Незнакомец внутри. Эпилог

Что-то похожее на смесь сожаления и облегчения мелькнуло на его лице, и руки, о которых я грезил, по которым так скучал, подхватили меня и крепко прижали.

Я вздрогнул и заскулил, выбираясь из своего оцепеневшего ада.

Его холодная ладонь скользнула по моей шее, мы соприкоснулись лбами, и на одну секунду полностью замерли, на краю того, чтобы нырнуть обратно, прежде чем всё вырвалось наружу.

Наши губы сомкнулись, и я почувствовал, как кончики его пальцев впиваются в мою шею. Я царапал его руки, лицо, тянул волосы - я хотел его всего: и кровь, и плоть.

Мы боролись друг с другом, не за превосходство, а за то, чтобы получать больше и больше.

Он не жалел тонкий материал моей футболки, изодрав полностью, пока я срывал с него рубашку.

Я положил ладони ему на грудь, а потом впился ногтями, пытаясь притянуть его ближе.

- Лучше не будет, - произнёс он, как будто решив в последний раз попробовать освободить меня. – Просто... я не могу дальше жить, ничего не чувствуя, не теперь, когда я знаю, что для меня можешь сделать ты.

Я взобрался ему на колени, снова прижимаясь к его губам. Валера оттолкнул меня, и от того с какой силой он дёрнул ремень моих джинс, у меня засаднило спину.

Одну руку он держал на моей груди у самого сердца, а другой поддерживал за спину, как будто притягивая и отталкивая меня одновременно.

Его рука скользнула с моей груди ниже и резкими уверенными движениями он начал сдёргивать с меня ткань джинсов.

Я извивался, пытаясь высвободится из них окончательно, но не желая оставлять своё место. У меня получилось, и через какие-то мгновения они валялись голубого цвета грудой где-то в стороне от нас.

- Ты никогда не сможешь уйти, - сказал я вслух, уставив свой взгляд в потолок, его рука всё ещё поддерживала меня за спину так, что моя голова висела у самого пола.

- Я бы никогда не смог, - ответил он.

- Валера.

- Макс. Я не уйду. Уже неважно, когда я буду счастлив, или когда ты будешь меня ненавидеть, или когда я буду тебя ненавидеть – я никогда не уйду. Это не мир. Может, я тебе здесь и не нужен. Но мне теперь на всё наплевать.

- Ты передумаешь.

- Нет. Я уже испробовал оба варианта. Я больше не смогу уйти.

Мои лёгкие наполнились воздухом, впервые с той ночи, когда он ушёл.

Медленно он опустил мою голову на пол, и его ладонь выскользнула из-под моей спины. Я до боли сжал кулаки, сердце гулко билось в груди. Я слушал, как он расстёгивает молнию, а потом он схватил меня за запястья, заставив сесть.

Я немного сдвинулся вниз, но он всё ещё держал меня за бёдра, поэтому я был как раз там, где мне следовало быть.

- Пожалуйста, - прошептал я, потому что все его слова потеряли сейчас смысл, если бы он засомневался. Мы оба знали, что как только это произойдёт, мы больше никогда не расстанемся – даже если захотим.

Я ещё раз передвинулся, показывая, что я сам всё уже решил. Он с силой закусил губы и вцепился в мои руки.

- Просто пообещай мне, - просил я.

Что это насовсем. Не отпускай. И тогда делай со мной, что хочешь.

И через мгновение я почувствовал его внутри себя, боль и свет окружили меня. Наши глаза встретились и распахнулись шире – знакомый нам страх и восторг накрыли нас.

Всё те же необъяснимые потребность друг в друге и зависимость с рёвом вернулись к жизни. Сдавленные хрипы, цепляющиеся пальцы и стиснутые зубы – мы как будто мстили друг другу за пропущенное время.

Он сжал челюсть, дыхание его стало тяжёлым, а пальцы всё глубже впивались в мою плоть. Я обхватил его руками за шею и прижался лицом к его коже, а он начал двигаться где-то глубоко внутри.

