Вот опять окно, где опять не спят...

Ещё один дом, который ты не сможешь назвать своим. Не твоя комната, в которой ты живёшь уже третью неделю. Не твоя кровать, на которой ты спишь. У тебя, впрочем, как и у всей вашей семьи, нет места, которое вы могли бы назвать своим родным домом.

Ты знаешь, что ваш дом в Петербурге исчез, превратился в пепел. Валера ещё помнит и дом, и маму, и ты ему страшно завидуешь. У Валерки есть хотя бы воспоминания.

Ну а у тебя, выходит, нет ничего.

Летние ночи в Камышине, в Волгоградской области, душные и жаркие, и ты долго вертишься в своей узкой кровати, которая ещё и скрипит при каждом движении, в отчаянных попытках заснуть. Твоё тело – липкое от пота, а из приоткрытого окна в душную спальню не прорывается ни намёка на прохладный ночной ветерок. У москитной сетки сердито и тонко пищат комары.

Отец и Валера ещё не вернулись с их кровавой работы. В такие долгие и бессонные ночи тебе хочется только одного – оказаться рядом с ними. И когда приходится оставаться один на один с темнотой, ожидая их возвращения, ты снова начинаешь бояться тьмы, в которую погружён весь ваш съёмный дом или номер отеля. И ни ночник, который включаешь, ни ножик под подушкой, который тебе подкладывает отец всякий раз, когда оставляет тебя одного, не способны защитить от ночных страхов.

В конце концов, тебе всего-навсего одиннадцать лет.

Одеяло и простыня сбиваются в ногах, и ты, выпутываясь из этого комка белья, выбираешься из кровати. Заснуть ты уже всё равно не сможешь.

По улице проезжает машина, и на какую-то минуту сердце начинает биться сильнее от радости. Но это не отцовская «Лада». И когда машина проезжает мимо дома, не останавливаясь, до конца улицы и сворачивает в сторону Гиацинтового Бульвара, к горлу подкатывает комок горького разочарования.

Можно, конечно же, спуститься вниз. Забраться на продавленный серый диван и включить телевизор. Если повезёт, то там будут показывать очередной повтор «Кошмар на улице Вязов» или один из тех дурацких чёрно-белых ужастиков 50-х годов, от которых так тащится Валерыч.

Ты думаешь о том, что до твоей первой охоты ещё четыре года. В конце концов, отец взял с собой Валерку, когда тому было четырнадцать. Думаешь, что тогда ты уже не будешь оставаться в тёмном одиночестве. Ты будешь с ними, со своей семьёй, и больше уже не придётся со страхом вслушиваться в каждое подозрительное поскрипывание половиц или странный шорох за стеной или дверью.
Но пока тебе всего одиннадцать лет, и у тебя просто нет другого выбора.
Этой ночью ты так и не решился нарушить запрет отца и спуститься вниз, в погружённую в сонную тишину гостиной. Ты включил ночник и в его неярком и каком-то масляном желтоватом свете стал читать комиксы, пока у тебя не стали слипаться глаза. А как-то незаметно сам для себя заснул.

Разбудил тебя резкий стук захлопнувшейся внизу двери.

Голоса внизу. Отец и твой старший брат. Проснувшись, ты слышишь, как они тихо переговариваются между собой. Они усталые, но оба живы, и с ними всё в порядке.

Всё хорошо.

Ты утыкаешься лицом в подушку, пряча радостную улыбку. А затем слышишь, как отец поднимается по лестнице на второй этаж.

Твои глаза закрыты. Ты не двигаешься и осторожно выравниваешь дыхание, надеясь, что оно сойдёт за дыхание погружённого в глубокий сон человека.

Дверь открывается со слабым скрипом – петли постоянно смазывают маслом, но это им, как выясняется, слабо помогает. Отец заходит в комнату, подходит к кровати.

– Исми, ты спишь?

Он присаживается на краешек кровати. Осторожно поправляет одеяло. Некоторое время просто сидит молча. Затем его загрубевшая ладонь тихонько касается твоей щеки, отец встаёт и выходит из комнаты.

Ты чувствуешь слёзы, сбегающие по твоим щекам горячими ручейками, но не можешь понять, почему же ты плачешь.

...Под самое утро дверь скрипит, возвещая о том, что кто-то снова заглянул в твою комнату. В спальню, залитую слабым предрассветным светом, прокрадывается Валера.

– Исмаэль? – громким шёпотом спрашивает старший брат. – спишь? Эй, Исми, хватит придуриваться. Я вижу, что ты просто притворяешься.

Он плюхается на кровать, но ты всеми силами продолжаешь делать вид, что спишь дальше. Ещё крепче жмуришь глаза, но Валерку этим не провести. Он суёт руки под одеяло и щекочет тебя за рёбра.

Ты боишься щекотки и ненавидишь её, и твой старший брат это прекрасно знает. Всё это относится к тем бесчестным приёмчикам, к которым старшие братья всегда прибегают, если им надо или проучить, или растормошить младших. Вот и сейчас тебе уже совсем не до притворства. Ты дёргаешься, пытаешься со злостью оттолкнуть от себя Валеру. Его ладонь накрывает твой кривящийся рот, и он шепчет:

– Эй, чучело, тише. Отца разбудишь своими воплями. Он мне всыплет, если решит, что я тебе не даю спать.

– Так я и так не сплю, – бурчишь ты.

– Ага! – Валерка торжествует, – А я так и знал! Ты совсем не умеешь притворяться, мелочь. Тебе учиться ещё и учиться.

И с тихим смешком щёлкает тебя по носу.

Ты снова пихаешь локтем его в бок, и он притворно охает.

– Да ты силёнок-то поднабрался, братишка... – в его синих глазах искрится веселье. От Валеры пахнет потом и порохом. Запах охоты.

На какой-то миг тебе очень хочется обнять Валерика и уткнуться в клетчатую фланель его рубашки лицом. И чтобы он тоже тебя обнял. Крепко-крепко. Близость Валерки всегда успокаивала. Заставляла твои страхи отступать прочь.

Но ты уже взрослый. Тебе это не надо.

Вместо неуклюжего объятия, ты, шмыгнув носом, деловито интересуешься:

– Кто был в этот раз?

– Ну, это была страшная и злая истеричка. То есть, богатая и злая стерва, – Валера зевает и прибавляет, – потом подробнее расскажу. Когда отосплюсь – видя расстроенное выражение твоего лица, Валерка лохматит твои и без того торчащие во все стороны волосы, и ты снова отбиваешься от него. Заканчивается всё это тихой братской вознёй, в которой побеждает Валерочка, прибегнув снова к щекотке. Вы оба падаете с кровати на дощатый, выкрашенный тёмно-синей краской пол, и шум падения кажется таким оглушительным, что несколько минут вы просто лежите рядышком, опасаясь, что в комнату вот-вот войдёт отец и отчитает вас, как обычно.

