По прозвищу "Бес"

Окружающий мир рассыпался на осколки. Сознание медленно гасло, утопая в вязкой, как болото, боли. Говорят, когда заглядываешь смерти в лицо, то вся жизнь проносится перед глазами, вспоминаешь всё – от первого крика до... Самого финала. Роман знал, что конец близок, попробовал усмехнуться непослушными и немыми губами. Не понял, удалось ли пошевелить лицевыми мышцами. Скорее всего, он уже находиться в бреду, порождённом предсмертной агонией.
Память, как старательная пряха принялась ткать полотно бытия. Воспоминания прокручивались киноплёнкой, застывая на пару мгновений в стоп-кадре, и вновь неслись вперёд.

Красный шар, уходящего за горизонт солнца, напоминал незаживающую рану на сердце. Дневной свет, умирая, кровоточил в огне заката, окрашивая небо в багряные тона. Океан неспешно катил величественные воды, рокоча прибоем. Волны с пенным шелестом омывали песок, и тут же забирали частичку суши с собой, торопились вернуться к материнскому лону Карибского залива.

На душе тревога, который день, плясала джигу, подначивая делать глупости и отключая осторожность, которой он всегда руководствовался. Впервые пугала не неизвестность, а намечающаяся конечная точка на пути следования.

Хотелось бросить всё к черту, получить визу в Российском посольстве на имеющийся паспорт и прямым рейсом улететь в Москву. Там родные люди, старая дача, вечно скрипящая калитка, заросший осокой и васильками палисадник, где осталась частичка безмятежности, покоя, а на небо смотрит любимый мальчик с волосами цвета спелой пшеницы. Здесь же – море, пальмы, страстные танцы до утра, темпераментная речь, а так же лениво текущие дни, влачащие себя подобно огромным черепахам, которых выбрасывает после шторма на берег. Надоело. До одури надоело неспешное существование в другой части света, словно в иной вселенной, где нет никаких напоминаний о тех событиях, которые привели его сюда.

Роман провожал уходящий день, который медленно тонул в агонии цвета охры; стоял у самой линии прибоя, не подкатывая светлых полотняных брюк, не снимая лёгких кроссовок. Как всегда, верный расчёт – вода замирала в паре сантиметров, с тяжёлым вздохом откатывалась назад, убегала домой, в пучину, чтобы потом с громким криком выплеснуться на берег.

Бес уселся прямо на песок, который раскалился за день под безжалостным солнечным зноем и не думал отдавать тепло ночи, медленно накрывающей Гавану фиолетово-чёрным полотном. Океан поглотил последний луч багрянца. Мир на пару мгновений стал серым и блёклым, чтобы через пару минут подарить пляжу чернильную темноту.

В душной тишине карибской ночи Роману за последние полтора года думалось хорошо, и комфортно. Жаль, конечно, что так редко удавалась побыть в одиночестве. Местные товарищи по оружию не понимали простой истины, которая гласила: «От одиночества бегут, к уединению стремятся».

Кубинское гостеприимство границ не знало, запросто могло соперничать со ставшим притчей во языцех кавказским. Постоянно ему что-то показывали, пытались угощать ромом, сигарами, звали на вечера и посиделки. Приходилось делать хорошую мину при плохой игре, лишний раз не показывать накопившуюся внутри непомерную усталость от чужих городов, отсутствия своего угла, от необходимости колоть лёд проблем и заданий.

Да и, вообще, жизнь на Острове Свободы напоминала фантасмагорию из старых советских книг-утопий и западных антиутопий: ветхие дома, старые автомобили, в основном, нашего, родного и загибающегося автопрома, отсутствие в открытом доступе благ цивилизации в виде открытого доступа в интернет, мобильных телефонов. Зато люди умеют открыто радоваться и наслаждаться жизнью, находят хорошее в том малом, что им доступно. На улицах Гаваны до сих пор играли уличные музыканты, восхваляя революционные заслуги Че и Команданте, прохожие пританцовывают в такт аккордам. На пляжах молодёжь после рабочего дня устраивает вечеринки, при этом карибская неспешность сравнялась с медлительностью философии Востока.
Роман заставил себя принять размеренное течение будней, нашёл занятие, чтобы избавиться от тоски, которая не давала вздохнуть и постоянно давила на сердце, едва он вышел из номера мотеля на окраине Вены, когда отправлялся в Венесуэлу.

