Обнажённый страх. Парень

Стою перед своим шкафом, держа в одной руке потную футболку и ища ей замену. Я по-прежнему не понимаю, что со мной было в обед, но я потрясен случившимся. Я дрожу, так как мою мокрую после прогулки кожу обдувает прохладный ветерок. Поэтому подхожу и закрываю непонятно почему открытое окно. Иду назад к гардеробу. Внезапно мой взгляд падает на отражение в зеркале. Хмурюсь, заметив какое-то тёмное пятно в районе предплечья.

Подхожу ближе к зеркалу и внезапно понимаю, что это татуировка. Ещё один взгляд на чернила – и снова меня потрясает обрывчатая картинка воспоминания.
Я сижу в красном кожаном кресле – мускулистый мужчина навис надо мной и держит в руках вибрирующий аппарат с иглой. Глаза закрыты, но я явственно ощущаю волну тепла у моей руки. Пытаюсь приоткрыть глаза и вижу маленькую ручку, одобряюще сжимающую мою. Пытаюсь вытянуть шею, чтобы разглядеть обладательницу этой изящной руки, но что-то мне мешает. Чувствую нестерпимо обжигающую боль от иглы... и снова я в своей комнате, по-прежнему стою около зеркала.

Клянусь, я и сейчас явственно ощущаю это прикосновение, смотря снова и снова на изображение скрипичного ключа на чистой коже. Снова закрываю глаза в попытке разглядеть ту, что держала меня за руку... бесполезно... просто чёрная бездна...

В отчаянии кидаю рубашку через всю комнату и плюхаюсь на кровать. Почему-то в голове возникают мысли о Тине: интересно, как проходит её день? Не могу представить, что может быть что-то хуже моего времяпрепровождения. Подавленный, снова иду к шкафу и наконец-то выбираю новую чистую рубашку, застёгиваю её и сажусь в кресло. Рядом, на краешке столика, замечаю свой красный блокнот – вероятно, бросил его сюда, когда вернулся. Беру в руки и листаю.

Уже на первой страницы вижу свой почерк и нерешительно читаю.

Музыкальная терапия. 16:00. Конференц-зал B.

Бросаю взгляд на часы – уже без четверти. Инстинктивно разминаю пальцы, думая о скорой игре на фортепьяно. Моё тело, кажется, ориентируется здесь лучше моего разума – не успев вспомнить направление, я понимаю, что ноги сами ведут меня в нужную сторону по коридору. Разглядываю все двери, встречающиеся на моём пути, и мысленно радуюсь, что на всех таблички, и вскоре я наталкиваюсь на нужную мне аудиторию. Комната пуста, а посередине стоит огромный чёрный рояль. Не имею и малейшего понятия, ждать мне кого-то или нет, поэтому просто подхожу и сажусь за инструмент. Вначале сидение кажется мне невероятно жёстким и холодным... настраиваюсь, пока не начинаю чувствовать себя уютно в этом пустынном зале.

Руки взлетают... и пальцы пробегают по клавишам. Смотрю вниз – чёрные и белые прямоугольнички будто насмехаются надо мной. Но я продолжаю играть. Пальцы парят по клавишам сами. Я даже не уверен, что сам понимаю, что делаю. Но звучит красиво. И знакомо.

Я смотрю на пальцы, буквально парящие над октавами и рождающие изумительную музыку. Я чувствую себя так светло, спокойно и странно возбуждённо. Позволяю себе закрыть глаза, но музыка, издаваемая фортепьяно, по-прежнему мягко струится по залу. Снова распахиваю глаза и с изумлением смотрю, как пальцы замедляются – композиция подходит к концу. На какое-то время комната погрузилась в абсолютную тишину, бешеные удары моего сердца – всё, что я слышу. Но внезапно аплодисменты нарушают гармонию.

- Это замечательно, Валера. Удивлён, что ты играл Баха. Но браво. Это потрясающе.

Поворачиваюсь и вижу мужчину в тёмных брюках и в бордовом свитере, он подходит ко мне, держа в одной руке какие-то папки, в другой – ручку и попутно подтаскивая за собой складной стул, чтобы присесть рядом с фортепьяно.

- Как мы сегодня? – интересуется он, просматривая принесённые им папки.

Я сразу как-то в штыки воспринимаю вопрос. Не нравится мне это его царское «мы».

