В пустых зеркалах увидеть Иисуса Христа

- Благословите меня, Святой отец, ибо я грешен, – проговаривает он отрывисто.
Священник поднимает голову.

- Прошло уже три месяца с момента моей последней исповеди...
В действительности же прошло пять.

- Каков твой грех, дитя моё? – отвечает Валерий, заранее зная ответ на заданный вопрос.

В небольшом тёмном пространстве, но будто бы средь бела дня, сквозь крошечные квадраты решётки он видит серые потускневшие глаза мальчика.
Воздух здесь спёртый, удушающий.
Он пахнет сексом и потом, и, конечно же, в нём невозможно не уловить горькую примесь наркотиков.
Наркоман.
Уличный мальчишка.
Ещё одно потерянное дитя.
Боже, как же он молод.

- Я... я, – он начинает заикаться, словно раз за разом спотыкается о собственный язык.

Стыд – чёрная река, глубокая и тёмная.
Время подходит к концу. Говоря о содеянном в прошлом, неспособный принять и постичь всю глубину молодой человек начинает теряться в собственных грехах.
Пальцы терзают тонкий хлопок рубашки, скручивают и растягивают его в неимоверном волнении.
Он стыдится молить об отпущении грехов. Считает себя слабым и недостойным, потому что каждый раз, становясь на колени в покаянии, он мечтает об игле и порыве огня в своих венах.
Его мысли сродни колким шипам, мрачные и болезненные, искажённые ядом, который он употребляет.
Валерий делает небольшой вдох.

- Всё в порядке. Ничего не бойся внутри этих стен. В особенности меня. Скажи, что ты сделал. Не существует такого греха, который был бы непростителен.
Его ответ, похожий жалобный вой, сопровождается стуком тяжёлых капель о дерево. Слова срываются и прибывают в таком же количестве, как и солёная вода, которая нескончаемым потоком льётся из его глаз: наркотики, выпивка, ложь и обман, воровство, насилие, секс.

Яркие картинки, уродливые и искажённые, крутятся в его мыслях так быстро, так неистово.
Секс за деньги, для удовольствия, в наказание... Так много греха в таком маленьком, хрупком теле.
Используемый и использованный.
Сколько вины и стыда.
Это почти невыносимо.

- Я сожалею, святой отец, об этих и всех грехах в моей прошлой жизни. Мне так жаль... - шепчет он, задыхаясь. – Пожалуйста, помогите мне.

Чувство жалости к мальчику переполняет его.
Мягким, звучным голосом Валерий дарует страждущему епитимию, отпускает все его грехи, прекрасно зная, что всего лишь через несколько месяцев мальчишка вернётся вновь. Если не убьёт себя.
Он зашёл очень далеко.
Его яд слишком силён.

Мрачная фигура мчится сквозь деревья.
Тёмный призрак, парящий по залитому лунным светом травяному покрову.
Под его ногами шелестят листья, из-под его пят вздымаются клубы пыли. Скорость его непостижима, его тёмная фигура – скользящее очертание истинной тьмы и света.
В этих лесах царит тягучая, давящая словно тонны воды тишина. Кажется, что жизнь в этих местах навсегда остановилась. Существа, осведомлённые о его натуре, дрожат в норах и гнёздах, пока не почувствуют, что опасность действительно миновала.
Валера охотится.
Прошло почти три недели с момента его последней вылазки.
Горло словно было покрыто пеплом и тлеющими углями. В зеркале глаз послушника его собственные были столь же черны, как сажа. Какое бы чрезмерное отвращение он ни питал, отдаваясь этому искушению, понимает, что слишком многим рискует, отвергнув его.

Выжигая в груди глубокое клеймо, ветер доносит до него дерзкий и острый аромат, утаскивая и привлекая на запад. Добыча движется на поводу у своих инстинктов, которые пытаются огородить животное от верной смерти. Ритмичные удары бешено бьющегося сердца похожи на оглушающие раскаты грома. Это всё, что Валерка может слышать. Его рот наполняется ядом.