В нашем единстве не было ничего благочестивого или нового. Это было обещание, клятва, что теперь станет лучше, и мы оба это знали.

Теперь мы окончательно смирились с тем, что иначе быть не может.

Нам придётся так жить, потому что по-другому нельзя. Я всегда это знал. Я всегда знал, что никакого выбора у нас нет, и когда он оставлял синяки на моих губах, когда тянул за волосы, я благодарил Господа за то, что он тоже, наконец, это понял.

Мы катались по полу, терзая друг друга, он вгрызался в мою шею острыми зубами, пока я дёргал его волосы мокрыми от пота руками, заставляя его шипеть сквозь стиснутые зубы. А потом он медленно, тихо рассмеялся.

Я улыбнулся в ответ, потому что мы вдруг перестали думать о том, что нам должно быть стыдно.

Чтобы ни случилось, мы оба сможем с этим справиться.

Я как-то оказался на нём сверху, резко и без подготовки вошёл глубоко в него, а его рубашка до сих пор была задрана к самому подбородку.

Я опустил взгляд, мы встретились глазами и не отрывали их друг от друга.
Теперь мы были связаны: и физически, и во всех других смыслах.

Он улыбнулся уголками рта, и я заулыбался в ответ, искренне и честно, радуясь нашей болезненной зависимости – нашему наркотику, нашему яду.

Потом он закатил глаза, и я сделал ещё один толчок. Я резко подался вниз, и мы забирали и отдавали, хрипели и матерились, пока не превратились в одну дрожащую массу тел, пота, слёз и улыбок.

И когда мы сделали это снова, а потом ещё раз, и когда наши тела ломило от усталости, а мои ноги совсем ослабли, и мне пообещали, что это повторится снова, Валерка поднялся и протянул мне руку.

Наши пальцы переплелись, он поднял меня, и через мгновение мы были в его постели, где я лёг ему на грудь, а наши ноги и пальцы снова сплелись.

Я смотрел на его бледное, худое лицо, пока он разглядывал потолок, ровно и мелко дыша.

Валера приподнял моё лицо, заставляя посмотреть на него.

- Мася. Когда я ушёл... как я тебе уже говорил, я пытался найти какую-то причину, какую-то логику – я пытался. Зависимость, одержимость, любовная зависимость... но я смог найти только один ответ, мой ответ, - сказал он, я повернулся, прижав лицо к его ладони и поцеловав её; ответ ничего для меня не значил. – Видишь ли, до тебя я никогда не мог... увидеть. Посмотри на меня, – он снова повернул моё лицо. – Ты единственный заставляешь меня чувствовать себя живым и связанным с миром, и наоборот – покинутым. Поэтому... мне нужно всё это. И я хотел, чтобы ты это знал... этот вывод - мой ответ. Ты заставляешь меня жить в мире с самим собой. Потому что раз ты единственный, ради чего стоит жить, ты и единственный, за кого стоит умереть. Я больше не уйду. Это лучше, чем пытаться стать героем. Но, Мась, если однажды ты захочешь спасти себя, если только почувствуешь в себе волю... тогда уходи...

- Стоп. Такого вопроса передо мной никогда не стояло, - его слова внезапно взволновали меня. – Ты сказал мне остаться - и я остался. Ты сказал, что не смог уйти - и ты не смог - и вернулся. Ты прав. И я всегда это знал, хотя... если мне захочется лучшего, то я возьму самые худшие времена, потому что это всё равно лучше, чем ничего.

- Мы убьём друг друга, - сказал он полушутливо - полусерьёзно.

- И вернём к жизни, - ответил я, он передвинул руку от моего лица к груди. Он закрыл глаза, и уголок его рта приподнялся.

Я скользнул рукой вниз по его спине и притянул его к себе. Мы не обещали друг другу рыцарской любви. Мы не лгали друг другу, говоря, что сможем защитить от всего.

Никаких пустых молитв не произносили мы в ту ночь.

Единственное обещание, что мы дали друг другу – мы будем идти через это вместе, пока всё не закончится.

