящаяся к Богу, что почти может поговорить с ним. А в другом вижу самое красивое существо, с лазурно-синими глазами, которые согревают вашу душу и таинственно сияют. Вы могли бы проводить дни, вглядываясь в них, и не заскучать. Я вижу её руки, которые заботились о нас, готовили нам еду, стирали одежду. Я вижу её измождённое тело, которое принесло в этот мир наших детей. Я вижу ангела.

В последний раз за сегодня я ломаюсь, прижимая её к себе. - Я не могу, Тина. Попроси о чём угодно, но только не об этом. Пожалуйста. - Она успокаивает меня, обнимая в ответ, поглаживая мою голову нежными руками, и я нахожу это похожим на трепыхание крылышек бабочки.

- Знаю. Я знаю. Но ты должен, Валер, ты обещал. Это последнее, о чём я тебя прошу. Сможешь ли ты жить наедине с мыслью, что не позволил мне этого?

- А как я смогу жить с мыслью, что сам это сделал? - шепчу я в ответ. Но уже знаю, что проиграл. Она хочет этого, сегодня случится всё, что мы запланировали, и всё в дальнейшем будет испорчено, если я нарушу обещание, данное ей. Если она останется здесь против её же желания, зная, что я недостаточно силён, чтобы справиться с тем, что неизбежно.

Я всегда был трусом, разрешая Тине делать всё, что она захочет. Господь знает, она заслужила это, терпеливо вынося меня все эти годы. Я начинаю целовать её и не останавливаюсь, пока не осыпаю поцелуями каждый дюйм её тела.

- Ты помнишь, где я оставила письма для тебя и детей? Я хочу, чтобы ты исполнил своё обещание, Валера. - Я только киваю головой, снова чувствуя жжение в глазах. До недавнего времени она отказывалась просить у меня даже о необходимом. А теперь просит невозможного. Я не могу двигаться дальше. Я пытаюсь, но уже знаю, что этого не произойдёт. Но сейчас я ни в чём не хочу ей отказывать.

- Исполню, любимая.

- Я люблю тебя сильно, очень сильно. Именно так... - И хотя я обнимаю её, пока тихие слёзы скатываются по её лицу, я знаю, что в глубине души она тоже сердится. Если бы мир был справедливым, то сейчас она была бы беременна нашим третьим ребёнком, непременно желая заполучить мороженое с солёными огурцами посреди ночи. Если было бы хоть какое-то подобие справедливости, то это был бы я, а не она. Но в мире нет ни справедливости, ни её подобия. Ангелам не предначертано оставаться с нами.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать её, зная, что это в последний раз. Я начинаю медленно, нежно дегустируя её потрескавшиеся губы, а затем она прижимается, углубляя поцелуй, проводя своим восхитительным языком по моей губе. Я открываю губы, позволяя ей проникнут в мой рот, и у меня начинает кружиться голова от ощущений и аромата её тёплого дыхания. Я ласкаю её щёку, поглаживая её язык своим, она держится за меня так же крепко, как прикрепляются моллюски к скале. Я позволяю ей доминировать в поцелуе, и тогда она начинает посасывать мою нижнюю губу, подавая мне знак взять на себя контроль. Я проникаю языком в её рот, медленно - так, как ей нравится. Словно вечность проходит в этом поцелуе. Она отстраняется, пытаясь отдышаться, её глаза счастливо сияют, лоб прижат к моему.

- Мне холодно, Валера. Пожалуйста, давай спать. - Я помогаю ей заползти под одеяло и накрываю её. Это мой последний шанс отступить. Но после всего, через что мы прошли, я бессилен и не могу отказать ей. Я засовываю руку в карман джинс, где лежит её снотворное, которое всегда при мне. На сей раз я даю ей целую коробку, а не одну таблетку. Она недрогнувшими руками открывает её, высыпая четыре таблетки на ладонь. Внезапно на меня накатывает желание вырвать их из её рук, спрятать, смыть в унитаз, накричать на неё во всю мощь лёгких, но в горле у меня всё пересыхает. Я помню всё, что она говорила мне, всё, что я ей обещал, и я сдерживаюсь. Я наблюдаю, как она глотает их, одну за другой, запивая каждую глотком воды.