Гибко и ловко, больше походя на животное, чем на человека, он прыжком пересекает ручей. Его шаги подобны лучам света, соприкасающиеся с землёй.
Вблизи с поляной, заполненной колыхающимися полевыми цветами, Валера бросается на самую верхнюю ветку - туда, где он может осмотреть всю местность, туда, где сильный порыв ветра сможет замаскировать вездесущий аромат опасного хищника. Ещё выше.

Минута проходит в абсолютной тишине, кроме доносящихся до чуткого слуха хлопков открытия и закрытия сердечных клапанов и звука стремительно бегущего потока ароматной крови по тонким венам.
Именно в этот момент что-то желтовато-коричневое появляется из темноты. Поджарый и мускулистый, с мозаикой цвета слоновой кости между дрожащими ушами олень, рискуя, подбирается всё ближе и ближе. До тех пор, пока Валерка, посмотрев вниз, не может сосчитать количество ресниц, что обрамляют широкие нервные глаза.

- Прости меня, Господи, – шепчет он почти наизусть, – за все мои грехи, совершённые в прошлой жизни.

Ветер хлещет по его щекам. Каблуками ботинок Валера погружается в мягкий грунт.
Животное раздражительно брыкается, лягается, пытаясь убежать, но сильные руки Валерки образуют вокруг него стальные оковы, которые невозможно ослабить. Острые, словно лезвие бритвы, зубы погружаются во влажную плоть. Разрывают на части шкуру, мышцы, сухожилия. Вязкие, тягучие капли крови и жира брызжут на его лицо и руки, в ноздри ударяет запах сырой листвы и полевой травы.
Пронзив клыками вену, Валера закрывает глаза. Пряная, насыщенная теплота заполняет его рот.

Даже после стольких лет язык Валерки всё ещё ощущает лёгкий привкус кислоты, однако, это единственный способ потушить огонь в его горле. Демон внутри него требует большего. Как умирающий от жажды в пустыне, он изо всех сил прижимается губами к иссякающему источнику, высасывая кровь из раны слишком быстро и бездумно.

Когда последняя капля просачивается сквозь его губы, непрошенные картинки, прорываясь через закрытые веки, начинают беспорядочно вспыхивать в его голове. Инстинктивно он вонзает зубы ещё глубже, стоная от экстаза и испепеляющего изнутри чувства отчаяния.

Неистово бьющийся пульс. Он видит его под кожей. Это гипнотизирует. Аромат кожи мучителен. Звук бегущей по венам крови и пронзительный крик стоят в его ушах так громко, что он не может выдержать этого. Тёплая, тягучая, гладкая, словно бархат кровь - самое изысканное блюдо, которое когда-либо он пробовал. Большего ему и не нужно.

Кости трещат в железных тисках его рук, и Валера резко открывает глаза. Холодный ночной воздух врывается в его лёгкие, и вампир отбрасывает от себя тушу оленя. Он встаёт, и несуществующая тяжесть на его плечах кажется ещё невыносимее.

Низко опустив голову, Валерка опускает руку в карман и поглаживает кончиками пальцев гладкий край колоратки, которую носил в течение семи десятилетий.
Семи десятилетий искупления.
Хотя даже через столько лет, не внимая на раскаяние, он всё ещё чувствует её аромат.
Аромат их всех...
Потрясённый, Валера смотрит вниз на изуродованное, разорванное на куски тело зверя.
Безжизненное и пустое, погружённое в вечное молчание и покой.
Он так ему завидует...