Ночью мы полностью отдались безудержной радости, наконец, чувствуя себя счастливыми. То облегчение, что наполняло нас, делало нас невесомыми и жизнерадостными. Я знал, что он никогда не уйдёт, знал, что несмотря ни на что, он будет моим, а я буду принадлежать ему, и теперь мне нечего было бояться в этой жизни. У меня было всё.

На следующее утро я проснулся от звуков пианино, сладких и звенящих. Я не помню, как уснул, но проснулся я, глубоко дыша и с улыбкой на лице.

Он был дома.

Звуки фортепьяно наполняли меня, заставляя дрожать, желудок сжимался, и я, как дурак, широко улыбался в его подушку.

Он звал меня этой сладкой мелодией, и мы оба это знали.

Я сел, не обращая внимания на прядь волос, закрывающую глаза. Потом подскочил с кровати и побежал в спальню, где, чуть не упав, всё-таки смог остановиться у самого пианино.

Валерка поднял глаза от клавиш и улыбнулся, широко и спокойно. Его глаза светились и блестели. Удовлетворённое волнение в его улыбке заставило меня рассмеяться без всякой причины.

- Я уже начинал сердиться. Жду-жду, - он положил ладонь мне на живот, а другой рукой рассеянно перебирал клавиши.

- Ты не играл, пока... ты был...

- Я почти ничего не делал, - сказал он, как бы между прочим. – Просто невероятно, что ты даёшь мне, Максим. Желание делать всё, но в то же время можешь отобрать всю волю, - он осёкся, разглядывая свою руку на моей коже, потом тряхнул головой, улыбнулся мне и добавил: - Пойдём сегодня куда-нибудь.

Мы вместе приняли душ, оба оделись в свитера Валеры и вышли, взявшись за руки. И ярким днём мы вышли в город, снова с желанием жить, видеть, гулять, дышать. Без постоянной боли и неспокойного разума.

Валерка держал свою кружку с горячим кофе, я запрыгнул ему на спину, он показывал мне на оголившиеся деревья – первый признак подходящей зимы, и я мельком подумал, что и все птицы улетели.

Как всё теперь было ясно. Как легко мы отмели всё в сторону, ради того чтобы быть вместе.

Я улыбнулся, уткнувшись в его шею, закусил губами прядь его волос, чувствуя свободу, энергию жизни и справедливость.

Мы могли красть и бросать, выкладывая собственную дорогу, а остальное пусть идёт к чёрту... и от признания этой мысли стало так спокойно, что я закинул голову и рассмеялся, глядя в голубое небо, и ещё крепче обнял его за шею.
Валера повернул голову в сторону и улыбнулся.

- Смейся, - проговорил он. – Смейся для меня.

Но я уже смеялся.

- Макс... я уже не помню, почему уходил.

Я прикоснулся губами к его шее и легонько укусил, заставляя его вздрогнуть подо мной.

Теперь всё прошло и забыто, теперь для нас и наших отношений не было никаких правил, теперь мы живём такой жизнью, подчинившись, утонув в ней – теперь всё было очевидно.

Весь день мы гонялись друг за другом и ловили, задыхаясь, и снова становились идеальными игрушками друг друга, сплетаясь друг с другом, как будто и не расставались.

Когда снова солнце высоко стояло над нашими головами, мы прислонились к старому кирпичному зданию, и я скользнул рукой вниз по его брюкам.

Он склонил голову и с зачарованной улыбкой наблюдал за моей ладонью, а потом посмотрел на меня из-под тяжёлых век, улыбка его таяла, и выражение потребности и отчаянья затуманивало его лицо.

Пора было идти домой.

Я закатил глаза, взбивая пятками простыни, и это был один из тех моментов, когда я не знал наверняка – уничтожаю я или меня.

Боготворю я или меня.

Из тех моментов, когда мы оба были и наркотиком, и наркоманом, и рабом и рабовладельцем – из тех моментов, когда я не знал, где заканчиваюсь я и начинается он - ради этого я живу.

Некоторое время спустя:

Вокруг крики и танцы, свет гаснет и вспыхивает вновь, здесь музыка и Валерик тоже. Я крепко держу своей потной ладонью его за руку, поднятую в воздух, но не так высоко, как можно было бы, потому что я крепко держу, а он мне разрешает.