В эту пятницу, ночью, после прекрасного дня, пока наши дети мирно спят в своих комнатах, я убиваю её.

Она откидывается назад на кровать с безмятежным выражением и поворачивает моё лицо к себе. Я крепко прижимаю её к себе, едва сдерживая рыдания, но слёзы катятся по моему лицу.

- Знаешь, Валера... Если бы я могла начать всё заново, я бы изменила одну вещь. - Она молчит, и её глаза уже закрыты, но я надеюсь, что успею узнать. - Я бы... Я бы вышла за тебя раньше. - И она тихонько смеётся. Я смеюсь тоже, но не разделяю её радостное чувство и жалею об этом. Я никогда не смел думать, что смех может быть таким мучительным и болезненным. Я ещё сильнее прижимаю её к себе, так сильно, что боюсь сломать её, но тихий голос у меня в голове говорит, что теперь это не имеет значения. Вот и всё, что требуется, всё замедляется. Она уже спит, пока я плачу, как ребёнок, ухватившийся за свою любимую игрушку.

Мне жаль, что я не могу себя заставить думать, будто это просто ещё одна ночь. Я хочу. Я хочу заснуть, думая, что она проснётся утром рядом со мной, и на другое утро тоже, и после. Я невыносимо хочу этого, я чувствую, что мог бы свернуть горы ради этого. Но мой разум больше не позволяет мне заблуждаться. Я чувствую себя преданным, потому что мы пришли в никуда. Я больше не могу скрываться. У меня больше нет Тины, на которую можно опереться, и я должен держаться ради Сержа и Эльзы, чтобы им было от кого черпать силы. Я должен быть мужчиной и сохранять лицо. Поэтому я прислушиваюсь к её дыханию. От этого я теряю последнюю унцию здравомыслия, которое пытаюсь сохранить, ожидая, когда она покинет этот мир. Её дыхание становится всё медленнее и медленнее. Я чувствую себя больным и отчаянно хочу уйти, но знаю, что тем самым лишь добавлю ещё один непростительных грех в свой уже здоровенный список, оставив её здесь одну. Поэтому, несмотря на всю боль, я остаюсь, сгорая изнутри, наблюдая за нею. Я никогда не думал, что смотря на кого-нибудь спящего, преисполнюсь ужасом от ожидания.

Её дыхание становится поверхностным, редким и почти неслышимым. Должно быть, уже близко. Я лежу, пристально глядя на неё, пока не слышу её последний вздох, и клянусь, я чувствую, будто мне тоже чего-то не хватает. Чего-то важного, и я знаю, что это ощущение будет преследовать меня всегда, пока мы не воссоединимся вновь. Но я знаю, что это случится. Так должно быть. Я лежу с открытыми глазами, обнимая свою девушку Бэмби и мечтая об этом дне.

Она жрица тьмы... Древняя богиня.
Лилит, Астарта, Кали - всё одно.
На алтарях жрецы её рабыням
Пускали кровь, как красное вино.

Мученица, битая камнями
И брошенная рыкающим львам,
Затравленная для забавы псами,
Прибитая солдатами к крестам.

Владычица царств, древней Египта,
Дочь Солнца, лучезарная звезда
И с именем её взамен молитвы
В пыль падали пред мною города.

Дуэли разжигала и войны
Казнила мановением ресниц,
Без жалости взирала на бойни
Царей свергая пред собою ниц.

Была святой аскеткой и весталкой,
Суровой, непреклонной, как гранит.
Была смешною и до боли жалкой
С дешёвою раскраскою ланит.

Её беспутность и пороки
Кляли монахи, брызгая слюной,
Но слушать о смирении и Боге
Паломники брели к ней одной.

Меняя сотни масок она безлико
Жила чужою жизнью, не своей
И спазм сжимал ей горло вместо крика
В круговороте судеб и ролей.

С рождения мира меченая Богом,
Его неизгладимою печатью,
Куда б ни шла, идёт одной дорогой...
Она - Женщина. И в том её проклятье...