Бес был обучен доводить игру до логичного финала. Как только он взял документы в камере хранения на вокзале, Валера Русик растворился в небытие, как будто его никогда и не существовало в течение пяти лет в столице Австрии. Регистрацию на рейс прошёл Ромарио дель Кастас. Каракас встретил его, спустя восемь часов полёта. Там он пробыл всего несколько месяцев, показавшиеся едва ли не столетием вынужденного бездействия и ожидания, что ему вновь наметят траекторию пути, но теперь уже ведущего домой.

Каждый день Роман надеялся, что его не вычеркнули из списка ценных кадров, не скинули, как лишний балласт или совсем забыли, за ненадобностью. Если даже его вывели из игры, оставив в живых и отправив в Латинскую Америку, то он не собирается просто так бездействовать. Бес заслужил право быть рядом с любимым мужчиной. Родина ему кое-что задолжала...

Получив новое имя, документы, Бес оказался на Кубе с почётной миссией обучить товарищей по оружию основам борьбы с организованной преступностью и терроризмом в свежеиспечённом отряде из самых лучших полицейских. Откуда глобальная коррупция, преступность и террор могут взяться на маленьком клочке суши, затерявшейся среди лазуритовых вод Карибского бассейна, оставалось тайной за семью скрижалями. Да и он сильно не раздумывал над риторическими вопросами, ибо не привык ломать голову над загадками, не касающихся его напрямую.

Начальство сказало: «Надо!». Ромка, конечно же, ответил: «Понял. Пошёл исполнять», - надеясь, что это было в последний раз. Так будет проще, удобнее, появится стимул к последнему рывку, который приведёт его в Москву.

В Каракасе Бес едва не сошёл с ума от скуки, блуждания по бесконечным лабиринтам старого города. Он бесцельно сидел в кафе, разглядывал достопримечательности, знакомился с обывателями, затерялся в толпе редких и праздных туристов. Никогда ещё Роман не жил в городе просто так, ожидая непонятно чего. Бездействие морально давило. Думать о наихудшем развитии событий не хотелось. Он обещал вернуться, откровенно поговорить с Никитой.

Только не теперь! Он выживет, вцепится, подобно старому и матёрому волкодаву хищнику в хребет, но выйдет из схватки победителем. Сейчас не имеет права проигрывать, по-глупому уходить, так и не сказав самого главного, так и не начав жить рядом с любимым мужчиной, не узнав семейного тепла и самого банального быта. Ожидание впервые стало непосильной ношей, тяжёлым камнем, тянущим его на дно сомнений.

Раньше Бесу казалось, что его существование под Венским небом похоже на крутящуюся карусель, с корой невозможно сойти, не разрушив ее ось, тем самым, слетев с орбиты. Теперь же, в состоянии бездействия, пред Романом то и дело мелькал образ: он, словно былинный витязь, стоит у развилки трёх дорог рядом с указующим камнем. Однако самая необходимая и желанная тропа недоступна, скрыта в тумане, и не известно, как туда попасть. Как бы неистово он не жаждал возвращения домой, разум то и дело, коварно дёргал за стоп-кран и пускал под откос все мечты. Ещё не время. Последний, финальный рывок, и он отдаст все долги.

Непомерная усталость давала о себе знать последний год, подсовывала дразнящие картинки воспоминаний, которые проносились перед глазами с завидной регулярностью, парализуя железную волю.

Роман вглядывался в бархат тёмного неба, где успели рассыпаться осколки драгоценных камней, лениво мерцая и подрагивая в вышине. Метеорит сгорел, входя в верхний слой атмосферы. Падающая звезда вызвала новый виток боли. Красивые, чувственные губы скривились в горькой усмешке. Давным-давно, лёжа в гамаке, растянутом между двумя яблонями, он прижимал к себе маленького мальчишку с волосами цвета спелой пшеницы, показывал ему серебристые узоры звёздных сплетений. То небо давно уже для него стало чужим, далёким, потерянным...

Увидит ли его вновь? Будет ли у него возможность когда-нибудь объяснять звёздный атлас ещё одному мальчику, с серыми глазами и пушистыми ресницами, как у его брата? Почему-то представил, как у Них с Никитой растут дети. Мальчик старший, девочка младше, года на два...
Он и сам в себя не верил, метался, как палый лист, и не находил покоя. Рациональность сменяется мечтами и наоборот. Уже надоела эта безумная чехарда, томящаяся внутри.
Кто бы мог подумать в то лето, что мальчонка, который вошёл в его семью вместе с новой женой отца станет для него всем, его второй половинкой, тем, без которого он дышит лишь в пол силы?