Но отец не приходит, и Валера говорит:

– А ещё у этой ведьмы был... любовник-телохранитель. С ним нам тоже пришлось драться.

Ты не можешь понять – сочинил ли Валеркин это на ходу, или же это самая что ни на есть правда. Но сейчас это неважно. Рука Валерки обнимает твои худые плечи, и от его ладони разбегается приятное тепло. Ты жмуришься, как котёнок на солнце. В такие моменты можно верить всем басням Валерки. Только потому, что он с тобой рядом.

– Я кое-что тебе принёс, – заговорщическим тоном сообщает тебе Валера.

– Голову зомби-кота?

– Э-м-м... Возможно, – Валерка садится. Затем подмигивает и вытаскивает из кармана своей куртки... что-то. Ты широко раскрытыми от восторга глазами смотришь на паутинку из разноцветных ниток, дрожащую в его пальцах.

Единственное, что ты можешь сказать сейчас, – это:

– Ого...

– Это ловец снов, а не «ого», – насмешливо говорит Валерка, – ты спишь плохо. Хорошо, что сейчас лето, и тебе в школу не надо. А то бы носом клевал на занятиях. А ловец снов принесёт тебе только хорошие сны. Или типа того. А ещё прогонит кошмары и суккубов.

– А кто это... суккубы? – осторожно спрашиваешь ты.

– Ну... – Валера широко улыбается. – Я тебе потом расскажу. Когда подрастёшь, мелочь. А сейчас давай ловца на окно повесим.

Вместе вы осторожно расправляете талисман, аккуратно крепите на окне плетёнку из синих и алых нитей, кусочков обточенной кости и дерева, бисера и серебристых бусин. Прозрачные стекляшки сверкают в лучах восходящего солнца, словно льдинки или роса.

Наверное, это самое красивое, что ты видел в своей жизни.

Тонкие зелёные пёрышки ловца дрожат на утреннем ветру.

– Спасибо, – шепчешь ты, – спасибо, Валерик.

Ты ждёшь, что он обсмеёт тебя как-нибудь. Ну, как только Валеркин умеет. Но он приобнимает тебя за плечи и говорит:

– Да не за что, Исми. А теперь марш спать.

...Ты никогда не думал, что кровь может так сильно пахнуть.

Её запах – это соль, железо, боль... Она пахнет болезнью, чем-то плохим.

Кровь очень плохо пахнет.

Нет, не пахнет. Кровь – воняет. Так вернее.

Твои пальцы все перемазаны кровью и кажутся какими-то скользкими, грязными и чужими.

Валера шипит от боли.

– Т-ты... костоправ хренов, осторожнее!

Он заносит руки для оплеухи, но останавливается, верно, вспомнив, что тебе всего двенадцать, и ты впервые зашиваешь рану сам.

– Прости, Валер, – шепчешь ты, а пальцы по-прежнему отказываются подчиняться.

Он ничего не говорит. Прикладывается к бутылке с бренди и делает большой глоток. Валерка жмурится и давится кашлем. Из его глаз сбегают крупные слёзы, а из уголков рта мутными струйками стекает бренди. Ты знаешь, что ему страшно и больно. Но Валера изо всех сил старается этого не показывать.

– А отец... ну... – ты кашляешь и выразительно смотришь на бутыль в его дрожащих пальцах.

– Это? Анст... ан... анестезия, – Валерка заплетающимся языком прибавляет: – Он не будет против.

Ты укрепляешь шов. Затем очень осторожно обрезаешь нити. До этого момента ты хотел быть врачом. Думал о том, что если отец разрешит уехать и поступить в колледж, когда ты вырастешь, то обязательно поступишь учиться на хирурга. В конце концов, ведь можно помогать людям, не только убивая подонков, но и как-то по-другому.

Но сейчас ты приходишь к неутешительному выводу, что хирург из тебя никудышный.

Потом помогаешь Валере забинтовать плечо и всё убираешь со стола, пока старший брат натягивает, морщась от боли, майку. Вы оба знаете, что когда отец вернётся, то всыплет Валерке по первое число.

Эта охота почему-то более опасная, чем все остальные, и поэтому в этот раз отец оставил Валеру с тобой. Он даже не посвятил вас в её детали, и Валерка очень злился по этому поводу. Бурчал, что ему нужно сидеть и смотреть за тобой, снова играть в няньку для младшего брата. Однако ты знал, что Валера возмущается скорее для вида.

Но потом Валерка всё же отправился на свою охоту. Втихаря, разумеется.

И в итоге его раной пришлось заниматься тебе.

– Тебе помочь? – тихо спрашиваешь ты, вернувшись к Валере на кухню. – В смысле, тебе помочь дойти до комнаты?

– Чего? – Валерка, чуть откинувшийся назад на стуле, приоткрывает один глаз. – Да я в полной норме, Исмаэль. Я не инвалид какой-нибудь. Это же просто царапина-а-а-а... Чёрт! Ну чего вылупился?

– Я тебе помогу, – твёрдо говоришь ты, подходя к нему. Валера в ответ фыркает. Как кот на воду.

– Окстись, чучело. До комнаты пять шагов, я и сам дойду.

Он ворчит и беззлобно прикалывается над тобой, когда ты помогаешь ему дойти до комнаты. Всё-таки Валера не умеет говорить тебе «нет». Ты помогаешь ему улечься в постель, и Валерка почти сразу же вырубается.

Конечно же, твой старший брат прав. Его рана – пустяковая, хоть и довольно глубокая царапина. Ты правильно её обработал, зашил её так, как учил тебя папа. Однако ты знаешь, что даже у многоопытных врачей пациенты умирают прямо на операционном столе.

Думая так, ты проводишь несколько десятков минут в бесполезных попытках заснуть. Ловец снов, покорно висящий над окном, в этот раз не помогает. И, захватив с собой одеяло, ты перебираешься в спальню Валеры. Долгое время, прежде чем устроить себе постель на полу, смотришь в его красивое лицо, залитое бледным серебристым светом луны. Валерка не умер. С ним всё в порядке. Он спит, и завтра с ним всё будет хорошо.

Ты успокаиваешь себя этими мыслями, а потом стелешь себе на полу одеяло возле кровати старшего брата. Но Валера просыпается через несколько минут, чтобы попить. И заплетающимся спросонья языком велит тебе забираться в кровать.

– По полу сквозит. Не хватало ещё того, чтобы ты простудился и заболел. Мне отец тогда точно шею свернёт.

