Обнажённый страх. Потерянный

Когда музыкальная аудитория, наконец, опустела, мы остались с доктором Петреску наедине.

- Спасибо? – скорее спросил, чем сказал я, до конца не понимая, за что благодарю его. Это должно было быть что-то вроде занятия, но к чему и зачем – мне не понятно.

- Всегда пожалуйста, Валера, всегда пожалуйста, - с лёгкой улыбкой на устах произнёс доктор. – Ты делаешь успехи. Завтра продолжим. Я знал, что музыкальная терапия поможет, интересно, каким будет окончательный результат...

Он опускает глаза вниз и сосредоточенно разглядывает какие-то записи, задумчиво покачивая головой. Я даже не успеваю попрощаться с ним, как он уходит, по-прежнему не отрывая своего взгляда от бумаг. Именно в этот момент мой живот начинает урчать, и я тоже выхожу из комнаты, надеясь найти немного еды. Наталкиваюсь на ту же столовую, в который был ранее, подхожу к стойке с едой – кладу себе ростбиф, ложку картошки и какой-то салат.

Оборачиваюсь, чтобы подыскать столик, и замечаю, что теперь не как в обед, люди кушают группками: кто-то втроём, кто-то вдвоём.

Всматриваюсь и с удивлением обнаруживаю, что на некоторых висит бейджик с надписью «посетитель».

Наконец, вижу свободный столик и начинаю с подносом с едой протискиваться между столиками, после чего сажусь. Молоденькая девушка безучастно сидит за столом, в то время как женщина в возрасте нависла над ней и режет её отбивную. Мужчина, сидящий напротив девушки, пытается тихо вести разговор, но она просто смотрит вдаль, не обращая на него никакого внимания – взор точно затуманен и устремлён куда-то в пустоту.

Рядом сидит пара, они тихо разговаривают, склонив головы друг к другу. С моего места не видно, кто - посетитель, кто – нет. Мне кажется это таким интимным, что я отворачиваюсь и сосредотачиваю всё своё внимание на еде, пока снова не начинаю смотреть по сторонам и не вижу плачущую девушку, рядом с которой стоит мужчина и беспомощно наблюдает, не зная, что делать. И мне снова становится неудобно, будто я наблюдаю за чем-то личным. Не знаю отчего, но моё сердце почему-то сжимается от всхлипов девушки.

Мой взгляд перемещается от столика к столику, пока я не обнаруживаю, что единственный ем в одиночестве. За одним столиком вообще шумная большая компания. Они шутят, смеются, обмениваясь друг с другом историями и тёплыми взглядами. Внезапное проедающее, почти болезненное ощущение в районе живота поражает меня – посетители есть у всех, у всех, кроме меня.

Я одинок.

Смотрю на дверь, задаваясь вопросом, придёт ли кто ко мне. Может, он (или она) просто опаздывает. Но не вижу никого, кроме официанта, что вытирает пролитый сок со столов. Он замечает, что я наблюдаю за ним, и одаривает меня взглядом, полным жалости. Быстро отворачиваюсь, вперившись взглядом в тарелку с едой. Беру немного картошки, откусываю ростбиф и, проглатывая, морщусь – всё остыло.
Беспокойство зарождается во мне, пока я пытаюсь понять, что, чёрт возьми, происходит.

Почему только я один-одинёшенек, когда остальные наслаждаются компанией друг друга. Неужели я сделал что-то плохое... внезапно мне кажется, что все смотрят на меня... молча смотрят и осуждают. Поднимаю голову, поворачиваюсь – нет, вообще никто не следит за мной, все увлечённо разговаривают между собой.
Вздыхаю, чувствуя себя побеждённым, и стараюсь запихать в себя остатки ужина. Но в горло ничего не лезет. Встаю, беру тарелку и отношу её к пластмассовой коричневой раковине, что стоит рядом с мусорным ведром, в которое я привычным движением руки скидываю остатки еды. Только после этого кладу тарелку в импровизированную ванну. Делаю последний глоток и ставлю стакан туда же.
Бросаю взгляд на столик с десертами и веду внутреннюю дискуссию, решая, брать ли булочку с собой, но что-то мне подсказывает, что это лишь жалкое подобие сдобы, которой я наслаждался утром, и это же что-то отказывается воспринимать и повторять дневной опыт со второсортной булочкой.

Когда я отхожу от стойки с десертами, намереваясь уйти, я замечаю кого-то за стеклом. Человек видит, что я смотрю на него, и робко машет рукой. Инстинктивно я тоже поднимаю руку, приветствуя.

Стекло тёмное, лица не видно, но я узнаю этот профиль где и когда угодно. Глубоко вздыхаю, будто весь воздух до этого покинул мои лёгкие.

Тина.

Мы боль заключаем в стихи,
Врачуя душевные раны.
Стараемся "сплавить" грехи,
Не думая, что это странно.

Ведь часто мы гасим огни
И прячемся вглубь виновато,
И в храме пред Богом одни
Страдаем, как будто распяты.

А тут, раскрываем пароль
Души, что всегда виновата.
Ох, как привлекательна боль,
Когда она рифмою сжата!

Стихи может каждый прочесть,
Есть в этом, наверно, соблазны.
И тут уже не перечесть
Стриптиза свидетелей разных.

И все примеряют спеша
К себе эту боль, ставя точки.
Пока беззащитна душа
Поэта, писавшего строчки...