Когда-то на вопрос Татьяны, почему он ещё не женится и не приводит девушек на смотрины, Ромка шутливо ответил: «Если найду ту, кто будет хотя бы на половину умнее и красивее меня, то женюсь, не раздумывая».

Бесу тогда только стукнуло двадцать четыре, перед ним, как карты веером раскинулись возможности для карьеры; девушки баловали своим телом и восторженным вниманием, друзья смотрели в след завистливо-одобрительным взглядом...

Жизнь впереди! Все основные радости он возьмёт сейчас, обязательства – завтра. Несся вперёд, думал, что делает то, чему научился в армии, не представлял, во что в итоге выльется это «умение» к сорока годам. Карьера сложилась, да такая, о которой мечтают все выпускники академии, сетуя на то, что их отправляют в скрытый резерв. Только, как оказалось, Ромка – не идеальный механизм для черной работы. Он еще и живой, к вящему раздражению начальства, координаторов, великих гроссмейстеров. И сейчас он хочет одного – домой. Есть к кому возвращаться, куда спешить, где найти себя, возродиться вновь.

Никитос всегда служил ему солнечным лучиком, который не давал потерять себя. Его детская вера в его силу, не позволяла сломаться, идти до конца по выбранному пути, который, в конечном итоге, завёл на другой конец земного шара. Всё, что Бес делал для безопасности любимого мальчика – рационально, оправданно, выверено до миллиметра. Тогда почему сейчас на душе кошки скребут острозаточенными коготками, раздирая её на части? Хочется пойти в самый злачный бар Гаваны, напиться в хлам, разнести всё заведение к чёрту, попутно ввязавшись в драку...

Когда Роман уезжал из Москвы, то приказал себе не думать о том, что своим уходом убивает Никитку, лишает его крыльев надежды. Ему и самому было гадко, но он сделал свой выбор, тем более, право на иное решение ему не давали. В Вене Валера, вернее, уже Бес, - да он сам запутался, кем же тогда был на самом деле! - не мог сомкнуть глаз до утра, всё перебирал Никиткины волосы. Пальцы до сих пор хранят ощущение скользящих и дразнящих шёлковых нитей цвета пшеницы; его волосы всегда были его личным фетишем, даже когда он был сущим малышом. Ромке так нравилось вдыхать их запах, когда он успокаивал своего котёнка, выслушивая его детские беды. Гречишный мёд, горечь полыни, тепло лаванды, сладость карамели; он узнаёт его с закрытыми глазами из миллиона мужчин, проходящих мимо.
Роман так ждал его, с ума сходил все эти годы, а когда смог прикоснуться, прижать к себе, почувствовать трепет его тела, то внезапно осознал, что волнуется, словно мальчишка.
Боится испортить момент, не хочет испугать Никиту страстью и болезненным желанием, которые сорвали путы, понеслись вперёд волной цунами, разрушая всё, что встречается на пути. А он таял восковой свечой, дарил себя без остатка, позволяя выпивать до дна. Не было слов, мыслей...

Слишком долгий срок разлуки, чтобы размениваться на такую мелочь и разрушать тот сладкий миг, дарованный по капризу неизвестного благодетеля с небес.

День вчерашний провожая,
Он сидел на берегу.
Его образ нежный вспоминая,
Возвращался мысленно в Москву.

Там на Родине незримой и далёкой,
Где калитки дачной милый скрип,
Он давно оставил своё сердце,
Память же о нём лишь говорит.

Жизнь чужую годы проживая,
Верно своей Родине служа,
Он о Рыжике своём мечтает,
Видит его губы и глаза.

Волосы пшеницы спелой цвета,
И совсем наивный детский взгляд.
Поцелуй невинный и несмелый,
Жаль, что время не воротишь вспять.

И сейчас на Острове Свободы,
Словно узник отбывая срок,
Он уже два очень долгих года,
Только помнит, верит, любит, ждёт...

Ждёт когда на Родину вернётся,
Доиграв финал своей игры,
И любимого бережно коснётся,
Вдалеке от этой суеты.

Заживёт спокойной жизнью в мире,
Неизведанном ещё для них.
Когда, как в далёком детстве милом,
Он разделит небо на двоих...