Ты чувствуешь неловкость – ты забирался в постель к Валерке, только когда был совсем маленьким и боялся грозы или буки, который живёт в шкафу или под кроватью. А сейчас тебе двенадцать, и ты уже взрослый парень, как частенько говорит отец. Забравшись к Валере, осторожно укладываешься рядом с ним, кутаясь в своё одеяло. Ты спишь, почти не шевелясь и не ворочаясь, даже во сне помня о том, что можешь случайно задеть пораненную руку старшего брата.
Утром, когда ты просыпаешься в десять часов, Валерка всё ещё спит. От его тела пышет жаром. Под утро у Валерика видимо подскочила температура. Ты прикладываешь все силы к тому, чтобы не впасть в панику.

И успокаиваешься только тогда, когда готовишь завтрак. Раньше это делал Валера, и поэтому завтрак не выходит: омлет подгорает, а тосты пересушиваются. Валерыч от всего этого отказывается. Ты быстро готовишь ему куриный бульон. Хорошо, что для этого нужно всего лишь развести содержимое пакетика кипятком, а то бы и эту готовку ты тоже запорол.

Сиделка из тебя выходит тоже никудышная.

Что, если с Валеркой всё-таки что-то случится? И придётся остаться один на один с отцом. Тебе жутковато от таких мыслей, но ты ничего не можешь с собой поделать. Ты любишь отца, очень любишь, но в последнее время эта любовь вытесняется чем-то другим. Всё чаще для тебя батя становится сэром, чьи приказы должны исполняться.

Ты часто видишь его сидящим вечером на кухне в компании бутылки виски и старых песен, льющихся из радио. Сейчас уже не хватает смелости подойти к отцу, как это было раньше. Чтобы неуверенно обнять его и спросить, как когда-то в детстве: «Папочка, почему ты не спишь?». Когда-то раньше после этого вопроса отец, ничего не говоря в ответ, сажал тебя на колени, обнимал, и вы так сидели, долго-долго, слушая старый беззаботный рок-н-ролл или тягучий, цепляющий за саму душу дельта-блюз. Отец молчал. Иногда казалось, что в такие минуты грусть от него отступала.

Но теперь всё было по-другому.

Что будет, если с Валерой что-то случится? Он ведь, по сути дела, единственный мостик, который связывает тебя и отца. А без него вы останетесь всего лишь двумя одинокими чужаками.

Это пугающие мысли, и ты начинаешь плакать, думая об этом, когда кормишь Валерика бульоном.

– Хватит нюни распускать. Чёрт, я же не при смерти! – бормочет старший брат, и тебе становится стыдно. Ты быстро утираешь слёзы краем рукава своей рубашки, и Валеркин прибавляет:

– А суп вкусный у тебя вышел. Но к тостеру я тебя больше никогда в жизни не подпущу.

К вечеру жар у Валеры спадает. Брат ворчит о том, что ему придётся, видимо, торчать с тобой дома в такой прекрасный вечер, и что не так он планировал его провести. Но потом Валерка заказывает по телефону пиццу, вы смотрите вместе дурацкий японский фильм про Годзиллу, и ты засыпаешь на диване рядом с Валериком, потому что фильм очень долгий.

Утром возвращается отец. Тебя он треплет по волосам и говорит, что ты – молодец. В другой день эта скупая похвала папы порадовала бы, но почему-то сегодня она оставляет в душе равнодушие. Обычно все похвалы достаются Валере.
Что же касается Валерки, то ему в этот раз достаётся и за охоту, и за бренди, и за то, что он нарушил приказ отца. Ему придётся забыть о свободных вечерах на полгода. Да и сидеть ровно Валеркин сможет, видимо, только в следующем месяце.

...– Мне-то можно рассказать, что случилось на самом деле?

– Я просто неудачно упал, – упрямо повторяешь ты.

Ещё одна душная ночь. Твоя комната в этот раз находится под самым скатом крыши, и, когда идёт дождь, то слышно как его капли шуршат по крыше, и этот звук тебя успокаивает. Но сейчас никакого дождя нет. И вы сидите с Валерой на кровати в почти траурном молчании. Только где-то за окном трещат цикады, но этот звук едва слышен, и потому он не в счёт.

Тебе очень хочется, чтобы Валерка убрался из комнаты и оставил тебя в покое. Всё внутри болит так, словно в теле не осталось ни одной целой косточки. Дышать трудно. Словно что-то тебе мешает. А во рту этот отвратительный солёный привкус крови.

В ответ Валерыч говорит жёстким тоном:

– Давай, заканчивай с этим, Исми. Я, чёрт тебя дери, твой старший брат. Я умею отличить, когда ты врёшь, а когда говоришь правду. А сейчас ты мне врёшь. Вопрос только – нахрена?

Ты молчишь. Смотришь мимо Валеры. В темноту за его плечами.

Тебе четырнадцать, и это – Кострома. А сегодня был самый неудачный день из всех в средней школе.

Но Валерке лучше про это не знать.

– Я думал, что ты хоть чуть-чуть кулаками махать умеешь, – говорит Валера с едкой усмешкой в голосе, так и не дождавшись от тебя ответа. – Я, как всегда, в тебе ошибся.

Как же бесит, когда брат начинает косить под батю. Но ты себя сдерживаешь и снова повторяешь, правда, уже с намёком на угрозу в голосе:

– Я просто упал.

– Да бля, я что, так похож на идиота?

– Не ори на меня! – ты взрываешься сразу же, и от боли, которая пробивает твои бока, словно какое-то ржавое копьё, из твоих глаз начинают течь слёзы. Ты зло утираешь их, не особо заботясь о том, что это видит Валерка.

Почему он, твою мать, просто не оставит меня в покое???

Хорошо, что вы одни. С отцом было бы сложнее. Валеру можно ещё попробовать обмануть или просто отказаться с ним говорить. С отцом такие штучки не пройдут.

Впрочем, что ни говори, с отцом результат уже известен заранее. Ты сам виноват в том, что с тобой произошло. И неважно, что в средней школе не любят больно умных новичков. И неважно, что пятерым бугаям из местной школьной команды очень трудно дать отпор. И неважно, что этот самый отпор их только больше раззадорит.

Ты уже знаешь, что отец скажет на это.

Чему я тебя учил, Исмаэль?

– Ладно, Исмаэль, так сколько их было?

Ты испуганно моргаешь. На мгновение кажется, что Валере каким-то образом удалось забраться тебе в голову и прочитать мысли.

– Какая разница? Это... это мои проблемы, а не твои, Валерка! Я сам должен с этим разобраться. Понимаешь? – ты судорожно вздыхаешь от очередной вспышки боли в правом боку.

– Не-а. Не понимаю. Нет, это всё очень похвально, Исми. Но я сомневаюсь, что после твоих попыток с этим разобраться ты будешь в состоянии передвигаться самостоятельно. Скажи, кто это сделал, и я с ними поговорю.