Я подпрыгиваю и подпеваю песне, которой не знаю, он улыбается, смотря на сцену, и отбрасывает густые влажные волосы со лба.

Я неуклюже встаю на цыпочки и задеваю локтями всех, кто попадается на моём пути, но мне всё равно.

Валера слизывает с губ виски и смотрит, как я смотрю на сцену. Я дёргаю за его неряшливый кожаный галстук, но продолжаю крепко держать его за запястье.
Сегодня в Санкт-Петербурге у нас был хороший день.

У нас есть квартира с пожарным выходом, который вряд ли может принести больше пользы, чем вреда. У нас есть серая дверь, пианино, кровать. И мы сами есть друг у друга.

На следующей неделе мы вместе поедем в Москву, потому что именно там должен быть Валерка, по словам Арка. Он фыркнул, когда выдавал мне билет на самолёт, и я фыркнул в ответ.

Он мне до сих пор не нравится.

Я езжу с Валерой в разные библиотеки, организации, страны, потому что мы сделали шаг. Он научился функционировать, как любой умный наркоман. Я часами сижу напротив него или рядом, пока он занимается своими делами. И когда изредка появляется Арк и говорит, что впустую растрачиваю свою жизнь, или что Валерка растрачивает свою, я ничего ему не отвечаю, потому что я знаю ответ.
Всё остальное – это растрата.

Валера кладёт руку мне на пояс, и я прижимаюсь лбом к его плечу. Море людей вокруг нас подпрыгивает, танцует, кружится, но теперь они размытое ничто.
Валерка слегка дёргает плечом и смеётся, когда я заглядываю ему в глаза, которые здесь чернее обычного.

Я не отвожу глаз и покрываюсь испариной, когда замечаю, как поднимается в нём жажда и появляются в глазах отблески печали.

Но несмотря на это он тянет меня к себе, потому что ничего поделать нельзя, и потому что он сдался уже давно. И я не спорю, потому что сам хочу, чтобы меня тянули.

Мы выходим наружу, в ушах звенит, я пьян, здоров и запинаюсь. Я спотыкаюсь и почти падаю на асфальт, но Валера выбрасывает руку и обхватывает меня за пояс. Когда он поднимает меня, то ухмыляется и качает головой, но по одному его взгляду я могу сказать, что он бы мог спасти меня и от чего-то более опасного, чем асфальт.

Но Валерка не дурак, он знает, что у нашей истории нет героя.

Потому что пусть сегодня был хороший день, но бывают у нас и плохие дни тоже.
Я могу двигаться дальше. Хорошие дни стоят плохих... но хорошие, плохие – ничего это не имеет значения.

Имеет значение лишь то, что несмотря ни на что, мы останемся вместе.

Когда он чувствует синяки от моих рук, и когда я просыпаюсь по ночам и ненавижу себя за то, что он мне так нужен. Такие дни, когда ненависть себя и сомнения превращаются в диких безудержных животных.

Даже в такие дни мы не останавливаемся.

И не остановимся, пока есть что разрушать, уничтожать, ради чего жить.

Видите ли, мы оба самые ужасные из любовников.

Эгоистичные, жадные, всё время требуем большего.

Мы самая страшная разновидность смертных вампиров, мы забираем жизнь, чтобы её поддерживать.

И в конце концов, пусть я не знаю, как и почему, но за это мы умрём.

Я знаю, что мы уничтожим друг друга.

Но оно того стоит.

Ты не со мной, ничья уже вина,
Я не с тобой, и время не поможет.
Испили Что-то, горькое, до дна
Душа на дне, и Что-то снова гложет.

Я лучший друг, мне нечего сказать,
Ты дорог мне, хотя мы много ближе.
Но только Что-то, нужно выбирать,
И я опять, то Что-то не увижу.

Столкнёмся вновь, и засмеёшься ты,
Я улыбнусь, не слыша анекдота.
А над Невой, разведены мосты,
И где-то там, былое Что-то, Что-то.