Ночь раскинулась пологом над городом вальсов и фонтанов. Золотистая бентли на предельной скорости, рассекая воздух, мчалась вперёд, прочь от старинных особняков, больших денег и политических интриг. За окном автомобиля проносился роем жемчуг фонарей, нанизанный вьющуюся на ленту дороги.

Роман упрямо не замечал ничего вокруг, сосредоточенно управлял машиной, понимая, что вновь сорвался, вновь поставил на кон всё. Но на сей раз, он твёрдо знал одно: жизнь любимого мужчины стоит гораздо больше всех благ мира, долга, чести и опасных заданий. Главное, увезти Никиту подальше, исчезнуть самому, не вызывая никаких подозрений. Пьеса разыграна по нужным нотам. Бес должен был уйти сам. Теперь он увозит на другой конец города парня, который всегда для него служил воздухом. Без него он дышать не сможет. Теперь уже никогда.

Никитка молчал всю дорогу, изредка поглядывал на Романа, закусив губку, а он пытался не отвлекаться на него, не смотреть на синие глаза, курносый носик, нежные скулы. Память раз за разом подсовывала калейдоскоп из крутящихся эпизодов: Бес едет в машине, забрав Никитоса с выпускного; он тайком рассматривает его профиль; первый томный и трепетный поцелуй, перевернувший всё внутри, высвободивший страсть и желание владеть телом, которого не касался ещё ни один мужчина. Томящее и изначальное искушение вновь дразнило, распаляло кровь, требовало выхода. Теперь ему уже не семнадцать лет, да и он слишком много терпел, ждал, был лишён сладости его губ...

Молчание не казалось тягостным, напротив, в нём было нечто правильное. Такое ощущение, что слова сейчас разрушат их единение. Парень так же, не задавая вопросов, проследовал за ним в неказистое здание старого мотеля, хозяин которого будет хранить молчание о своих гостях в дань старой услуге, оказанной ему Валерой Русиком.

Крошечный номер встретил их включёнными бра над кроватью, даривших золотистый полумрак. Никита замер в нерешительности посреди комнаты, кажется, чувствовал себя неловко. Ромка же вновь ощутил себя молодым парнем, который впервые посмотрел на сводного братишку мужским оценивающим взглядом, споткнулся и упал в грозовые облака его глаз.

Терпение лопнуло, как мыльный пузырь, что-то щёлкнуло, невидимый тумблер, отвечающий за контроль, сломался. Романом руководили инстинкты, так долго удерживаемые на цепи железной воли. Никитка манил, влёк к себе, словно магнит. Он резко притянул парня к себе, впился поцелуем в приоткрытый, соблазнительный ротик, не ощущая и капли угрызений совести, не думая о последствиях. Желания помчались вперёд, словно ретивый мустанг, сорвавший лассо ковбоя.

Сладкие и нежные губки дрогнули, раскрылись навстречу, будто сами умоляли почувствовать их вкус. И тут Бес осознал, что Никитос стал для него навязчивой идеей; те поцелуи в саду были прелюдией, сладострастной пыткой, которая лишь позволила родиться предвкушению от их неминуемой близости. Он целовал его так, как будто Никитка мог дать часть жизненной силы, для того, чтобы он стал вновь живым, настоящим, собой – Ромкой.

Он не отдавал себе отчёта, что делает, просто растворился в Никите, чувствовал, как его долгожданный мальчик, становится мягким, податливым, будто глина в руках умелого гончара. Не мог оторваться от его рта, пил нектар, дразнил языком, наслаждался таким желанным ответом на шальной поцелуй, который перерос в настоящее исступление.

Никитос не отрываясь, дёрнул его рубашку так, что пуговицы оторвались, разлетелись по полу. Бес подхватил его на руки, продолжая терзать его рот, уложил на кровать, лёг сверху, пытаясь не причинить дискомфорта тяжестью своего тела. Его губы сместились на шею Никиты, где под почти прозрачной кожей виднелись вены, в ответ Никитка подарил ему приглушённый стон, а его руки помогли ему избавиться от тёмно-синей рубашки. По спине пронёсся вихрем разряд тока, когда маленькие коготки впились в поясницу.

- Ты так мне нужен, - шептал он по-русски. – Пожалуйста, не уходи, - проронил Никитос едва ли не с мольбой, когда он аккуратно отстранился, чтобы помочь ему избавиться от джинсов и раздеться самому.