Ты знаешь, как разговаривает Валера. Благо, были прецеденты в других школах. Тут два варианта – или тебя оставят в покое, или начнут травить ещё сильнее. С парнями из этой школы, увы, возможен только второй вариант.

– Я сам со всем разберусь... Что... что ты делаешь?

Ты спрашиваешь испуганно, потому что в этот момент Валерка начинает расстёгивать на тебе рубашку.

– Что я делаю? Исмаэль, они ведь не только тебе лицо расписали, да? – Валера стягивает с тебя рубашку и присвистывает. Однако когда он начинает говорить, в его голосе слышатся глухие нотки ярости:

– Твою мать, да я их убью. Ну-ка, ляг, Исмаэль. Я посмотрю, сильно они тебя...

Когда ты ложишься, то пальцы Валеры, слегка дрожащие и прохладные, начинают ощупывать грудь и бока, очень осторожно. Но всё равно ты кривишься и вздрагиваешь, чувствуя, как боль от этих прикосновений только усиливается.

– Тебе в больницу надо. Похоже, они тебе все рёбра переломали. Чёрт, Исмаэль, как ты вообще до дома добрался?

– На ногах.

– Ясен пень, что на ногах. Я отвезу тебя...

– Не надо! Мне... Я нормально. Со мной всё хорошо. Я просто полежу и всё...

– И всё пройдёт? Я сильно сомневаюсь, братишка.

Его пальцы ложатся на твой впалый живот. Ты чувствуешь, как Валера машинально поглаживает его, и от этого почему-то по твоей коже бегут колкие мурашки.

Это странно. Тебе не больно, но это ощущение тепла медленно растекается от пальцев Валерки.

Ты неловко приподнимаешься на локтях, чувствуя, как боль в тебе переплавляется во что-то другое. Так серебро плавится в тигле, медленно заполняя собой форму для пули.

Что-то возникает между вами двоими в этой душной полутьме. На лице Валеры в слабом свете фонарей, проникающем в комнату с улицы, появляется какое-то странное выражение.

Может, дело в том, как ты смотришь сейчас на Валерку, полулёжа перед ним. Или дело в том, что он чувствует, как отдаётся в его пальцах учащающийся пульс под тонкой кожей.

И то, как он смотрит на тебя. Как-то странно. По-особому. И ты ловишь себя на мысли о том, что только Валера может смотреть на тебя так, что внутри от этого взгляда расцветает странный жар, а во рту пересыхает, и окружающее ты начинаешь воспринимать совсем по-другому. Более остро, более полно, более...

Молчание между вами тягучее и приторное, как загустевший джем.

Валера неожиданно убирает руки. Так резко, словно он только что обжёгся.

О тебя.

– Всё-таки я отвезу тебя в больницу, Исмаэль, – говорит он охрипшим голосом и поспешно выходит из твоей комнаты.

Ты дрожишь и натягиваешь на себя рубашку.

Тебе холодно.

...– Исмаэль, стреляй!

Голос отца кажется тебе каким-то размытым и далёким. Воздух вокруг пропитан запахом пороха и тины.

Тварь шипит, бьёт ногами, тухлая болотная вода разлетается вокруг веером вонючих брызг.

Отец вовремя пригибается, и конечности рассекают воздух прямо над его головой.
Валера сдавленно матерится.

– Стреляй!

Почему всё не так, как ты себе представлял, наверное, не одну сотню раз?
Отчего-то всё перед глазами расплывается, и дело даже не в том, что из-за слабого тумана видимость страдает. Ты никак не можешь сфокусировать прицел. Он дрожит, и у тебя никак не выходит поймать в него голову насильника. То, что это тварь двигается слишком быстро, тебя тоже, естественно, никак не оправдывает.

Валерку неожиданно сносит с ног очередной удар взбешённого психопата.

У отца уже две минуты как кончились все патроны. А запасную обойму поглотила тинистая болотная жижа.

Пистолет дрожит в твоих руках. Он кажется тебе слишком тяжёлым. Тебе нужно стрелять, но ты не можешь.

Стоп. Нет, не так. Ты можешь, но ты боишься.

Боишься, потому что в мельтешении силуэтов в туманной дымке очень трудно разобрать, кто есть кто.

– Давай же!

В голосе отца – злость.

«Я подвожу их обоих», – так ты думаешь в тот момент, когда пальцы наконец отпускают курок.

Выстрел тебя оглушает.

После нескольких очень долгих минут, пока мир погружается в неестественную тишину, ты пытаешься понять, что же произошло.

Потом до тебя доносятся ругань отца и слабый голос Валеры.

Отец подходит к тебе, и под взглядом его глубоких тёмных глаз ты инстинктивно сжимаешься, ожидая крепкого удара, который непременно сшибёт тебя с ног.

Что же. Ты заслужил.

Но отец просто на тебя смотрит. Хотя, право слово, лучше бы он тебя ударил.

– Если бы ты провозился ещё пару секунд, то твой брат был бы мёртв, – и прежде, чем отойти от тебя к машине, отец бросает через плечо:

– В следующий раз не раздумывай над приказами, Исмаэль, а подчиняйся им и стреляй. Ясно?

И почему так хочется спеть: «Теперь ты в армии»?

– Да, сэр, – заставляешь себя ответить отцу, а потом закрываешь глаза, чувствуя, как к щекам приливает отвратительно горячая краска стыда и вины.

Когда ты открываешь глаза, то возле тебя уже стоит Валера. Его одежда вся перемазана болотной грязью и тиной. Кровь из разбитого лба уже засыхает и в сгущающихся сумерках кажется почти чёрной. Когда-то ты был намного ниже Валерки, но сейчас вы почти вровень. Ещё чуть-чуть – и ты нагонишь его в росте. А может, и перегонишь.

Сейчас ты больше всего боишься увидеть в его взгляде тот же холод, что и во взгляде отца.

– Какой же ты тормоз, – говорит Валерыч и несильно пинает тебя по ноге. – Двигай к машине, Исми.

Валеркин на тебя не злится, но от этого почему-то на душе не легче.

Тебе пятнадцать, и совсем не такой ты представлял себе свою первую охоту.

Дома до самого позднего вечера отец не обращает на тебя никакого внимания. Словно тебя нет. Словно ты – пустое место. Или бестелесный дух.

Хотя нет. Бестелесных духов он хотя бы успокаивает. А тут...

У бати свои методы воспитания.

Валерка куда-то сорвался. Скорее всего, унёсся к своей подружке. Как её там? То ли Даша, то ли Маша. Небось, сочинит какую-нибудь историю про свой рассаженный лоб, окажется в её восторженных глазах героем и непременно этим воспользуется.