- Я отлично, - говорю я, делая ударение на первое слово.

- Ты немного вспыльчив сегодня, Валерка, - фыркает он. Лично я как-то не разглядел в этом ничего забавного. – Мы не видели Тину сегодня?

Я ощетиниваюсь и немного отодвигаюсь от него. Откуда, чёрт возьми, он знает Тину?

- Напомните, как вас звать, - резко прошу я.

Его левая бровь незаметно приподнимается, но от меня это не ускользнуло.

- Конечно. Я доктор Петреску. Доктор Георг Петреску, Валера.

Я киваю, можно подумать, что это что-то мне дало, и снова разворачиваюсь к фортепьяно. Прежде чем я могу забыть о присутствии доктора Петреску и погрузиться в пучину музыки, я чувствую прохладную гладкость кожи на своей руке.

- Ты можешь поиграть, Валера, - объясняет мне доктор Петреску, точно пятилетнему. – Но сначала нам нужно немножко позаниматься.

Он держит в руке стопку карточек и просит объяснить, что изображено на них. Обычные карточки с обычными изображениями, я как-то не очень понимаю, зачем мы делаем это.

Синяя птица.

Красный шар.

Чёрная книга.

Золотое кольцо.

Я замираю - в голове снова появляются какие-то обрывочные воспоминания - и прошу дать мне минутку. Он смотрит на меня так, словно хочет что-то спросить, однако молчит и просто внимательно разглядывает меня. Мой взгляд снова падает на карточку с золотым кольцом, почему-то в моей голове возникает образ Тины. Есть что-то в ней такое, от чего меня тянет к ней, от чего я хочу узнать её как-то по-разному. Я не имею ни малейшего понятия, почему, глядя на эту картинку, я думаю о ней. Зажмуриваюсь, пытаясь как-то объяснить это хотя бы себе.

Голова гудит, пальцы массируют нещадно пульсирующие виски. Я едва киваю, когда доктор спрашивает, всё ли в порядке. Головная боль постепенно утихает, затем мы с доктором просматриваем ещё какие-то карточки, и, наконец, он предлагает мне помузицировать, отодвигаясь в сторону, тем самым давая мне больше пространства для игры. Закрываю глаза, совершенно не понимая, что играть. Но, как и прежде, пальцы сами начинают движение, порхая по клавишам и рождая мелодию.

На этот раз композиция начинается не резко, а спокойно, я бы даже сказал, приглушённо. Мои глаза инстинктивно прикрываются, и я играю для кого-то в моей голове. Я вижу её так ясно, будто смотрю на картину. Она стоит посреди комнаты в белоснежном платье... конечно, по обыкновению, я никак не могу разглядеть лицо. Она качается в такт музыке, громче музыка – интенсивнее и её покачивания. Ноты, клавиши, которые я нажимаю, выражают все мои эмоции. Мелодия становится всё ярче, быстрее... вот я уже буквально бью по клавишам, по лбу скатываются бисеринки пота. И затем мелодия медленно спадает, будто фортепьяно больше не хочет, чтобы слышали его сокровенную мелодию.

Последний аккорд... моё тело трясётся, липкие руки немного дрожат. Наконец я поднимаю голову, услышав шквал аплодисментов, и вижу, что комната заполнена людьми, которые, не отрываясь, смотрят на меня. Кто-то вытирает слезинку, омывающую щеку. Я не знаю, что делать дальше, и обращаю свой взор на доктора Георга, надеясь, что он что-нибудь скажет. Он смотрит на карточки в руках, но, поймав мой взгляд, качает головой и убирает их в свою папку.

- Мы можем позаниматься и завтра. Почему бы тебе сейчас не остаться и не поиграть для всех нас, Валера?

Я киваю, разворачиваюсь к инструменту, мечтая снова раствориться в музыке.

И света больше нет,
По всюду только тьма,
Приняв молчания обет
Настала тишина.

Лишь ангел сквозь ненастье
Влочит своё крыло,
И нет на свете счастья
В спине торчит стекло.

И отражаясь в зеркале
Кровавыми узорами
Не смыть ему всю эту грязь
Покрытую позорами...

Наверное, я твой ангел,
А ты мой огненный бес,
Ты страсти вулкан и желаний,
А я чистота небес.

Ты тёмная тайная сила,
Ты страстный манящий порок,
А я нежный девственный ангел,
Пленивший твой алчный взор.