- Я сегодня весь твой. Я здесь, только твой, - тихо проговорил Роман ему на ухо, сожалея, что не имеет права заговорить с ним на родном языке.

Разумеется, его мальчик знает, с кем он сейчас. Оба не касаются этой темы. Не важно. Всё будет потом. А сейчас у них есть то, чего каждый безумно хочет.

Бес посмотрел на замёрзшего Никиту, который словно купался в золотом сиянии приглушённого света, напоминающего дрожание свечей. Красивый, чувственный мужчина с телом молодого парня, которого он оставил осенней ночью в далёкой Москве. Его глаза непрерывно следили за ним, за каждым жестом, обшаривали каждый сантиметр обнажённого торса.

Его Никитос! Любимый мальчишка, который не растерял способность к наивной восторженности, которую он нередко ловил во взгляде, едва они оставались наедине. Тогда он отмахивался от ощущения, что Никита смотрит на него отнюдь не с детским интересом, а сейчас внутри всё поёт от того, что он не забыл, что он ему по-прежнему нужен, он хочет его.

Тишина. Лишь учащённое мужское дыхание, прерывистое пацанское. Звяканье железной пряжки, скрип кожаного ремня, шуршание ткани. Роман избавился от одежды, просто бросив её на пол. Никита продолжал следить за ним без капли смущения, в нетерпении облизывая губы, ожидая, когда же он подойдёт к нему. Он и не заставил себя долго ждать. Приподняв парня, потянул вниз боксёры. Медленно стянул кусок светлой с золотистым отливом ткани.

Во рту пересохло, когда он узнал, что Никита-младший по размеру был явно старшим. Опустившись на колени перед кроватью, Бес поддался искушению, взял его ножку в руку, провёл губами по икрам, подбираясь всё выше и выше к внутренней стороне бёдер. Никитос заёрзал от предвкушения, но Роман не хотел спешить. Ему хотелось почувствовать его всего. Он так долго ждал, мечтал, но даже в самых смелых фантазиях не мог представить, насколько его мальчик хорош собой. Голова кружилась от осознания того, что неосуществимые ещё вчера мечты сбываются...

- Не спеши, - пробормотал он, когда Никита в нетерпении заёрзал бёдрами. В ответ раздалось обиженное хныканье.

Роман перебрался вновь на кровать, и Никитка тот час притянул его к себе, отыскал губы, и вновь увёл за собой, даря сладостное томление. Его язычок был такой горячий, нежный, сладкий. Мысли о том, что спешить не надо, развеялись, словно пепел с истлевшей сигареты. Бес хрипло и сдавленно застонал, подмял его под себя.

Между тем, Никитос принялся перебирать его короткие волосы, которые по-прежнему непослушно завивались на затылке, постанывал ему в рот, сводил с ума от желания, которое столько лет было всего лишь не оформившимися фантазиями, блуждающими во снах.

- Да, любимый, - прошептал Никита, едва он оторвался от его рта. Его пальчики исследовали его лицо, не пропуская и сантиметра. Пробежали по щекам, замерли на подбородке, поднялись к губам. – Я так хочу тебя...

Он усмехнулся, сам не веря в происходящее. Потёрся носом о его шею, оставляя самый лучший и любимый запах в памяти. Попробовал на вкус его грудь, подразнил затвердевший сосочек, требующий новой порции ласки. Больше не в силах играть с желаниями, Роман медленно вошёл в него, чувствуя, как тело Никиты реагирует на его движения, одаривает теплом, нежностью, подстраивается под его ритм. Ему было мало, хотелось вечно двигаться, сливаться воедино, растворяться друг в друге, становясь двумя половинками когда-то единого существа, разъединённого по прихоти древних богов.

Бес наслаждался податливым и мягким телом Никитки, его ответными движениями и тихими стонами, чередующимися с криками. Ему казалось, что в этом извечном ритме сплелись в тугой узел все его чувства, которые он хотел выразить словами, но не знал, с чего начать.
Ему казалось, что ещё чуть-чуть – и сердце остановится, камнем скатится вниз. Ещё пара движений, несколько резких толчков – сердце, взрывается, взлетает на воздух. Роман ловил звук своего имени, настоящего имени, и впервые за долгие годы понимал, насколько он счастлив здесь и сейчас. Время уже не отмеряло секунды, оно хлынуло потоком, как девятый вал снесло пространство, раскрошив внешний мир. Только они вдвоём. Ромка и Никитос. Остальное – пустышка, ненастоящая, кем-то придуманная иллюзия, виртуальная матрица.
Почувствовав, как член Никиты начинает ритмично сжиматься вокруг его руки, Бес замер. Он болезненно наслаждался видом Никитки, который смотрел на него пьяным от страсти тёмно-синим взглядом. Он вцепился в его спину ногтями, заставив глухо застонать и опуститься на него без сил.