Вы ужинаете с отцом в холодном молчании. Это твоя первая охота. Но твои ошибки отец будет разбирать завтра. А пока ты обязан получить вместе с ужином и причитающееся тебе взыскание.

После ужина отец небрежно бросает:

– Убери всё со стола, Исмаэль, – и, взяв куртку, уходит из дома.

А ты думаешь о том, что ещё один вечер придётся провести в одиночестве.

Уроки ты сделал ещё днём. К контрольной по математике и зачёту по всемирной истории, которые будут в следующий вторник, ты подготовился ещё вчера. В понедельник нужно будет только повторить, и всё.

Вымыв посуду, некоторое время разбираешь и чистишь пистолеты. В этом городке у тебя нет ни друзей, ни приятелей. Но тебя это не угнетает – ты вообще тяжело сходишься с новыми людьми. К тому же, как и все умные неудачники из средней школы, ты живёшь надеждой, что в колледже всё изменится в лучшую сторону. Ты неловкий и нескладный, и слишком худой для своего возраста. Девчонки мало внимания обращают на таких, как ты. У тебя до сих пор не было подружки, и всё, чем ты можешь похвастаться, так это выигранными в бутылочку поцелуями. Будь на твоём месте Валера, это его определённо не угнетало бы... хотя нет.

Будь на твоём месте Валера, то он бы мигом избавился от таких сомнительных проблем.

Тебе пятнадцать, и ты твёрдо решил, что будешь учиться после школы дальше. Уже потихоньку начал присматривать колледж. Тем более что оценки пока позволяют получить место со стипендией от колледжа, несмотря даже на то, что ни в одной из школ ты не задержался больше полугода, а многие из предметов вообще сдал экстерном.

Но это пока что робкие мечты, которыми ты не хочешь, да и не можешь ни с кем делиться. Сегодня ты убедился, что та жизнь, которую ведут твой старший брат и отец – это не твоя жизнь. Но сказать об этом отцу или Валере? О нет, пока тебе не хватает смелости на это.

В последнее время ты всё острее чувствуешь, что в своей семье ты – лишний. Отец постоянно тобой недоволен. Вы ссоритесь из-за каких-то несущественных на первый взгляд мелочей. Ну а Валерка...

Ты не знаешь, что происходит между тобой и Валерой. Вроде бы всё, как и раньше. Ну, может, за исключением того, что вы оба выросли. Но...

Иногда находиться рядом с ним тебе очень неловко. Его шуточки и постоянные советы по поводу устройства твоей личной жизни тебя задевают. Валерка знает, как одним словом вогнать в краску. Как разозлить. Как успокоить. Не отец, а Валера знает, как тобой управлять, и это тебя бесит.

Ты любишь своего брата, но его власть пугает тебя.

А Валерку раздражают твои прикосновения.

Валера возвращается после одиннадцати. Довольный, как кошак, втихаря от хозяев вылакавший миску жирных сливок. Его вечер, видать, удался на славу.

Он бросает куртку на вешалку. А затем замечает тебя на диване в гостиной, читающего «Прощай, оружие». Валерка кривовато ухмыляется и говорит:

– Эй, а я думал, что ты уже дрыхнешь.

– Мне в школу к третьему уроку.

– Отлично. Значит, отпразднуем твоё боевое крещение. Как насчёт сержанта Рипли и пары бутылок пива?

Ты смотришь на улыбающегося Валерчика и удивлённо моргаешь.

– Ты... ты не злишься на меня?

– Я? – брови Валерыча удивлённо приподнимаются. – С чего это?

– Ну я ведь... – голос срывается и ты, кашлянув, говоришь:

– Из-за меня тот урод... маньяк. Если бы я провозился ещё чуть-чуть, то он бы тебя съел.

Валерка громко фыркает.

– Господи, теперь я знаю, что такое косноязычие. Исмаэль, может, это с точки зрения воспитания не совсем верно, но я открою тебе секрет. Отец просто слегка сгустил краски. Ну что, убедился в том, что на тренировках всё по-другому?

– Да.

– В первый раз я тоже лажанулся по полной, – доверительно сообщает тебе Валера, плюхаясь рядом на диван. От него пахнет пивом и женскими духами – тебе их запах кажется слишком приторным и каким-то чужеродным.

– Ты серьёзно?

– Ну да, – Валерка пожимает плечами – мол, а что в этом такого? Но ты смотришь на него во все глаза. Нет, ну трудно поверить, что Валера лопухнулся на своей первой охоте.

– Заешь, – начинает он рассказывать, – я перепутал травяную смесь. И вместо педофилоф-извращенцев благовонная атака обрушилась на нас. С отцом. Честно, я думал, что он меня убьёт, – Валерыч усмехается. – Но вообще, это было забавно.
Конечно же, педофила очень трудно сравнить с маньяком, но рассказ Валеркина приподнимает тебе настроение.

– А вообще, – заключает он, – ты всё-таки молодец. Мог бы ещё и в обморок грохнуться при виде этой твари.

Он подмигивает тебе, и ты чувствуешь странное облегчение.

Ты впервые в жизни пьёшь пиво, и никак не можешь понять – нравится это тебе или нет. Но это неважно, потому что рядом Валера, вы смотрите «Чужого», и Валерка острит по поводу того, чтобы он стал делать на месте экипажа космического корабля, столкнувшегося с Чужим, и на месте Чужого, столкнувшегося с Рипли.

Ты слушаешь пошловатые шуточки Валерчика, сидя рядом с ним на диване, и не можешь вспомнить, когда в последний раз тебе было так хорошо и легко. Одолев с грехом пополам вторую бутылку, встаёшь с дивана, чтобы сходить отлить. Но после пары шагов чуть не растягиваешься на полу, потеряв равновесие и споткнувшись о край вытертого ковра.

– Эй, – Валерка хрипло смеётся, – всё, я больше тебе пива не дам. Ты знатно перепил, Исми. Да при таком раскладе ты вообще в толчок струёй попасть не сможешь...

Раньше бы тебя разозлило это замечание, но сейчас ты просто с улыбкой показываешь Валерычу средний палец.

Когда ты возвращаешься, то тебе становится немного легче. В голове, правда, шумит, а перед глазами всё иногда начинает расплываться, но в целом жить можно. Ты плюхаешься рядом с Валериком на диван. Старший брат лениво потягивает своё пиво из бутылки. Вид у него уже изрядно осоловелый. На экране телевизора дёргается остановленный кадр фильма – Валера нажал на паузу, чтобы дождаться тебя.

Он ловит твой взгляд, направленный на бутылку, и фыркает:

– Даже не думай. Я тебе больше пива не дам. Завтра проснёшься с диким похмельем, а это ведь навредит имиджу хорошего умного мальчика в школе, да?