Колени опущены на бархатную подушку позади второй скамьи, голова низко склонена.
Неф опустел, ведь с утренней службы прошло уже около трёх часов.
Верующие, ежедневно посещающие церковь ушли.
И только для Валерия зал не пуст. Именно в это самое время пространство нефа для него заполняется яркими красками и благоговейными звуками.
Тусклый свет от канделябров создаёт приглушённую обстановку. Длинные тени и искажённые до неузнаваемости лики святых танцуют между рядами и вдоль линии стен. Однако впереди, над алтарём, рассеивая в темноте, как в свете прожекторов, все цвета радуги, распознаваемые только его чутким зрением, словно спасительный маяк, сияет покрытый золотом запрестольный лик Иисуса Христа. Долгое время, пристальный взгляд Валеры оказывается пойманным в ловушку этим преломлением золота и мозаики.

Перебирая пальцами простой нательный крестик, висящий на его груди, он закрывает глаза и вслушивается в звон дождевых капель, падающих с неба на шифер церковной крыши. В отличие от окружающих, его мысли необъятны, способности безграничны. Он слышит падение каждой капли. Если бы захотел, вероятно, он мог бы сосчитать их все.

Лишь пребывая в одиночестве, в этом безмолвном благоговении пустой церкви, священник находит некое утешение. Голоса в его голове и за каменными стенами не более чем обычный шёпот, и только в эти короткие мгновения Валерка наконец может не думать о том, кто он и чем является на самом деле. Не в тесной кабине дубового конфессионала, а только здесь, в открытом пространстве церковной залы, он может озвучить собственные грехи и помолиться об их отпущении.
Ослепляющие вспышки из тысячи лиц. Тысячи голосов. Мольбы о помощи и тысячи смертей. Невинные и виновные, женщины и мужчины, молодые и старые - все они похоронены под его кожей, и удары их безжизненных сердец до сих пор отдаются в его груди молчанием.

В любом возрасте и из любого времени они навечно заморожены в совершенной памяти своего убийцы.
Душегуб.
Палач.
Убивец.
Воплощение демона из самых страшных и жутких мифов.
Все эти вещи – возмездие за непростительную вину, которую он несёт на своих плечах.
Навеки и во веки веков.
Губы шепчут строки слегка поспешно, но так спокойно, как и несколько десятков лет назад. В глубине души он слышит собственный голос. Он говорит ему, что все грехи можно простить, но огонь, пылающий в его горле, и яд, капающий с острых клыков, - лишнее доказательство того, что прощения для проклятых душ нет.

Ты прости меня, Господи, грешного,
В тебя веры пока не обретшего,
В адском пламени не горевшего
И свой крестный путь не прошедшего.

Не за нас, людей, я прошу теперь.
Мы с бедой своей сами справимся.
Мы умеем боль и свой гнев терпеть.
И спасать себя от злопамятства.

Мы умеем свет отделять от тьмы.
Веру в братье своих хранить в тяжкий час.
Если в этой вере слабеем мы,
То спасают тогда наши братья нас.

Может дело в душе, что ты нам подарил.
От себя я такого и сам не ждал.
Но твоих детей старших я полюбил.
Тех, кому Небо ты во владенья отдал.

А сейчас в аду все они горят.
Мне победы вкус кровью их горчит.
Что поделать, теперь я их младший брат,
И душа моя с ними там кричит.

Почему с сыном спор ты сам не решил,
А детей заставил своих воевать?
Люцифер, может, Смерть на цепь посадил
Не для нас, а тебя за зло наказать.

На кого старший сын твой обиду копил?
Может, вера в тебя тут совсем ни причём?
И предателем брата назвал Исмаэль,
Потому, что пришлось стать его палачом?

Валерий на себя этот крест взвалил.
Брата, так же как брат его, он покарал.
Он со злом боролся, как ты научил,
Заблудившись, пока к тебе путь искал.

Ты прости меня, Господи, грешного,
В тебя веры пока не обретшего,
В адском пламени не горевшего
И свой крестный путь не прошедшего.

Не добра и злата прошу себе,
А за братьев своих неприкаянных.
Не они виновны в своей судьбе,
Не на них лежат грехи Каина.