Никитос уютно устроился на его груди, обхватил руками, оплёл ногами, подобно виноградной лозе, бегущей навстречу солнцу весной, как будто боялся, что он просто молча развернётся и уйдёт. Без слов говорил: «Не пущу! До рассвета ты мой».

Роману хотелось рассказать ему всё, без утайки: он безумно скучал, хотел вернуться к нему, но шаг за шагом оказывался совсем на другой дороге, уводящей его в сторону от любви, семьи, домашнего уюта. Сейчас он не может до конца осознать, что это он рядом, его Рыжик, его принц из цветных разрозненных снов, воровато пробиравшихся по ночам, когда сознание не могло запирать мысли на железные затворы контроля. Не верилось, что можно касаться его плеч, перебирать волосы, чувствовать гладкость кожи, дышать им, по-настоящему дышать и знать – он жив, теперь для него одного. Страх вклинился в хоровод мыслей – стоит закрыть глаза, а потом открыть, и сон развеется. Никита, растворится в небытие, а вокруг будет вновь холод чужих имён и занятий.

Сколько раз так уже было. Не известно, сколько раз так ещё будет. Стало больно. Сердце забилось в бешеном ритме. Бесповоротное, безысходное и опустошающее осознание: блаженство медленно уходит, ускользает, утекает по каплям. Скоро надо подняться с постели, уйти, закрыв за собой дверь. Оставить Никиту в одиночестве. Невыносимо. Как можно с ним расстаться, если он уже принадлежит всецело ему? Всегда был только его, отдавал добровольно то, что он не мог взять раньше. Наплевать на другого мужчину, который был в его жизни. Его маленький страстный тигрёнок нуждается в ласках. Не может быть один. Да и он не вправе требовать этого. Всё равно, что было в прошлом. Главное – сделать так, чтобы будущее имело право на существование.

Роману казалось, что он рассыпался по кусочкам, а теперь собирается вновь, но нет сил прощаться, глядя в глаза цвета сапфирового тумана. Не выдержит, захочет взять его с собой... Бес ещё раз поцеловал сонного парня, насладился запахом его волос, собрал все силы, для того, чтобы подняться в постели, поспешно одеться. Прежде, чем уйти из номера, он оставил ему денег на такси, и небольшой пустяк, который даст понять Никитосу, что он не обманулся, и он обязательно вернётся домой.



Облака плыли в вышине, меняя формы, поражая воображение. Солнце разбросало пятна, ветер играл кронами деревьев. Ромка растянулся на траве, лениво грыз травинку, смотрел на небо. Он предавался своему любимому занятию, так же увлечённо, как и в детстве.

Счастье с головой накрыло волной, растеклось по телу, наполнив его ленивой истомой. Рука в руке. Любимый мужчина рядом. Сын продолжает возиться со щенком. Над головой небо, распахнутое настежь, забирающее с собой в далёкие дали. Оно подарило ему Никиту – маленький осколок солнечного света, который служил путеводным лучиком в том аду, в котором он находился долгое время.

Эта любовь могла пролететь мимо, однако ранила сердце острым осколком. Сладость его губ он ощущал все годы, которые провёл в разлуке. А теперь... Теперь у них вновь есть возможность следить за причудливым бегом фигурок-облаков. Это то небо, в которое они так жадно вглядывались в детстве, делили между собой. Но теперь это небо разделилось уже на троих...

Я вновь живу и радуюсь рассвету,
Мой смысл жизни в памяти воскрес.
Сейчас не знаю, к сожаленью, где ты,
Но я люблю и жду тебя, мой Бес.

Со мною рядышком твоя частичка.
И наш Серёжка весь пошёл в отца.
Волос прекрасные каштановые волны,
И цвета неба с серой окантовкой
с зелёными вкрапленьями глаза...

Я знаю, что разлука неизбежна,
И что в последний раз ты не со мной.
Тебя я жду мой милый, чуткий, нежный,
Чтоб на весь мир сказать: «Ты только мой!»