Ты хрипло смеёшься. Нет ничего забавнее наставительных речей от пьяного Валеры. Валерка в ответ с наигранным негодованием шлёпает тебя по макушке.

– Чего ты ржёшь?

– Отцу не понравится, что ты меня спаиваешь...

– Я тебя не спаиваю, идиотина. Мы отмечаем твою первую охоту. А отец раньше полудня завтрашнего не вернётся. Потому что у него дела.

– Какие? – спрашиваешь очень осторожно. Ты знаешь, что у Валеры с отцом есть секреты, которые касаются только их двоих, и вот он – отличный шанс получить доступ хотя бы к одному из них.

– Большая охота, – Валеркин трёт лоб, морщится и ставит бутылку на пол. – Но я не знаю, что это. Он мне не говорит.

– Ясно, – протягиваешь ты. Затем поджимаешь под себя ноги, чтобы было удобнее сидеть. Валерка смотрит на тебя со слабой пьяной улыбкой.

– Знаешь, а не ходи завтра в школу вообще, – бормочет он. – На мой взгляд, после сегодняшней встряски ты заслужил маленький выходной. У тебя ведь завтра нет ничего сверхважного?

– Нет... Но, Валер, тебе не кажется, что отцу это не понравится?

Во взгляде Валеры читается явное сомнение. Наверное, он сейчас взвешивает все за и против. Ну да, идти против приказа отца он не решится.

– Но если ты завтра проснёшься с дикой головной болью, – задумчиво говорит он, – то ведь ты не будешь в состоянии никуда пойти, правда? Ну пусть это будет моя вина, ладно... Просто для мелочи ты действительно неплохо справился... Какой-нибудь взрослый мужик вообще бы впал в ступор и наложил в штаны от страха, увидав эту гадину. А ты...

Но он не находит нужных слов и просто треплет тебя по плечу. Ты расплываешься в широкой счастливой улыбке.

– Валерик... – бормочешь, чувствуя, как жар приливает к щекам. – Я тебя люблю.

– О Господи! – Валерка закатывает глаза и смеётся. – Ты прям, как девчонка... Но я тоже тебя люблю, чучело.

Валера ловит твоё лицо в свои огрубевшие ладони. Из взгляда его больших синих глаз уходит пьяное веселье, заменяющееся на твоих глазах чем-то, от чего тебя бросает обычно то в жар, то в холод, и ты просто не можешь понять – что же он делает?

Он так близко, что чувствуешь запах пива, пота и чего-то мускусного. Но последний запах такой слабый, такой тёплый, что чувствуешь его только когда Валера совсем рядом, слишком близко...

Вот как сейчас.

Глядя в его глаза, чувствуя знакомые тёплые волны, которые разбегаются от прикосновения Валерика, ты неожиданно для самого себя наклоняешься к нему вперёд и прикасаешься своими губами к губам Валеры.

Легко и очень осторожно, словно боясь, что это его поранит.

Валерка тебя не отталкивает. Может, дело в том, что он никогда не мог сказать тебе «нет».

А может, дело в чём-то другом.

Он неожиданно целует тебя, и твои губы покорно открываются навстречу его губам, и, когда ваши языки соприкасаются, ты вздрагиваешь, чувствуя, как внизу живота разливается болезненный и тягучий жар.

Валера целует тебя медленно и даже как-то лениво. Но от того, как он это делает, тебе начинает не хватать воздуха. Дышать становится очень тяжело, но ты не останавливаешь его и не останавливаешься сам. Твои пальцы стискивают его запястья. А когда Валерка начинает осторожно посасывать твою нижнюю губу, ты слабо стонешь ему в рот.

– Нет, чёрт... – Валера резко отстраняется. – Мы не можем. Отец меня убьёт.

– Валер... – ты не знаешь, что сказать. Всё, что ты можешь, – так это смотреть беспомощно на старшего брата.

А он отворачивается. Ты видишь лихорадочный румянец на его скулах. Слышишь, как выравнивается сбитое дыхание.

Но он не смотрит на тебя.

Чёрт возьми, почему на тебя накатывает эта странная горечь?

– Прости, Исми, – говорит он, вставая с дивана, – мне лучше переночевать в другом месте. Я просто не могу...

Хочешь спросить – о чём ты говоришь? Но он бросает на тебя быстрый взгляд, и даже нельзя понять, чего там больше – вины или сожаления.

Нужно что-то ему сказать. Нужно что-то сказать и остановить Валеру. Не дать ему уйти.

Но ты не можешь сдвинуться с места.

И поэтому Валерка выходит из дома под твоё молчание, и через несколько минут ты слышишь, как «Harley-Davidson», который Валера получил от отца на восемнадцатилетие, отъезжает от дома.

Валера не мог сказать тебе «нет», но он мог сказать «нет» себе.

В конце концов, вы сделали вид, что ничего этого не было. Или что это была одна из тех непонятных глупостей, которые совершают иногда очень пьяные люди.
Вы поступили правильно.

Так, как надо.

В конце концов, лгать самому себе – это ведь так просто.

...Твои пальцы скользкие от крови. И кажется, будто они принадлежат не тебе, а кому-то другому.

– Чёрт! Исмаэль! Осторожней, мать твою, ты не рукав к рубахе пришиваешь...

– Извини, – бормочешь ты, – извини. Плохо вижу.

– Купи очки, недоумок, – Валерка делает очередной глоток из своей фляжки и морщится. И ещё неизвестно, от чего – от крепости ли виски, или же от боли. Под потолком мотельной комнаты трещит старый полудохлый вентилятор. Его лопасти медленно вращаются в безуспешной попытке хоть немного разогнать душный и затхлый воздух в номере.

Ты осторожно отрываешь нить зубами после того, как закрепляешь шов. Валера несильно шлёпает тебя по затылку:

– Эй, ну что у тебя за манеры?

Ты поднимаешь на него взгляд.

– Какие-то проблемы, Валерка?

– Никаких, – он смотрит на свой живот и, скорчив довольную гримасу, замечает:

– Да тебе стоило в хирурги идти, а не в адвокаты.

Он тянется потрогать небольшой шов, но ты шлёпаешь его по руке.

– Не трогай. Не хватало, чтобы ты занёс инфекцию. И не двигайся. Я тебе повязку сделаю.

– Как скажете, доктор Грин, – с едким весельем в голосе бросает Валерыч.

Тебе – двадцать пять. И это – хрен знает, какая по счёту охота. Если честно, то ты давно уже не ведёшь им счёт. Потому что он утратил своё значение несколько месяцев тому назад.

Рана – пустячная. И в перевязке особо смысла нет, но всё равно нужно делать всё по правилам. Для подстраховки.

На всякий случай.

Валерка лишь чуть морщится, когда ты делаешь ему повязку.

– Усматривай в этом тонкую иронию, – говорит он тебе в этот момент, – раньше я с тобой нянчился, братишка. А теперь – твоя очередь.

– Ну, – отвечаешь ты ему с улыбкой, – я усматриваю в этом скорее вселенскую справедливость.

– На, философ, – Валера со смешком протягивает тебе свою фляжку, – выпей лучше.

Однако в его взгляде насмешки нет. Наоборот, взгляд Валерки мягкий и тёплый.
Ты иногда ловишь себя на мысли, что в последние три месяца, после того, как отец погиб, ты улыбаешься только для Валеры. Потому что знаешь, что ему твоя улыбка нравится.

Ваши отношения после всего этого – и прежде всего после твоей смерти и воскрешения благодаря брату – сделались какими-то странными. Вы оба ходите по самой грани, по самому краю пропасти и иногда кажется, что Валера, как и ты, не прочь в неё провалиться.

«Да нахрен», – думаешь ты и делаешь первый глоток из фляжки Валерки. Её горлышко всё ещё тёплое от его губ.

Первые несколько глотков ты вообще не чувствуешь. Словно глотаешь обычную воду из-под крана.

Валера обалдело смотрит на тебя. Он даже сел на кровати, неотрывно глядя на то, как судорожно ходит твой кадык, пока ты пьёшь, а потом неожиданно наклоняется и выхватывает фляжку из твоих пальцев, расплёскивая виски по одеялу.

Ты давишься, заходишься в кашле. Виски выливается из твоего рта, течёт по подбородку. Резко отираешь ладонью губы и, глядя на Валеру, спрашиваешь охрипшим голосом:

– Какого чёрта?

– Нет, Исми. Это мой вопрос. Какого чёрта с тобой творится?

Ты смотришь на своего старшего брата, а на языке уже вертится готовый ответ.
Да нет, Валер, со мной всё хорошо. Ну, разве что за исключением того, что отец мёртв, из всей семьи остались только мы с тобой, у меня в венах течёт кровь твоя, а ты заложил свою душу, чтобы вернуть меня к жизни. А ещё по стране шатается с сотню убийц, которых нужно вернуть в Ад. И ещё я, похоже, тебя люблю, но не как брата. И кажется, что это полностью взаимно. Хотя и ты, и я будем совершенно благоразумны, и не запятнаем себя ещё и проклятием за то, что переступим кровные узы. Впрочем, а какая разница? После смерти мы всё равно будем в Аду, потому что я запятнан кровью по локоть, как и ты. Кажется, что одним грехом больше, одним меньше, – разницы никакой, потому что итог-то известен.

Но мы с тобой, разумеется, поступим правильно. Так, как надо.

И всё будет о`кей.

В общем, как там пел Майкл Стайп? Это Конец Света, но я в полном порядке...

Но ты всего этого, естественно, не говоришь.

Валерка вздыхает.

– Мне надо будет на досуге серьёзно взяться за обучение тебя искусству правильного бухания того, что крепче пива. Чёрт, – он снова морщится, и ты встревожено спрашиваешь:

– Болит?

– Да нет. Просто... неприятно чувствовать все эти нитки. Да мне сильнее в сто раз доставалось. Ну, – он сделал неопределённый жест рукой, – ты помнишь ведь, Исмаэль.

– Помню. Пару раз ты чуть не умер.

– Но ведь не умер.

Ты машинально облизываешь губы. После виски они кажутся тебе слишком сухими, что ли. Валера неожиданно чему-то улыбается, а потом его пальцы цепляются за твой воротник, и он притягивает тебя к себе.

– Я ведь вроде кое-что тебе давным-давно задолжал, – говорит он тихо, и его горячее, влажное от виски дыхание обжигает твои губы.

Вы целуетесь, и язык Валерика во время поцелуя играет с твоим, дразня и лаская. Ты прикусываешь его губу, потому что хочется услышать его стон, и когда Валерка в итоге сдавленно стонет что-то, вдоль твоего позвоночника словно стекает жидкий огонь. Щетина Валеры покалывает твои ладони, но ты этого почти не замечаешь.

Когда ты прижимаешься к его лбу своим после того, как поцелуй обрывается, то чувствуешь солоноватый вкус крови Валерки у себя во рту. Странно, но он не кажется неприятным. В этом есть что-то интимное, что-то сокровенное. Это как ритуал, в котором Валера отдал тебе часть себя... Но на самом деле так оно и есть... А всё, что можешь ему предложить ты, – так это самого себя.

Руки Валерика поглаживают твои плечи, спину... Словно он пытается тебя успокоить.

Любовь, желание, привязанность. Всё это уже есть между вами, и это кажется тебе до жути естественным. От всего этого кружит голову. Так, словно стоишь на краю крыши самого высокого здания в мире.

Это страшно. Но это самый приятный страх из всех, что ты чувствовал в своей жизни.

Неожиданно Валерик касается твоих губ. Кончики пальцев очерчивают их контур. Подушечка большого мягко скользит по нижней губе, и ты осторожно втягиваешь палец Валеры в рот.

– Вот зараза, – с улыбкой говорит Валерка. Он вытягивает свой палец изо рта. Единственное, что ты можешь сделать, – это рассмеяться.

– В тебя часом никакой мимо пролетавший демон не вселился снова?

– Хочешь проверить?

– Сучка, – с нежностью говорит Валера, мягко привлекая тебя к себе.

– Придурок...

Это всё, что ты успеваешь сказать, потому что рот Валерика снова с жёсткой требовательностью вжимается в твой, и это больше похоже на укус, чем на поцелуй. Боль от него слаба и изысканна, словно тонкая приправа. По твоему телу прокатываются волны одуряющего жара, когда Валерка подминает тебя под себя, его губы и язык скользят по твоей шее, руки раздвигают ноги, чтобы его пах прижался к твоему так плотно, насколько это позволяют слои одежды. Неловкая и поспешная возня на кровати, пока вы оба стараетесь раздеть друг друга, не обрывая обмена прикосновениями...

- Подожди, Валер.

- Что?

- Твоя рана.

- Да к чёрту. Это всего лишь идиотская царапина...

Ты чувствуешь горьковатый от пота вкус кожи Валеры под своими губами, когда ведёшь ими по его груди, дразня губами затвердевшие соски, прочерчивая языком по белесым полоскам шрамов, пока Валерка снова не оказывается на тебе. И теперь уже твоя очередь извиваться и дрожать под его пальцами и языком. И хватать воздух ртом, как рыба, выброшенная безжалостной волной на берег океана.

Ты кусаешь его за шею почти до крови в тот момент, когда Валерик пропихивает внутрь тебя два пальца, скользкие от слюны.

Это не так уж больно. Просто немного неприятно. В самом начале. А когда они начинают двигаться, осторожно, раскрывая и подготавливая, ты выгибаешься, закрывая глаза, слыша хриплый смешок Валерки рядом с собой.

И судорожно выдыхаешь, когда пальцы исчезают.

– Лучше бы я... я тебе отсосал...

– Не смеши меня, – Валеркин фыркает, – по секрету: меня заводят грязные разговоры в постели, но в твоём исполнении они меня пробивают только на ржач.

– Чего ты ждёшь, твою мать? – спрашиваешь ты охрипшим голосом, чувствуя, как капельки пота скользят по твоей шее.

– Попроси меня, Исми.

– Ебанутый извращенец...

– Ну знаешь, слышать от тебя подобное в этой ситуации более чем странно, – его пальцы неожиданно обхватывают твой отвердевший член, и ты против воли вновь выгибаешься под ним, судорожно вздыхаешь. Бёдра дёргаются вверх.

– Ну?

– Чёрт... я... я тебя... ненавижу.

Твоё последнее слово переходит в стон, когда пальцы Валеры начинают двигаться в неторопливом ритме. Это почти больно. Ты чувствуешь его эрекцию – такую же твёрдую и горячую – у своего бедра.

Тогда ты шепчешь:

– Ну давай, трахни меня, Валерка.

Ты открываешь глаза. Валера смотрит на тебя, не отрываясь.

– Забудь о том, что я только что сказал про тебя и грязные словечки, – бормочет он, раздвигая твои ноги, – потому что тогда я соврал.

Вначале – больно. Так, что ты прикусываешь губы, чтобы не застонать. Но всё равно стонешь. Может, потому что смазки мало. Может, потому что Валера слишком резок. Может, потому что ты всё равно слишком зажимаешься.

Валерка смотрит на тебя, и его синие глаза кажутся тебе очень яркими. Как последний глоток шартреза на дне стакана. Его губы нежно прижимаются к уголку твоего рта, и это словно извинение за боль и поспешность. Язык Валерика скользит по твоему лицу, будто вместе со слезами с кожи он пытается слизать и твою боль.

И она действительно уходит.

Твои ноги неловко обвивают скользкие от пота бока Валеры. Тело подстраивается под ритм его движений, и вскоре тебе удаётся избавить Валерку от осторожности, и кровать скрипит, отсчитывая разы, когда он вбивается в твоё тело. Вы оба дышите так, словно ещё чуть-чуть, и воздуха вокруг вас совсем не останется, и теряете контроль лишь тогда, когда Валера закидывает твои ноги себе на плечи, чтобы войти глубже.

Пот заливает твои глаза. Тебе неудобно в этом положении, но это неважно. Ничего не имеет сейчас значения. Ты давишься стоном при каждом толчке и просто не понимаешь, что с тобой делает Валера, как ему удаётся заставить тебя почувствовать чуть ли не шлюхой, почему тебе так важно чувствовать каждый дюйм его плоти внутри себя – такой твёрдой, гладкой и горячей.

Что шепчет тебе Валерка, ты не понимаешь. Может, он что-то обещает тебе, или говорит, что любит тебя, или это вообще какое-то заклинание... Ты вцепляешься во взлохмаченные, влажные волосы, чувствуя, как его пальцы обхватывают тебя снова, там... И через несколько коротких минут снова выгибаешься под его скользким от пота плотным телом, когда сладкая судорога, как электрический заряд, проходит сквозь тебя, заставляя выплёскиваться в кольцо умелых и жёстких пальцев, глухо кричать, когда зубы Валеры входят в твоё плечо, метя, слышать откуда-то извне своё имя, и чувствовать, как внутри тебя разливается его горячее и немного липкое семя.

Вы дрожите оба, словно от сильного холода или лихорадки, а ты почему-то боишься открыть глаза, хотя это, безусловно, – самый глупый страх, который ты испытывал в жизни. Руки Валерика обнимают тебя так крепко, словно твоё тело вот-вот должно растаять, как предутренняя дымка тумана на рассвете, и он пытается тебя удержать хоть ненадолго.

Ты чувствуешь горячее дыхание у своей щеки, когда он тихо шепчет:

– Ты жмуришься, когда кончаешь, Исми. Никогда не знал...

– Ну откуда же тебе это... – ты недоговариваешь и судорожно вздыхаешь, чувствуя, как он выходит из твоего расслабленного тела.

Потом вы ничего не говорите. Просто лежите молча. Руки Валеры обнимают тебя крепко-крепко, как когда-то в детстве. Потом Валерка засыпает. А ты, на грани сна, накидываешь одеяло и думаешь о том, что круг, каким бы он ни был, замкнулся. Что всё сейчас именно так, как и должно быть.

Ты мог бы сказать это Валере.

Ты мог бы вообще многое сказать Валере. О том, что, когда он рядом, все твои странные и пугающие воспоминания о мёртвых чёрных небесах и огненных пустошах отступают. Что тебя не пугают те странные изменения, которые происходят с тобой, пока он рядом. Что ты сделаешь всё, чтобы защитить своего родного брата – в конце концов, юристы поопаснее любого демона будут.

Ты мог бы сказать Валере, что он – единственное, что у тебя осталось, и, что если и он уйдёт через несколько месяцев, попав в очередную передрягу, то тебе в этом мире делать будет нечего.

И что просто так ты его от себя не отпустишь.

Разумеется, всё это сопливая ерунда, как назвал бы это сам Валерка со своей обычной ухмылочкой. Сопливая ерунда для девчонок.

Ты сам, пожалуй, это тоже признаёшь.

Но это правдивая сопливая ерунда.

И ты мог бы сказать всё это Валере, но...

Ты смотришь на него. Во сне усталость словно отпускает Валерку, и он выглядит таким умиротворённым и спокойным... как когда-то, когда с вами был отец, вы всё ещё были детьми, и когда мир казался пугающей сказкой лишь наполовину.
Ты неуверенно касаешься губами его виска. И видишь, как Валерик чуть улыбается во сне.

Можно действительно рассказать обо всём этом Валере. Но зачем?

Он и так всё это уже очень давно знает.

Игра закончена. Я принял этот бой.
Колдун проклятый, чтоб тебе сгореть.
Я выиграл. Мой брат опять со мной.
Но почему мне стыдно посмотреть

В твои глаза? Ты нечисть, ты фантом...
Да хуже ты вампира во стократ.
Надежду даришь, чтоб отнять потом.
Но руки до сих пор мои дрожат

От страха и стыда за наш позор.
Я сжульничать хотел, но я не смог.
И первый раз со мною договор
Был Тьмою выполнен и наш погашен долг.

Я получил пощёчину. Урок
Хороший ты сумел мне преподать.
Не только честно может выиграть Игрок,
Сумеет с честью он и проиграть.